Глава 3. Ландшафтный дизайнер Цитрус
Астор в задумчивости склонился над банкой с жуками.
— В чем мы с тобой просчитались, Грелль? — сказал он, пощипывая бородку.
Грелль взвешивал на весах сухие травы и аккуратно раскладывал небольшие кучки на столе.
— Трудно сказать, — он выпрямился и почесал затылок. — Все пропорции соблюдены точно. Ума не приложу, почему раствор взорвался, — Грелль покосился на пол кабинета, в котором зияла выжженная окружность шоколадного цвета, и стал внимательно изучать записи.
— Астор! — он с удивлением посмотрел в толстую тетрадь. — Тебе не кажется, что этот милый рисунок на самом деле здесь не просто так? — Грелль, пораженный своим открытием, едва не перевернул весы с взвешенной горечавкой.
Астор внимательно посмотрел на страницу в тетради. Длинный рецепт, где перечислялись ингредиенты, заканчивался витиеватым орнаментом, отделяющим его от другого рецепта. Орнамент, выполненный в старой технике, изображал приземистых старичков, державших друг друга за руки.
— Это сок эхинацеи, — сделал заключение Астор, разглядывая рисунок под лупой. — Ну-ка, Грелль, дай-ка мне раствор желтой горечи.
Астор аккуратно потер орнамент смоченной в растворе тряпочкой. Старички один за другим стали исчезать, обнажая спрятанные буквы. В самом низу рецепта появилась последняя строчка.
— Цветок тролля! — радостно вскрикнул Грелль. — Кто бы мог подумать!
Астор, опешив, смотрел на рецепт.
— Цветок тролля? Никогда бы не догадался! Если бы я экспериментировал дальше, я бы скорее добавил мильверис. Цветок тролля… обычный колючий сорняк, растущий где угодно! — он энергично потер руки. — Сейчас же приготовим новый раствор! — Астор, радостно сверкнув глазами, стал освобождать место на столе. — И я думаю, мои славные помощники, — обратился он к жукам, — вас ждут сегодня интересные приключения!
** *** *** **
— Я вот о чем тебя хочу попросить, — сказал Шишел, теребя шляпу в руках.
Он стоял перед рабочим столом Флана Эйче в редакции и с интересом все рассматривал.
Стол Флана был завален служебными бумагами и только что доставленной голубиной почтой. Флан с интересом поднял глаза на Шишела, жестом предлагая сесть в кресло напротив. Шишел смущенно почесал затылок, присев на самый краешек.
— Так вот, — снова начал он, — ты у нас в сходе важная персона, — он серьезно посмотрел на Флана, — не мог бы ты похлопотать, чтобы и меня тоже туда взяли, — леший густо покраснел и стал разглядывать юбилейный номер «Вечернего Схода», висящий на стене в рамочке.
Флан посмотрел на лешего, вертя в руках запечатанное письмо.
— Шишел, ты не представляешь, сколько хлопот добавит сход в твою размеренную жизнь. Конечно, это дает определенную власть…, но посуди сам, ведь мы и так все от тебя зависим, — Флан подался вперед и серьезно посмотрел в глаза лешему. — Вот если вы с Марфуткой завтра на тропу не приедете, все застопориться, — он развел руками. — Ты у нас, можно с уверенностью сказать — Министерство транспорта! — Флан важно поднял указательный палец.
— Как ты сказал, повтори, — Шишел придвинулся к столу, — нет, лучше напиши на бумажке крупными буквами, — он нахлобучил шляпу на глаза и медленно встал. — Я у себя на пне такую табличку повешу. А то вон у Вурзеля их скока, а у меня ни одной!
Шишел взял бумажку, и, победоносно сверкнув носом, важно направился к выходу.
*** **** ***
Роффи резко отдернула занавеску. За окном лил сильный дождь, серые тучи то и дело озарялись вспышками молний.
— Горы на сегодня отменяются… — Роффи прижалась носом к стеклу, наблюдая за разбушевавшейся стихией. Капли дождя дрожали на оконном стекле, медленно сползая вниз причудливыми разводами.
Девушка окинула взглядом комнату, размышляя, чем бы занять себя до обеда и, невольно вздрогнув при очередном раскате грома, направилась к книжному шкафу.
— Ну, вот и пришло твое время, — весело обратилась она к шкафу, распахивая дверцы антресолей, — будет в тебе чистота и порядок!
Вскоре на ковре лежала кипа старых журналов «Тропа», старые письма, которых на вскидку было не меньше сотни, пыльные банки, чемодан с оторванной ручкой и прочий хлам. Роффи села на ковре, поджав ноги, и принялась раскладывать все по кучкам.
Вот старые рисунки Лерр. На этом несколько звездочек в забавных юбочках выделывают танцевальные па. У всех милые рожицы, а у этой, что посредине, так смешно выпячены губки, что Роффи невольно рассмеялась. А на этом рисунке ярко-оранжевый лев сидит в плетеном кресле, в тени высокого дерева. Рядом с ним маленький столик с чашкой, над которой вьется пар. В одной лапе у льва газета, а другой он ерошит свою гриву.
Тут дерево качнулось от сильного порыва ветра, тихо звякнули медальоны, висевшие у камина.
Роффи перевела на них взгляд, невольно залюбовавшись своей коллекцией. Ее коллекция буквально «росла» год от года. Медальоны висели на маленьких гвоздиках от пола почти до самого потолка. Нижние ярусы были приобретены в далеком детстве.
Самый первый экземпляр изображал принцессу в пышном платье, с маленькой золотой короной, чуть сдвинутой набок. Последний медальон она приобрела совсем недавно. Это был серебряный квадратик в виде рыбных чешуек.
Роффи встала на цыпочки и сняла его, аккуратно поправив толстую серебряную цепь. Немного подумав, она надела его на шею, прижав к груди холодный металл.
Внизу у входной двери настойчиво зазвонил колокольчик. Распахнув входную дверь, Роффи увидела промокшего до нитки Грелля.
— Не откажите страннику в крове, — он сдержанно улыбнулся, протянув девушке маленький букетик фиалок, усыпанный мелкими каплями дождя.
— Отказать такому мокрому путнику может только изверг! — шутливо промолвила Роффи, уткнувшись носом в букет. — Проходи в гостиную, там горит камин.
Грелль первым вошел в гостиную, налетев на содержимое антресолей.
— Похоже, здесь идут раскопки? — Он набросил на себя плед, брошенный девушкой из спальни.
— Что-то вроде того, — Роффи подвинула ногой кучу исписанной бумаги и громко чихнула. — Ты садись в кресло, поближе к огню, я приготовлю для тебя горячий чай, — она развернулась на каблуках и, поправляя выбившуюся прядь, удалилась на кухню.
Грелль завернулся в плед и сел в кресло, откинув голову назад. За окном вспыхнула молния, осветив мокрые деревья белым светом.
— Как рано в этом году первая гроза! — Роффи поставила перед Греллем чашку с чаем. — Моя бабуля говорила, что это к необычному году.
Грелль отхлебнул чай и взъерошил мокрые волосы.
— Это она выписывала «Тропу»? — он посмотрел в сторону кипы старых журналов.
Роффи молча кивнула, ставя перед Греллем блюдце с пирожками.
— Это любимый журнал моего деда, — он схватил верхний номер, раскрыв его наугад. — Он готов читать его сутками, — Грелль снова взъерошил волосы, переворачивая страницу.
«Надо же, вылитый лев с рисунка Лерр», — Роффи так удивилась совпадению, что выронила письма из рук.
Грелль тем временем откусил пирожок, погрузившись в чтение журнала.
— Хвощ полевой, — громко прочел он заголовок статьи. — «Невероятные заросли хвоща можно увидеть в верховьях реки, недалеко от Сгинь-леса, — прочел Грелль. — Это травянистое споровое растение растет здесь, раскинувшись на несколько сотен шагов. Сок из хвоща очень полезен. Отшельник, живущий неподалеку в пещере, поделился с нами рецептом удивительного отвара, который помогает ему быть в добром здравии вот уже много лет. Если смешать в равных частях хвощ полевой, корень ежевики, кору дуба, пастушьей сумки и листьев малины»… подумать только… — Грелль снова отхлебнул чай, — тут даже фотография этой пещеры с отшельником в хвощовых зарослях, — он внимательно посмотрел на фотографию и побледнел, чашка застыла в воздухе.
— Что-то не так? — Роффи обеспокоенно посмотрела на гостя, бросив раскладывать письма.
Грелль резко закрыл журнал, посмотрев на год его издания.
— Можно, я возьму его на время? — Он встал с кресла, задумчиво потирая подбородок.
