К концу 60-х стало понятно, что мираж свободы, хипповой раскованности рассеивается, так и не успев превратиться в реальный оазис, где и в самом деле можно было отдохнуть от долгого напряжения бесконечной лжи...
Мы были тогда молоды, но удивительно разобщены, никогда не зная уверенно,- кто рядом с тобой, - друг или «типа друг», – в смысле, - стукач. И эта хрень
касалась не только друзей, но и любовников...
Видимо, самым важным тогда( да и всегда) для меня было найти близкого по убеждениям, отстраненным от большинства «верующих» и придуривающихся, человека... Потому и получилось, что оба моих брака основывались не только на иллюзиях любви, но и, – идеологическом доверии...
В других уверенности не было, несмотря на всякие тяги и притяжения...
Но самое печальное было даже не в этом. А в том, что узнать, вычислить «своего» человека, независимо от его гендерности, было тогда совсем не просто, почти невозможно...
Мне хочется написать о таком человеке, который не был мне близок ничем. Виделись мы редко, и узнать друг друга не могли.
Она была женой нашего «друга семьи».
Того, кого впервые я встретила на собственной свадьбе.
Высокий, круглолицый (что совсем было не в моем вкусе), но с проницательным – хитроватым, веселым и теплым взглядом, он пригласил меня на танец, сказав при расставании уверенно и нежно, что не пройдет и пары месяцев, как мы окажемся
так близки, как я себе даже не представляю...
Ну, в сроках он, конечно, ошибся,
всё это случилось намного позже и, кстати, не имело для меня никакого особого значения...
Просто два разочарованных в своих браках друзей изредка делили друг с другом своё одиночество... И это не имело никакого фатального смысла ни для меня, ни для него.
Дружба наша была намного дороже...
Потому что к тому времени я поняла, что любовь моя осталась далеко позади, и восполнить её ничем невозможно..., - ни браками, ни попытками измен...
А он страстно и безнадежно любил свою жену, которая его ненавидела...
Она казалась странной женщиной, даже пугающей отчасти. Но неизменно вызывающей уважение. Никакой такой красоты в ней не было. Кроме острого безжалостного ума.
Она понимала всё. И презирала своего мужа за его упорные карьерные усилия, ради которых он мог превращаться в человека, полезного всегда, всем и везде, да и в шута - тоже.
Что было совсем не трудно ему, обладающему даром каламбура и постоянных шуточных перевертышей, казалось бы, серьезных ситуаций...
Он всегда был весел и добр, щедр и внимателен, и только изредка, случайно, можно было подглядеть скрытый в прищуренных глазах недобрый блеск... Который настораживал.
Их свадьба заслуживает отступления.
Влюбленный в неё со школьных лет, он ждал...
Ждал долго и упорно, когда закончится её любовь к другому,- чуть старше, тому, кому пришлось уйти на три года в армию после школы...
Я не знаю всех подробностей, не знаю, что привело её к этому согласию..., - просто так, не дождавшись, как человек совершенно цельный, она бы никогда не изменила своей любви.
Что-то там произошло такое, что надорвало в ней эту главную струну...
И в конце-концов она согласилась выйти замуж за того, кто столько лет любил её безответно.
В день их регистрации она внезапно заартачилась, ощетинилась... И сколько кругов по городу пришлось им рулить, пока она не согласилась подъехать к ЗАГСу...
Через год-полтора у них родился сын. И она с облегчением и радостью погрузилась полностью в драгоценное дитя, отбросив так и не полюбившегося мужа на расстояние...
Мы знали об этой грустной истории... И, не зная её, искренне сочувствовали ему.
А Женя с удовольствием, часто неожиданно, появлялся у нас, здесь он отдыхал, расслаблялся, «отрывался», - смешил, приносил прекрасные пластинки, - вкус у него был изумительный...
От «Али-бабы» - до «Стены» и «Обратной стороны луны»( Пинк Флойд)... Он так радовался сам, когда мог удивить и порадовать нас новым музыкальным открытием...
Однажды он вызвался посидеть с моей малюткой – дочкой, когда мне нужно было на работу, а нянька заболела, и справился замечательно,- я уже писала об этом где-то в контексте, повторять не буду...
Вскоре он начал часто выезжать в короткие загракомандировки, всегда привозя маленькие милые сувениры и нам и нашим друзьям -соседям, без которых не обходилось ни одного, - ни маленького ни большого совместного веселья...
После возвращения из первой поездки он собрал друзей у своей мамы, в большой комнате коммунальной квартиры. Жены Лены, как всегда, в компании не было...
Мама его казалась нам бабушкой (Женя был её последним, поздним ребенком), - уютной, домашней, хлопотливой. Какие же замечательные пирожки она тогда пекла, и только успевала приносить их кухни горяченькие... Нас было человек 10, а то и больше, и мы сидели за раздвинутым столом, беспечные, радостные, перебрасываясь шуточками-мячиками.
И тут Женя гордо достал новую пластинку, и предложил оценить...Кто-то что-то промычал одобрительное, а я молчала.
Его это не устроило, и он спросил в упор, - "как мне?"
На что я, расхрабрившаяся от выпитого, нагло заявила, что музыка какая-то бесполая. Брови его вскинулись, глаза полыхнули,
-" ах так!?..., ну тогда вот это!",- сказал, ставя на проигрыватель другую и впиваясь в меня взглядом.
Это был ответный удар поддых...Я не знала, куда деваться...
