В моей насыщенной жизни было три случая, когда я оказывался среди Белых Стен, которые едко врезались в мою память. И даже сейчас, спустя столько лет, я могу смело заявить, что именно Белые Стены определили всю мою дальнейшую жизнь и моё отношение ко многим вещам.
Просторная комната была обклеена белыми обоями, без единой крапинки или пятнышка. Всю гамму дополняли белый умывальник в углу и побелённый потолок, как и бывает в подобных заведениях, а единственную лампочку окаймлял красивый белый плафон с выпуклым узором посредине. Я пристально всматривался в эти удивительные формы и поймал себя на том, что просто ВОСХИЩАЮСЬ этой неповторимой белизной, хотя мне было всего пять лет и в делах эстетики я был не особо искушён. Но увиденное было для меня чрезвычайно поразительным, ведь такого я ещё никогда не видел – ни у себя дома, ни где-либо ещё.
Одна дверь – столь же белая – вела в коридор, длинный, как туннель или метро, по которому в разные стороны двигались люди, загадочно перешёптываясь между собой. Другая дверь, находившаяся справа от входной поближе к окну, соединяла апартаменты главного врача с кабинетом его ассистента. Пол был усеян множеством цветов, ярко расшитых на красивом квадратном коврике.
Большое окно, располагавшееся напротив входной двери, было плотно закрыто абсолютно белыми занавесками, сквозь которые жадно пробивался белый свет, всякий раз приковывая моё рассеянное внимание и маня за собой.
Было жарко и светло – значит, было лето.
Возле окна находился длинный стол с бесчисленным количеством различных ящичков и полочек. За ним гордо восседал главный врач (тоже весь белый), а на стульчике по другую сторону стола сидела моя встревоженная мать. Я сидел неподалёку и пытался понять, о чём они толкуют. Я запомнил лишь отдельные фразы и бессвязные обрывки, столь непонятные для такого маленького человечка, каким я был тогда. Врач то и дело сосредоточенно поглядывал на меня и пытался что-то втолковать моей обескураженной матери, и я никак не мог понять причину её беспокойства. Одно я знал наверняка: они говорили обо мне.
Я почему-то чувствовал себя виноватым, но не мог вспомнить, что же я такого натворил. Помню только, что мы очень много ходили по длинным коридорам, посетили очень много комнат (но не таких белых, как эта), разговаривали с очень многими людьми в белых халатах, которые крайне пристально смотрели на меня и что-то объясняли матери, голос которой чуть ли не срывался от волнения. Помню свою растерянную, глубоко обеспокоенную мать, которая вела за ручку своего пятилетнего сынишку и чего-то пыталась добиться. А я покорно плёлся за ней и не мог понять, в чём я провинился.
Когда мне было пять лет, врачи обнаружили у меня врождённый порок головного мозга. Но я развивался вполне нормально, и никаких подозрительных отклонений в моём поведении и общении не отмечалось. А со временем все и забыли об этом неутешительном диагнозе. Врачи ведь тоже люди, могут ошибаться. К тому же, технике и медицинской аппаратуре тоже нельзя полностью доверять. Но первые симптомы этого заболевания проявились лишь через многие годы.
В пятнадцать лет я начал терять обоняние. Запахи я перестал различать вообще.
Позже у меня время от времени стал пропадать слух. Возникало такое состояние, что я или вообще перестаю слышать, или в ушах появляется такой сильный шум, что никакие звуки не поддаются восприятию. Периодически немел язык и на несколько минут я терял дар речи. Иногда в глазах темнело, и все предметы я мог видеть смутно и нечётко, как в тумане.
Мать пыталась лечить меня всякими лекарствами и настоями, показывала меня разным врачам. Но все её усилия были тщетны. Ничто не помогало. Моё состояние только ухудшалось.
Одна гадалка-целительница, к которой водила меня мать, сказала, что я проживу долгую счастливую жизнь. Но для начала я должен пересмотреть и исправить (а как?) всю свою жизнь и найти три Ключа: бронзовый, серебряный и золотой, которые помогут мне открыть заветную Дверь. Я заинтересованно спросил её, какую дверь мне нужно открыть.
Дверь твоего сердца, сынок, - с блаженной улыбкой ответила она.
Я, конечно, не поверил ей. И все её рассказы показались мне сущим бредом, пустыми притчами сельской бабки, которая только этим и зарабатывает себе на жизнь. А эти предсказания о «долгой счастливой» жизни уже настолько распространились среди гадателей и прорицателей, что потеряли свой смысл. Не мудрено, к тому же, придумать сказку о трёх ключах и двери сердца. Честно сказать, я бы не удивился, если бы мне вдруг сказали, что всем своим посетителям она толкует одну и ту же историю.
