Едет человек в троллейбусе... Хмурый.
Думает: "Вокруг одно быдло, начальник — кретин, жена — стерва".
За спиной ангел–хранитель с блокнотом и ручкой.
Записывает: "Вокруг — быдло, начальник — кретин, жена — стерва".
И в свою очередь думает: "Вроде, было уже. И зачем
ему это все снова нужно? Но раз заказывает — надо исполнять"...
Анекдот
Подушка мокра от пота и натекшей с компресса воды, липнет к щеке; это отвратительно, но сил развернуть тяжелую голову нет. Простыня тоже вымокла насквозь. Только что ты сходил с ума от жары, но сейчас снова начался озноб, и мокрая постель беспокоит все больше и больше. Кто-то словно проводит ледяной рукой вниз по позвоночнику, тебя бьет крупная дрожь, и ты не выдерживаешь – собираешься с силами и переворачиваешься на спину. В ушах гудит от резкого движения, перед твоими глазами теперь потолок, он медленно вращается, вызывая тошноту, и ты закрываешь глаза, он от этого только хуже – теперь вращается вся кровать и ты вместе с ней. Совсем как в детстве, на каруселях… Машинки, лошадки, ракеты… Что за гад придумал карусели? И музыка еще всегда эта мерзкая…
Тебе вдруг кажется, что ты и впрямь слышишь мелодию, вечно игравшую на детских каруселях, и ты в испуге обрываешь эту мысль, тут же забывая о ней. Мысли вообще путаются. Кажется, ты лежишь здесь уже долго, и ты не спал – о чем же ты думал все это время? Ведь нельзя же совсем ни о чем не думать, так о чем же?.. Нет, не вспомнить. Хоть бы только перестала кружиться эта проклятая кровать…
Нет, тебе совсем не больно, разве что слегка саднят веки, но такое ощущение, что кожа очень тонкая и натянута очень туго, шевельнись, прикоснись – порвется.
Становится все холоднее, и одеяло не помогает, потому что холод этот – изнутри. Давешняя ледяная рука по очереди щупает внутренности, на некоторое время задерживаясь – и снова отпуская на несколько кратких мгновений. Во время каждой передышки хочется плакать от облегчения, когда рука сжимается – застонать. Пока еще удерживает мысль, что это будет глупо и все равно не поможет. Ты мечтаешь о грелке – горячей, обжигающей, пусть даже до боли, потому что любая боль лучше того, что ты чувствуешь. Ты зовешь мать, но тебе трудно повысить голос, а дверь закрыта, чтобы не побеспокоить тебя шумом, если ты уснешь, поэтому ты не уверен, что тебя услышали.
При мысли, что никто не придет, тебя охватывает чувство, близкое к отчаянию. Словно тебе уже не поможет никто и никогда. Словно ты остался один во всем мире, а ведь у тебя нет сил даже открыть глаза. Чтобы успокоиться, ты начинаешь думать, что мать, конечно, услышала, и сейчас придет… и принесет горячую-горячую грелку… и чашку чая, непременно с лимоном… и тебе сразу же станет лучше. Не может же это длиться бесконечно?
Мысли снова путаются. Ты помнишь, что сейчас должно стать легче, нужно только немножко подождать – но никак не можешь вспомнить, чего именно ты должен ждать. Ведь только что думал об этом… Это была такая простая мысль… Нет, не вспомнить.
- Что, плохо? – раздается вдруг голос, незнакомый, неприятный и ехидный. Ты совершенно точно знаешь, что в комнате не может быть никаких незнакомцев – но голос звучит совершенно отчетливо. Ты, собравшись с силами, рывком приподнимаешься на кровати – и зря, потому что голова начинает кружиться, в глазах рябит и тебе все равно не удается ничего увидеть. Ты снова ложишься – нет, падаешь на спину, понимая, что не сможешь больше шевельнуться, даже если этот не пойми кто с противным голосом станет тебя резать. Мысль жутковатая и, главное, до слез обидная. Лежать, не в силах двинуть и пальцем… Не в силах даже увидеть, что происходит…
Перед глазами снова потолок, по нему прыгают цветные пятна. Пятна омерзительны до дрожи, и ты снова прикрываешь глаза.