Зазвучал знаменитый, впервые тогда услышанный, дуэт Джейн Биркин и Сержа Гинзбура на фоне ноктюрна Шопена, - потрясающей откровенной эротической красотой..., от этого "мон амур" хотелось провалиться под землю. Замерли все.
А Женька нагло ждал ответа. Я собралась с силами и, сглотнув, спокойно сказала: "вот это совсем другое дело"...
И участь моя была предрешена...
Через год-другой сбылась его заветная мечта. Наконец
его направляли в длительную, – 3-годичную командировку, да ещё в Голландию!
Но без жены тогда это было невозможно. А Лена отказывалась наотрез...
И сколько усилий потребовалось, чтобы уговорить её, – преподавателя физики в школе, бросить любимую работу и отправиться вместе с ним...
Помню день проводов перед отъездом в квартире Лены и Жени... Куча родственников Жени, в том числе одна из невесток на сносях, которую все уговаривают кушать за двоих, а она и так очень хорошо кушает, но при этом жеманится, делая вид, что ей не хочется... И тут мы встречаемся с Леной глазами, в которых, как в зеркалах отражается брезгливое понимание этих жалких плебейских фокусов...
А в это время на лестнице рыдает её ученик, влюбленный безумно в неё мальчик, который не может представить себе жизни без своей учительницы...
И тогда Лена, как всегда холодно, говорит Жене, - « позови его сюда», и мальчик входит, садится с краю, и только смотрит на неё – никакую, с остановившимся холодным светлым взглядом, с прямыми неухоженными светлыми волосами, в растянутом серо-зелёном свитерке с опущенной маленькой грудью без лифчика...
Почему мне так запала в душу эта картинка?... Не знаю. Своей многогранной искренностью, без признаков привычной показухи того времени, да и сего времени тоже...
И ещё пониманием, что мы с Леной "близки по крови" именно неприятием любой фальши.
Лена не выдержала пребывания в Голландии под присмотром «послихи», где на праздники пели патриотические песни и чаевничали, сплетничая по девичьи, где на улицу нельзя было выйти одной, лишь в компании других жен... Её чувства свободы, самодостаточности восставали, её четкое вИдение этой тогдашней дури вызывало состояние полного отторжения и несовместимости.
Один из первых её поступков вне официоза была покупка свежей телятины, которую на родине не то что невозможно было съесть, но и просто увидеть...
На запах притянулась одна из жен - стукачек, и, увидев, что Ленка жарит мясо, воскликнула:
- Телятину жрешь? Да на эти деньги сапоги можно купить!
На что Лена( этот рассказ с её слов по возвращении) послала её очень далеко,- типа за сапогами, и выставила вон, сказав, чтобы не портила аппетит...
Она бунтовала, дерзила, и её отпустили, видимо, с облегчением.
Она вернулась из Голландии через год, муж остался на казенной службе, естественно. А когда вернулся...
Помню маленькую больничку в старинном особнячке, - реабилитационно-психиатрическую. Там мы навещали Лену после суицида.
Это было как-то связано с человеком, которого она продолжала любить...
С мрачной иронией она описывала, как очнулась в Склифе, - перед глазами торчали чьи-то растопыренные стопы, на внутренней стороне каждого пальца было по татуированной букве, складывающейся в изречение, которого, к сожалению, не помню...
И слова доктора к ней: – «вот дура, этого седуксена надо было принять раз в десять больше, чтоб наверняка..., травиться и то не умеют...»
Больше мы с ней никогда не виделись.
И больше она не травилась. Тот, её прежде и навсегда любимый человек наконец развелся с кем-то чужеродным себе, и они наконец поженились... И были счастливы.
Но не так уж долго, меньше 10 лет. Он умер от инфаркта, внезапно.
А потом она потеряла сына.
Я узнала об этом кошмаре, когда через много-много лет позвонила ей... Мне вдруг захотелось услышать её, узнать и о ней и о Жене, о котором все эти годы ничего никто не знал...
Она и удивилась и обрадовалась, сказала, что занимается бизнесом, но очень больна, предстоит операция на глазу..., а вот после неё хорошо бы нам увидеться, и пригласила к себе. Мы договорились созвониться, и уже почти прощаясь, я спросила,
не слышала ли она о Жене, на что сразу получила резкое - "нет, и слышать не хочу, он для меня не существует"...
- А как Илюша?
После долгой паузы, она сказала...
Он просто пропал. И уже три года к тому времени Лена ничего не знала о нём, понимая, что на этом свете его больше нет,- иначе он нашел бы способ хоть как-то дать ей знать о себе...
Её счастье, её умница, её надежда...
А Женя? Ну, он попробовал жениться на какой-то беспросветной дуре, - приводил её к нам однажды. Потом развелся и исчез из поля зрения.
Позвонил мне 21 августа 91г. в бешенстве от происходящего. Рассчитывая на мою поддержку. У него накрылась карьера. У него всё накрылось, чему он служил верой, правдой и неправдой...
Он называл тот народ, что вышел на улицы, быдлом.
Но в этом «быдле» была и я, и мой, тоже потерявший карьеру и работу, муж...
Почему ему казалось, что я не такая же «ведьма», как его жена, ненавидящая советскую власть? Может быть потому, что и ему я не доверяла?...
Что было, как оказалось, совершенно правильно...
Послесловие - (24.03.): Илюша жив. Он живет в Латинской Америке.
Моя дочь разыскала его в инете. Он - копия отца.