Я был раздражён. Мне хотелось получить что-то более стоящее, чем эти символические объяснения, которыми хитрецы привыкли одурманивать головы и нагло выкачивать из клиентов деньги. Придумать-то можно всё что угодно – было чем это всё оплатить.
В шестнадцать лет у меня стали времени отказывать отдельные конечности. Именно по этой причине меня исключили из баскетбольной команды, членом которой я был. Мне ничего не оставалось, как безропотно смириться с этим Я никого не пытался винить. Всё равно рано или поздно мне пришлось бы уйти, потому что дальше так продолжаться не могло. А игрок, который в тягость команде – уже не игрок, даже если он уже успел заработать неплохую репутацию в своём городе.
Вот тогда я снова, уже во второй раз, оказался среди Белых Стен, которые когда-то так пленили мою детскую душу. За столом сидел тот же самый врач, который обследовал меня одиннадцать лет назад, и на его коротенькой бородке уже наметилась седина – новые белые штрихи на общем белом фоне.
Однако на сей раз эта комната не казалась мне столь белой и обворожительной, как раньше. Обои, которые, как кажется, никто и не менял, за прошедшие годы заметно посерели. Белый плафон как будто подобрали после нескольких дней пребывания на дне мусорного ящика. Потолок утратил белизну и яркость. Занавески словно постирали не тем порошком, который ежедневно рекламируют по телевизору. А яркие узоры на коврике давно уже выцвели и потеряли былую красоту.
Всё было почти так же, как тогда. Мать взволнованным, исполненным боли и отчаяния голосом общалась с доктором. Врач, как и подобает любому медицинскому работнику, пытался её утешить, но ничего гарантировать он не мог. Было одно существенное отличие: теперь я уже понимал их разговоры и не нуждался в дополнительных разъяснениях. И комната уже не приводила меня в такой невиданный восторг и восхищение.
Может, я просто вышел из того диковинного возраста, когда не перестаёшь всему удивляться. Может, на восприятии окружающей действительности отразилось моё состояние, которое оставляло ждать лучшего (хотя на лучшее, честно признаться, я всё меньше надеялся).
Становилось всё хуже и хуже. Я уже не знал, что мне делать.
И вот в двадцать лет меня приковало к постели. Я беспомощно лежал на больничной кровати, не в силах даже выполнить простые физические движения. Вначале я ещё мог хоть как-то пошевелить рукой или ногой, но потом у меня пропала и эта возможность.
Врачи смотрели на меня с сожалением и разводили руками. Никто ничего не мог поделать. Даже то лекарство, которое на первых порах поддерживало меня, вскоре потеряло своё действие.
У меня начались галлюцинации. Я не раз видел в снах, как я играю в баскетбол. Я выхватываю у четвёртого мяч, изворотливо обгоняю противников, высоко подпрыгиваю и устремлённо бросаю мяч в кольцо. Есть! Нашей команде ещё плюс два очка. Всеобщее ликование в зале.
Раз! – И я резко просыпаюсь на инвалидной койке среди больничных стен, не в силах даже самостоятельно перевернуться на бок. Моё частое прерывистое дыхание усложняет нарастающий сгусток в горле.
Сны. Как они прекрасны! В снах так всё легко, беззаботно. Но приходя в себя и оказываясь в жестокой повседневности, от таких снов остаётся лишь боль, смутная боль в глубине души.
Я перестал чувствовать своё тело. Меня уже ничто не беспокоило. Я просто лежал. Бесчувственно лежал.
Из разговоров врачей, периодически, посещавших мою палату, я улавливал лишь некоторые фразки, позволяющие понять, что у меня происходит постепенное отмирание отделов головного мозга. И что мне вряд ли удастся когда-либо встать на ноги.
Приходили бывшие товарищи из баскетбольной команды, разговаривали со мной, подбадривали. Но я их не узнавал. Никого из них. Точнее, были кое-какие воспоминания, всплывали фрагменты из жизни. Да так – наполовину правда, наполовину вымысел.
Я чувствовал, как жизнь медленно покидала меня. Я пытался её удержать, всеми силами пытался, но не мог. Я постепенно угасал.
Кап… кап…
Силы уходили от меня.