— Можно даже насовсем…— Роффи внимательно смотрела на Грелля. — Ты можешь мне объяснить, что случилось? — серьезно произнесла она, поднимаясь с ковра.
— Пока — нет, — парень снял с себя плед. — Я, пожалуй, пойду. — Он выскочил из комнаты, торопливо чмокнув Роффи в щеку.
Та растерянно посмотрела ему вслед.
— Пожалуй, журнал «Тропа» намного интересней, чем я думала, — произнесла она вслух, накручивая прядь волос на палец.
*** *** ***
Старый ливнас Туссель варил щи из молодой крапивы. Он ловко помешивал ложкой закипающий обед, отметив про себя, что если риса добавлять чуть-чуть поменьше, вкусовые качества блюда при этом не страдают совершенно.
Это открытие обрадовало его и одновременно озадачило, какие бы еще процентные соотношения известных ему рецептов можно было сократить в целях экономии. Он выглянул в окно на плотную завесу дождя и порадовался, что находится на своей маленькой кухне, а не в горах с пучками трав.
«Не зря у меня вчера так суставы крутило, — подумал он, глядя на проливной дождь, — вон как хлещет, хоть бы крыша не потекла». Туссель задрал голову, внимательно рассматривая потолок старого ясеня.
Щи в этот момент булькнули, выплюнув из кастрюли горячие капли. Старичок убавил огонь и, кряхтя, пошел за тряпкой.
Маленькая кухня была почти вся увешана пучками сухих трав. Они гирляндами свисали с потолка, обрамляли круглое окошко, торчали из большого плетеного сундука и валялись охапками на деревянных полках. Туссель знал в них толк и пытался все накопленные знания передать своему внуку Греллю.
— Запомни, внучок, — частенько говорил он, — траву нужно чувствовать сердцем. Иной раз даже названия ее не знаешь, а будто что-то тебе подсказывает — для твоего отвара ее доложить надо! А бывает, посмотришь, до чего растение видное! Потом присмотришься к нему — яд смертельный! Ты вот на нашего аптекаря Фабиуса посмотри! Толковый ливнас, плохого наговаривать не хочу, но ведь он пытается травы головой понять. Все названия их заучивает по латыни, в микроскопы смотрит. Не той дорожкой идет. А ты вот, — тут он обязательно брал в руки какой-нибудь лежащий рядом пучок и потрясал им в воздухе, — у матушки-природы учись! Она тебе даст в тыщу раз больше, чем те мудреные книжки.
На Грелля обычно жаловаться не приходилось, парень схватывал все на лету и знал не меньше него.
Туссель налил щи в тарелку и, повязав на груди большую салфетку, сел за стол. В этот момент дверь кухни распахнулась, на пороге возник промокший до нитки Грелль.
Туссель застыл с поднятой у рта ложкой, молча наблюдая, как капли дождя стекают с плаща Грелля на ковер.
— Что-то в твоем рассказе не сходится, дед, — он, нахмурившись, бросил мокрый журнал на стол. — Ты у нас до засухи был отшельником, не так ли? — Парень пристально смотрел деду в глаза, смахнув текущие струйки дождя со лба.
Рука с ложкой вздрогнула и тихо опустилась. Туссель снял с себя салфетку и тяжело вздохнул.
— Э-э-эх! Знал я, что правда-матушка рано или поздно выплывет… — он швырнул ложку на стол и, вскочив со скамейки, стал семенить по кухне взад-вперед.
— Да ты лучше сядь, дед, тут места не много, — Грелль снял плащ и, тряхнув мокрой головой, пододвинул Тусселю скамейку. — Ну?
Тот еще раз тяжело вздохнул и, кряхтя, сел напротив внука, почесывая бороду.
— Ну, значит, дело было так, — Туссель покосился на мокрый журнал и схватил ложку со стола. — Вот, представь себе, я решил стать отшельником. Это было за три года до засухи. Не мог уже среди ливнасов находиться, куда ни глянь — обман, грязь, склоки. Душа моя не выдерживала, — он прижал ложку к груди. — Ушел в горы, жить одному было легко и отрадно. Я ведь и засуху легко перенес, когда другие так намучились. И вот второго апреля после обеда, пошел за водой, слышу — детский плач, ребенок грудной где-то рядом плачет — разрывается. Смотрю, возле изгиба речки корытце перевернутое, а рядом малютка плачет.
— Это был я? — Грелль смотрел на него исподлобья.
Туссель кивнул головой, бросив ложку в тарелку.
— Ты только представь себе, что я пережил! Я ведь сразу смекнул, откуда ты, — он махнул в сторону дворца. — Какая-то девчонка, чтобы работу во дворце не потерять, тебя в корытце положила да и вниз по реке отправила. Повариха, наверное, а может и фрейлина. А я от ливнасов в горы убежал, а Святой Хидерик взял да и прислал мне компанию. — Туссель закрыл лицо руками. — Ну конечно, я тебя люблю как родного, и не хотел, чтобы ты все это узнал, поэтому и придумал историю, что родители умерли в засуху. Так уж я боялся, что правда всплывет! Позор-то какой! — Туссель сидел сгорбившись и как будто стал меньше ростом.
Лицо Грелля стало белым как полотно.
Туссель поднял на него глаза.
— Ты не переживай, я никому и слова не сказал, все уверены, что ты мой родной внук. — Он медленно встал и пошел к тумбочке. Налил травяной отвар и залпом выпил.
— Я пройдусь по лесу, — Грелль резко встал и вышел на улицу.
Он снова окунулся в проливной дождь, даже не зная, куда пойдет.
Надо же, он, оказывается, подкидыш! Его просто взяли и выбросили как мусор, лишь только он появился на свет. В груди все сжалось, как будто туда вбили кол, все вокруг почернело. Греллю никогда еще не было так плохо.
Он брел по глубоким лужам, которые не успевала впитывать земля, то и дело останавливаясь и облокачиваясь на стволы мокрых деревьев. Сильная вспышка молнии осветила серый, вдруг ставший совершенно чужим лес. Лес, где у него, оказывается, нет ни одной родной души.
Грянул сильный гром, и парню показалось, что это его сердце рвется на части. Он остановился и сел на корточки рядом с каким то старым пнем.
— Я один на всем белом свете… — крутилось у него в голове, — я никому, никому не нужен… моя мать меня выбросила… — слезы брызнули из глаз и, смешавшись с дождем, потекли по щекам. — Больше в моей жизни ничего не будет… никогда, ничего хорошего не будет…
Ему казалось, что внутри распахнулся настежь какой-то потаенный ящик, выпуская наружу злобные мысли, одну черней другой. Они подобно ядовитым гадам обвили вокруг Грелля тугое кольцо, которое, казалось, вот-вот его задушит. Он схватился за голову, сжав руками виски.
— Грее-е-елль! — внезапно услышал он крик сквозь грохот грома.
Он поднял мокрое лицо и увидел, как по тропинке к нему бежит Роффи.
— Что это ты тут расселся? — строго спросила она. — Наверное, журнал «Тропа» так рекомендует встречать первую грозу?
От этого глупого вопроса удушающий страх вдруг лопнул, и Грелль расхохотался во все горло. Глядя на него, Роффи тоже засмеялась. Они хохотали до слез, упав в грязную лужу.
Лес осветился солнечными лучами, выпрыгнувшими из-за серых туч тоненькими иголочками. Миллиарды дождевых капелек отразили солнечный свет, сверкнув единым блеском.
— Смотри! — Роффи дернула Грелля за рукав.
Над лесом висела яркая радуга.
* * *
— Я вот что вам скажу, малявки, — сказал Вурзель, подкручивая усы и глядя при этом в полированное дно сковородки. — Если бы я был семнадцатилетней девицей, то на празднике королева подарила бы мне золотую поварешку… да-да, не смейтесь, именно так бы и было!
Шима, Тюса и Гомза прыснули от смеха, держась за животы. Они сидели в просторной кухне харчевни «Старая ель». Вокруг сновали повара, то и дело открывая крышки огромных кастрюль.
Ребята сидели в уголке за маленьким столом у окна, на котором важно развалился толстый кот Вурзеля — Пломбир, которого так прозвали, видимо, из-за того, что он был белый как снег, а когда спал где-нибудь в углу, поджав лапы, был похож на холмик растаявшего мороженого.
— А что же вы Зака с собой не захватили? — Вурзель оторвал взгляд от сковородки и вопросительно посмотрел на ребят.
— Да он как меч получил, сразу важный такой стал, говорит, некогда мне теперь ерундой заниматься, я теперь серьезный должен быть, — Шима с досадой махнула рукой.
Вурзель покачал головой.
