Мир человеческих познаний - безграничен!
БУРКИ
Был март 1952года, портовый посёлок Ванино.
Детские бурки для меня, сшитые на заказ, отец принёс поздно вечером и в свете огромной киловатной лампы (в то время домик отапливался и освещался огромной киловатной электрической лампой), они были неотразимы. Бурки – это утеплённые сапоги, сшитые из белого фетра, и окантованные с наружи по ступне и по голяшке коричневым хромом. В то время бурки носили партийные чиновники и крупные начальники.
Всю зиму я их ждал, и они (в мои пять лет) мне постоянно снились.
Отец каждое утро, одеваясь на работу, гладил форму, чистил на форме пуговицы из жёлтого металла и одевал, вычищенные манкой, бурки. Я ему в тайне завидовал и очень хотел бурки.
На дворе была ранняя весна, было много луж, мокрого снега, а ждать испытаний бурок до следующей зимы было невыносимо. Раздирало любопытство, как в них по лужам и мокрому снегу. Как только мама ушла на работу (отец уходил раньше), бурки как-то невзначай сами оказались на ногах, и вышли со мной на улицу.
Забор из полубрёвен, заделанных в пазы деревянных, вкопанных в грунт, разделял нас от соседей и от пустыря вокруг, чтобы похвалиться бурками соседу Верке (так звали соседского пацана, он был немного старше меня), я прошёл по лужам к забору и забрался на него. Верка, в это время в своём дворе, кормил кур (у них по периметру всего двора стояли клетки с курицами, посреди двора стояла окровавленная чурка с воткнутым в неё топором). Отец Верки, Наиль Махмудович, имел красивое восточное лицо в короткой щетине, был высокого роста и частенько, выпивши, отрубив голову очередной курице, сидя на упаковочном ящике около чурки, любовался сумасшедшими движениями этой, обезглавленной, птицы. Мать Верки, Зорида Романовна, была маленькой, сгорбленной, бабёнкой с лицом, похожим на старый сухой кирзовый сапог. Она тоже, часто была пьяненькой, и также любовалась этим кровавым зрелищем.
«Верка, смотри» - крикнул я, поднял одну ногу, чтобы показать бурку, и свалился с забора в лужу. Бурки были полные грязной воды. Не успел я встать на ноги, как над забором появилась хохочущая физиономия Верки. Я поднялся, осмотрел себя, и понял, что посмеяться было над чем. Моё рябое пальто было серогрязного цвета и бурки были такие-же. А главное, лицо и руки от них не отличались. После этого, я зашёл домой, разделся и стал ждать вечерних разборок по этому факту. Было обеденное время, и поросята в ящике под кухонным столом громко визжали. Я решил, что они хотят сильно есть. Не долго, раздумывая, я достал из посудного шкафчика тарелки, насыпал в помойное ведро опилки из ящика, из под ног поросят. Размешал и разлил всю эту смесь по тарелкам, расставил на полу и выпустил покормить поросят (в то время многие семьи, даже в городах, держали, в своём хозяйстве, разную живность, у нас были поросята). Я думал, что этим, сглажу всю свою вину за испытания бурок.
И как сговорились, мать с отцом пришли с работы вместе, отец был немного под «шафе». На вопрос «Что это всё значит» - я однозначно ответить не мог. Ждал похвалы за кормёжку поросят, а тут такое. Отец снял с себя портупею (он был военным), намотал её на руку пряжками наружу начал трясти этим страшилом перед моей головой, приговаривая «ты что это натворил, вот я тебя ….. ». Мама не могла сдерживать смеха быстро начала убирать следы моей самодеятельности и уговаривать отца прекратить процесс силового воспитания в пьяном виде. А у меня в голове была только одна мысль «не попал бы по голове, ведь может, с дуру, и убить». Маме быстро удалось сгладить весь этот кошмар и меня, пораньше уложили спать, но этот «пряжечный» страх не покидал меня и в постели.
Уснули в тот вечер все очень быстро, но я уснуть не мог, с ужасом, рисовал в голове во всех красках последствия прикосновения к моей голове этого воспитательного приспособления.
В окно светила яркая луна, в свете которой было видно, что все крепко спят. Я потихоньку встал, нащупал на стуле ненавистную портупею, и вышел с ней в кухонную пристройку, где были, под кухонным столом в ящике с дверками, поросята. С большой осторожностью, чтобы не шуметь, срезал с портупеи все пряжки, уложил их в продуктовую сетку, обвязал её тесёмкой от задвижки дверки ящика с поросятами, вышел во двор и с облегчением глубоко вздохнул.
На задах нашего двора был пустырь. На дальней стороне пустыря был старый колодец, этим колодцем никто не пользовался и он был захламлён. Я подошёл к колодцу и бросил свою упаковку в него и подумал, «теперь убить не смогут - не чем».
Остатки портупеи положил на место и крепко заснул.
….Разбудили меня очень рано матерки отца, он стоял и держал в руках портупею, придерживая руками галифе, висевшие на коленках, он всё время повторял, «построение, где пряжки». Каждое утро в подразделении отца было построение личного состава. Поросята в это утро свободно разгуливали по дому.
Мама быстро сбегала к соседям через дорогу, принесла другую портупею, хорошо, что этот сосед был тоже военным. Отец ушёл на работу, а мама мне устроила допрос с пристрастием.
Признания не было: «ничего не видел, не слышал, не брал, не знаю». Про поросят, тоже не знаю, почему они гуляют по дому и везде гадят.
Так я и до смерти родителей не сознался в содеянном.