Кап… кап…
Ко мне не раз приходила она, тётушка Смерть. Я чётко слышал её тонкий голосок – хитрый, лукавый, вкрадчивый. Она звала меня по имени. Она тихонько подкрадывалась ко мне и нежно гладила меня. «Иди. Покушай тортика. Ты же любишь бисквитные пирожные? С парным молочко-ом. Оно такое душистое, сладкое. Как раз по твоему вкусу. Только что подоила…». Эта нахальная старуха с выжжеными глазами готова на любые подлости и ухищрения, лишь бы погубить свою новую жертву.
Знаете, каково это – видеть СВОЮ смерть со стороны? Видеть настолько чётко, что невольно терпишь леденящий запах её дыхания, чувствуешь каждое прикосновение её шершавых, как бумага, пальцев, каждое покалывание её длинных когтей, медленно вонзающихся в твою изнемогшую плоть, занося в неё неслыханную заразу, такую инфекцию, от которой, пожалуй, нет противоядия ни у одной сельской бабки. Пытаешься увернуться, и не можешь: смерть уже крепко держит тебя в своих холодных объятиях, жадно высасывая из тебя все силы и энергию, как паучиха у паука после совокупления.
Ни один человек мира, каким бы богатым воображением он ни обладал, и даже самый опытный врач, уже много лет занимающийся лечением тяжело больных людей, не в силах представить себе того ужаса и отчаяния, которые испытывает человек при медленном угасании. Это настолько ужасно и мучительно, что невозможно земными словами хотя бы наполовину изобразить весь кошмар. Но самое страшное в этом кошмаре – это ЗНАТЬ, что ты умираешь, и беспомощно считывать каждый день, каждый час, каждую минуту твоей хрупкой жизни. ПОНИМАТЬ, что жизнь ускользает от тебя, как стремительный поезд, а ты гонишься за ним, как опоздавший пассажир, у которого все ценные вещи и всё самое дорогое ему осталось в этом поезде. И если реальные поезда приходят и уходят, никуда не исчезая, и в конце концов можно обратиться в соответствующие службы и вернуть оставленные в нём когда-то вещи (через день, через неделю, через месяц), то поезд жизни уходит лишь один раз. И этот раз – последний. Ты оставлен сам себе в незнакомом месте, в незнакомом окружении, среди незнакомых тебе людей, которым нет до тебя никакого дела… Поверьте, это невыносимое ощущение.
И если вы умерли мгновенно, не испытав при этом каких-то мучений, считайте, что вам повезло, как не везло ещё ни одному человеку на свете. Лёгкая смерть, не обременённая никакими страданиями – поистине дар Божий, который люди почему-то разучились ценить. Дар, дающийся, видимо, за праведную жизнь.
Я часто вспоминал ту бабку, которая говорила о трёх Ключах и Двери сердца. Я пытался пересмотреть всю свою жизнь, чтобы найти хоть какую-то разгадку. Мне невольно припоминались все случаи из моей короткой жизни, все ситуации, участником которых я оказывался. И я десятками прокручивал их в своей ещё не полностью отмершей голове, стараясь пересмотреть их с разных точек зрения и при возможности мысленно исправить.
Господи, прости меня! Может, я сделал что-то не так? Может, я не такой, каким бы ты хотел меня видеть? Боже, не оставляй меня! Помоги мне понять слова той старой женщины!..
Но ответа не было. Всё было покрыто густым беспросветным мраком. Создавалось ужасное впечатление, будто я обращаюсь куда-то в пустоту, будто я отринут и никто меня не слышит. Совершенно никто!..
Боже, неужели я никому не нужен и никому нет до меня дела? Всеми оставлен, всеми отринут! Неужели я никогда не поправлюсь и не смогу хотя бы раз в своей оставшейся жизни бросить мяч в корзину?
Помоги мне, Боже! Я не прошу тебя сию же минуту исцелить меня и мгновенно поднять меня на ноги. Я постараюсь сделать это сам, но дай мне такую возможность! Не оставляй меня наедине со своими страданиями! Не отнимай у меня последние силы!..
Через некоторое время после таких размышлений и поисков разгадки (даже не знаю, сколько прошло – несколько часов или несколько суток) я ярко и отчётливо увидел весьма яркий «сон». Хотя я прекрасно понимал, что ни о каком сне не может быть и речи, так как я уже много дней и ночей пребывал в состоянии болезненного сна – тягостного, ненастного… и густого, как желе. Нет, это был не просто сон, а целое видение. Во всём чувствовалась строгая последовательность, изначально продуманный кем-то сценарий. Но самое удивительное в этом диковинном сне – это то, что я сам мог управлять всеми своими действиями. Никто меня не подталкивал и уж тем более не диктовал, что мне делать дальше.
