40 дней дружбы, которые спасли жизнь

40 дней дружбы, которые спасли жизнь.

    "Те, которые бывают друзьями для всех,
                не бывают друзьями ни для кого".
=О. Бартелеми=

03 сентября.
Мой лучший друг. Сегодня я впервые в полной мере ощутил всю тяжесть нашего внезапного расставания. Шок, вызванный твоим исчезновением, прошел, и пришло понимание, случившегося горя. Когда люди теряют друг друга, всегда остается скверное чувство недосказанности и, что тоже часто бывает, чувство, что сказал много лишнего. Чтобы как-то оправдаться перед друг другом, в последние мгновения перед расставанием они льют слезы и наперебой просят прощения, и от этого их дружба как-то крепчает. Им кажется, что чем шире поток слез, тем ближе были они друг к другу, и заставляют себя плакать все сильнее и сильнее (если бы так просто было создать безграничную дружбу). Нас же лишили такой возможности, ведь все произошло так внезапно, что я даже вспомнить не могу того момента, когда начал понимать, что тебя рядом нет. Я знаю, что ты тоже постоянно обо мне вспоминаешь, и коришь себя за то, что не нашел минутки, чтобы проститься с лучшим другом. Мы никогда друг от друга ничего не скрывали, и во многом это помогало каждому из нас стойко переносить все жизненные неурядицы. И сейчас мне хочется верить, что ты не тайком от меня вынашивал план своего отъезда, а действительно так повернулись обстоятельства. Если же у тебя действительно были причины чего-то мне не сказать, то лучше не говори мне об этом и сейчас - это разобьет мне сердце. И хоть мне сейчас совсем нелегко, я заставляю себя относиться к твоему отъезду, как к временному явлению, как любители тепла относятся к снежной морозной зиме. Ты же помнишь, мой друг, ведь нам и раньше приходилось расставаться на долгое время, но шли дни, и мы вновь, обретя друг друга, продолжали жить с той точки, на которой были вынуждены проститься. Мы даже как-то сделали смелое заявление, что дружба - это единственное, над чем не властно время. И, конечно же, мы имели в виду только настоящую дружбу, которая тем реже встречается, чем чаще люди друг друга называют друзьями.
Вот же удивительная вещь: пишу тебе, а все мне кажется, что ты никуда и не уезжал, кажется, что сейчас раздастся звонок в дверь, или же проснется телефон, разбуженный твоим желанием меня услышать. Но ничего этого не происходит. Ты уехал, а сижу и рассматриваю этот клочок бумаги с кривыми строчками, и странно, откуда в нем может быть та сила, которая способна сделать людей ближе. Наверно эту силу в него вложил я сам своим желанием вновь увидеть тебя. И тогда это просто иллюзия, вымысел, плод моего воображения, но на данный момент это все, что у меня есть. Наверно, ты скажешь, что большинство людей живут такими иллюзиями, но мир огромен, а жизнь слишком коротка, чтобы успевать еще и задумываться о большинстве. Скажу лишь, что было значительно лучше, когда мы были рядом, чем когда из реальности осталось только призрачное ощущение твоего присутствия.
Письмо еще не написано, а уже осознаю, что элементарно не знаю, по какому адресу буду его отправлять. Ты же помнишь, мой друг, как еще в младших классах школы мы смеялись над тем мальчиком, который на конверте написал "На деревню дедушке". Такая святая наивность всегда вызывает улыбку умиления, а теперь пришло время самому вызывать такие улыбки. Но мне от этого не плохо и не тяжело, потому что если и будут такие улыбки, то совсем не со зла, а когда нет зла, тогда и обиды никакой не будет. Но улыбки улыбками, а адреса мне и спросить-то не у кого, ведь вместе с тобой исчезли и все, кто мог знать, куда ты уехал: буду считать, что они уехали вместе с тобой. Есть конечно еще и телефон, но у тебя сейчас, наверно, новый номер (на старый мне не дозвониться), которого я знать не могу. Друг мой, мне очень хочется верить, что ты мне до сих пор не позвонил только потому, что потерял старую карту, на которой и были записаны все номера телефонов. Пожалуйста, подтверди, что это именно так. Ты же знаешь, что все равно не смогу просто сидеть и ждать, когда ты сможешь позвонить, поэтому сегодня же пойду к тебе домой и попробую что-нибудь узнать о твоем местонахождении. Это письмо я пока не буду тебе отправлять (по известным причинам), подожду, когда ситуация прояснится.
Не прощаюсь. Навеки, твой преданный друг.

04 сентября.
И вот опять я перед листом бумаги, мой друг. Рад, что снова пришло время, когда я вновь могу тебе писать, а, значит, и быть ближе к тебе. Верю, что у тебя все хорошо, и ты не забываешь вспоминать обо мне. Вчерашнее письмо я все же положил неотправленным в ящик стола, т.к. поход к тебе домой не дал никаких результатов - нового твоего адреса не узнал. Зато я заметил одну вещь - шел к тебе исключительно по ощущениям, так, как идут к себе домой. Понял, что не знаю ни названия улицы, ни номера твоего дома и все потому, что этот кривой прямоугольный протез в пасти города сам по себе ничего не значит. Да и ни какой дом вообще ничего не значит, важно лишь то, кто в нем живет. Звучит наигранно, но уже начинаю любить твой новый город только потому, что в нем живешь ты. А наш родной город, в котором мы с тобой с самого детства становились теми, кто мы есть, постепенно стал терять для меня свои прежние радужные краски. Начинаю понимать, что одному мне будет не под силу наделить этот серый и пыльный островок жизни тем, что потом должен буду полюбить. Страшно, очень страшно, мой друг, когда живешь в месте, которого не любишь. Я знаю, ты меня понимаешь, и скоро все изменится. Порой одной лишь верой и надеждой выживаешь...
Но вернусь к своему походу к тебе домой - приятного мало. Раньше я знал практически каждого, кто живет в твоем подъезде, и это не удивляло, ведь у тебя дома я бывал так же часто, как и у себя. Теперь же я пришел к тебе сторонним наблюдателем: мало того, что сам плохо узнавал окружающее, еще и окружающее меня вообще не хотело замечать. Обидно вглядываться в лицо человека, который смотрит сквозь тебя, и твоя персона нисколько не задевает хоть толику его эмоций. Ты же помнишь, как мы пользовались таким методом в школе, когда сталкивались с агрессией учителей. Они отчитывали нас за очередной прогул или битые стекла, а мы молча изучали узоры старых пожелтевших обоев за их спинами: - там можно было прочесть ничуть не меньше, чем на их непонимающих лицах. Перед подъездом я встретил твою соседку и даже поздоровался с ней, но она прошла мимо, как будто и не видела меня. Около часа я ходил с этажа на этаж, крутился возле подъезда, пытался заговорить с людьми, но результатом получал либо молчание в ответ, либо то, что ни тебя, ни куда ты уехал, они не знают. Так бы я смог проходить и до самой ночи: столь сильно во мне желание приблизиться к тебе хоть немного, но пламя моего рвения  было беспощадно потушено неким древним стариком, которого ранее я никогда возле твоего дома не видел. Откуда он появился - для меня загадка, но создалось впечатление, что он сидел на лавочке возле подъезда и наблюдал за мной с самого моего появления. "Ну что, не нашел?" - спросил старик у меня, когда я в очередной раз вышел из подъезда, дабы попытать счастье на улице.
- А вы знаете, кого я ищу? - Спросил я у старика, не особо надеясь на положительный ответ. Да и ответил я ему лишь потому, что настало время все воспринимать как последнюю надежду, как это бывает у тех, кто на гране смерти.
- Конечно. Здесь даже не обязательно знать кого, ведь мне понятна сама суть твоего поиска - а это и есть самое важное.
Мне не нужны в тот момент были чьи-то философские умозаключения, которые и понятны только самому философствующему, поэтому я сказал, что ищу тебя, мой друг. При этом, мне даже польстило его следующее высказывание, и только потому я продолжил с ним разговаривать. Приведу его слова на твое суждение без изменений, чтобы ты тоже смог прочувствовать их смысл в полной мере, и увидеть то, что мы оба ощущаем в отношении друг друга, но под другим углом.
- Попадая в этот мир, человек начинает поиск того, что должно удерживать его именно здесь. С самых первых секунд своей жизни он громко плачет т.к. уже понимает, куда попал, и добровольно оставаться в этом мире не желает, поэтому ему и требуется эта призрачная мотивация в виде цели поиска. Среди людей эти цели принято называть смыслом жизни, но это немного не верно. Смысл жизни - это все, что делает человек за время своего существования, а та самая призрачная цель поиска является лишь гарантией того, что человек не уйдет из жизни раньше времени. И твои настоящие поиски очень похожи на те извечные нити жизни, которые держат нас на земле, но, боюсь, они уже не настоящие, а лишь тень, которой ты следуешь по инерции. Ты еще долго будешь искать его, как и он тебя, поднимая глаза к небу и заламывая руки, но результатов это не принесет. Когда ты сможешь заставить себя поверить в безнадежность своего поиска, то сразу поймешь, что это был последний твой поиск, и тогда не останется ничего, что имело бы для тебя смысл. Останется лишь одно ожидание, и твоя вера в то, что время не сотрет твои воспоминания о нем раньше, чем вы снова встретитесь.
Я не знаю, мой друг, насколько понятны тебе будут эти слова, да я и сам толком не пытался вникнуть - уж слишком витиевато говорил старик. Зато мой мозг безошибочно угадал основные направления, в которых старик вел свой монолог. Да что я тебе рассказываю, ты ведь и сам заметил сделанный акцент на том, что потерять друг друга мы не можем, и наша дружба, в вечном понимании этого социального определения, может либо существовать здесь и сейчас, либо переходить в поиски самой себя. Для меня же прописной истиной является то, что поиск себя самого непременно кончается успехом, становясь временным, а, значит, вечной остается дружба, как она есть, здесь и сейчас. Дружба между нами. Я специально больше ничего в этом письме писать не буду, чтобы не сбивать тебя с мысли, и потом с удовольствием выслушаю твою трактовку слов старика. Думаю, что твои выводы будут куда как более грандиозные, чем мои.
Более не отвлекаю. Твой любезный друг.