- Ничего, - продолжает между тем голос все так же насмешливо, - это скоро закончится. Уже совсем скоро.
- Кто… здесь? – шепчешь ты.
- А не все ли тебе равно теперь? – продолжает насмехаться голос.
- Я у себя дома, - злость придает тебе сил, и ты произносишь эти слова громко. Так тебе, во всяком случае, кажется.
- А ты в этом уверен? – смеется голос.
Ты в испуге снова открываешь глаза – но видишь уже одни только пятна.
- Ты уверен, что ты все еще у себя дома? – свистяще переспрашивает голос, и ты внезапно понимаешь, что он имеет в виду.
- Как?! – выдыхаешь ты почти беззвучно. Говорить очень трудно.
- Не бойся, - говорит голос. – Ты еще здесь. Но уже скоро…
- Перестань… - просишь ты.
- Страшно? – злорадствует голос. – Уже скоро.
- Кто ты? – произносишь ты немеющими губами. Ты почти не чувствуешь своего лица, и это пугает.
- Я не она, - отвечает голос. – Не старуха с косой, как вы ее себе представляете. Ты поймешь, когда она придет. Ты услышишь шаги…
- Так не честно, - хрипишь ты, сразу вдруг поверив ему.
- Почему же? – искренне недоумевает он.
- Я же… еще молодой…
- Какое это имеет значение?
- И я не хочу… чтобы…
- В самом деле? – удивляется голос. – А ведь жизнь пуста… бессмысленна… несправедлива… Нет?
Эти слова что-то тебе напоминают, но ты не можешь сообразить что. И ты хрипишь:
- Нет.
- Да, - произносит голос почти ласково. – Ведь это твои слова. И твои мысли. Припоминаешь?
- Помню, - шепчешь ты – ты и в самом деле вспомнил. – Но…
- Все так, - серьезно произносит он. – Жизнь бессмысленна. Справедливость, любовь, дружба – красивые слова, не более. Все лучшее достается подлецам, но подлецом быть противно, поэтому никакого будущего у тебя нет. Ты не нужен никому, тебе никто не нужен, и нет никакого смысла наблюдать весь этот абсурдный мир еще лет сорок. Умереть молодым ведь намного лучше, не так ли? Ты с удовольствием вскрыл бы себе вены, не будь это трусостью, верно? Ну что же, считай, что тебе повезло. И теперь ты говоришь, что хочешь жить?
- Хочу, - шепчешь ты из последних сил.
- Кому ты врешь? – говорит он осуждающе. – Ты не один раз под настроение так подумал – ты думал об этом постоянно.
- Я ошибался, - беззвучно произносишь ты.
- Почему ты так решил? Вполне вероятно, что ты прав.
- Все равно… Я передумал!
- Не поздновато ли? Ее легко призвать, но трудно прогнать обратно. Да и не стоит обижать ее неуважением. Будет только хуже. Она уже идет. Ты не слышишь шагов?
- Зачем ты издеваешься надо мной? – Яростно шепчешь ты. – Зачем ты пришел?
- Я и раньше был здесь, - устало произносит голос. – И я уйду не раньше тебя. Никто не должен оставаться один в такую минуту.
- И что же, совсем ничего нельзя сделать? – тихо спрашиваешь ты.
Вздох. Тишина.
И шаги.
Не медленные и угрожающие – легкие и быстрые. Она спешит.
- Эй! – окликаешь ты своего собеседника. Уж лучше такой, чем полное одиночество. Тебе страшно.
Шаги – и никаких других звуков. А ведь говорил, что не бросит одного в такую минуту!
Ты слышишь, как открывается дверь. Ты понимаешь, что нужно открыть глаза – и не можешь заставить себя это сделать.
- Сынок! – слышишь вдруг ты голос матери и не только открываешь глаза, но и приподнимаешься. Голова больше не кружится так сильно, и ты видишь привычную комнату и маму на пороге. – Ты меня звал? Как ты себя чувствуешь?
- Спасибо, мама, - улыбаешься ты все еще непослушными губами. – Мне уже лучше.