Вначале у меня появилось реальное ощущение полёта. Я словно падал, но мог управлять этим падением. Слышались непонятные звуки, сверкали всякие проблески. Было ещё что-то, чего я не помню.
Всё это длилось, наверное, секунды три-четыре, не больше.
Затем произошло какое-то «переключение», короткое «замыкание».
Я очутился в какой-то пустыне. Вокруг меня возвышались высокие горы. На них не было ни цветка, ни деревца – одна земля да камни. Бледное небо хмуро, безрадостно нависало над моей головой. Казалось, будто кто-то «большой» высосал всю его силу, и в нём не осталось никакой жизни.
Я взглянул вниз и понял, что стою на своих двух ногах. Непривычно сделал два медленных шага, чтобы убедиться, что я действительно могу ходить. Мне это удалось, но с трудом. Ноги будто были сделаны из ваты, и всякий раз мне приходилось опасаться, что они вот-вот рассыпятся, расплавятся и потеряют свою упругость.
Серая земля была покрыта ковром сухой, никем не топтаной травы. И тихие, едва заметные дуновения ветерка (но я его почему-то не чувствовал) с лёгкостью срывали её и плавно, без малейших рывков развеивали в воздухе. Когда я медленно, неуверенно ступал на неё ногой, раздавался треск, словно я давлю кукурузные хлопья.
Этого тёмного, безжизненного места я ещё никогда не видел – ни в снах, ни наяву. Оно казалось таким гиблым, заброшенным, позабытым всеми. Здесь не было ни птиц, синхронно пролетающих над склонами гор, ни зверьков, пугливо копошащихся среди камней, ни вездесущих ящериц.
Всё здесь было не так, как в обычной жизни. Словно я попал в другое измерение, в котором жизнь либо ещё не зародилась, либо (судя по засохшей траве), она кипела здесь, но исчезла давно и бесповоротно.
Я пошёл по направлению к одной горе, что находилась недалеко от меня. Какой-то внутренний голос подсказал мне, что я должен взобраться именно на эту гору.
Миновав землянистый склон, я стал взбираться по скалам. Я шёл, очень долго шёл. И каждое движение стоило мне больших усилий.
И по ходу дела я много размышлял над своей падшей жизнью.
Да, вот она, моя жизнь – эта безликая пустыня, лишённая всякой красоты и смысла. Я почему-то знал, что вижу перед собой именно мою символически очерченную жизнь. Что-то подсказывало мне, что я не просто так оказался в этом ненастном месте.
Лишь сейчас я начал осознавать, что своею жизнью оставил после себя лишь пустое место, пустой след. Ведь я никогда не думал о прекрасном, возвышенном, не отягчённом земной суетой и томимой рутиной повседневного существования. Мне незнакома была романтика. Я не умел мечтать при разливающемся закате. Я не знал, что такое любоваться прелестным пением птиц, наслаждаться дурманящим ароматом весенних трав, слушать нестихаемый аккорд морских волн. Для меня всё это было чуждо. Я пылал лишь единственной целью – карьера, слава, бесчисленные победы в спорте. Именно она была главным, заветным звеном моих мыслей и планов.
Даже девушки были для меня чем-то вроде пропуска во взрослую жизнь. Их присутствие в жизни мужчин я рассматривал как неотъемлемую деталь, которая помогает спортивным парням весело проводить время, хорошенько расслабляться, когда это нужно, и дающую им повод похвастаться перед другими такими же парнями…
Я чувствовал стоны души и сердца. Мне непременно нужно было меняться. И я менялся, внутренне менялся с каждым шагом при мучительном подъёме вверх…
Когда я уже приближался к вершине, казалось, что контуры горы приняли вертикальное положение и напоминали отвесную стену с рельефными неровностями. Скалы и камни заменяли мне ступеньки.
Многие камни держались некрепко и шатались. Я мог упасть в любой момент. Поэтому я старался не находиться долгое время на одной скале и не делать резких движений.
С камней, за которые я лихорадочно хватался руками, сыпалась земля прямо мне в лицо. Грязный пот заливал глаза.
Но я не сдавался! И не жалел, что подверг себя такому риску и решился на такие испытания!
Ну, давай! Ещё немного! Ещё совсем немного – и ты достиг своей цели! Не падай духом, спортсмен! Последние усилия! Ещё пара камней!..
Но за «парой камней» обычно следовало ещё несколько пар.
Изнемогший, утомлённый, я делал последние шаги.
Наконец, цель была достигнута.
За «стеной», укрытой камнями, последовала диагональная поверхность, плавно переходящая в ровную плоскость, как обычно и бывает на вершинах гор.