— Жалко… а то он обещал мне табличку прибить, — он посмотрел под потолок, — так высоко я не достану…
Стена около окна была почти вся завешана табличками разных мастей. Гомзе больше всех нравилась с рыцарем, рядом с которым красовалась надпись: «Если ты не будешь есть — на коня не сможешь влезть». А у Шимы была любимая с белыми ромашками, которые обрамляли следующие строки: « Тот, кто пьет фруктовый сок — будет нежным как цветок».
— Я, между прочим, — с обидой в голосе начала Тюса, — на полголовы выше Зака. — Она скрестила руки на груди и, нахмурившись, уставилась в окно.
Вурзель серьезно посмотрел на нее.
— Да ты что! Это, наверное, шапка Зака меня с толку сбила, — он наклонился к уху Тюсы. — Между прочим, — продолжил он громким шепотом, — вон тот лопоухий поваренок, как ты стала в харчевню ходить, стал все время супы пересаливать! — он лукаво подмигнул кикиморке, весело при этом хохотнув.
Тюса залилась краской, украдкой поглядывая на поваров.
— Он, наверное, просто стал воды меньше наливать, — пробурчала она, ковыряя ложкой стол. — Ленивый, поди, лишний раз с ведром пробежаться не хочет…
— Ну-у-у не скажи, — Вурзель шутливо ей подмигнул. — Был бы ленивый, уже бы работал в другом месте! Он такое суфле из диких яблок готовит — пальчики оближешь!
Тюса вздохнула и с нежностью посмотрела на нарисованного рыцаря.
— Суфле из яблок — дело нехитрое, — важно сказала она, почувствовав вдруг в голосе бабушкины нотки. — Это я и сама научиться смогу…где там твоя табличка? Тащи ее сюда!
Вурзель весело крякнул и торопливо вышел из кухни.
Гомза повернул голову к Шиме.
— Ну и чем теперь Зак занимается? Отрабатывает боевую технику?
— Не-а, — Шима откусила огромный кусок торта, размазывая крем по щекам. — Он читает книжки про героических ливнасов, — сказала она с набитым ртом.
— А-а-а, — протянул Гомза, угощая Пломбира кусочком торта. — Он теперь, наверное, со своим мечом не расстается, да?
Та кивнула, облизывая сладкие губы.
— Угу, ночью под подушку кладет. Один раз слышала, как он с ним разговаривал, — Шима покрутила пальцем у виска, — совсем того.
— А вот и я! — Вурзель, улыбаясь, шел с большой деревянной табличкой под мышкой. — Держи! — он протянул ее Тюсе.
Та развернула ее и прочла большие, вырезанные на дереве буквы — «Не все золото, что блестит. И мухомор красив на вид».
* * *
Лемис восхищенно разглядывал высокие стеллажи книг в библиотеке Эйче. Подумать только, сколько книг! Он даже не знал, какую из них выбрать для чтения, глаза разбегались. Дом Олесс произвел на него такое впечатление, что он не сомкнул глаз всю ночь. Кто бы мог подумать, что такой неказистый снаружи дуб вмещает внутри себя столько больших уютных комнат.
— Как же так? — Лемис вопросительно смотрел на Олесс, то и дело выходя из дуба и заходя обратно. — Как такое может быть?
— А вот так! — смеясь, отвечала та. — Внутри больше чем снаружи!
Лемис лежал на диване в просторном зале, рядом с камином, в котором полночи весело потрескивали поленья, и разглядывал лепной потолок, с которого вниз на бронзовых кольцах спускалась витая люстра с множеством свечей. Быт древесников представлялся ему совсем иначе, и этот новый мир, в который он попал, нравился ему с каждой минутой все больше и больше.
Олесс с самого утра уехала на аудиенцию, проводив его до дверей библиотеки.
— Как проголодаешься, бабушка тебя накормит, — она наспех чмокнула Лемиса в щеку. — Чувствуй себя, как дома! — раздался ее голос уже у дверей.
Но Лемис и думать забыл о еде, когда нашел на полке книгу о рыцаре Геборене.
Ближе к обеду в библиотеку заглянула бабушка Олесс.
— Я тут тебе принесла блинчиков с грибами, и торт со вчерашнего праздника остался, — она держала в руках поднос с едой. — А ты все читаешь? Ты вот поешь как следует, да пойди прогуляйся, ты ведь еще леса нашего не видел. Что там вчера в темноте можно было разглядеть? — Она с улыбкой поставила поднос, разглаживая складки на фартуке.
Лемис отложил книгу.
— Отличная мысль, — сказал он, подсаживаясь поближе к подносу. — Как тут у вас, дикие звери на ливнасов не бросаются?
Бабушка весело рассмеялась.
— Ты, наверное, наш лес со Сгинь-лесом попутал. Это там гулять не стоит, — она налила Лемису чай в высокую чашку, всю разрисованную фиолетовыми цветами. — А твой Черепок у Олесс на тумбочке у кровати стоит. Сильно уж она его любит, — бабушка пододвинула блюдце с тортом к нему поближе. — Один раз захожу к ней, а она сидит на кровати, прижав его к груди, а глаза у самой заплаканные. Да ты ешь, ешь, небось до сих пор поджилки трясутся после склона, — она с уважением посмотрела на парня. — Это ж надо — взял и залез, — бабушка покачала головой и подошла к окну, — интересно, что там королева внученьке скажет? Внучка, когда из дому выходила, мимо нее стая голубей пролетела — это знак хороший! Ты вот, в нашем лесу с кем первым заговорил?
Лемис ненадолго задумался, наморщив лоб. Что-то ему подсказывало, что трубить налево и направо о встрече с Аврисом не стоит.
— С девочкой, которая в елочку была наряжена, кажется, ее Ульмой звали.
— А, это дочка Иветти из старой ивы! У этой Иветти наша Шима уроки музыки берет, скоро уж научится.
— Ну, и что это значит?
— То значит, что может музыканшей станет, будет на концертах выступать, — бабушка мечтательно вздохнула и протерла кухонное окно тряпкой.
— Да нет, что означает, что она мне первая встретилась?
— А! Ну, то означает, что примета это хорошая. Тебе ведь ребенок повстречался, а не хулиган какой, — важно ответила бабушка и встряхнула полотенце.
— Я пойду, прогуляюсь! — Лемис торопливо допил чай и встал со стула.
Он пошел по узенькой тропинке в сторону озера. Лемис то и дело останавливался и задирал голову вверх, глядя на огромные верхушки деревьев, испещрившими все небо своими причудливыми узорами.
— Какая здесь будет тень! — подумал парень, глядя на набухшие почки. Он уже решил для себя, что не вернется в долину, но плохо еще представлял, как обустроится здесь. И самое главное — где он будет брать глину для своих солдатиков? Такой глинозем, как у Большой Коровы, так он называл огромный валун на речке, здесь вряд ли будет. Может быть, попробовать делать солдатиков из дерева?
Лемис достал из кармана перочинный ножик, наклоняясь к коряге, валявшейся неподалеку. Дерево непослушно крутилось в его руках, нехотя принимая новую форму.
— Сколько же мне нужно будет заново учиться, — тоскливо подумал парень, выстругивая ножом голову какого-то чудища. Лемис вздохнул и поставил уродца в холмик прошлогодних листьев.
— Передавай привет прошедшей зиме, — сказал он ему и зашагал к блестевшему среди деревьев озеру.
* * *
Трудно себе представить, что может быть кто-то на белом свете, кого бы любили все. А уж тем более, если этот кто-то занимает руководящий пост. И, тем не менее, в Мшистом лесу был такой ливнас — глава леса Тилиан. Он был словно рожден для такой работы. Его неиссякаемый энтузиазм вызывал у окружающих вполне заслуженное восхищение, ведь всю свою энергию Тилиан использовал на благо леса.
Вот и сегодня, когда рано утром Локуста увидела на своей акации спиленные ветки, она прямиком побежала к нему.
— Нужно всем собраться у поваленной сосны, — решительно заявил Тилиан Локусте, надевая свой любимый пиджак с гербом Изельвиля.
Через полчаса к поваленной сосне со всех сторон стекался народ. Гомза с Астором тоже туда неторопливо шли, то и дело пропуская обгонявших их ливнасов и леших.
— Пап, расскажи, как Тилиан стал главой леса, — Гомза похлопал себя по карману, в котором сидел его пучеглазый ефрейтор, и выжидающе посмотрел на отца.
— Когда его отец погиб во время засухи, им с матушкой Боррелией здорово досталось — в такой нищете жили, что не дай бог! А потом Боррелия решила пойти через Сгинь-лес в Белый замок — подумала, что все равно терять им нечего. Ты ведь знаешь, что у нее дар, полученный от королевы — фиолетовый кристалл? Этот дар весьма щедрый, он дает ясновиденье. Но Боррелия всегда была по натуре замкнутая и никогда его не афишировала. Через лес они дошли без происшествий, и ей дали место при кухне, а Тилиан стал обучаться у придворных всяким премудростям.