07 сентября.
Мой друг, как говорится: "Бог любит троицу", - сел писать тебе третье письмо. Но спешу тебя заверить, оно не будет последним, просто, уже начиная с четвертого, начну тебе их отправлять. Прошло всего четыре дня, а мне уже настолько тоскливо, как будто не виделись с тобой как минимум год. Мне очень стыдно за свои мысли, но я очень верю, что строго ты меня за них не осудишь (вот же смех - ведь мог тебе ничего об этом не писать, но не вижу в себе сил хоть что-то от тебя скрыть). Так вот, мне в голову закралась мысль, что со временем моя тоска по тебе немного ослабеет, т.к. человек ко многому привыкает, и я смогу привыкнуть. Безусловно, я все так же буду искать тебя, мой друг, так же буду смаковать воспоминания тех дней, когда мы были вместе, но очень хочу вместе с этим, чтобы исчезла эта пожирающая, мешающая дышать, сжимающая грудь тоска. Ты уж прости, что своими грустными письмами перекладываю на твои плечи часть собственного горя, но самому тащить уж очень тяжело, хотя тебе после этого, наверно, еще тяжелее.
Все, постараюсь с этого момента сводить свое повествование к позитиву. В первую очередь хочу рассказать тебе о моих планах насчет отправки писем. Как ты знаешь, нового адреса твоего у меня нет, как и нет знакомых, которые смогли бы мне его сообщить, но это ведь еще не повод опускать руки. Я завтра же пойду в паспортный стол и постараюсь узнать хотя бы город, куда ты уехал, ведь когда человек выписывается, остаются данные, куда он собирается прописаться - это даже отображено в законе. Ты не поверишь, сколько сил может придать человеку даже самый маленький луч надежды. Сегодня у меня есть уже не только цель, но и путь ее достижения, а это может означать лишь одно - я возвращаюсь к нормальному человеческому существованию. Вновь мне предстоит ощутить малую толику сладости при пробуждении утром оттого, что мне не просто хочется жить, а еще и есть понимание, как я буду жить. Последние четыре ночи заканчивались для меня мучениями, ведь я не знал, зачем просыпаюсь. Я знал только, что мне жизненно необходимо найти тебя, мой друг, но не видел я путей, как это осуществить, а теперь все изменится уже совсем скоро.
Сегодня почему-то вспомнилось, как мы смотрели в весеннее небо, лежа на крыше высотного дома, и считали себя самыми счастливыми на свете, ведь мы были намного ближе к самому теплому и светлому, чем те, что сапогами месили грязь внизу. Ты тогда еще сильно обрадовался, что нам даже самыми мелкими намеками не закралась идея считать себя выше остальных. Нам было хорошо не в сравнении, а просто так - мы не были кого-то лучше, а, действительно, очень правильно понимали то, чего хотим. В тот момент мы, хоть и не надолго, заставили себя полюбить то, что с нами происходит, а это, возможно, и есть высшая добродетель, т.к. направлена она на себя, при этом, не принижая других. Еще по-зимнему холодный ветер проносился где-то над нами, лишь слегка задевая наши лица потоком морозной свежести, - мы были целиком и полностью под защитой черной крыши, которая впитывала в себя все то тепло, отданное еще не слишком разогретым солнцем. Ты не представляешь, что я готов отдать сейчас, но не за тот день и не за ту крышу, а лишь за чувство безмятежности бескрайней, как и открывшиеся нам тогда дали.
На этом моменте хотелось бы закончить это письмо. Мне очень приятно вспоминать те времена, но при этом безумно тяжело жить иллюзиями. Да еще и не покидает ощущение, что подобными мемуарами я могу и тебе доставлять боль, ведь я абсолютно точно знаю, что ты чувствуешь вдали от меня. Прости меня, если это так. И будь спокоен, - то, что нас связывает, не разрушить.
Твой преданный друг.

09 сентября.
Прости меня, что не написал тебе вчера - был настолько опустошен, что сил осталось только на то, чтобы не умереть самому, на что-то другое их не хватило. Да и домой добрался только под утро, поэтому проспал практически до вечера, если конечно эти во многом пересекающиеся с реальностью кошмары можно назвать сном. Хотя можешь списать все мои объяснения на желание оправдаться перед тобой, будешь прав, но тогда мне придется сказать правду, что в моем положении будет выглядеть подписью под своим поражением. Ты, наверно, спросишь, в чем же та самая правда, тебе интересно, что же смогло так жестоко опустошить твоего лучшего друга? Так я тебе отвечу: - сложнее всего в этой жизни сталкиваться с безнадежностью, смотреть ей в глаза и осознавать свое поражение. После таких встреч никаких моральных и, даже, физических сил не остается - хоть ложись и помирай. Вчера я как раз был на гране этого состояния, и чувство было, замечу, совсем не из приятных.
Все началось с того, как я с самого утра отправился в паспортный стол, чтобы узнать, куда ты уехал. Еще по дороге туда мне вспомнились наши разговоры на тему комнатных божков - понятие, которое сами мы и придумали. Ты сокрушался по поводу того, что любой, получивший доступ к работе с человеческими потребностями, превращается в мини вершителя судеб, ставит себя выше тех, кому по долгу службы оказывает необходимые социальные услуги. Этим людям мало того, что им за их работу платят деньги - им еще хочется морального удовлетворения, чтобы на колени перед ними вставали, чтобы ждали в километровых очередях, чтобы просили и, самое главное, чтобы мольба во взгляде присутствовала. И это все в них развивается не потому, что волею случая в социальных учреждениях собраны некогда морально уничтоженные люди, ищущие теперь компенсации в измываниях над простыми гражданами, а потому, что они четко выполняют свои инструкции. Хуже еще то, что они имеют на это полное право - с них взятки гладки. У меня, безусловно, было предчувствие, что даже равнодушно к моей просьбе там не отнесутся, тем более - доброжелательно, но такого каменного отпора я не ожидал. Жесткость, переходящая периодически границы жестокости, сквозила во всем - от твердой буквы инструкций, до скованных лиц работников. Ты скажешь, друг мой, что никто никому ничем не обязан, что в этой жизни надо держаться своей орбиты, не растрачивая ни сил, ни времени на окружающих, но должно же быть что-то такое, что будет заставлять улыбаться по вечерам, когда ложишься спать. Никогда еще самодостаточность и самолюбование не доставляли той  полноценной радости, которую приносит даже малейшее проявление внимания и доброты к другому человеку. Где-то  после десятого кабинета, пороги которых я обивал в поисках информации о тебе, я начал задумываться над тем, что единственной добротой с их стороны была бы моя мгновенная смерть. Это я, конечно, образно выразился, но другого сравнения на ум не приходит, когда мою надежду терзали по частям, как если бы каждый из мини божков хотел урвать себе ее кусочек в качестве трофея. Еще в школе на каком-то из уроков истории только мы вдвоем ратовали за то, чтобы даже злейшему врагу нужно стрелять в голову, чтобы минимизировать его мучения, остальные же хором защищали издевательства: - враги должны страдать. Вчера я понял, что так же, как и наши бывшие одноклассники, считают многие. И когда я уставший и голодный к закрытию паспортного стола добрался до кабинета начальника, его финальный отказ в помощи мне не выглядел решающим выстрелом в голову, а выглядел издевательской усмешкой; - мол, сколько бесполезных действий способен совершить человек.
За дверь меня выставляла охрана: просто я никак не мог смириться с поражением и не хотел уходить. Остался сидеть на ступеньках, но и эта акция не вызвала отклика сострадания в сотрудниках паспортного стола, которые молча проходили мимо, а кто-то из начальников даже попрощался со мной до утра. Когда дверь за моей спиной была закрыта на ключ, я почувствовал себя тем самым слепым и нищем гитаристом, который просит милостыню в переходе метро. Помнишь, мой друг, как мы спешили поделиться своими мыслями по поводу того, что чем больше город, тем больше нищих попадается на улицах? Мы тогда оба приехали из крупных городов, где имели честь познакомиться с изнанкой мест скопления народа. Ты мне рассказывал про вокзал, а я тебе про метро. И если раньше нам казалось, что в большом городе всегда можно урвать кусочек места под солнцем, поэтому туда все и рвутся, но те люди, у которых, казалось, не бывает блеска в глазах, убедили в обратном. Невольно начинаешь ругать создателя, который придумал правила игры, где кому-то достается участь попрошаек. А еще начинаешь думать, почему кто-то подает попрошайкам, а кто-то - нет. Думаю, мой друг, ты не забыл, как мы в начале апреля какого-то года валялись в прорезавшейся молодой траве на берегу реки и условно делили всех людей на классы, в зависимости от того, как они ведут себя при виде нищих. Если не отталкиваться от тонкостей и всяких мелочей и не брать вариант, что элементарно нечем подать, то вырисовываются три основных типа:
- те, которые по каким-либо причинам не подают. Причины могут быть абсолютно разными. От элементарного -  "мне без тебя есть, на что потратить деньги", до жестокого - "не надо свои жизненные неудачи пытаться скинуть на чужие печи - на мол, тащи". Осуждать их мы с тобой не рискнули, потому что даже самый рьяный альтруист согласится, что доля правды в этих фразах есть;
- далее те, кто всегда подаст человеку с протянутой рукой. Они подают из разных побуждений, среди которых преобладают: - доброта, сострадание, желание этим жестом как-то отдалиться от такого нищенского положения. Есть и те, кто подает от избытка средств, а, иногда, из-за того, что это красиво смотрится со стороны - самореклама в какой-то мере. И здесь уже не назовешь их позерами - доброе дело совершают, каким бы они сами его не считали. Хуже ведь никому не стало;
- но самым интересным нам казался третий тип людей, к которому мы отнесли тех, у кого вид человеческого несчастья вызывает бурю внутренних переживаний, локальную борьбу добры со злом в рамках одной головы. Часто они не подают, но проходят мимо, отвернувшись в сторону, судорожно сжимая в кармане несколько монет. Они порываются отдать эти копейки нищему, но не могут себя заставить, а потом еще долго чувствуют вину непонятно перед кем за это. И сложно понять суть подобных терзаний, быть может они и сами их считают загадкой, но это лишь еще одно доказательство многогранности человеческой природы, вопреки модным суждениям о черном и белом. Помнишь, как ты засомневался в том, что нищий, сверлящий ненавидящим взглядом спину прошедшего мимо человека, вообще способен понять такое душевное состояние, в котором очень сложно показывать свои чувства (доброту), а еще сложнее слышать в ответ на них спасибо? А таких людей может быть очень и очень много, и ни черными, ни белыми их назвать уже невозможно: - они разные.
Все это я вспомнил сейчас потому, что очень хотел верить в принадлежность людей из паспортного стола к третьему типу. А если это не так, то становится не просто грустно, а ужасно тоскливо.
В безвыходной ситуации человек способен часами ничего не делать, при этом трезвых мыслей в голове мелькает минимальное количество. Это как если бы с опущенными руками пропадала способность думать, рассуждать логически. Казалось, чего сложного постараться посмотреть на ситуацию со стороны и принять какое-нибудь действенное решение, но этого не происходит. И в этом, мой друг, я убедился на собственном опыте буквально вчера. В себя я пришел лишь тогда, когда ночная прохлада заставила подняться с холодных ступенек на входе в паспортный стол. Была ночь, и я медленно побрел домой, не задумываясь над тем, что просидел у паспортного стола более пяти часов, и что самой популярной мыслью в голове за это время была фраза: "Все пропало". Ты же помнишь, насколько большой наш город, где 10 минут ходьбы - это всегда как минимум половина пути? Так вот я шел не более 5 минут, как понял, что менее всего мне хочется оказаться в душном квадрате квартиры, хоть усталость и сковывала ноги чугунной цепью, мешая идти. В итоге я сел прямо возле забора на том перекрестке, где стоит единственный в нашем городе светофор.
День уже полностью отдал власть над людьми в руки ночи, оставшись лишь воспоминанием. Ночь, возможно почувствовав мое настроение, не стала портить его еще больше излишней прохладой, остановившись на том этапе, когда мне еще хватало собственного тепла, чтобы не окоченеть. В поле зрения иногда попадались люди, но, как я ни старался, у меня не получалось увидеть в них тот источник тепла, который смог бы меня согреть и вернуть к жизни. Быть может, я успел за прошлый день разочароваться в человеке вообще, а может, просто согласился с той мыслью, что в чужом человеке радости для себя не сыскать. Я даже стал задумываться над тем, что подобные человеческие взаимоотношения вполне справедливы, ведь если бы все было не так, то терялся смысл источника всего самого хорошего в родных, друзьях и близких. Когда в каждом прохожем видишь опору и поддержку, радость и успокоение, то кого из них тогда можно назвать своим другом? После этой мысли я перестал задерживать свой взгляд на прохожих, они стали таить в себе смысла для меня не более, чем бездомные псы, которые где-то в темноте рыскали в поисках пропитания. Смыслом всего на свете для меня оставался ты, мой друг. Ты помнишь, как у нас работают ночные фонари на дорогах? Видимо в целях экономии, какой-то электронный мозг включал освещение по принципу столб через столб, как будто участки, остающиеся периодически темными,  также периодически никому не нужны. Так и я сидел все под тем же забором и был невольно втянут в эту ничейную борьбу тьмы со светом. Иногда по дороге проезжали автомобили, на несколько мгновений собирая в кучу мое рассеянное внимание, и тогда я мог провожать глазами удаляющиеся красные фонари, и даже у них какая-никакая жизнь продолжалась, а моя же зависла на этом перекрестке. Я не хотел и не двигался, мне даже стало интересно, сколько еще смогу вот так просидеть. Где-нибудь в большом городе на меня бы уже давно обратил внимание патруль, в нашем же городе патрули хоть и встречаются, но они все нормальные люди, которые не станут добавлять в душу тому, кому итак уже хреново. А мне, как ты понимаешь, было очень хреново. Ночь постепенно прогнала с перекрестка вслед за людьми и машины, а потом и ветер. По этим изменениям я мог догадаться, что до рассвета осталось не более двух часов, которые должны пройти под знаком абсолютной тишины и замирания всего живого. Быть может и мне просто замереть на этом перекрестке; - зачем выделяться из толпы? И эта мысль абсолютно всерьез принялась атаковать мой усталый мозг, и случиться могло бы уже что угодно, но спасение проявилось как всегда внезапно, откуда его вообще не ждал.
На этом перекрестке, хоть с первого взгляда этого и не заметить, было еще нечто, в чем чувствовалась жажда жизни и движения, причем, такая же необоснованная, как и у меня. Наверное, ты будешь смеяться, но это нечто - светофор. Когда не осталось ничего, что могло бы отвлечь мое внимание от грустных мыслей, я начал наблюдать за светофором, который невозмутимо продолжал своими цветными глазами регулировать несуществующее движение кем-то воображаемых машин. Горит зеленый - никто не едет, загорается желтый - никто не пытается проскочить, а, на запрещающий красный, никто не останавливается. Понятно, что днем этот светофор чуть ли не самая важная фигура на перекрестке, но сейчас он никому не нужен. Ты скажешь, что, со временем, многое в этой жизни теряет свою важность, становясь бесполезным, но светофору приходится испытывать такое каждые 24 часа. Гораздо проще лежать на диване, плевать в потолок и нарезать резьбу в ноздре, осознавая, что абсолютно бесполезен - и хрен бы с ним. Значительно сложнее (практически невыносимо) совершать какие-то действия, да и просто жить, думая, что чем-то важен, кому-то нужен, а, на самом деле, тебя никто не замечает, плевать все хотели на твои жалкие старания. Со стороны может показаться, что я вижу в этом светофоре себя и потому его жалею, но это не так: - мне действительно жаль, что он так бесполезен. Тем более, все эти рассуждения сиюминутны, как дань событиям прошлого дня, а завтра придет человек, который отключит светофор на ночь, и все встанет на свои места. Где бы и мне найти того человека, который смог бы отключить мои поиски, вернув тебя?
Потом я встал, растер затекшие ноги, и побрел домой, а в это время мимо проехала машина и остановилась позади меня на красном сигнале светофора.
Не прощаюсь.