С трудом преодолев последний камень, я с достоинством шагнул на вершину покорённой мною горы, после чего так и повалился с ног. Земля прилипала к моей пропотевшей майке.
Немного отдохнув и восстановив израсходованные силы, я встал, оперевшись руками о колени и вытер горячий пот со лба. Жутко болела спина. Руки и ноги тряслись от слишком сильного напряжения. Ныли мышцы.
Только теперь я вспомнил, что при своём подъёме ни разу не отдохнул.
Небо над этой горой почему-то казалось очень низким и необычным, словно расстояние между ним и землёй сократилось в десятки раз.
Обернувшись назад, я увидел недалеко от себя маленький кирпичный квадратный домик.
Но как?! Его же здесь не было! Когда я поднялся, его здесь не было! Если здраво рассудить, он возник ниоткуда!
Я был крайне удивлён этому странному явлению. Но что-то мне подсказало, что так и должно быть.
Я подошёл и с любопытством осмотрел его. Высотой он был в два с половиной метра, а шириной примерно метра два. Кирпичи, из которых он состоял, были ровненько выстроены друг на друге и аккуратно зацементированы. Крышу заменяла выложенная наверх бетонная плита. Видимо, работал усердный строитель. Окон, как ни странно, в домике не было – только металлическая дверь с железными косяками.
Ни на одном кирпичике и штришка лишнего нет – всё как на картинке. Просто загляденье. Но самое непонятное и удивительное в этом загляденьи было то, КАК можно было построить это причудливое зданьице в такой гиблой и безлюдной местности, да ещё и на вершине горы.
На бетонном коридорчике возле двери лежала влажная тряпка. И только я хотел вытереть ноги, как заметил под тряпкой небольшой длинной утолщение. Заглянув под тряпку, я обнаружил там какой-то длинный ключ. Кажется, бронзовый. Я осторожно подобрал его и, провернув им внутри замка, открыл железную дверь.
И как только я распахнул дверь и намылился зайти в это загадочное строение (если можно так выразиться), передо мной возникла другая преграда: за первой дверью находилась вторая дверь. Я сунул найденный под тряпкой ключ в отверстие замка и попробовал открыть эту дверь тем же ключом. Но попытка оказалась неудачной. Ключ не подошёл.
Я понял, что вторая дверь имеет свой ключ. И он, должно быть, находится где-то рядом. И глаза мои случайно поднялись на крышу этого чудного домика, словно опять какой-то внутренний голос заговорил со мной.
Я кое-как по стене взобрался на крышу этого странного домика, и это, к удивлению, было невероятно легко. Даже сам не знаю, как у меня это получилось. Тем более, если учесть, что между ровными кирпичиками (тоже, кстати, белыми) не было ни одного свободного или кочки, за которую можно было бы уцепиться.
Наверху я нашёл небольшой стеклянный футляр, расположенный в маленьком углублении. Спрыгнув вниз, я двумя пальцами извлёк оттуда второй ключ – серебряный.
Открыв им вторую дверь, я увидел третью.
«Странно, - удивлённо подумал я про себя. – Такой маленький домик – и три железные двери (кто сказал, что их три? Вдруг за третьей – четвёртая, пятая, шестая…). Может, здесь какой-то секретный склад? Или здесь начинаются какие-то подземные туннели?». Но сразу же отбросил эту мысль. Уж больно серьёзной (да и ненужной, пожалуй) она была.
Два раза обошёл я вокруг этот интересный домик, но третий ключ никак не мог найти. У меня уже возникло смутное подозрение, что он, возможно, зарыт где-нибудь в земле или находится у незнакомого владельца этого таинственного здания (если у него, конечно, есть владелец), за которого я проделал этот сложный путь.
Но в боковой стене, что находилась справа от дверей, я нечаянно заметил незацементированный кирпич. На общем фоне данный «дефект» совсем не выделялся. Его можно было заметить, только если хорошо приглядеться… или по случайности. У меня возникла хитрая мысль протолкнуть его в середину, чтобы хоть краем глаза увидеть, что там внутри.
Слегка толкнув его рукой с одного бока, он как-то странно перекрутился на другую сторону, будто посередине этого кирпича проходил вертикальный стержень, державший его и позволявший ему вертеться. И на другой его стороне был прикреплён третий ключ – золотой. По горизонтали. Как сувенирный пенал с ручкой.
Я осторожно снял его и, наконец, открыл третью дверь.
Меня до глубины души поразило ТО, что находилось за тремя дверями этого миловидного домика.
