Он прощается. Уотсон идёт проводить его до двери. Я остаюсь сидеть на месте. Голова у меня кружится, по вискам струится пот, а потом вдруг властно схватывает раздирающая зевота. Я пытаюсь бороться с ней, но челюсти словно пружиной растягивает, и я широко зеваю. Долго. Мучительно. Снова и снова. Так, что слёзы текут по скулам, а уши закладывает. Так, что не улавливаю момента возвращения Уотсона и вздрагиваю от его голоса:
- Всё в порядке, Холмс. Вы были великолепны. Выдержка! Олимпийское спокойствие! Но только у вас лёгкий шок, по-моему, - добавляет он, помолчав и вдоволь полюбовавшись на мой взмокший лоб и незакрывающийся рот. – Вот что. Выпейте-ка рюмочку коньяку, пожалуй.
Коньяк, а потом табак мало-помалу приводят меня в порядок.
- Сидеть в кресле легко..., - с сомнением говорю я.
Но Уотсон исполнен оптимизма.
- Всё будет хорошо, всё будет хорошо, - повторяет он, как заклинание.
Я стараюсь собраться с мыслями.
- Уотсон, Лестрейд сказал, что об этих убийствах уже писали в газетах. Посмотрите для меня материал, прошу вас. У миссис Хадсон хранятся все основные подборки, насколько мне известно.
- Хорошо. Но пока я буду этим заниматься, вы должны хоть немного полежать.
- Уотсон, я вовсе не...
- Войдите в моё положение, - почти умоляет он, и я слышу в голосе улыбку. - Вильсон меня убьёт за такое небрежение вашим режимом. Вы работаете на износ, и это плохо кончится. Ну, я прошу вас!
Я неохотно уступаю. С демонстративным тяжёлым вздохом ложусь на диван и... просыпаюсь оттого, что Уотсон трясёт меня за плечо.
- Холмс, ну, сколько можно спать! Мы опоздаем.
- Который час?- я никак не могу проснуться.
- Пятый.
Он подходит к столу и звякает ложечкой о стакан:
- Ваш чай. Пейте, а я пока что расскажу вам, что вычитал в прессе.
- Пятый? Не может быть, чтобы я спал так долго, – и при этом я разбит так, словно не спал несколько суток, но этого я не добавляю.
- Вы просто не чувствуете, насколько сильно, в самом деле, устаёте, - говорит он серьёзно. - Там, на тарелочке, пирожки с джемом и сыр. Поешьте.
- Не могу есть. Перед нашей поездкой я слишком волнуюсь. Меня тошнит от волнения – я сейчас кусочка не проглочу.
Он озабочен:
- Раз так, может, стоит выпить успокоительное?
- Нет. Все успокоительные притупляют реакцию.
Он не спорит. И я выпиваю пустой чай, а он рассказывает. Я люблю его манеру рассказывать – всегда очень ярко, ёмко и по существу. Недаром писатель.
Лора Аделаида Кливтон – молодая супруга доктора Кливтона – активно занималась благотворительностью. У неё не было, по словам её родных и близких, ни одного врага. Чудесный характер компенсировал в обществе немного угрюмый и замкнутый нрав её мужа, и пара была вхожа очень во многие «приличные» дома Лондона. Сам доктор оказывал помощь больным в частной глазной клинике.
- Ах, так он – офтальмолог? – перебил я.
- Нет, - ответил Уотсон, помедлив. – Он – психиатр. Специалист по лечению депрессий у с...слепых.
- Чёрт побери! Когда вы перестанете заикаться на этом слове! – взрываюсь я.
- Тем с...скорее, чем реже вы станете обращать на это внимание, - отвечает он спокойно и резонно – мой уравновешенный друг.
- Ладно, продолжайте.