10 сентября.
Рад вновь приветствовать тебя, мой друг. Сегодня с ужасом осознал, что вчера забыл в своем письме написать тебе про дальнейшие действия, которые буду предпринимать, чтобы мы скорее встретились вновь. Каюсь, что на миг мне показалось, что ты можешь разочароваться в моем стремлении: - мол, неделя прошла, и искать больше не надо, но это конечно не так. Получив предательский удар со спины от судьбы, сразу сложно прийти в себя: требуется какое-то время на понимание того, что ты совсем не уникален, и всякое жизненное дерьмо валится на тебя так же, как и на всех остальных - то в порядке очереди, то по жребию. Потом время все это переводит в состояние обыденности, тем самым, позволяя тебе предпринимать следующие шаги в поисках счастья. Так и я вчера был в нокдауне не столько от самого похода в паспортный стол, сколько от воспоминаний о нем. Как тут не вспомнить твое наблюдение над тем, что человек страдал бы гораздо меньше, имей он более короткую память. Я тебе еще тогда возразил, что в таком случае и радости стало бы меньше, но ты привел очень разумный довод в пользу своей теории. Я не смог с тобой не согласиться - воспоминания о счастье редко приносят радость, а, часто, приносят даже грусть от того, что этого счастья нет сейчас. Причем эта теория уже нашла свое отражение во мне - я с грустью вспоминаю те времена, когда мы рука об руку шагали по жизни.
Сегодня, как это смешно ни звучит, у меня маленький юбилей: ровно неделя прошла с того момента, как я написал тебе первое письмо. И вот передо мной заполняется смыслом пятого письма очередной лист бумаги. Можно с каменным упорством утверждать, что я буду искать тебя до последнего дня своей жизни, буду писать тебе письма, буду каждый день пытаться набрать твой номер телефона, но есть еще голос разума. Я готов убить себя за следующие слова, но не сказать их будет очень сложно. Прости меня, мой друг, но тот момент обязательно наступит, когда я пойму, что сделать-то уже ничего не могу. Я не знаю, что последует вслед за этим моментом, и даже думать об этом сейчас не хочу, но может статься так, что потом я не стану уже писать тебе письмо, поэтому извиняюсь заранее. Знаю, что ты меня простишь, и это знание придает мне силы, да плюс ко всему - еще имеется право надеяться на то, что ты найдешь меня раньше.
Вот сейчас я уже снова ощутил прилив позитивного настроения, и это меня радует, если конечно отмести тот факт, что его достиг элементарным самовнушением. Теперь я снова готов ринуться в бой, полностью посвятив себя поиску лучшего друга. Только и ты, мой друг, постарайся тоже меня найти: - просто еще со школы помню, что два поезда встретятся гораздо быстрее, если будут двигаться навстречу друг другу. Но это так - лирическое отступление, а теперь к делу. Мне кажется, что я придумал способ найти тебя, причем способ практически беспроигрышный - я пойду в церковь. Да, ты не ошибся, я найду тебя с помощью религии, на которую у нас абсолютно противоположные взгляды. Я знаю, что ты - верующий человек, что ты разрешаешь себе думать о том, как кто-то сверху решает за тебя твою судьбу. Было время, когда мы с тобой даже конфликтовали на почве веры и безверия, называя в шутку наше противостояние религиозной войной, но потом примирились. Я сумел тебя убедить в том, что не отрицаю бога, как такового, ведь отрицать вымысел бесполезно: вымышленного героя всегда можно защитить вымышленным алиби. Человек, который носит бога в себе, ничем не опасен, он просто тихо верит, что кто-то устроит все хорошо. Я сам ведь слабо отличаюсь; - верю, что все будет хорошо, но не по желанию бога, а своим старанием. Вероятно, имей ты возможность, сейчас возразил бы мне, что мне без толку идти и просить помощи у бога, ведь я в него не верю, но помогать он будет не мне, а тебе. У него просто нет оснований не помочь тебе найти меня: у него нет на это право - слишком сильно ты в него веришь. И, ты знаешь, я даже решил для себя, что пересмотрю свое отношение к религии, если мой поход увенчается успехом. Мне кажется, что встреть я тебя вновь, любые противоречия уйдут на второй план, включая и нашу религиозную войну. И если я все-таки не сумею после этого полюбить бога на небе, я полюблю его в тебе - это будет более правдиво и искренне.
Жму тебе руку, но не прощаюсь.