На всю стену была нарисована прекраснейшая икона пресвятой Богородицы с её сыном Иисусом на руках. От иконы исходил приятный чистый свет, какая-то неземная энергия. Всё моё тело пронизывала животворящая сила, которой не было конца. Исчезла всякая усталость. Перестала болеть спина, ноги. Мне словно открылся великий Источник, и я безбоязненно пил из этого неисчерпаемого источника любви и блаженства. Великолепная аура бодрости, силы духа, необычайной решимости, неведомой мною доселе, чудесно объяла, наполнила меня. Неописуемо прекрасное состояние счастья и радости воцарилось в каждом уголке моей души…
Мне хотелось бегать, прыгать, летать, ещё раз бегать! За всю свою сознательную жизнь я ещё никогда не ощущал такого колоссального прилива сил.
Тут я услышал строгий, но любящий, заботливый и благостный Голос, доносящийся из пространства. Он мне навеивал чем-то очень родным и знакомым. И когда этот голос говорил, мне хотелось петь от наслаждения.
Я очень рад, что ты, наконец, достиг своей цели. И неважно, каким путём ты пришёл ко мне.
Я всегда слышал, как ты мысленно обращаешься ко мне. Но ответа не было, потому что ты сомневался, что твои молитвы будут кем-то услышаны. Но для этого нужно глубоко верить, любить и верить. Ведь любовь и вера – это самое прекрасное, чем может руководствоваться человек в своей жизни и к чему он всегда должен стремиться. Когда мы любим, мы способны прощать. А исцеление приходит, если мы твёрдо поверим в это исцеление.
Сознание часто внушало тебе, что я оставил, отринул тебя. Но это не так. Мне дорог КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК, КАЖДАЯ ДУША, какой бы она ни была. Знай и помни: Я ЛЮБЛЮ ВСЕХ, Я ЛЮБЛЮ КАЖДОГО, И Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ…
А теперь возвращайся домой. Тебя там ждут. И не забудь закрыть двери потайного молитвенного дома…
Голос умолк. Великий и столь благостный Разум, говоривший со мной, был так немногословен. Но от каждого слова, произнесённого им, в душе оставалось столько светлых и полезных мыслей, которые я вряд ли получил бы, прочитав даже несколько томов индийской философии.
Я уже не стал спрашивать, почему этот молитвенный домик – потайной, и зачем нужно обратно запирать его двери, если я его нашёл и открыл. Я тогда был в таком великолепном трансе, что просто не смог бы задавать логические вопросы.
Я решительно закрыл все двери, а ключи положил на прежние места.
Затем я обернулся и окинул взором вокруг себя. Меня окружал великолепный ковёр, сотканный из благоухающих трав и цветов, над которыми протяжно гудели пчёлы и порхали разноцветные бабочки. От них исходил прекрасный сочный аромат, который мне ещё никогда не приходилось вдыхать.
Эта гора уже не казалась такой мёртвой и гиблой. Напротив! – Она была полна жизнью, цветом и ярким благоуханием.
Никогда б не подумал, что на вершине горы может быть столько жизни, столько красоты, столько цветения!..
После этого, исполненный чувством великой радости, восторга и блаженства, я весело разогнался, прыгнул с горы… и полетел. А внизу виднелся красивейший город. Мой город! Он казался таким светлым, таким прекрасным! Я чувствовал себя легко и безмятежно, что летал подобно птице, освободившейся из клетки. Сам воздух, казалось, нёс меня на своих могучих крыльях. И я не боялся, что могу упасть или устану. Я ВЕРИЛ! Я научился верить в себя и глубоко надеяться…
Вот и мой госпиталь, в котором я пролежал последние месяцы.
Я с лёгкость, подобно пушинке, на которую кто-то дунул, пролетел сквозь крышу и оказался в какой-то тесной палате. Я увидел со стороны своё изнемогшее тело, неподвижно лежащее на диване («неужели это я?»), и словно слился с ним.
Мои лёгкие глубоко вдохнули воздух – это первое, что я почувствовал, находясь «в теле». Я распахнул глаза и чётко увидел белый потолок и комнату, где всё это время я «жил». До моих ушей приглушённо доносились кое-какие звуки из коридора. Мне даже почудился острый запах лекарств, хотя я давно разучился воспринимать и различать какие бы то ни было запахи. Но ощущение было довольно необычным. Даже подозрительным.
Что-то было не так. Но что именно, понять пока я не мог.