- Миссис Кливтон часто навещала бедняков ист-Энда, оказывая посильную помощь. Около месяца назад в один из вечеров она отправилась навестить семью Дрэйвудов – это бедное, почти нищее семейство. Муж ожидал её самое позднее к девяти часам, но когда она не пришла и в одиннадцать, естественно, встревожился и отправился к Дрэйвудам сам. Однако, оказалось, что в тот вечер миссис Кливтон у них и вовсе не была. Мистер Кливтон бросился в полицию, всю ночь полицейские имитировали кипучую деятельность в своей манере, а утром тело было обнаружено в нескольких кварталах от места – именно так, как сказал Лестрейд. Нашлись свидетели – жители Ист-Энда, которые видели, как вечером, часов в семь, к женщине, похожей по описанию на миссис Кливтон, подошёл на улице слепой нищий и заговорил с ней. Разумеется, он тотчас попал под подозрение, но вот тут уже розыск ничего не дал – о нищем никто ровно ничего сказать не мог.
Другой случай произошёл меньше, чем через две недели в том же районе. На этот раз тело было обнаружено прежде, чем поступило заявление от родственников убитой. Около недели оно пролежало неопознанным в полицейском морге. Наконец, личность была установлена. Некто Энни Парэй двадцати двух лет. Девушка во всех смыслах порядочная. Она служила машинисткой в одной из контор по найму и, видимо, возвращалась со службы. Труп лежал в подворотне в луже крови. Когда полицейские с её фотографией в руках принялись опрашивать жителей близлежащих домов, выяснилось, что кто-то видел её в обществе всё того же нищего слепца буквально за час до предполагаемого времени убийства. Вот. Это всё, что мне удалось почерпнуть из газет, Холмс. Разумеется, присутствие таинственного нищего в обоих случаях воспалило воображение газетчиков. Так что не писал о нём только ленивый... Ну, едем?
У меня где-то в районе солнечного сплетения лежит кусок льда. Гипотетический, разумеется – просто я его там чувствую. Руки у меня ледяные, по спине непрерывно ползёт мокрая змея – тоже гипотетическая.
На улице мокрый снег и скользко. Я вспоминаю: в пять часов в феврале, кажется, ещё светло. Сумеречно, должно быть. Но раз идёт мокрый снег, может быть, что и сильно сумеречно.
- Уотсон, фонари горят?
- Горят. Но ещё не стемнело. Давайте возьмём кеб, а то промозгло. Бр-р!
Я издаю резкий свист и напрягаю слух, стараясь уловить цокот копыт, выделить его из многообразия уличного шума. Эта улица - настоящая какофония звуков. Голоса прохожих, стук колёс по камням и плюханье их же по лужам, шарманка, резкие крики цветочницы, уличный скандал в «Аисте», скрипка нищего на углу, журчание воды в канавах и желобах, бог весть, что ещё. И всё это перепутано, искажено сыростью, расцвечено отзвуками эха, растворено друг в друге, смешано в какой-то салат. Я не выдерживаю – я вцепляюсь в руку Уотсона, как дитя вцепляется в руку няньки.
- Уотсон, отныне я буду вести ночной образ жизни. Это в какой-то мере уравняет меня в возможностях с прочими смертными.
- Что ж, тогда я тоже буду вести ночной образ жизни, - спокойно соглашается он и чуть пожимает мои пальцы.
- Уотсон, вы и так его почти ведёте, - улыбаюсь я. – За последние двое суток вы спали, должно быть, всего часов семь, остальное время уделяя моим тренировкам. Насколько я вас знаю, вам этого недостаточно.
- Абсолютно недостаточно, - смеётся он. – Чувствую, что сейчас засну в кебе. Кстати, вот и он.
Мы садимся, и Уотсон исполняет своё обещание буквально, привалившись ко мне и всхрапывая, когда кеб встряхивает на неровностях дороги. Я придерживаю его, обняв рукой за плечи, и считаю повороты, пытаясь следить за дорогой. И угадываю. Едва я мысленно говорю себе: «Вот и Госпитал-батл-нек», кеб останавливается.
- Приехали, господа.