12 сентября.
И вот мы снова вместе. Вчера ходил в нашу церковь, что на окраине города с высоты обрыва смотрит в реку. Синие с белым стены и золотые купола - красота, рожденная сравнениями со знаменитыми дворцами, и мистический холод внутреннего душного полумрака. Внутри безумно жарко, но по спине бегают мурашки оттого, что кто-то постоянно смотрит в спину. Хотелось даже отвлечься, представив себя в картинной галерее, где тоже сверлят взглядом спину, но не получилось: - слишком уж разные взгляды. Здесь печальный укор, как будто ты все делаешь неправильно и виноват даже в том, что в глазах недостаточно много грусти. А ведь это приходит лишь с годами, и я могу только представлять то, что чувствуют постоянные прихожане: грусть и тоска будут всегда присутствовать в месте, где так много желаний, но слишком мало их исполнений. Здесь, чтобы просить, надо молиться, но я не знаю ни одной молитвы, плюс ко всему, еще и не знаю, у кого просить.
На входе во всю процветают рыночные отношения. Хочешь убедить себя, что уже умершим близким хорошо на том свете - заплати деньги и поставь свечку. Любовь его не бесплатна, благо наш простой народ достаточно богат, чтобы суметь оплатить его защиту и поддержку, купив с прилавка иконку. Продавцы спортивных костюмов на рынке смогли бы позавидовать очередям, что выстраиваются у церковного прилавка, но они их никогда не увидят; - слишком не христианская у них внешность. В углу крестят кричащего малыша. Он еще маленький и ничего не понимает, поэтому родители и крестят его именно сейчас, ведь не факт, что этот мальчик стал бы креститься, отдавая себе в этом отчет. Наверно, ни в одной религии нет права свободного выбора, - тебя посвящают еще в бессознательном состоянии в общепринятую веру, а потом этим же попрекают, когда ты не видишь необходимости в существовании всевышнего. Заправляет всем очень колоритный поп. Иногда мне приходил в голову вопрос: - как люди становятся служителями церкви? Очевидно, что это добровольный выбор, и люди идут к этому целенаправленно через учебу и экзамены, получая потом рабочее место и зарплату. Вот только один момент для меня остается загадкой: - людей специально подбирают для этой работы по манере держать себя, или это приходит с опытом? Не каждый монарх чувствует себя столь уверенно, нацепив на себя такую большую кучу золота, как попы. Читать проповеди нищим про счастье без денег, потрясая золотым кадилом и позвякивая бриллиантовым крестом, оставаясь при этом праведно невозмутимым - это не каждому дано. Если бог в душе, то, как он приживается в золотых хоромах церквей? В человеческой душе далеко не все так красиво блестит и сверкает.
Короче, благая цель не смогла удержать меня длительное время внутри храма господнего: внутренние противоречия, духота свечного смрада и человеческий запах вынудили меня выйти на улицу. Там я решил дождаться вечера: - должен ведь когда-то закончиться рабочий день у служителей церкви, и они отправятся по домам, тогда-то я и пообщаюсь с кем-нибудь из них по нашей общей проблеме. Так прошло несколько часов тишины, изредка прерываемой колокольным звоном и шепотом прихожан. За это время я несколько раз прокрутил в голове различные варианты развития моего возможного разговора с попом и понял, что занимаюсь бесполезным занятием, т.к. никогда раньше не общался с людьми подобного рода деятельности. Разговор мог повернуться как угодно. И больше всего меня смущал тот факт, что мы с ним будем по разные стороны баррикад: - он-то будет общаться с грешником, т.е. заниматься своей каждодневной работой, а я буду говорить с человеком, занимающимся самым бесполезным занятием - пустой болтовней. Больше чем попы ненужных слов говорят только синоптики и политики. Ты же знаешь, как меня раздражала подобная болтовня, и я очень надеялся, что это не станет преградой на пути предстоящего разговора. За этими мыслями я чуть не пропустил того самого с крестом на пузе, который крестил младенца: - уж очень сильно он изменился. Когда он вышел из церкви, от него прежнего осталась только борода, все остальное претерпело большие изменения. Одет он был в легкие льняные штаны, красную футболку с надписью: "Кто мы? Мясо!", на ногах кроссовки и спортивная куртка с капюшоном в руке. Поменялось также и выражение лица, причем львиную долю в этом изменении сыграла прическа, которая там, в церкви, была скрыта под поповской золотой шляпой. Волосы были гладко зачесаны назад, и как-то его внешность стала напоминать начинающих бизнесменов конца века. Тогда подумалось, что разговор должен сложиться, и я подошел к нему.
Потом состоялся разговор, который я сразу, как он закончился, окрестил самым странным в своей жизни. Сначала у меня абсолютно не складывались друг с другом образ того священника и его нынешние слова. Потом, когда я хотел ему напомнить о словах, произносимых им в церкви час назад, все это повисло на языке, остановленное его теперешним обликом; - ну не мог этот человек нести ту ахинею. Когда я коротко изложил ему суть своей просьбы, он  сказал, что всегда готов помочь человеку советом, и даже слегка удивился, когда я намекнул, что рассчитываю на помощь чего-то сверхъестественного, а не его советы. Поп осмотрел меня с ног до головы и, сделав какие-то немые выводы, предложил подвезти меня до дома: мол, быстрым разговор не получится. Тут меня ждало очередное изумление: - он подвел меня к припаркованному внедорожнику, на котором, как мне думалось, ездил некий покровитель церкви. Оказалось, что водила-то поп, а не толстосум, ради понта спонсирующий приход. И только надпись на заднем бампере - "Do not drive faster, than you angel can fly" - хоть как-то доказывала, что водитель, по меньшей мере, верующий человек.
- Копил, - сказал, улыбнувшись, священник, заметив мое удивление от вида машины.
У меня не получилось улыбнуться в ответ, как и не получилось прикинуть в уме, скольких свечек может стоить такая машина. Помнишь, как ты просил меня обосновать мое нетерпение к служителям церкви? Вот он яркий пример; - сейчас мы помчимся в дорогой иномарке, обгоняя плетущихся полунищих старушек, которые в свое время эту иномарку оплатили. Они говорят, что счастье не в материальном, но, ради спасения от голодной смерти полсотни жизней, никто из проповедников тачку не продаст. Ситуация начинала принимать оборот какой-то занимательной игры - угадай в человеке священника. Бороду я уже не брал в расчет - мне  требовалось нечто более весомое, и я надеялся найти это до того, как мне придется задать свой главный вопрос. Садясь на пассажирское сиденье, я вспомнил, что большая часть водителей крепит на приборную панель иконки, добиваясь тем самым... э-э-э-эээ, тем самым не выделяясь из общей массы. И я уже было смирился с тем, что такая иконка будет единственным аргументом в пользу того, что этот человек именно священник, но так и не смог отыскать ее на торпеде.
- А где же иконка? -  Спросил я у попа, не выдержав.
- А зачем? Когда вопросы касаются жизни, то лучше довериться не иконкам, а подушкам безопасности, которых у меня аж целых шесть, - ответил он, продолжая загадочно улыбаться.
Короче, после его последних слов мне уже не хотелось говорить с этим человеком о боге, теперь оставалось придумать: зачем я ждал его и о чем думал поговорить.
- Не пристегивайся, - сказал мне поп, видя, как я пытаюсь нащупать ремень безопасности.
- А как же дядя с палочкой?
- Да они меня и не останавливают даже: я ж у доброй половины из них детей крестил, а остальным тачки новые освящал, да квартиры.
И мне, друг мой, стало безумно интересно, как бы ты отнесся к подобным заявлениям служителя церкви. Той самой церкви, которая проповедует любовь и сострадание, добро и заботу. Ты, наверно, не поверишь, когда будешь читать эти строки, подумаешь, что я опять оскверняю непорочное имя, но я сейчас не в том положении, чтобы придумывать.
- Так о чем ты хотел со мной поговорить? - спроси поп, когда мы тронулись.
Потом он внимательно выслушал мою историю, не перебивая, но так и не понял, почему я пришел с этой проблемой именно к нему. По его мнению, разыскать человека должны милиция или сыщики какие-нибудь, а, при удачном исходе, нужно прийти в церковь и поблагодарить за это бога. Я, конечно, засомневался, ведь обращение к богу с просьбой должно состояться до выполнения этой самой просьбы, но получил на это вполне конкретный ответ.
- Если бы все было так, как ты расписал, то я давно бы уже лишился половины прихожан, а, значит, и половины прибыли. По теории вероятности только половина желаний людей исполняется так, как они того хотят, и, если бы каждый верил, что за исполнением его желаний следит сам бог, то добрая половина осталась бы недовольной. Задача же церкви - научить человека тому, что все его удачи с легкой руки господа, а неудачи - его собственные недоработки. Понимание верующего человека того, что, без участия бога, с ним не произошло бы ничего хорошего в жизни - вот залог процветания веры и церкви.
- Но ведь люди приходят в церковь, молятся, просят, ставят свечки, верят... Неужели это все игра? Фальшивка? Я всегда знал, что церковь далеко не искренна, но в истинности чувств верующих людей сомневаться не приходилось. Не слишком ли это жестоко?
Поп посмотрел на меня снисходительно, как смотрят на заблуждающихся детей. Было видно, что он знает правду и верит в нее, но не слишком-то хочет мне ее объяснять, но все же ответил.
- Постарайся меня понять. Церковь никогда бы не появилась, а, появившись, никогда бы не сохранилась, не пожелай того человек. Человек создал церковь, чтобы хранить там свою веру, как были созданы банки, чтобы хранить в них деньги. Человек - первоисточник, как веры, так и церкви. Не бог создал человека, а человек создал бога, чтобы проще было оправдывать непонятные вещи и явления. И обвинять сейчас церковь в том, что она несправедлива - глупо. Она - это место, где человек, извини за выражение, справляет свою нужду. Вот представь себе, что все бы гадили на улицах, где попало, но гораздо выгоднее расставить на каждом углу платные туалеты. И в городе чище и прибыль идет. Так и с церквями - чтоб не молиться порознь, там молятся все вместе за деньги. Ты говоришь, что это жестоко, когда люди приходят в церковь, просят помощи у бога, но не всегда получают то, чего хотят, а я отвечу, что это чудо. Я тебе, как работник со стажем той самой церкви, совершенно точно скажу, что ни одного экстраординарного случая после молитвы не произошло. А само чудо заключается в том, что после молитвы или целых серий молитв, человек находит в себе силы справиться со своей проблемой сам. И я горд, что работаю в том месте, где человек находит надежду, заряжается положительной энергией для борьбы со своей бедой. То, что потом он благодарит бога за помощь - это его личное желание, в котором советчиков не бывает.
Потом он замолчал, предоставив мне время обдумать услышанное. Улыбка по-прежнему не сходила с его лица, только добавилось слегка лукавое выражение, как если бы он знал, что открыл для меня тайну за семью печатями. Но ты же знаешь, что этот поп говорил моими словами, и это стало большим откровением для меня - я нашел единомышленника в стане врага. А как только я привык к этой мысли, пришло понимание, что очередной мой план отправился в мусорное ведро: - я ни на метр (а, может, ни на секунду) не приблизился к тебе. Когда мы уже подъезжали к моему дому, я все же спросил его, сможет ли он мне чем-нибудь помочь.
- Я сделаю все, что в моих силах, - ответил мне священник. - Понятно, что ты не пойдешь в церковь ставить свечку, поэтому я просто помолюсь за тебя и твоего друга.
На этом мы простились, и что мне делать дальше - вопрос, который придется решать самому.
До следующего письма.