Я глубоко и размеренно вдыхал воздух, и я почему-то чувствовал этот воздух, как он наполняет и покидает мои лёгкие при каждом вдохе и выдохе. Моё тело тихо и неподвижно лежало на больничной кровати, как лежало уже многие месяцы. Но я почему-то чувствовал это тело, чувствовал, как оно лежит и не движется, чувствовал настолько чётко и ясно, что даже мог определить положение ног и рук, хоть я и не глядел на них.
Я с горечью и каким-то волнительным трепетом вспомнил свой сон, свою радость, счастье, столь остро испытанные мною в этом замечательном сне, и в то же время свои усилия, которыми я добился этого неимоверного счастья. Такого радужного ощущения любви и благолепия мне ещё никогда не доводилось испытывать. И мне аж стало не по себе от мысли, что всё это – очередной глюк, таранящий мою больную голову и покалеченное сознание, которое недуг стирает безжалостно, как резинка стирает карандаш на бумаге.
Мои конечности свела судорога, жутко закололо в ногах, в руках, в паху... И вдруг – совершенно неожиданно для себя – я рефлекторно пошевелил рукой и высунул её из-под простыни, под которой лежал. Подложил её под голову и продолжил тягостные размышления. Но вдруг я осведомился, что этого не может быть. Острое удивление, или, скорее, ошеломление, охватило меня.
Я лежал в большом напряжении и не мог поверить, что ЭТО случилось. Сердце отчаянно забилось, дыхание сделалось неровным и прерывистым. Я боялся, дико боялся совершить очередное движение, или хотя бы попытаться это сделать. Боялся, как ребёнок. До слёз боялся. Боялся, что у меня ничего не получится. Боялся разочароваться и впасть в ещё большее уныние. Но больше всего я боялся, что у меня действительно может что-то получиться.
Мне удалось приподняться над кроватью, и я понял одну важную вещь, о которой я столько мечтал: я вновь могу двигаться.
Да, я снова мог двигаться и управлять своим телом! Боже, как это прекрасно!..
Сделав для убеждения несколько простых упражнений, я встал на свои ноги (на СВОИ!) и, держась за перила кровати, а затем – и за стену, стал ходить. ХОДИТЬ! После четырёх лет неподвижного состояния!
Даже трудно описать, какое чарующее волнение, какой эмоциональный подъём, какую радость жизни я испытал в эти прекрасные, незабываемые моменты!
Я чувствовал себя, как после долгого мучительного сна. Вначале было трудно даже сжать кулак, и каждый маленький шаг давался мне с большими усилиями. Но я решительно, с огромным дерзновением передвигал своим ослабевшим в томительном бездействии за эти долгие годы телом, получая неслыханное удовольствие от каждого проделанного мною движения.
У меня всё плыло перед глазами, ноги подгибались подо мной и меня словно засасывало в какую-то радужную пучину. Но то, что я чувствовал в это время, не сравнится ни с каким другим чувством на земле. Чувство небывалого СЧАСТЬЯ, великой ЛЮБВИ и неизмеримого БЛАЖЕНСТВА, перерастающее в самый настоящий ЭКСТАЗ. А меня всё больше засасывало, втягивало в какую-то непонятную, удивительную пучину, но я нисколько не сопротивлялся этому. Напротив, я был даже рад, безмерно рад и счастлив. Потому что я уже знал, как называется эта пёстрая пучина. ЖИЗНЬ! Поверьте, с этим словом не сравнится ничто…
Через пару минут усердной тренировки, когда я мог уже свободно стоять на своих двух, я неторопливо открыл дверь и вышел в коридор. Загадочным вихрем меня охватило какое-то странное чувство невесомости, когда я увидел перед собой столько пространства. Но глаза постепенно привыкали, и скоро это ощущение прошло.
Целый сонм «белых халатов» тутже окружил меня. Начались бесчисленные медосмотры, проверки, осыпания вопросами, как на следственном дознании. На всю больницу, а завтра – и на весь город поднялась невероятнейшая сенсация. Такой большой сенсации ни газеты, ни радиоканалы, ни всепроникающее телевидение не видали уже долгие годы.
Все врачи удивлялись моему невероятному исцелению, если даже современнейшая медицина оказалась бессильной. Они ломали голову и никак не могли понять, с чем же связано моё чудесное, столь неожиданное выздоровление. Многие из них, даже самые отъявленные скептики, после этого случая поверили в Бога.
И был таинственный момент, когда я снова, уже в третий раз, оказался среди Белых Стен. Это была та же комната, за столом сидел тот же врач, который знал меня в лице безнадёжного пациента ещё с раннего детства, а напротив него – моя взволнованная мать, голос которой опять-таки дрожал и срывался, но – уже от радости, от счастья. Врач признался, что, услышав такую радостную новость, даже он, имея такой большой медицинский опыт, не сразу поверил и пришёл в крайнее ошеломление и замешательство, так как он уже смирился с тем, что жить мне осталось недолго. А тут – на тебе!
