1985 год.
Прозвенел звонок с последнего урока второй смены, означающий конец учебного дня, и двери школы распахнулись, выпуская навстречу закатному золоту живой многоголосый поток. Двор наполнялся учениками, а поток все не слабел. Уже уходили за территорию школы те, кто пару минут назад успели первыми протиснуться в двери, уже затих звон и ученическая масса на аллеях, возле клумб и на клумбах стала заметно жиже, а многие еще оставались внутри, ожидая своей очереди встретиться встретиться с густым майским воздухом, в котором застревали первые косые лучи заката. Все движение было направленно изнутри наружу, все шли, бежали, плелись к выходам и дырам в заборе из сетки рябицы, и только один человек двигался против общего потока, добровольно отправляясь туда, откуда все остальные готовы были бежать, и бежали, забыв самих себя - в школу. На визитера оглядывались, он был интересен толпе, но не интереснее заката, и вечера, и дороги домой...Он разрезал толпу, никого не задевая. Ученики таращились на него, и шарахались в сторону, увидев человека, идущего сейчас, в этот вечер, в это душное сдание, к надоевшим учителям. Да, к учителям, скорее всего, больше то никого там не осталось, да и их скоро не будет. Но подходя к крыльцу, гость не обратил внимания ни на преподавательницу физики, которая была чуть ниже шестиклассников, ни на химичку, которую из за ее комплекции не заметить было гораздо сложнее, ни даже на трудовика, которого обычно принято было замечать из за выдающейся блины его бороды. Гражданин зашел в школу. Это был самый обычный советский гражданин, в простых серых брюках, и одноцветной рубашке, с хорошими дешевыми часами и пачкой дешевых сигарет в кармане. Звали его Виктор Юрьев. На вид ему было около сорока, и во внешности его не было ничего примечательного, ни бороды, ни усов, ни очков, даже золотых зубов и то не было. Только несколько седых волосков на висках резко контрастировали со смолью , не тронутой временем.
Юрьев вошел в школу, поток, кстати сказать не ослабел и к тому времени. Юрьев шел, погруженный в свои мысли, и плохо скрывая, а может и не стараясь скрывать злость. Он знал, что интересен здесь не людям не больше чем закат и вечер, и поэтому не думал о том, как выглядит со стороны. А это было внушающее зрелище, можно было подумать, что Юрьев действительно пошел против всех. Идя по коридору, и щуряст правым глазом от света, падающего из огромных окон, Юрьев не заметил женщину, робко делающую ему какие то жесты. Она впрочем тут же решилась окликнуть Юрьева.
-Виктор... Виктор, простите, не знаю как ваше отчество.
Юрьев мгновенно взял себя в руки, на работе он кстати ценился как человек с железными нервами. Женщина, вытирая пыль с бюста Ленина, стоящего на каком то предмете мебеле, который бывает только в школах, и как будто прячась за него кинула взгляд на Юрьева. Он подошел и сказал:
-Да бросьте, неужели вам меня по отчеству называть? А вы меня знаете?
-Да - ответила она - вы отец Саши Юрьева.
Юрьев просто кивнул, и как можно вежлтвее спросил:
-А вы, простите...
Пожилая женщина встрепенулась и начала еще сильнее натирать бюст Ленина, отчего лысина вождя почти моментально заблестела.
-Ой, извините. Я Татьяна Михайловна, библиотекарь.
Юрьев, видя как его слова действуют на собеседницу, еще осторожнее ответил.
-Да да помню, Саша про вас рассказывал.
-Он у меня часто бывает. Знаете, Виктор...
-Просто Виктор - подхватил Юрьев.
И тут вся натянутость отношений моментально исчезла, исчезли и ученики в коридорах, и дурацкий блеск лысины.
-Знаете - продолжала она - все это ужасно несправедливо.
Продолжение следует.