19 сентября.
Уже неделя, как я не выхожу из дома, не сплю, ничего не ем, ни о чем не думаю, но почему-то не умираю. С восходом солнца появляются какие-то до противного оптимистичные побуждающие идеи и исчезают на закате. Утром кажется - что-то сделаю - вечером понимаю, что не делал ничего. Раньше от такого безделья тошно было, зато сейчас стало ясно, что бездействуют наравне со мной все. Мир живет и суетится, когда я это вижу и понимаю, а когда я даже к окну неделю не подхожу - это может оставить на теле человеческого бытия пролежни. И удивительно, что никто до сих пор не пришел и не привел меня в чувство: - может статься, что не я один свалился в утомлении на обочине жизни. Придет время, и я обвиню этот мир в лени, но это будет очень несправедливо с моей стороны.
Время идет, а ведь я даже не выключал телефон, не закрывал входную дверь на замок. Смешно. Я вспомнил наш разговор про двери и замки, про этот символ, кричащий о врожденной человеческой враждебности друг к другу. Мы долго тогда смаковали мое воспоминание о поездках к тетке в деревню. Целую бурю положительных эмоций вызывал тот факт, что в той деревне никто никогда не запирает двери на замок; там ведь просто не от кого что-то прятать. И если бы это было следствием человеческой природы, то и в любом другом месте мы смогли бы наблюдать отсутствие амбарных замков на пудовых дверях. Но все обстоит иначе. Даже в нашем мелком недогородке уже боишься сидеть дома, не закрывшись, тем более - уйти из дома, оставив дверь незапертой. Хоть брать нечего, но все равно жалко. В больших городах, где мы были, ставят и по две двери, ведь там уже есть что беречь, да и желающих залезть больше. Потом ты предположил, что в столице, с их быдлом и баблом, вообще впору по три двери ставить, но это осталось на уровне предположений. Человек должен бояться человека - закон выживания. А какую дверь поставить, когда боишься себя самого?
В этих четырех стенах жизни нет, возможно, ее нет и вне них - проверять не хочется. Смысл жизни разный, а я, если хочешь, придираюсь и считаю, что с твоим отъездом пропал смысл жизни всех и каждого. Благо - не 19-й век, можно и ящик с квадратными новостями включить, чтобы развеять мое предположение, но мне слишком похер на то, происходит там что-то или нет. Был бы героем блокбастера - выкинул бы телевизор с балкона, что показало бы зрителю степень моего наплевательского отношения, но у моей жизни нет зрителей. Вот если бы ты, мой друг, стоял рядом со мной и все видел, и оценил бы своим коронным: "Молодца, раста! Туда его на...." - вот тогда бы я его точно выкинул. А так - не хочу. Еще больше не хочу таким нелепым способом сойти с ума. Умереть умалишенным - очень тягостно, ведь в тот самый заезженный последний момент надо быть очень внимательным и в здравом уме, чтобы успеть уловить огромную разницу между тем, что делал всю жизнь, и тем, что действительно надо было делать. Все-таки не по сто раз в жизни такое бывает - обидно проморгать. Красиво умереть в безумстве смог один лишь Ницше, но вряд ли ему было обидно - скорее всего, он успел все понять еще при жизни. Смог ли я понять? Свою жизнь смело делю на два периода: - больший - до твоего исчезновения, называется воспоминаниями; - меньший - после твоего исчезновения, успел привыкнуть считать реальностью. Получается, что из 16 дней реальности моей активности хватило лишь на 3 полноценных дня. Я был у твоего дома, ходил в паспортный стол, ходил в церковь, а все остальное время тратил на ничего неделание и письма тебе. Как это больно ни звучит, но смысла в последнем действии не более, чем в предпоследнем. Ты не поверишь, но ведь я даже запечатал эти письма в конверты, вот только поле "Куда" пустует, да и марки не наклеил. Теперь в минуты грусти мне иногда хочется распечатать эти письма и перечитать, как будто написал их не тебе, а лишь ради доказательства своего существования. Вот и сегодняшнее письмо вдохновило меня к действию: - завтра предприму новые попытки найти тебя. Жди вестей. Друг.

21 сентября.
Иногда полезно прислушиваться к советам посторонних людей - они не будут отдавать привкусом личной заинтересованности или привязанности. Свой тебе посоветует то, что будет лучше для тебя, но не факт, что это будет самый полезный совет - он просто желает добра, которое не в каждой ситуации побеждает зло. Чужой сможет только заведомо провальный дать совет, - полезно хотя бы тем, что можно поступить наоборот. А совершенно левый человек скажет тебе, как он бы поступил в этой ситуации на твоем месте. Он не будет задумываться - хорошо это для тебя или плохо, но в этом и кроется суть очень полезного совета. Человек от человека несильно отличается - должно помочь. Ты помнишь, я тебе писал про деда, что встретился мне у твоего подъезда. После разговора с ним мне показалось, что я не знаю его достаточно сильно, чтобы признать за совершенно левого для меня человека. Так вот, на его поиски я и отправился вчера, чтобы попросить совета, в очередной раз видя в этом последнюю надежду.
После недельного отсутствия в мире людей мне пришлось до обеда приводить себя в порядок. Я выспался, помылся, поел и, позволь мне так считать, добился этими действиями появления солнца на небе, которое действительно первый раз за неделю порадовало мой глаз. Я шел и понимал, что мое приподнятое настроение - всего лишь эйфория от внезапно проснувшейся надежды: все пройдет, как и всегда проходит. Я снова тебя ищу, а, значит, и продолжаю жить, по-прежнему жива наша дружба. Быть может и каждый так живет, ища по разным закоулкам, собирая по крупицам надежду, которая будет давать силы идти вперед. А если так, то и огорчаться наигранности такого оптимизма точно не стоит; - он такой, какой есть, и другого не будет. И прости меня за грустные строки, просто я уже знаю концовку вчерашнего дня, а ты - еще нет, хотя концовка в последнее время всегда одна - мы никак не можем найти друг друга. Но сейчас я всего лишь хочу преподнести тебе наш с дедом разговор, который получился еще более странным, чем первый. Я опять понял лишь части отдельных обрывков, тебе же, надеюсь, в расшифровке смысла повезет больше.
Как ты уже, наверное, догадался, старик сидел на лавочке возле твоего подъезда на том же самом месте, что и при первой нашей встрече. Я удивился этому мало, но вот старик при виде меня сделался чуть заметно взволнованным. Создалось впечатление, что он был готов увидеть кого угодно, но только не меня, как будто приведение увидел. Чтобы не сбивать тебя с сути разговора, я опущу описание своих переживаний и отображу на бумаге только диалог.
Я: Здравствуйте.
С: Ну чего ты никак не успокоишься!? Думаешь, что самый особенный и можешь за несколько дней набегаться на целую вечность?
Я: Простите, может я не совсем пришел вовремя, но мне очень надо задать вам один вопрос.
С: Конечно. Все хотят задать мне этот вопрос, но всем всегда хватало одного ответа, а ты второй раз приперся. Ты в тот раз ничего что ли не понял?
Я: Почему не понял? Смысл сказанного я понял, вот только зачем вы все это тогда сказали? Этого я не понял, да и вопрос свой формулировал не совсем корректно, из-за чего ваш ответ по определению не мог иметь положительного практического значения для меня.
С: Ладно, не будем препираться. То, что у всех по-разному в голове ума накидано, еще не повод для словесных перепалок. Я в ситуации явно ориентируюсь лучше, поэтому давай свой вопрос. Мне не сложно тебе хоть каждый день что-то объяснять, ведь время тратится твое, а не мое.
Я: А почему время только мое тратится?
С: А это уже второй вопрос. Он не имеет отношения к делу. Скажу лишь, что для меня времени не существует, поэтому и тратить нечего.
Я: А, я понял - это вы образно выражаетесь. У меня, если по-вашему, тоже времени нет: оно остановилось, когда я потерял своего друга.
С: Счастливый ты человек, если считаешь, что потерял только друга. Другие начинают себя жалеть, а ты все друга забыть не можешь. Мое мнение, что это он тебя потерял, а не ты его, и он это совершенно ясно понимает. Он так же, как и ты, вспоминает тебя часто, но не пытается найти. Посуди сам, он знает, где ты, а ты - нет. Его знание наполовину упрощает проблему, но вы все равно никак не можете встретиться. В чем, по-твоему, причина?
Я: Я тоже долго думал над этим. Но мне даже в голову не может прийти такое, что он не пытается меня найти. Я более чем уверен, что такая дружба, которая есть между нами, сама собой разумеет взаимное стремление друг к другу, и это стремление простым замыканием в себе не остановить. Поэтому не надо мне говорить, что он меня не ищет. И если у вас нет своих конкретных предположений, то грош цена всем вашим разговорам.
С: Все верно. Скажу даже больше: мои разговоры бесполезны. То, что слетает с моих губ, уже немного отличается от того, что попадает тебе в уши. А уже когда оно попадает к тебе в мозг - узнать сказанное мной просто невозможно. Ничего не осознается, пока не преломится в призме человеческой души. Ты был для своего друга всем, но больше не будет у него возможности сказать тебе об этом - ваша встреча невозможна.
Я: Что вы имеете в виду? Даже если он улетел на Луну, у нас все равно есть шанс встретиться. А если еще учесть наше взаимное желание, то этот шанс увеличивается в разы. Конечно, если я сяду тут рядом с вами на лавочку и буду тупо философствовать, то никого никогда и не найду.
С: Понятно. Тебя явно не переубедить, и мне от этого как-то тяжело. Мне известно, что случится через пару недель не вообще, а именно с тобой. Если я смогу убедить тебя в правильности этого знания, то тебе станет намного легче перенести следующие две недели, но сложность в том, что ты мне не доверяешь. Как мне доказать тебе, что я прав?
Я: Не надо ничего доказывать. Я не соглашусь с человеком, который сомневается в моей дружбе. Я поверю в вас, если вы сможете найти моего друга, или хотя бы скажете, как мне это сделать. Я только для этого к вам и пришел.
С: Если я прямо сейчас покажу тебе друга, тогда ты отнесешься к моим словам более серьезно? Тогда ты задумаешься над тем, что я тебе говорю, без своей навящевой идеи найти того, кого уже нет в твоей жизни?
Я: Да я вас на руках носить буду, если вы вернете мне друга, а с ним и желание жить дальше.
С: Я не сказал, что верну тебе друга, я сказал, что покажу тебе друга, причем только с одним условием - ты должен держать рот на замке. Один звук, и друг исчезнет.
Я: Вы знаете мою ситуацию: - я принимаю это условие, да и вообще все условия, которые вы еще не озвучили.
После этого он извлек из внутреннего кармана курительную трубку и какую-то коробушку с сухой молотой травой. Когда я попробовал возразить - только потому, что с тобой когда-то зарекались курить только то, что сделано своими руками - старик напомнил мне про условия. Я успел сделать не более двух напасов, как мир перед глазами поплыл. Чуть было даже не стал расспрашивать старика про состав смеси, но вовремя среагировал на его активную жестикуляцию, напоминающую про самое главное условие. Постепенно очертания окружающих предметов размылись и, когда резкость вернулась, я увидел окрестности нашего городского кладбища, что сразу за железной дорогой на выезде. Видение было настолько реалистичным, что казалось, будто меня выдернули из времени возле твоего дома и засунули обратно уже около кладбища. Единственное, что убеждало в нереальности происходящего, было то, что я не стоял на земле, а парил метрах в трех над ней в воздухе. Хотя и меня-то по сути как такового не было, была лишь некая точка пространства, откуда я мог видеть окружающий мир. Старика рядом не было, и не у кого было спросить, что делать дальше, но вопрос отпал сам собой - я увидел тебя. Ты сидел за небольшим столиком на маленькой лавочке перед, на вид свежей, могилой. Ты будешь смеяться, но ты сидел и пил, пил водку прямо из бутылки и закусывал хлебом. Не поверив своим глазам, я попробовал подлететь ближе, но тщетно: - все происходило как в страшном сне, когда делаешь все, чтобы убежать от опасности, но продолжаешь топтаться на одном месте. Как ни пытался я разглядеть фотографию на кресте, чтобы понять причину твоего нынешнего состояния, но видел только размытый прямоугольник. Кто-то, вероятно, умер, и теперь ты топишь себя в бутылке. Понятно, что многие так вынуждены поступать, ведь каждая смерть порождает горе, которое сидит в  голове у живых. Когда слез уже не хватает, чтобы это горе утопить, мы хватаемся за спиртное и продолжаем с ним бороться, пока не появляются силы идти дальше. И все бы хорошо, ведь со стороны это кажется скорбью и жалостью к умершему, но здесь и кроется главное заблуждение - мы жалеем только себя самих. И ты, мой друг, все это знаешь не хуже меня; - тем более странной предстает увиденная мной картина. Потом мне в голову полезла всякая мистическая хрень про неприкаянные души, мол, ты сидишь на собственной могиле и плачешь по себе, но я такие мысли пресекаю сразу. Ты не имел права умереть, ведь еще так много всего, ради чего стоит жить. И как только с этим разобрался, споткнулся на очередной предательской идее: - если ты в городе, какого.... мы не можем встретиться? Уже, почти 3 недели, я бегаю по городу в поисках какой-нибудь информации о  тебе, но нахожу лишь в собственных галлюцинациях пьющем водку на чьей-то могиле. Я неделю просидел дома, а ты даже не соизволил хотя бы позвонить, не то чтобы зайти. Сам понимаешь, как рвалась на части моя душа в тот момент: - наша дружба уперлась в какие-то банальные вещи, которые раньше мы могли утопить, лишь только плюнув в них. Теперь стена, что не перелезть, а обхожу уже недели три, и все не видно края. Глупее жизни не придумать, чем вечные поиски потерянного друга, который пьет водку на кладбище, да и то только в галлюцинациях. И чего тогда прикажете хотеть? Нереальной жизни или более реальных галлюцинаций? Да у кого я это спрашиваю; - у ярых борцов с наркоманией, которые, любя себя в этой жизни гораздо сильнее, чем саму жизнь, никогда не станут бороться с реальностью.
И так до бесконечности. Одна мысль наскакивает на другую, улетая в прошлое, оставшись недодуманной. Иногда даже, кажется, что если бы новогодний салат готовили из мыслей, то из моей башки вышел бы не плохой оливье. Быть может тебе, мой друг, известно, сколько я провисел за кладбищем, наблюдая за тобой, но для меня это осталось загадкой. С одной стороны я передумал тонну всего, а с другой - ты даже бутылку не успел допить до конца, как у меня сдали нервы. Мне конечно и не грех было что-то подумать вслух, но то, как ты побежал, услышав мой голос, повергло меня в шок. Одно, если ты бы бежал в мою сторону, но произошло все как раз наоборот - ты со всех ног убегал от меня. В последний раз ты так бежал наверно тогда, когда на рынке воровали и спалились продавцу бритвенных станков. Мне даже смешно стало, но посмеяться не успел - опять очутился рядом со стариком на лавочке у твоего дома. Очень ожидаемо моим первым желанием было ломануться на кладбище и постараться тебя догнать, но и к старику было много вопросов, тем более фору, что была у тебя, покрыть мне явно не удастся.
С: Ну что, на кладбище?
Я: А зачем?
С: Догонять мечту. Это же так по человечески, бегать все время за своей навящевой идеей, непременно считая, что чем больше бегаешь, тем больше в жизни повидаешь.
Я: А вы видели, как эта идея бегает? Ни за что не догнать.
С: Так ты все понял, как я погляжу. Молодец. Хоть и со второй попытки, но это не самый большой срок, что мне приходилось встречать.
Я: Что я понял? Я только понял, что вы меня удачно накурили, вызвав тем самым близкие к реальности галлюцинации. Моего друга не было на кладбище - это было видение. И вы это тоже прекрасно знаете, но упорно пытаетесь всю эту мистику втюхать за чистую монету. Не понимаю, зачем вам-то это все надо?
С: Эх, парень. Ну, работа у меня такая, и я всегда рад, когда на этой работе все идет удачно и своим ходом. Это же все как у людей. А ты попался не в меру упертый, и ты не первый такой. Ты думаешь, мне приятно вот такими способами тебя уговаривать? Да для меня каждый такой случай - это целый воз проблем, от которых нельзя убежать просто уволившись. Я всегда этим занимался и всегда буду заниматься, сам себе начальник и судья. А себя судить очень тяжело, поэтому и лезу из кожи вон, чтобы ваше последнее время скрасить, прекратить или ослабить ваши страдания. Да чего я тебе все это объясняю - все равно не поймешь.
На этом наш разговор со стариком закончился. Я не стал его расспрашивать о той мистической миссии, что он выполняет - это не важно, как и все, что не ведет к тебе. Когда я попросил его совета, чтобы не получилось, что я зря к нему ходил, он сказал, что не сыщик и искать людей - не его работа. Сказал идти к ментам, раз до сих пор верю в живых. А что такое - верить в живых? Ты как думаешь? Мне кажется, что я общался с сумасшедшим, хотя, может, и сам уже лишился рассудка. Я пока еще не готов комментировать прожитый день, но советом старика воспользуюсь - заявлю в милицию, что ты пропал. И, да помогут мне они. Твой друг.