Жизнь – настолько интересная и витиеватая штука, что, наверное, ничто нельзя отвергать или утверждать. Даже если ты имеешь сотню доказательств и предположений, всё равно получается так, как тебе совсем не представлялось. И то, о чём ты не думал, чего не признавал и во что совершенно не верил, неожиданно входит в твою жизнь самым невероятным образом…
Через три дня я был выписан из госпиталя, как вполне здоровый и полноценный человек. Друзья были крайне шокированы, когда я, подобно призраку, явился к ним на своих ногах.
Ещё в течение двух-трёх месяцев меня часто посещали врачи, доктора. Были журналисты и даже писатели, вдохновлённые историей моего выздоровления. Приезжали даже иностранные специалисты, чтобы посмотреть, обследовать меня и выразить своё мнение на этот счёт, а заодно и набраться медицинского опыта. Что ж, в этом я им не отказывал. Может быть, мой случай поможет докторам поднять на ноги сотни других беспомощных людей, заставит их поверить в себя и в безграничные возможности человеческого организма, и понять, что в нашей привычной жизни подчас происходят такие странные и немыслимые вещи, которые не поддаются никакому логическому объяснению…
Я незамедлительно возобновил игру в мой любимый вид спорта и вновь стал членом моей баскетбольной команды. Все были рады моему возвращению.
Вот! Я отбираю у четвёртого мяч, изворотливо обгоняю соперников, высоко подпрыгиваю и устремлённо бросаю мяч в кольцо! Есть! Нашей команду ещё плюс два очка! Всеобщее ликование в зале!..
До сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что, наконец, сбылась моя мечта. И я могу, хоть что-то могу в моей жизни.
Я научился ценить то, чего не умел ценить раньше – свою жизнь и всё то замечательное, что наполняет её каждый день. Бодро просыпаясь утром, я встаю с постели, широко распахиваю занавеску и радостно приветствую живительный солнечный свет. Выходя на улицу, я могу свободно дышать свежим воздухом, вдыхать насыщенные ароматы весенних трав, наслаждаться упоительным пением птиц и зачарованно любоваться природой. А при наступлении бархатного вечера – слушать тонкое, щекотливое дребезжание сверчков и овеянно глядеть на ласковые звёзды.
Боже, как это прекрасно! Почему же я раньше не замечал, сколько удивительных, диковинных вещей в нашей жизни?..
Иногда, наливая в стакан молока или просто шевеля рукой, я задумываюсь: «А ведь когда-то я не мог даже этого».
Я научился глубоко радоваться каждому моменту моей жизни, каждому сказанному слову, каждому проделанному движению. И не придавать большого значения мелким жизненным невзгодам и неурядицам, которые проёдут, как летний дождь, если глубоко в это верить. Как бы ни было нам плохо, обязательно найдётся человек, которому ещё хуже. Как бы мы ни мучались и ни страдали, всегда найдётся человек, который страдает ещё больше. Человек, который беспомощно лежит в какой-нибудь больнице, не в силах даже двигаться, и медленно угасает, безнадёжно считывая каждый день, каждый час, каждую минуту своей недолгой жизни. Мне знакомо это чувство. И поверьте: все наши жизненные проблемы и неприятности, которые всегда вызывают в нас такое дикое возмущение, даже в сравнение с ним не идут.
Я могу ходить! Я могу двигаться! Я могу видеть, слышать, говорить! Как это здорово! Что в нашей жизни может быть лучше самой жизни?..
Для кого-то история моего невероятного исцеления покажется чудом, о которых пишут только в газетах. Но чудес на свете не бывает. И то, что мы называем чудом, для высшего, прекрасного мира, который находится в другом измерении и частица которого в каждом из нас, это обычное явление, происходящее с каждым человеком, но порой остающееся незамеченным. Главное – «глубоко верить, любить и верить», чтобы пройти поставленные перед нами уроки, ради усвоения которых мы приходим в эту жизнь. Общее благополучие наступит только тогда, когда мы научимся любить, прощать и радоваться жизни. И не нужно заглядываться на окружающих и всячески подстраиваться под их ритм, Лучше любить по одиночке, чем вместе ненавидеть. Совсем недавно я понял это. Надеюсь, это поймут и другие. И тогда ни одно жизненное испытание не пройдёт для них даром…
Декабрь 2001 г.,
г. Южноукраинск