— Это они его научили так разговаривать?
— Ораторскому искусству его обучал королевский учитель словесности. А Боррелия вскоре сдружилась с королевой и стала ее правой рукой. Она нашла браслет королевы, который та обронила во время прогулки.
— Это ей фиолетовый кристалл помог, да?
— Думаю, да.
— Как же так, королева ведь сама дары раздает, а способностей таких у нее нет?
— У королевы способность видеть, у кого какой талант, только и всего. Поэтому когда рядом появилась Боррелия с фиолетовым кристаллом, это облегчило многие задачи. Например, все ее предсказания о предстоящих нападениях неприятелей давали возможность предотвратить войны. Стала она при дворе персоной незаменимой и важной. Тилиан тем временем вырос, и они решили вернуться в Северо-западный лес, в родную липу.
А в лесу дела шли — хуже некуда, была большая засуха. Древесникам хотелось королевскую чету видеть не только на праздники — то совет им нужен был важный, то просьба. Но не каждый способен был взять и пойти через опасный Сгинь-лес, как Боррелия с Тилианом.
Тогда Тилиан и выступил со своей знаменитой речью на поваленной сосне. Придумал он неплохо: создать общественные фонды. До них попасть во дворец можно было двумя способами: получить от королевы золотой желудь — приглашение на аудиенцию, или идти самому через Сгинь-лес.
Тилиан предлагал еще один вариант. Нужно было пожертвовать в общественные фонды семейную реликвию, и это давало право ехать во дворец на карете, а не плутать по страшным зарослям леса, где тебя может разорвать в клочья всякая нечисть. Но выбор реликвии оставался за ним. Нужно отдать ему должное — он выбирал вещи недорогие. Обрадовались все тогда несказанно, ведь это решало все вопросы. Получалось, можно увидеть монархов в любой момент.
Вот тогда, на радостях, его и выбрали главой леса, — Астор, прищурившись, смотрел на линию горизонта.
— Вон оно как было, — задумчиво протянул Гомза, выискивая в собравшейся толпе Зака.
— В этом случае обычно говорят — «вот», — развернулся к нему отец. — Маму очень расстраивает твоя безграмотная речь.
Гомза огорченно вздохнул, но, увидев неподалеку Зака с Фланом, встрепенулся и замахал им руками.
— А где Шима? Она же обожает всякие столпища, — спросил он друга.
Гомза увидел, что Астор услышав его слова, почему-то горестно вздохнул и закатил глаза — наверное, тоже расстроился, что Шимы нет.
— Нечего ей тут делать, она посуду дома моет, — важно сказал Зак, оглядываясь вокруг. Куртка у него была расстегнута, рукоятка нового меча торчала словно напоказ.
Вокруг бурлила толпа, все оживленно обсуждали последнее происшествие.
— Отродясь такого не было! — громко возмущалась Локуста, которая из-за случившегося нарушила свое уединение и со смесью негодования и любопытства поглядывала на всех. — Такие ветки хорошие были, я на них летом половики сушила, — пожаловалась она Шишелу.
— Ну, таперича будешь сушить на тех, что повыше, — язвительно ответил тот. Шишел все еще дулся на Локусту, которая на днях не дала Марфутке щипать траву около ее дерева.
— Если и их не покромсают! Тебе то легко говорить, у тебя пень, отпиливать нечего. А нам теперь что, караулить круглые сутки?
Все возмущенно загудели, но, увидев Тилиана, идущего к ним, разом замолчали. Он катил перед собой кресло-каталку с сидящей в нем Боррелией.
Она уже несколько лет не ходила, но сын почти всегда брал ее с собой. Тилиан поставил кресло с Боррелией в тень раскидистого дерева и быстрым целеустремленным шагом направился к поваленной сосне.
Вокруг под уклон сбегал небольшой лужок, и поваленное дерево было хорошо видно со всех сторон.
Тилиан был невысокого роста, плотненький, с вьющимися каштановыми волосами, слегка подернутыми сединой. Несмотря на то, что он был уже в годах, энергия так и била из него ключом. Он почти всегда сутулился и, определенно, красотой не блистал — сразу бросалась в глаза асимметричность лица: нос словно был скошен вбок, а крупный рот как будто все время ухмылялся. Подвижные серые глаза излучали невероятный магнетизм, они резко контрастировали со смуглой кожей и смотрелись на его лице немного чужеродно, словно кто-то неумело собрал его второпях.
Тилиан запрыгнул на сосну и приветливо оглядел собравшихся ливнасов.
— Друзья! Всецело разделяю ваш праведный гнев. Мы непременно поймаем негодяев и предадим их строгому, но справедливому суду! — сказал он и пригладил рукой короткие волосы. — К сожалению, в последнее время в нашем лесу царят раздробленность и обособленность — каждый сам по себе. Если мы и дальше будем проводить такую политику, то на нас навалятся беды и похуже.
Я, как глава леса, обещаю вам разобраться с этим вопросом. Каждая семья, которой был причинен ущерб, получит компенсацию. Я прошу их подойти ко мне после собрания. И было бы сейчас самым неправильным предаться отчаянью и панике. У меня возникла неплохая идея, которая, на мой взгляд, способна поднять настроение и сплотить нас. Я приглашаю всех желающих собраться завтра ранним утром около моей липы для утренней пробежки. Будет весело, я вам обещаю!
Толпа одобрительно загудела, а Локуста стала пробираться поближе к Тилиану.
— А какая будет компенсация? — деловито поинтересовалась она.
— Сначала нужно осмотреть место происшествия, — ответил тот. — Ты мне вот что ответь, ты у королевы когда последний раз была?
— Да и не припомню… — протянула Локуста, туже завязывая на шее платок.
— Вот и те три семьи тоже не помнят, — нравоучительно заявил Тилиан. — Нужно съездить на аудиенцию, а потом поговорим о компенсации.
— И что пожертвовать надо? — упавшим голосом произнесла она.
— Зайдешь ко мне вечером, скажу, — Тилиан обнял ее за плечи. — Не расстраивайся, все наладится, могло быть и хуже, поверь.
Зак с Гомзой стояли рядом и невольно ловили каждое слово. Во-первых, потому что было интересно — не каждый день в лесу такое происходит. А во-вторых, потому что это Тилиан, любому мальчишке побыть рядом с ним — большая честь.
Гомза внимательно посмотрел на главу леса, которого окружила толпа ливнасов. Несмотря на то, что королева завалила Тилиана всевозможными наградами, он никогда их не носил, ну только на праздник надевал золотой липовый листик. На шее у Тилиана всегда висел небольшой глиняный шарик, с которым он, похоже, никогда не расставался.
Наверное, это был своеобразный амулет, думал Гомза. Какая то ливнасиха с ребенком на руках подарила Тилиану детский рисунок, где глава леса произносит речь на поваленном дереве. Тилиан, улыбаясь, взял подарок и шутливо пожал руку малышу.
— Эх, сейчас бы сыщика Спаргеля в наш лес… — Зак прищурил глаза и цокнул языком. — Жалко, что у тебя нет меча, мы бы с тобой собственное расследование начали!
Гомза весь встрепенулся и наклонился к Заку.
— Ну и что, что нет, для этого голова важнее!
— Ну, не скажи, брат! Голова головой, а меч нужен, когда бандитов схватим. Без меча там вообще делать нечего, — он ласково погладил рукоятку и важно посмотрел по сторонам.
Гомза огорченно отвернулся и закусил губу. Этот дурацкий меч Зака словно стал вбивать клин в их дружбу. К ним подошел Флан и стал что-то оживленно рассказывать Астору, кажется про какие-то противопожарные системы. Гомза почувствовал, что к горлу подступают непрошеные слезы и, резко развернувшись, побежал домой.
* * *
Возвращаясь с гор, Роффи внимательно посмотрела в почтовый ящик. Странно! Вот уже две недели от Лерр она не получила ни строчки. Это так на нее не похоже.
Зайдя в ольху, Роффи почувствовала, что в доме кто-то был. Бросив планшет и плащ в коридоре, она побежала в зал, откуда раздавались приглушенные голоса.
В центре зала на ковре, с длинной сигаретой в руке, сидела Лерр, картинно вытянув ноги. Перед ней в беспорядке стояли блюдца с бутербродами и прочей снедью, фрукты валялись по всему ковру, словно их высыпали из огромной тарелки с самой верхушки ольхи. Но интересное было не это. Рядом с Лерр жевал бутерброд незнакомец, при виде которого Роффи застыла в изумлении.