24 сентября.
Ровно три недели. Тебя нет, а это почти то же самое, что нет самого меня. Не сочти за позерство, но меня нет даже более явно, чем, если бы я умер. Отсутствие всегда логично - нет в нем ни фальши, ни недомолвок, а вот присутствие, когда не понимаешь того, живешь ты или уже нет - это ложь, причем врешь сам себе. Постоянное противоречие, которое убивает тем, что выбраться из него также просто, как из болотной трясины. То убеждаешь себя, что живешь, но все вокруг настолько остановилось - приходится в этом сомневаться. Потом начинает казаться, что все - попал в бесконечность, закончилось существование, а жизнь подкидывает очередной сюрприз, который боишься не догнать, и вновь оказываешься втянутым в бешеный бег времени. Хочешь одно, получаешь совсем другое, и радоваться приходится третьему - это угнетает, хоть уже привык к такому раскладу. Оно, вроде как, и одному можно шагать по жизни, но на деле все продолжают ходить паровозиками друг за другом. Когда ищешь счастье в другом - часто не находишь, начинаешь тогда копать в себе, а там его вообще никогда не было. Может, к этой строчке ты уже порвал письмо, ведь такого гнилого пессимизма ты давно от меня не слышал, но это даже лучше, чем, если бы ты читал его до конца. Просто теперь я намериваюсь высказаться, т.к. тоску держать внутри уже нет сил никаких.
Последнее время мне запомнится только тем, как я методично тебе жалуюсь на разочарования, что постигают меня на каждом шагу странного поиска. Да, ты не ослышался, именно странного, хоть поиск друга это то, что превыше многих добрых дел, совершаемых людьми. Странный он хотя бы потому, что я, как последний кретин, сам того не замечая, обвинял тебя в твоем же исчезновении. Сидел, как та старуха у разбитого корыта, и ныл, мол, пропал лучший друг, уехал и не сказал, а на самом деле таких ситуаций в природе не бывает. Ты не мог никуда уехать, не сказав об этом мне - я очень долго думал над этим - и ты это прекрасно знаешь. Скорее всего, уехал я, хоть и кажется по-другому. Да, город тот же, но все остальное изменилось. Я вижу людей, общаюсь с ними, но никого из них не знаю, а они не знают меня. В городе, где не более 50 000 населения, такое просто невозможно. Позавчера я искал правду в отделе, а вчерашний день провел КПЗ, т.к. проявил слишком много рвения. Им было не понять, что я уже на гране помешательства и не за все свои слова и действия мог отвечать, поэтому меня быстро привели в чувство дубинками и закрыли на сутки. Объяснять мне они ничего не стали, просто засунули в каменный мешок, сказав, чтобы не шумел и не мешал дежурному работать. За эти сутки я успел передумать много чего и понял то, что было загадкой после недельного залипания дома. Да и какие отгадки я мог найти в месте, которое и существует лишь потому, что я о нем думаю? Скажешь - бред, но я теперь действительно так думаю. Не во власти человеческого воображения только воссоздание реально живущих людей - все остальное я могу с легкостью себе нарисовать. Я три недели уже прожил в городе, который очень похож на наш, но населен он теми, кого никогда не было. Я могу зайти в любой закоулок, который имеет реальный прототип в нашем городе, но я не могу встретить в этом закоулке никого знакомого. Да я даже в родном доме не могу встретить знакомого, и объяснить это можно лишь только моим исчезновением, а никак не твоим или чьим бы то ни было еще. Мне вспомнился дед на лавочке, он говорил, что осталось мне скитаться недели три, и я посчитал. Я насчитал 40 дней и, даже не будучи суеверным, сделал вывод о своей возможной смерти. Вот так друзья исчезают, а не уезжают в какие-то мифические города, ни кому не сказав. И вспомнился мне ты на городском кладбище: - я начал тебя  понимать и тоже бы жрал беленькую будь на твоем месте. Хотя, ну его на хрен оказаться на твоем месте: уж лучше самому сдохнуть, чем пережить лучшего друга. Тогда, получается, что мне досталось из двух зол меньше, но в этом еще надо убедиться. Завтра же пойду на кладбище и поищу могилу, ведь смерть уж больно тонкая штука - опасно доверять предчувствиям.
Уж и не знаю, стоит ли прощаться - ты вряд ли станешь говорить с покойничком.

26 сентября.
И вот я сел писать очередное письмо. Сейчас уже можно с большей уверенностью считать его посланием самому себе, хоть доказательств этому я вчера и не получил. По идее, такое положение должно радовать хотя бы наполовину, ведь я могу быть как живым, так и мертвым с одинаковой вероятностью. Такое ощущение, что участвуешь в выборах на право жить, а голосуют все, кого знаешь. Кто-то желает смерти (это враги, и веришь, что их очень мало), кто-то голосует за твою жизнь (это родные и хорошие знакомые, и, льстя себе, рисуешь их несчетным количеством), остальные воздерживаются - им просто все равно. Вот эти "все равно" и знают безошибочно, насколько своевременно ты живешь и умираешь. Поэтому я опять пошел к тому старику у твоего подъезда. Хоть он и придуман мною, а иногда и дело говорит. Старика у твоего дома я не увидел - странный факт, ведь вроде как его работа там сидеть - тогда отправился прямиком на кладбище искать свою могилу.
Походил я часа 2 от одной могилы к другой, но так и не нашел своего имени ни на одном из крестов или надгробий. И ты знаешь - малость отлегло, ведь я, хоть и искал, надеялся не найти: зрелище, должно быть, не из самых приятных. Помнишь, как мы рассуждали о смерти и пришли к выводу, что умереть совсем не страшно, т.к. некому уже будет это осознать. Так вот я, во время брожения по кладбищу, очень сильно хотел не потерять это преимущество; - нет ничего страшнее живого сознания после смерти тела. А когда я уже собрался уходить с полной уверенностью, что жив, то встретил одного знакомого - того самого старика.
- Чего же вы свой пост у подъезда оставили? - Спросил я деда, не скрывая радости от встречи с ним.
- А я ожидал тебя здесь увидеть: уж слишком ты неугомонен для мертвеца, - ответил старик, но не на мой вопрос, а какой-то свой.
- Значит, вы с самой первой нашей встречи знали, что я умер, но почему-то мне этого не сказали. Почему?
Дед заметил, что во мне закипает злость, и заговорил, примирительно подняв перед собой руки.
- Не надо кипятиться. Я тебе уже говорил про свою замечательную работу и про то, как я к ней отношусь, так вот в ней присутствуют два мерзких условия. Во-первых, я могу общаться только с мертвыми, и видят меня только мертвые, что не очень приятно. Хотя я сам при этом могу видеть всех, но с живыми заговорить не получится никогда. Второе условие состоит в том, чтобы разными намеками дать понять умершему, что жизнь закончилась, и до окончания существования личности осталось 40 дней...
- Это те самые 40 дней, когда проходят последние поминки по умершему? - перебил я деда.
- Да. А потом память стирается, и сознание переходит в состояние ожидания жизни в новом теле новорожденного младенца. Так вот мне нельзя просто сказать человеку, что он умер, склеил ласты, коньки нарезал, пополнил списки, откинулся или ушел в бесконечность. А это было бы намного проще, хочу заметить. И нельзя потому, что таких, как ты, неприкаянных, станет слишком много даже для здравомыслящего человека, а обделенные сильной психикой вообще слетят с катушек. Напугай душу сразу после смерти - она до 40-го дня не успокоится, и никому от этого ни радости, ни счастья. Вот и вынужден про всякие поиски смысла и его отсутствие нести чушь, лишь бы поняли.
 - Но это ведь не имеет большой разницы - сам человек осознал свою смерть, или кто-то подсказал. Результат-то должен быть один, - проговорил я с интонацией, как будто знал, о чем говорю.
 - Нет, брат, тут ты ошибаешься. Нет ничего более личного, чем смерть, и никому не нравится, когда кто-то в это личное сует свой нос. Если сам о смерти догадался - это судьба, а если нет - это уже насилие.
И все это дед говорил так плавно и легко, что сомнений не осталось - он так говорит очень и очень часто. Я тогда уже не имел права сомневаться в истинности того, что старик говорил при каждой нашей встречи, а, значит, все сводилось одно к одному - я умер. Не имеет значение, как это произошло, почему и где, ведь каждый, из живущих хоть однажды, задумывался о невозвратности этого процесса, поэтому и поздно уже махать кулаками.
 - Ну а если моей могилы нет на кладбище, что тогда здесь делал мой друг? - решил я поинтересоваться у старика. - Полагаю, что это не было простой наркотической галлюцинацией.
 - Не было твоего друга на кладбище, я его придумал, чтобы тебя как-то подвести к истине.
 - А почему тогда он убегал, если был плодом моего воображения?
 - А ты бы не побежал, если бы увидел призрака? - деду явно мое цепляние к словам не нравилось, но он мужественно терпел.
 - Мое видение меня испугалось?
 - Может и ты чье-то видение. Страшновато встретиться с создателем, если твое существование в его власти.
Потом дед мне объяснил, что отсутствие могилы заставляет его кое-что проверить, поэтому все расспросы потом. Я отправился домой, как он мне и посоветовал, чтобы переварить ситуацию. Обещал меня найти позже, сказал, чтобы я подождал. Подумал и подождал. Ждать для меня - это опять погрузиться с головой в трясину апатии и бездействия. Хоть и не сказать, что за плечами много жизненного опыта, я уверен - даже самые настырные и упертые, если будут только ждать, мало чего в этой жизни дождутся. С другой стороны, последние мои действия равносильны их отсутствию, если брать в расчет только результат. Так что, друг мой, можешь считать меня человеком, который отказался от борьбы и опустил руки на первом же серьезном препятствии. Теперь я хочу возложить надежды целиком и полностью на того старика, который обещал прояснить ситуацию, и ты вправе корить меня за это, но все же надеюсь на твое понимание.
С "подождал" я разобрался, осталось прояснить то, как и о чем я буду думать. Если старик прав, то через пару недель моя память сотрется, и мне не легче оттого, что эта субстанция станет новой личностью в нашей же жизни. Получается, что сегодняшние мысли и выводы из них будут иметь значения даже меньше тех мыслей и выводов, которые родились в моей голове в далеком детстве. Любая полезность может потерять вес, если соотнести ее с периодом жизни, во время которого она имела  действие. И теперь напрашивается вывод, что дедовские подожди и подумай можно легко трансформировать в полежи на диване и поплюй в потолок, ведь чего-то не успевать или что-то терять уже поздно. Сейчас я закончу это письмо и больше тебя не буду тревожить, пока дед не поставит мне окончательный смертельный диагноз. Потом я, конечно, еще напишу тебе письмо и положу его в ящик стола. Если вдруг кто-нибудь на каком-нибудь этапе прекращения моего существования спросит о моем последнем желании, я попрошу дать возможность тебе все эти письма прочитать. Не знаю, какое они произведут на тебя впечатление, но так мне будет казаться, что жизнь прожита не зря, раз уж самыми главными из моих последних действий были эти письма.
Все, жму руку, не прощаюсь. Друг.

3 октября.
Сегодня моему одиночеству исполнился ровно месяц, хоть иди и торт покупай. Старик до сих пор так и не появился, поэтому я продолжаю находиться в тоскливом пограничном состоянии между жизнью и смертью. Из того, что я понял, особняком стоит осознание бесполезности собственных действий, которые не имеют ни причины, ни последствий. Я элементарно не могу самостоятельно определить вектор своей дальнейшей деятельности, т.к. не знаю, куда двигаюсь сам и двигаюсь ли вообще. Если раньше хотелось только жить, то сейчас хочется просто побольше конкретики: жив, значит надо куда-то двигаться, мертв - пусть все идет лесом к чертовой бабушке. И не сочти за слабость, но второе состояние абсолютного наплевательства на все мне сегодня немного ближе. И только одно обстоятельство меня еще держит на плаву - я до сих пор ничего не знаю про тебя. Мне бы только увидеть тебя, пожать тебе руку, попрощаться без слов и через неделю забыть не только тебя, но и себя самого. Но вероятность такого исхода очень невелика: - раз за месяц ничего не изменилось, то, и за оставшиеся 10 дней, вряд ли что-то произойдет.
Пойти самому к твоему дому с надеждой, что старик с объяснениями сидит на той же лавочке? Не пойдет. Это проявление слабости и подпись под тем, что моя судьба не заслуживает внимания, раз ее так быстро забыли. Понимаю, что это на 99% так и есть, но в таких вопросах подтверждения не особо хочется искать.
А еще можно все вопросы снять одним махом: - взять, да и убить себя. Нет-нет, ты не подумай, что я уже до крайности доведен, просто это будет самый верный из всех экспериментов, что знало человечество. Если умру, значит до этого жил, ну и придется смириться, что совершил глупейшую ошибку. А если ничего не произойдет, значит, уже был мертв, только поставил точку над i. Но я этого не буду делать, ведь слишком просто получается. Гораздо сложнее - начать жить, тогда ничего не происходит, если уже жил, и все меняется, если был мертв. Другое дело, что способов для первого эксперимента много больше, чем ни одного способа для второго.
Пойду вторым путем. Осталось всего 10 дней - это очень мало в рамках жизни, и совсем ничего при сравнении со смертью, но не повод останавливаться. Нужно действовать, пока есть время и способность. Сколько осталось времени нам знать не дано; - в завтра не заглянуть, и так даже интересней, а потому и действие не должно прекращаться ни на секунду. Жаль только, что мое нынешнее действие - это банальное ожидание старика.
Сообщу сразу же, как что-то изменится. Друг.