— А-а-а, Роффи! — Лерр выпустила струю дыма, пристально разглядывая сестру. — Знакомься — Цитрус — ливнас-древесник из западного леса. Он там работает ландшафтным дизайнером, кстати, очень большая знаменитость, — многозначительно добавила Лерр, стряхивая пепел в горшок с цветком.
Цитрус, крякнув, встал с ковра и жеманно поцеловал Роффи руку.
— Та ваза негоже тебя, — сказал он Лерр, кивнув головой в сторону Роффи.
— Надо полагать, ваза — это я? — вылупила от изумления глаза Роффи. — Это ж по-каковски?
Лерр громко расхохоталась, выронив из руки яблоко.
— По-нашенски. Понимаешь, он все время слова путает, память плохая. Вазу путает с дамой, в его голове вообще сплошная каша. Он сказал, что ты на меня похожа, — пояснила Лерр и стала доставать закатившееся яблоко из-под кресла.
Роффи же, которую с детства учили не разглядывать кого бы то ни было в упор, ничего не могла с собой поделать — она просто пожирала глазами иностранца.
Цитрус был одет в костюм с таким буйством красок, что на его фоне все просто меркло. Тело его обтягивала оранжевая рубашка, расшитая множеством бусин и пуговиц, в тон которой на ногах красовались лаковые туфли на огромной платформе. Нежно-фисташковые панталоны все были в каких-то ленточках и завязочках.
Поверх всего этого была накинута прозрачная ярко-желтая накидка-пончо, на которой все вышеупомянутые цвета выражались в виде искусно пришитых кусочков ткани и кожи.
Сам Цитрус отличался значительными формами, но, похоже, полноты своей совсем не стеснялся, а даже наоборот, подчеркивал ее, как только мог. Его широкое лицо, с глубоко посаженными карими глазками, озаряла широкая улыбка, темные длинные волосы были собраны на макушке в хвостик, украшенный множеством разноцветных бусин.
— Я же говорила, Цитрус, ты здесь произведешь впечатление, — хмыкнула Лерр, откусывая яблоко.
— Налить чай в большая мошка, ты! — прогремел Цитрус, вытянув перед Роффи руку с фарфоровой чашкой размером с небольшое ведерко.
— Я уже начинаю его понимать, — сказала Роффи, взяв у него чашку и направившись к чайнику.
— А ты тут у нас, значит, рисовать начала? — Лерр кивнула в сторону висящей на стене картины «Цветущий луг».
— Начала, — Роффи протянула чай Цитрусу, стараясь не наступить на разбросанные по всему полу фрукты.
— Я так поняла, — Лерр затушила сигарету, — тема — «Родные просторы»? — она с сарказмом посмотрела в глаза сестре.
Роффи спокойно выдержала взгляд и мило улыбнулась в ответ.
— Они самые, — она налила себе в чашку чай. — А я так поняла, что ты решила эти просторы облагородить? — она кивнула в сторону Цитруса.
— Какая проницательность! — Лерр встала с ковра и смахнула сложенным веером паутину с люстры.
— Я хотеть видеть ваш пес,— сказал Цитрус улыбаясь и потирая пухлые ручки.
— У нас нет собаки! — изумленно ответила Роффи.
— Он хочет посмотреть наш лес, — перевела Лерр, стряхивая паутину с веера в открытое окно.
— Можно устроить прогулку в горы, — сказала Роффи, покосившись на платформы Цитруса.
— Я думаю, лучше начать с центральной тропы, — Лерр подошла к зеркалу и накрасила губы помадой. — Ты с нами идешь? — она вопросительно посмотрела на сестру.
— Еще бы! — Роффи встала с ковра. — Неужели ты думаешь, я пропущу такое!
Когда они вышли на центральную тропу, солнце было в зените. Шишел, сидя в «Зеленом дилижансе», щурясь, читал последний номер газеты «Вечерний сход».
— Прокати-ка нас, Шишел, до обрыва и обратно, — важно сказала Лерр, протягивая ему бумажку в десять фелдов. — Сдачи не надо, — театрально добавила, взбираясь в повозку.
Шишел поднял на них глаза, да так и замер, уставившись на Цитруса. Потом важно поправил шляпу и сделал пригласительный жест.
— Фантастико! — Цитрус энергично вертел головой во все стороны. — Много места, мама миа! — он взмахнул руками. — Надо делать много терасс! По краю поставить огромные дамы в antic стиль! — тараторил он, то и дело сбиваясь на родной язык. — Это будет белиссимо! Там, — он махнул рукой в сторону лужайки, — нужно кроить огромный фонтан. А деревья нужно стричь, — он изобразил пальцами ножницы. — Вдоль твороги хоть бы, — показал он пальцем на дорогу, увидев округлившиеся глаза своих спутниц.
— Деревья предлагает стричь вдоль дороги, — шепнула Лерр на ухо Роффи.
— Сколько тут чашек! — замахал он руками, отгоняя рой мошек. — Еще добавить колор! — сказал Цитрус, вытаскивая из глаза мошку. — Мой любимый три цвета — желтый, оранжевый и зеленый! — важно заявил он Роффи, радуясь, что любимые цвета на их языке он выучил почти без акцента.
— Я заметила, — ответила та, поправляя сбившуюся шляпку.
Шишел натужно пытался понять речь странного пассажира, нафаршированную междометиями и иностранными фразами. Иногда, правда, в ней мелькали знакомые слова, но были на его взгляд, вроде как ни к месту.
В конце концов, он решил ограничиться впечатлениями чисто оптическими и, без конца поворачивал голову и таращился на Цитруса во все глаза. Когда пассажиры выходили из его телеги, Шишел проворно схватил Лерр за руку.
— Что ентот мужик делать тут будет? — спросил он ее шепотом.
— Лес наш обустраивать, — тоже шепотом ответила та.
— А что он там про стиль какой-то гутарил? — не унимался Шишел.
— Античный. Ну, это древний такой стиль, как при Хидерике I, — торопливо объяснила Лерр и, помахав ему ручкой, пошла, лучезарно улыбаясь Цитрусу.
Вечером, когда Цитрус громко храпел на диване, две сестры сидели на кухне, готовя ужин.
— Ну, что там у тебя за воздыхатель? — Лерр кивнула в сторону карандашного наброска Грелля.
— Да так, — отмахнулась Роффи, — сборщик трав.
— Это так в твоем духе, — Лерр провела рукой по аккуратно уложенным волосам. — Уж лучше бы сборщик налогов.
Роффи засмеялась.
— А ты? У тебя с Цитрусом все серьезно?
Лерр важно кивнула головой.
— Он сказочно богат! Видела бы ты его виллы! Одна — в огромном мандариновом дереве, восемнадцать комнат, а другая в лимонном — двенадцать, и все в золоте, — она подкатила глаза. — Это тебе не наша ольха, похожая на вилку, — она смахнула мусор в ведро и подошла к окну.
За окном садилось солнце, осветив заходящими лучами небо в пурпурный цвет.
— Иногда вилкой можно схватить то, что рукой не возьмешь, — улыбаясь, сказала Роффи. — Например — горячую картошку!
Лерр махнула на нее рукой.
— Мне нравится есть руками, — сказала она, запихивая в рот кусок жареной рыбы.
*** **** *** ***
Гомзе нравилась долина холмовиков. Если смотреть на нее с восточного обрыва, то до самого горизонта можно видеть бесчисленные холмики с тянущимся вверх дымком от печей.
Между холмами вились змейками мощеные дорожки, кое-где сливаясь в широкие улицы. У холмовиков все было по другому, не так, как в лесу, и именно это «другое» притягивало Гомзу в долину как магнит.
Из-за своеобразного рельефа местности долина представляла собой нечто вроде амфитеатра. С запада вздымался высокий склон с густым лесом, где жили древесники, на севере находились гигантские вулканы, а с востока и юга тянулись приземистые горы с редкими сосенками.
Сегодня Гомза уговорил Астора пойти посмотреть новый магазин господина Протта, о котором так много говорили в лесу. По этому случаю Гомза надел новые ботинки с медными пряжками, что на прошлой неделе сшил ему Зеленыч, а также куртку, на рукаве которой Фло вышила шелковыми нитками рыцаря. Рыцарь получился так себе, но Гомза отнесся к этому философски — все лучше, чем ничего.
Астор тоже принарядился — он первый раз надел клетчатую кепку, которую Фло подарила ему на праздник Большого дерева. Головные уборы он носить не любил, но чтобы не обидеть дражайшую супругу, которая все еще дулась на него из-за испорченного паркета в библиотеке, был готов на все.