7 октября.
Все изменилось. И это первое письмо, в котором я пишу об изменениях в лучшую сторону, а от этого внутри все поет. Пишу письмо вечером, чтобы хоть немного скинуть груз эмоций на тебя, а то самому, боюсь, мне с ними не справиться: - не дадут они мне уснуть. Когда ты поймешь суть этих эмоций, тогда груз этот станет для тебя невесомым, ты даже ему порадуешься. Наверно, ты уже догадался, что я сумел дождаться старика. Никогда не перестану ему удивляться: - он появился очень внезапно, даже, несмотря на то, что я его ждал каждую секунду своего существования. Если помнишь, он нес мне не просто одну из новостей, а еще и определенность, которая словно луч фонаря должна была прояснить мое туманное будущее. И хоть я и был готов к любому повороту событий, все же приятно стало от известий, что я скорее всего жив, просто нахожусь в предсмертном состоянии.
 - Теперь все полностью зависит от тебя. Если ты хочешь жить, то не умрешь и наоборот. Чем больше будешь цепляться за жизнь, тем больше у тебя шансов победить смерть. Вспомни все, что должно держать тебя в обществе живых, и среди мертвых тебе места найдут еще не скоро.
Примерно в таких фразах он объяснил мне ситуацию. Врачи в таких случаях говорят, что организм должен бороться, а организмом управляет голова. Также он сказал, что все это я знаю сам, о чем свидетельствуют надписи на стенах КПЗ, которые я накарябал в ту ночь. Я, конечно, ничего не вспомнил, но старик отвел меня туда, и я сам их прочитал. Почерк был мой, а о стиле судить тебе: - ты слышал больше моих размышлений, чем я мог себе придумать тем для них. Видимо мы так привыкли по любой теме разводить диалоги, что одной ночи в ментовке мне хватило, чтобы определить для себя смерть от начала и до конца.
10 тезисов жизни.
1. Не смерть, а жизнь - то, зачем ты рождаешься на свет. Не жизнь, а смерть - расплата за то, что тебе выпала честь быть рожденным. Именно с такими приоритетами следует смотреть на эти важные для человека явления.
2. Не бойся повернуть назад у последней черты. Эти не стыдно и слабостью не является. Это здравый смысл. Самое глупое, что ты можешь совершить у последней черты, - это героическая смерть. Геройство не в том, чтобы умереть, а в том, чтобы остаться жить.
3. Смерть за то, ради чего стоит жить, равна любой другой смерти, а потому смысла не имеет. Жить за то, ради чего стоит жить, - не только титанический труд, но и великая радость. Многие не за тем живут.
4. Не доверяй тем, кто рассказывает о жизни после смерти, о подготовке к ней в реальности. Если поверить этим сказкам - можно не успеть заметить всех радостей, что дает настоящее. Глупо пропускать то, что есть, ради того, о чем никто ничего не знает.
5. Смерть всех приравняет, она не делает различий ни по каким признакам. Ты умрешь так, как умирает человек, поэтому не надо при жизни из кожи вон лезть ради сравнительных достижений. "Самый сильный", "Самый умный", "Самый богатый", "Самый красивый" и многое другое, - не забудь все это смыть в унитаз перед смертью. При жизни просто цени человека, не обязательно "Самого, самого".
6. Не будь один. У тебя еще будет возможность остаться одиноким на вечность, а сейчас самое время быть вместе. Будучи одиноким сложно придумывать, зачем живешь. Поступи проще - позволь другим считать твою жизнь необходимой. Окружай себя людьми, которых любишь: - ты им нужен не меньше, чем они тебе.
7. Не думай о смерти ни как о процессе, ни о том, что будет после нее. Не забивай себе голову этим. Лучше думай о жизни - это ближе и интереснее. И не переживай, что не успел за жизнь подумать о смерти: природа все исправит, тебе и думать даже не придется. Если уже перестал думать, то, наверное, заметил, сколько новых позитивных мыслей появилось на месте прежних мрачных.
8. В жизни полезного от смерти для тебя будет только понимание того, что ты не бессмертен. Это знание подвигает каждый день проживать как последний, и это делает существование более полным. Не торопись жить и поймешь, что смерть не так близко, как тебе представлялось в твоих мыслях.
9. Самоубийство? Попробую изъясниться так. Если сломается мотор твоей жизни - сердце, и не найдется той огромной медицинской головы, что сможет его починить, а сам ты далеко не механик, то ты умрешь. Отсутствие у тебя умения себя починить простительно. Но если сломается твоя воля к жизни, и ты себя убьешь - это уже не простительно. Свою волю к жизни не починит только дурак, но ты ведь дураком себя не считаешь.
10. Закончить позволь цитатой. "Жизнь долга, если она полна. Будем измерять ее поступками, а не временем". Сказал, вроде как, Сенека: - он был безмерно прав.
Прочитав все это, я конечно засомневался, что написанное моих рук дело. Предположил, что старик специально сам написал, чтобы меня подбодрить, но он только засмеялся в ответ.
 - Зачем мне тебе помогать? Мое дело - разъяснение мертвым, что суетиться уже поздно, что все закончилось и осталось подождать всего 40 дней. А ты получается не мой клиент, поэтому тебя надо определить обратно, чтобы статистику мне не портил. - Говорил старик. Слишком многое за последние дни говорило в пользу деда, поэтому я ему поверил. Теперь у меня сомнений нет, что я обязан жить дальше, а, значит, скоро мы сможем встретиться. Сейчас тогда самое время извиниться за неоправданные обвинения в твой адрес, мол, ты уехал и не сказал куда. Я всегда знал, что ты не смог бы так поступить. Теперь ты, думаю, хочешь узнать, что же будет дальше? Я задал этот вопрос старику, и, хоть опять получил витиеватый ответ, все понял предельно точно. Для меня больше не будет загадкой тот факт, что человеческая жизнь существует не сама по себе, ее еще надобно хотеть. Мне ее подарили родители, а далее дело только за мной: - в моей власти моя дальнейшая жизнь. И пусть она заканчивается всегда лишь смертью, это знание не должно отравлять ее суть. Когда смотришь футбольный матч, знаешь, что он закончится, но это не мешает получать удовольствие от процесса. Старик сказал, что мне открылась истина, и теперь мне одна дорога - обратно в жизнь. Завтра он обещал познакомить меня с одной сущностью, которая развеет мои сомнения окончательно, после чего я их покину. Хотя он сказал, что не отрицает моего возможного скорого возвращения, но только для получения ответов на некоторые вопросы. Непременно тебе об этом напишу.
До скорого. Друг.

9 октября.
Дни полетели с необычайной быстротой, а, значит, я уже очень близко подобрался к своей жизни. Отсутствие стройности мысли, повсеместный сумбур последнего письма также говорят о том, что строгость смерти меняется вариативностью и непостоянством жизни. Вчерашний день уже не был похож на бесцельные скитания по выполненному в черно-белых тонах миражу родного города, он принес полезную информацию именно о жизни. А если что-то в смерти начинает напоминать жизнь, значит далеко не все потеряно. Плюс ко всему этому - главное действующее лицо моего предсмертного состояния абсолютно спокойно признало себя моей галлюцинацией. Все, что я видел, и о чем писал тебе - это проекция моих знаний на жизнь после смерти, которая стала возможна в нескончаемом предсмертном сновидении. Никакого старика, рассказывающего в первые 40 дней о свершившемся конце, нет, он лишь потомок мертвого Адама, который о подобных вещах общался со змеем за неимением других материалов для фантазии. Также и нет того человека, к которому меня вчера водил старик, просто то, что я должен был сказать самому себе, в его устах звучало более весомо. Сейчас вкратце опишу тебе эту встречу, причем вкратце не потому, что сказать нечего, а потому, что уже подобно живому куда-то спешу.
Образ до противного типичен: - худощавый, в черном балахоне до пят, лица под капюшоном не разглядеть, лишь косы в руках не было. Догадался? Вот именно, дед водил меня к смерти.
 С: Чего же ты парень меня подводишь? Я уже месяц тебя жду, место для тебя уже приготовлено, в очередь к детектору лжи уже записан. Не хорошо.
 Я: Ну, извините, что нарушил ваши планы. Тем более, я не нарочно, просто не догадывался даже, что умер.
 С: А ты знаешь, что бывает за ложный вызов? Это можно даже трактовать как административное правонарушение. Хулиганишь?
 Я: А чего вы раньше не пришли, когда я весь терзался сомнениями? Если бы вы тогда внесли определенность, я был бы только рад.
 С: Ты мне про "если бы да как бы" не говори, прибереги для жизни. Мне никакого интереса от того, когда ты умрешь. Просто пойми одну вещь - скоро я к тебе не вернусь, не привыкла ни за кем бегать.
 Я: Вы же не ждете сейчас, что я расстроюсь из-за этого?
 С: Да кто вас знает: - через одного с крыш валитесь. Ну да ладно, пойду я. Дела ждут.
 Я: А можно один вопрос? И простимся.
 С: Валяй.
 Я: Вы говорили про какой-то детектор лжи. Зачем он вам нужен?
 С: Смешной же ты человек. А как, по-твоему, принимается решение кому в рай, а кому в ад? Без него, так все святые.
 Я: Спасибо. А теперь прощайте.
 С: И тебе не кашлять.
Разговор получился более натянутым, чем допустим с попом, с которым встречался на раннем этапе своих скитаний. Причиной тому может быть мое понимание сейчас, что говорю сам с собой, и не знание этого тогда. Старик после моего диалога со смертью сказал, что я более не нуждаюсь в его услугах. Будет ли он продолжать сидеть на лавочке возле твоего дома? Говорит, что только если я сам его туда посажу, а у него для этого не достаточно сильна вымышленная сила воли. Но с этим проблемы не только у фантазий, благо мы сейчас не об этом. А о чем сейчас можно говорить? Чувствую себя опустошенным от приближающейся свободы, которая наступит на 40-й день, и тогда мы встретимся. Ты ничего не узнаешь о моих скитаниях, ведь эти письма останутся лежать в ящике стола, а стол будет стоять в моей голове, и я до конца жизни так и не найду среди всех столов, что там есть, в каком именно остались письма. Ты мне скажешь, что я отсутствовал какое-то время, и оно не будет совпадать с теми 40 днями, что пройдут у меня в голове, но отметишь, что для тебя этот этап показался вечностью. Нет ничего важнее этих слов. А я, наверно, чтобы не выделяться из толпы скажу, что видел свет в конце тоннеля, но, не будучи мотыльком, пошел обратно во тьму. Смерть, конечно, расстроилась, зато друг обрадовался, и это не те вещи, которые сравнивают на чашах весов для определения правильности сделанного выбора.
На этом, мой друг, я буду заканчивать свои повествования к тебе. И пусть осталось еще 2 дня, я все же заранее хочу тебя поблагодарить за то, что заставил меня бороться за жизнь. Без тебя мне могло и не хватить силы воли, но судьба распорядилась иначе. Ты может, посоветовал бы добавить больше рассуждений человека, находящегося на гране жизни, но я потерял уже интерес к умозаключениям. У тебя ум острее, ты бы смог подвести итог под таким, явно не случайным, скитанием, а я не боюсь все скомкать. Просто жизнь имеет свойство начинаться также внезапно, как и заканчиваться. И в этом вопросе со мной уже трудно будет поспорить, ведь я видел это все изнутри. Ты видел меня мертвым и видел явление, а я был мертвым и видел его суть.
До встречи.
***************************

           12 октября любого года в реанимационном отделении какой-то больницы царило странное оживление. Некто после значимого отсутствия подал первые признаки жизни и вышел из состояния комы. Уже через час или полтора коридор был забит родственниками и знакомыми этого человека, и врачи с трудом сдерживали их рвение повидаться. Человек не открывал глаза, т.к. ему показалось, что в комнате, где он находится, слишком светло, но по голосам он уже смог узнать тех, кто ждал его жизнь. Там были родители, были и дяди с тетями, были друзья и подруги, но все же кого-то не хватало. Человеку казалось, что должен быть некто, кому он обязан своему возвращению в мир живых. Но прошло еще несколько часов, и он понял, что жить ему стоило совсем не из-за одного конкретного друга или подруги. Дружба – это просто слово, за которое в критической ситуации можно зацепиться, как за самое главное, что есть в жизни. Дружба – это все. Это и любовь родителей к своему ребенку, это и отношение со школьными товарищами, которые этой самой дружбе научили, это та единственная, что с тобою раз и навсегда…. Продолжать можно до бесконечности, ведь каждый вложит в это слово что-то свое. Да и не это ведь главное, а главное то, что эта дружба будет держать вас на плаву всю жизнь. И если случится, что оказался на гране смерти, когда опустились руки, то вспомни о дружбе, и объяснять уже не придется, зачем стоит жить.


=И. Югов. Начало 2010 года.=