— Вот бы и у нас такие дорожки сделать! — воскликнул Гомза. Они с Астором шли по широкой мостовой, булыжники которой блестели на солнце, словно каждый из них натирали до блеска.
— У нас нет такого камня, — задумчиво ответил Астор, озираясь вокруг. — Да-а, давно я здесь не был…
Гомза остановился около большой клумбы с ярко-красными цветами.
— Тоже, поди, тепличные.
Он осторожно понюхал самый большой из них.
— Не пахнут… — разочарованно шмыгнул носом он.
Издалека раздавались звуки музыки, и чем ближе к центру они подходили, тем оживленней становилось вокруг.
— А что, тебе здесь не нравится? — Гомза попытался встретиться с Астором взглядом, но тот внимательно разглядывал холмовика, перекапывающего землю у своего холма.
— Нет, просто времени совсем нет… — Астор крепче сжал ладошку Гомзы.
— А, так вот почему ты эксперименты со временем затеял! — весело расхохотался тот. — Хочешь все поспеть!
— Успеть, — машинально исправил его Астор. — Ну да, что-то вроде того, хочу все успеть. Вот мальчишкой я тут часто бывал. Мы с Фланом тут дневали и ночевали. В долине открытого места больше, вот мы тут и играли в «троллей и стражников». — Он вздохнул, поправив кепку.
— Так нечестно! Сам тут все время пропадал, а меня сюда одного не пускаете! — Гомза сморщил лоб, представляя, как бы он с друзьями тут размахнулся в любимых «троллей».
— Ну, — печально развел руками Астор, — это ты к маме обращайся! Она уж очень за тебя переживает. А у меня тоже недолго вольготная жизнь продолжалась. Как только родился Нисс, я тут же стал его нянькой.
Астор печально вздохнул и остановился около огромного рекламного щита. На нем заковыристыми буквами было выведено «Зеленые холма», а под буквами нарисованная миловидная холмовичка нежно прижимала к себе гигантскую клубнику, больше смахивающую по размеру на арбуз.
Звуки музыки стали намного громче, и скоро Астор с Гомзой оказались на большой мощеной площади. По всей площади были раскиданы резные столики, а на ее окраине возвышался большой холм, в котором располагался магазин. Круглые окошки магазина украшали гирлянды и рекламные вывески. Всюду по площади были развешаны флажки и воздушные шарики. У входа в магазин оркестр играл веселую мелодию, а дирижер оркестра — маленький толстый холмовик — взгромоздился на высокий стул, чтобы его было видно всем музыкантам. Он так смешно тряс головой в такт музыке, что Гомза прыснул со смеху.
— Ух ты, да тут настоящий праздник! — Гомза весело хлопнул в ладоши. — Давай тоже что-нибудь купим и тоже сядем за столик!
Холмовики, конечно, постарались на славу. Везде сновали девушки в зеленых фартучках с корзинками, в которых алела спелая ягода. Головы девушек украшали шапочки в форме клубники.
Гомза схватил Астора за руку и потащил в магазин, в котором уже толпился народ. Они попали в большой круглый зал с множеством прилавков. Сотни свечей освещали всевозможную снедь.
На больших глиняных подносах были разложены пирожные невиданной красоты. Гомза прижался носом к витрине: так и есть — нет двух одинаковых!
— Папа, папа, посмотри, как красиво! — Гомза потащил Астора, который еле успевал за ним, к витрине с конфетами.
Больше всего Гомзе понравились коробочки в виде холмика, в которых было насыпано разноцветное драже, изображавшее драгоценные камни.
— Какое разнообразие хлеба! — Астор удивленно смотрел на румяные булочки самых разных форм.
— Попробуйте вот эту! — Продавщица, широко улыбнувшись, показала на румяный каравай, щедро посыпанный сахарной пудрой. — Называется «Завтрак холмовика».
Астор вопросительно посмотрел на Гомзу, на что тот часто закивал головой.
— И еще вон ту, из ржавой муки, — ткнул Гомза пальцем в продолговатый маленький батон, посыпанный тмином.
— Не из ржавой, а из ржаной, — поучительно вставил Астор. — Тебе и впрямь срочно нужен учитель словесности.
Они с трудом нашли свободный столик, на который Гомза бережно разложил красивые покупки. Он проглотил пирожное в мгновение ока, досадуя в душе, что не взял два, и стал разглядывать ливнасов за соседними столиками.
— А клубнику мы купим? — спросил он Астора, который раздумывал, куда бы деть косточку от засахаренной вишенки.
— А подождать землянику не хочешь?
— Да когда это еще будет! — Гомза посмотрел за соседний столик, где маленькая девочка уплетала громадные ягоды, размазывая сок по щекам. — Я сейчас хочу!
— Только есть дома будешь, — Астор поймал взгляд Гомзы и тоже покосился на девочку с клубникой.
— А холм, в котором магазин — большой! — Гомза отломил от каравая кусок и впился в него зубами.
— В долине есть большие холмы, там живут состоятельные холмовики, у них там два, а то и три уровня, — сказал Астор, тоже отломив каравай.
Гомза скользнул взглядом по долине, всматриваясь в горизонт, где в молочной дымке прорисовывалась цепь гор.
— А это правда, что в тех горах тролли водятся? — спросил он у Астора, выпустив при этом изо рта облачко сахарной пудры.
Астор задумчиво посмотрел вдаль.
— Кто его знает… думаю, правда, они ведь не верят, что в наших горах живут король с королевой.
— Ой, смотри, Нисс! — Гомза радостно замахал рукой, глядя поверх головы Астора. Тот обернулся и увидел своего брата, сидящего в обществе трех холмовиков. Нисс медленно встал и, прихрамывая, подошел к ним. На нем был длинный коричневый пиджак, левый лацкан которого украшало большое жирное пятно.
— А-а-а, Оэксы… нижайший поклон вашему столику, — Нисс присел на стул, разглядывая их покупки. — Клубничку Протта покупаем, значит? — спросил он ехидно.
Не дожидаясь ответа, он повернулся к Астору.
— У меня к тебе разговор… серьезный, — добавил он многозначительно.
— Говори, — Астор стал складывать покупки в холщовую сумку.
— Давай лучше ты вечерком ко мне зайдешь, — Нисс облизал пересохшие губы, оглядываясь на свой столик. — Меня зовут уже.
Он торопливо встал и, махнув на прощание рукой, ушел.
Гомза бережно взял корзинку двумя руками, и они с Астором пошли к восточному обрыву.
— Интересно, сколько нужно дров для такой теплицы? — спросил он у Астора, разглядывая блестящие ягоды в корзинке.
— Вопрос конечно интересный, — Астор поправил кепку и посмотрел в сторону леса. — Деревья, растущие в долине, сгорают быстро. Протт, поговаривают, все вокруг себя уже повырубил. Деревья нашего леса горят долго. Одно наше дерево может греть его теплицу пару месяцев.
— А если родовое? — Ноги у Гомзы натерлись, и ему не терпелось поскорее добраться до дому. А он точно знал, что в разговоре время пройдет незаметно.
Астор, нахмурясь, почесал лоб.
— Страшно представить себе такое, но родовое дерево хватит почти на год.
— Ого! — Гомза, прихрамывая, шел по сверкающему булыжнику. Он представил, как распишет все Шиме и Тюсе.
«Нужно будет их клубникой угостить, — подумал он, глядя на лакомство в корзинке. — Хорошо, что сегодня не пятница, а то я бы еще, чего доброго, и пряжки потерял».
Он с гордостью посмотрел на поблескивающие на солнце медные пряжки и бодро зашагал по мостовой.
* * *
После триумфальной победы на конкурсе Фун, Дук и Ле Щина решили поменять жилье. Места в старом орешнике было мало, да и новый статус обязывал. После долгих поисков они остановились на большом грецком орехе, что рос в густых зарослях ежевики.
Бабушка переезжать наотрез отказалась, заявив, что в ее возрасте такие перемены вредны. Но, будучи по своей природе дамой предприимчивой, она выделила в старом орешнике одну комнату под музей «Гнилого ореха». Она бросила торговлю жареными орешками, которую бойко вела на центральной тропе и, проводя весь день на чердаке, откапывала там экспонаты для музея.
Музыканты, в свою очередь, наслаждались новыми апартаментами, тут же поделив территорию на личные зоны, так как сильно намозолили друг другу глаза в тесном орешнике.
— Эй, Ореша, что ты там читаешь? — Дук заглянул Ле Щине через плечо.
— Не называй меня так! — грубо отозвалась та. Ле Щина настаивала, чтобы и в быту использовали ее сценический псевдоним. — Я вот смотрю, как выглядят музыканты из западных лесов… перед гастролями нам нужно поменять внешний вид, а то сразу видно, что провинция.
— Сначала песенки написать велела, теперь рожи наши не нравятся, а завтра… — Он не договорил, еле увернувшись от летящего в него журнала.
Ле Щина была девушка капризная и амбициозная. Когда Фун заявил, что им нужно ехать на гастроли, пока они на пике славы, она лишь передернула плечами, заявив, что выступать с двумя песенками и десятком перепевок на них не собирается. Нужно написать еще хотя бы две или, в крайнем случае, одну.
Фун, который был в семье старший, сначала хотел поколотить ее, как он это делал в детстве, но потом передумал и заперся у себя в комнате. Дук несколько раз прикладывал ухо к двери, но, кроме бренчания гитары, так ничего и не услышал.
Чтобы не помереть от скуки, он собрался было сбегать в центр леса, но на лестнице его выловила Ле Щина.
— Эй, ты куда собрался? Давай, иди, образ свой меняй! — отрезала она.
Дук был в семье младший, и к диктату старших относился как к явлению неизбежному, скажем, как к разливу озера весной. К тому же характер у него был мягкий и покладистый, и он решил отнестись к этому заданию добросовестно. Он сгреб пузырьки и баночки, стоявшие у Ле Щины на туалетном столике и, закрывшись в ванной, посмотрел на свое отражение в зеркале.
На него смотрел худощавый паренек с бледной кожей и непослушными рыжеватыми волосами. Дук открыл журнал, разглядывая заморских музыкантов, лица которых исказились в творческой агонии, потом снова посмотрел на свой вздернутый нос и голубые глаза, спрятавшиеся за прядями волос, и взял в руки первую попавшуюся баночку.
Через четверть часа он появился перед сестрой с крупными жирными сосульками на голове.
— Прикольно! — Ле Щина одобрительно подняла вверх большой палец. — А что использовал в качестве средства?
— Чего-чего?
— Чем голову мазал, спрашиваю! — рявкнула Ле Щина.
— А-а! Баночка такая белая, с красной крышкой.
У Ле Щины округлились глаза.
— Это же мой крем от морщин! — взвизгнула она. — Ты знаешь сколько он стоит?!
Конечно, кремом от морщин ей было пользоваться рано, но она решила для себя, что врага нужно уничтожать в зачаточном состоянии.
— Ну, так там же не по-нашему написано, откуда ж я знал! — Дук подошел к зеркалу, поправляя жирные сосульки. Он подмигнул своему отражению в зеркале и пружинистой походкой пошел к двери Фуна.
— Эй, Фун, посмотри на мой новый образ! — забарабанил он в дверь.
Дверь резко открылась, и в ее проеме появился Фун, мрачнее тучи. Облокотившись о косяк, он насмешливо глянул на брата.
— Слушай, Фун, хватит корчить из себя невесть что, — донесся голос Ле Щины снизу. — Давай лучше по-хорошему договоримся!
Она быстро поднялась по лестнице, бренча металлическими баночками, которые захватила с собой.
— Держи! — Ле Щина вложила их в руки Фуна. — Волосы у тебя красивые, придумай что-нибудь!
— Я вам не русалка из Сгинь-леса! — заорал Фун, швыряя банки на пол. — Я ливнас-древесник, причем мужского рода! И делать из себя пугало никому не позволю! — он отпихнул Ле Щину и пошел в ванную.
Через полчаса Фун вышел оттуда с бритой головой. Сам он был чернявым, поэтому лысина получилась с синевой.
— Я еще щетину отращу, — с вызовом заявил он сестре, чтобы уж точно не осталось никаких сомнений, что всякие там сантименты противны его мужской натуре.
— Теперь я вижу, что ты не русалка из Сгинь-леса, — язвительно произнесла Ле Щина, критически рассматривая Фуна. — Ты вылитый горный тролль!
Но тот воспринял это как комплимент и, громко хмыкнув, пошел на кухню.
* * *
— Сегодня, бабка, возил я одного мужика, уж больно чудного! Патлы длинные, собраны на голове в хвост, прямо как у Марфутки. Руками машет, лопочет что-то не по-нашему. Одежа у него такая пестрая, аж глаза режет. Должно быть, в ихних лесах нет телогреек приличных.
— Шишел с гордостью посмотрел на свою, висящую в сенях. — Да, еще у него на ногах чегой-то на копыта похожее было…
— Чур меня! — вытаращила глаза бабка, застыв с ложкой у рта.
— Да, — важно продолжил Шишел. — Тольки я его ничуть не испугался, провез до обрыва, да обратно воротил, откуда взял. Он наш лес обустроить хочет на ихний манер, иностранный.
— Это как? — насторожилась бабка, страшно не любившая ни перемен, ни иностранцев.
— Ну, фонтан сшить обещал, должно быть из материи особой. Еще сказал, что вдоль дороги поставить надо женщин, в старинной одеже желтой, зеленой и оранджевой.
— Это еще зачем? — нахмурилась бабка, наслышанная о тамошних нравах.
— Я так понял, творог будут продавать, в чашках или стаканчиках, — почесал затылок Шишел, представив свою бабку в старинном наряде с чашкой творога на краю тропы. — А одежа пестрая, чтобы я их не посшибал, когда на телеге ехать буду. Такую издалече видать! — он крякнул, оставшись доволен, что о его транспорте подумали в первую очередь.
— У нас и так орехи на тропе продают, зачем нам творог еще? — проворчала бабка, недовольно поморщившись.
— И еще хочет деревья наши покромсать.
Бабка закрыла рот рукой.
— Да, дескать, у них там все покромсано, и у нас надыть.
— У нас и так деревья кромсать начали. Вот поймать бы того умника, да отхлыстать! — Бабка, кряхтя, встала и стала собирать посуду со стола.
— Вот я и свез его обратно, — Шишел стал набивать трубку, смотря в окно. — Бабки с творогом еще туды-сюды, а деревья кромсать негоже. Да-а. Вот выберут меня в сход, — Шишел выпустил облачко дыма, — я там им скажу, что делать надо. А то лес совсем забросили.
* * *
Тюса сидела на кровати и увлеченно читала книгу, которую она нашла в тумбочке у кровати.
Книга называлась «Сказки и предания ливнасов», на темно-синей обложке парил над верхушками деревьев Аврис.
Но, несмотря на оптимистичного Авриса, сказки оказались одна мрачнее другой. В некоторых водяные чинили настоящий произвол, утаскивая на дно озера целые семьи, в других матери теряли младенцев в глубоких пещерах. Прочтя последнюю сказку, где к девочке, которая одна сидела дома, пришла какая-то нечисть и стала заставлять ее танцевать, Тюса громко захлопнула книгу и швырнула ее на пол.
— Ничего себе сказочки! — возмутилась она. — Надо им другой конец придумать!
Несмотря на решение полностью переделать местный фольклор, ей все равно было не по себе. Во-первых, потому что уже было поздно, во-вторых, она была дома совершенно одна — Фабиус пошел в гости к Мимозе, в-третьих, потому что книжка с милым Аврисом на обложке здорово ее напугала — а вдруг у них в лесу и правда все так на самом деле? И, наконец, в-четвертых, за окном началась гроза, которая словно сгустила три первых пункта — нервы кикиморки были на пределе.
Тюса забилась на кровать, закутавшись в атласное покрывало, и стала дрожать от страха. Она покосилась на бабку на портрете и показала ей язык. Толстая ливнасиха смотрела на кикиморку, поджав тонкие губы, и как будто ухмылялась.
— Будешь так таращиться, Лиходел все деньги заберет, — раздраженно сказала ей Тюса и демонстративно отвернулась.
В этот момент за окном вспыхнула молния и раздался оглушительный гром. В дверь громко постучали. Кикиморка подпрыгнула на кровати и затряслась от страха еще больше. В дверь продолжали стучать все громче и громче. Тюса в покрывале спустилась на цыпочках вниз и прислушалась.
— Эй, откройте, нам пластырь нужен! — донеслось из-за двери. Голос был вроде бы знаком.
— Кого там еще принесло? — недовольно отозвалась она, прислонившись ухом к двери.
— Да это мы — Гомза и Шима! Нам ногу перевязать нужно!
Тюса резко распахнула дверь и уставилась на вымокших до нитки ребят.
— Чью ногу? — поинтересовалась она, запуская поздних гостей в прихожую. Страх ее как рукой сняло — на его место с треском ворвалась озадаченность. Кикиморка судорожно размышляла: должен ли тот, кто оказывает первую помощь, быть в пижаме и атласном покрывале, или ей стоит переодеться.
— Ее! — Гомза ткнул пальцем в зареванную Шиму. — А ты чего в покрывале ходишь? — он с изумлением уставился на кикиморку.
— А у нас, у кикиморов, все по вечерам в покрывалах ходят. Сначала в простынях ходили, но они пачкаются быстро. Что там с ногой твоей? — Рядом с Гомзой и Шимой она почувствовала себя взрослой, и ей не терпелось проявить свои деловые качества.
Шима стояла в одной сандалии и размазывала слезы по щекам. Она развернула босую ногу и показала поцарапанную пятку.
— А я уж подумала, оперировать надо. Если по лесу в темноте разгуливать в одной сандалии, царапины обязательно будут! — нравоучительно изрекла Тюса.
Шима заревела еще громче.
— Понимаешь, она новую сандалию в озере потеряла, теперь вот домой идти боится, — Гомза взъерошил мокрые волосы.
— Мама их только вчера от Зеленыча принесла! Знаешь, как мне влетит?
— Пошли ногу помоем и забинтуем, — Тюса забросила край покрывала за плечо и пошла в торговый зал.
Ногу Шимы засунули прямо в раковину и вымыли шампунем — ведь никто не будет утверждать, что ноги мыть шампунем нельзя? Потом кикиморка нарисовала на царапине йодом ровный кружочек, а вокруг зеленкой лепестки.
— Ух ты, какой цветочек красивый получился! — Шима перестала плакать и с интересом посмотрела на разрисованную пятку.
— Если реветь не будешь, я тебе сказку расскажу, — пообещала ей Тюса, накручивая сверху бинт. Забинтованная нога смотрелась, на ее взгляд, немного скучновато, и кикиморка вырезала из зеленого пластыря елочку и прилепила сверху.
— Конечно, в другой аптеке сначала пластырь лепят, потом бинт. Но у нас аптека наполовину кикиморская, — важно сказала она ребятам, любуясь своей работой.
— Здорово! Мне нравятся кикиморские аптеки! Как будто в парикмахерскую сходила! — Шима восторженно смотрела на оригинальную перевязку.
— Я вас домой провожу, заодно в озере сандалию поищем, — решительно заявила Тюса и побежала наверх переодеваться.
Пришлось поломать голову, выбирая обувь для Шимы. Тюсина ей не налезала: кикиморка не пожалела бинта. Пришлось взять старые ботинки Фабиуса, которые он надевал, когда отправлялся на болото за пиявками.
— Все равно сейчас в темноте ничего не найдем, — печально сказал Гомза, когда они втроем пошли по направлению к озеру. Дождь кончился, и мокрые листья, освещенные луной, светились серебристым светом.
— Еще как найдем! Мы, кикиморы, и в темноте видим прекрасно! — уверенно заявила Тюса, размышляя про себя — придется ей нырять в озеро или нет.
— Ты сказку обещала рассказать, — напомнила ей Шима. Она шла в огромных ботинках, еле волоча ноги, и прижимала к груди уцелевшую сандалию как сокровище.
— Сказку я тебе завтра расскажу, после работы, — Тюса подумала, что к концу рабочего дня она точно уже переделает какую-нибудь из сказок. — Ты мне лучше скажи, что вечером у озера делали?
— Я за Руксом полезла, он в ветках ивы запутался. А потом он улетел, а я соскользнула в воду…
Тюса ночью по лесу ни разу не ходила и обратила внимание на то, что в это время суток он выглядит иначе, словно место другое. Даже маленькая полянка, где она обычно собирает подорожник, смотрится не очень приветливо — кусты вокруг нее почти черные, как-то недобро ощетинились.
— Ты тише бряцай ботинками! — шикнул Гомза и боязливо поглядел по сторонам. Хоть он и хорохорился, видно было, что и он сейчас с радостью оказался бы в гостиной на диване.
— Давайте пойдем в обход мимо заброшенных орехов. Там дорожки каменные, грязь на ботинки не налипнет, — заныла Шима, с трудом переставляя ноги.
Конечно, дорогу удлинять не очень-то хотелось, но пришлось согласиться — в лесу после дождя повсюду были лужи. Ребята прошли чуть дальше и свернули влево, к заброшенной аллее. Она тянулась вдоль оврага почти до самого озера.
Кто его знает, почему орехи на этой аллее выросли не такие, как во всем лесу. В каждом из них была одна крохотная комнатка. Сразу после засухи в них заселились молодые семьи, так как на дне оврага теперь скапливалось много воды. Они замостили дорогу ракушечником и даже повесили модные фонари. Но постепенно все перебрались в другие деревья — каждой семье хотелось иметь в своем доме спальню.
Ребята вышли на мощеную дорожку и быстро пошли, озираясь по сторонам. Здесь было намного темнее, чем на центральной тропе: лунный свет не пропускали густые заросли, а фонари давно вышли из строя.
— Вы слышали? — остановилась вдруг Тюса и подняла руку вверх.
Ребята остановились как вкопанные и молча уставились на нее. Кикиморка приложила палец к губам и потащила их с дороги, за ствол дерева. Они присели на корточки, спрятавшись за помпезную деревянную мельницу, которая была сооружена для лесных карликов, и прижались друг к другу, всматриваясь в темноту.
— И долго мы так будем сидеть? — шепотом спросил кикиморку Гомза.
Но та сердито посмотрела на него и погрозила пальцем. Вскоре в конце аллеи показались темные силуэты в длинных плащах с капюшонами. Самый высокий из них, видимо, всем заправлял — это было видно по его жестам. У тех, что плелись за ним, задора было куда меньше: один без конца останавливался и подтягивал штаны, а второй уныло тащил здоровенный топор, сгорбившись под его тяжестью.
— На этой аллее можно срубить десятки веток! Конечно, они не родовые, но сегодня можно и поскромнее куш сорвать, — прогнусавил высокий, и Гомза вздрогнул, потому что сразу узнал этот голос.
Троица прошла мимо них, тихонько переругиваясь — они никак не могли решить, с какого дерева начинать.
— Да это же бандиты, — с ужасом прошептала Шима и заерзала на месте: у нее затекли ноги. Она наступила на сухой орех, который громко треснул. В наступившей тишине это прозвучало как выстрел.
— Бежим! — крикнула Тюса, вскочив на ноги.
Впрочем, им не нужна была команда — они рванули так, как не бегали еще никогда. Шима забыла про неудобные башмаки и больную пятку и перелетала через кусты как горный козлик. При одной только мысли, что за ней гонится преступник с топором, она готова была совершить пробежку куда угодно. Шима была уверена, что за ней тянется след в виде неглубоких ям — именно так она представляла следы от ботинок, — но повернуть голову боялась и продолжала дальше старательно набирать скорость.
Гомза и Тюса бежали с левого фланга от нее, несколько раз столкнувшись друг с другом.
Если бы Тилиан прогуливался где-нибудь поблизости, он бы непременно записал юных спринтеров в свой клуб — их бег со стороны был просто неподражаем.
Когда они остановились у развилки, никто за ними уже не бежал.
— Они, небось, в другую сторону от страха побежали! — вдруг расхохоталась Тюса и скорчилась от смеха.
Шима тоже визгливо рассмеялась, топая ногами. На ботинках громоздились комья грязи величиной с небольшие валуны.
— А я и вторую сандалию потеряла! — сквозь смех проговорила она.
— Ничего, ты родителям скажи, что сандалии Зеленыча по дождливым вечерам превращаются в огромные ботинки, чтобы ноги не промокли, — посоветовала ей Тюса, вытирая слезы от смеха. — А мы завтра их поищем.
Все попрощались и разбрелись с развилки. Гомза подошел к своему дубу и чуть не подпрыгнул от страха — из-за ствола, прихрамывая, вышла фигура в плаще с капюшоном.
— Привет, Гомза, — раздался глухой голос.
— Добрый вечер, дядя Нисс, — Гомзе вдруг почему-то стало стыдно, будто это его поймали на месте преступления.
— Понимаешь, Гомза, долго все объяснять. В общем, я пришел попросить тебя: не говори ничего Астору, — замялся тот.
— Как же так? Разве можно деревья рубать? Никак от вас этого не ждал! — возмущенно проговорил Гомза и демонстративно от него отвернулся.
Нисс тяжело вздохнул и тронул его за руку.
— Жизнь, малец, такая штука, что лучше не зарекаться. Я тебе обещаю, больше деревьев мы рубить не будем. Я перееду скоро. Не расстраивай Астора, я сам ему лучше скажу, потом… договорились? — Нисс выжидающе на него смотрел.
Гомза горестно вздохнул и кивнул головой. Это все из-за чертовой пятницы, думал он, поднимаясь по лестнице в спальню.