Лоскут

 
 Пирошка – красная.




Он заметил её сразу, как только вошёл в огромный круглый танцевальный зал, называемый Шайбой.

Высокая, стройная, с чёрными, до пояса, волосами, с идеальной фигурой, обтянутой шелковым, ярко-красным платьем, она грациозно стояла у стены, на голову возвышаясь над остальными женщинами. Её нельзя было не заметить!

Играли вальс. Несколько пар кружились в танце, кавалеры по очереди  подходили к стройной ярко-красной брюнетке и, получив персональное покачивание головой из стороны в сторону, означавшее отказ, сконфуженно удалялись. Но на их месте возникали новые кандидаты, и так, в течение всего времени, пока играла музыка.

Кавалеры отступили только тогда, когда закончился танец. Теперь Антон мог разглядеть свою избранницу. Нет, она не была сногсшибательно красива. В ней всего было в меру. Разве только ноги, исходящие, казалось, из-под плеч, нежелание танцевать с курортными кавалерами, да ярко-красное платье, привлекали к ней внимание.

Антон приехал в санаторий три дня назад, уже три раза посещал Шайбу, но не танцевал,  ни одного танца. Провожая  на курорт, жена в шутку дала наказ: «Если с кем свяжешься, смотри, чтобы была не хуже меня».

 Антон был самокритичен, достаточно строг к себе, и за  три дня ему не встретилась ни одна женщина, которая была «не хуже жены». Другое дело,  ярко-красная брюнетка с длинными волосами, в которых можно запутаться на всю ночь. Она то, что надо, решил Антон.

Но чтобы пригласить её на танец вот так, просто, об этом не могло быть речи. Вокруг неё кружился рой кавалеров.  Антон чувствовал, что ему их не одолеть. К ней подходили кавалеры лучше него, но она всё также каждому из них покачивала головой из стороны в сторону.

Антон окинул взглядом Шайбу: зацепиться было не за что. Танцевать расхотелось.  Зашёл в бар. Вопреки наказу доктора, выпил бокал шампанского, и отправился играть в шахматы. Проходя мимо открытых дверей Шайбы, заглянул в зал. Брюнетка стояла на прежнем месте, в пяти метрах от входа, в окружении кавалеров, считающих себя асами хореографического мастерства, смотрела поверх их голов куда-то вдаль, и, казалось, никого не замечая, покачивала красивой головкой.

Игра не пошла. Антон смотрел на доску, но видел на ней не фигуры, а ярко-красную, длинноволосую брюнетку. Проиграв несколько партий кряду, расстроился, и пошёл в номер.

Ночью ему приснился сон. Он кружился в вальсе с незнакомкой, она прижималась к нему всё плотнее и плотнее, пока они не слились в одно целое существо, и он перестал её ощущать. Одновременно с лёгкостью в руках он испытал тяжесть на душе. Им овладело тревожное чувство: куда она  пропала? Хлопал себя по груди, явственно ощущал свои удары - незнакомки в его руках не было. Так, хлопая по груди, он проснулся среди ночи.

Сосед по комнате, сидя по-турецки в кровати, удивлённо смотрел на него. Антон выпил стакан воды, оделся, вышел на балкон. Стоял, хотя и не холодный, декабрь.

Разрабатывая стратегию покорения неприступной незнакомки, Антон продрог. Успех его плана был довольно призрачным, так как основывался на целом ряде случайных моментов. Первый - она вчера его не заметила. Второй - сегодня придёт в Шайбу. Третий - наденет то самое, ярко-красное платье. Четвёртый - будет стоять на том же месте, недалеко от двери. Пятый - не уйдёт слишком рано. И ещё много других моментов, отсутствие которых может поставить под угрозу срыва всю его стратегическую разработку.

Заключался план в следующем. Всем видом показывая, что никому не отдаёт предпочтения, Антон будет приглашать на танец по порядку стоящих у стены женщин, начиная от входа, независимо оттого, красивая она или нет, старая или молодая.

Незнакомка это должна заметить, для чего он наденет праздничный белый костюм и бабочку. В таком наряде его нельзя будет не заметить, и когда очередь дойдёт до неё, она не посмеет ему отказать. Ничего  не объясняя, ни о чём не спрашивая, он станцует один танец, отведёт на место, и на следующий тур пригласит другую партнёршу, стоящую за ней по порядку.

Так он будет делать каждый день, пока она не спросит, что это за фокусы, и почему он не стоит на неё в очередь.

Как он и ожидал, план его сработал. Антон надел белый костюм, белоснежную рубашку, белые ботинки, пришпилил белую бабочку. Его наряд можно было с большой натяжкой оправдать лишь недалёким кануном нового года. Но игра стоила свеч. Танцевал он великолепно, выделялся в толпе не только белым одеянием, но и своими виртуозными па.

Незнакомка, по-прежнему, не танцевала, неустанно продолжала, как маковая головка на ветру,  покачивать из стороны в сторону  головкой. Приглашая одну партнёршу за другой, Антон медленно приближался к ней. Накануне он боялся, что она придёт в другом платье, и ему расхочется её приглашать. Но она была также прекрасна, как вчера. Отведя после танца даму на место, Антон не уходил, продолжал стоять рядом, в ожидании следующего танца, не знакомясь,  не встревая в разговор, лишь иногда делая несущественные замечания по ходу беседы.

На быстрый танец он пригласил соседку ярко-красной брюнетки. молча, потанцевал с ней, и привёл на место, лишь поблагодарив лёгким поклоном.

Один из назойливых кавалеров незнакомки грубо критиковал музыкантов:
- Шабашники, лабают, как на похоронах.
Другой возразил ему:
- Да брось ты, нормально бацают.
Партнёрша Антона по быстрому танцу возмутилась:
- Они очень даже неплохо играют. И не раз побеждали на фестивале джазовой музыки.

Не зная, кто она, и правду ли говорит, Антон безоговорочно принял её сторону:
- Не пойму, что, конкретно, вам не понравилось? Саксофон играет отменно, тромбон тоже великолепен. Фонист, вообще виртуоз. На трубача смотреть - уже удовольствие,  слушать - тем более. А ударнику, впору в цирке на канатах выступать! Вот, разве только, вторые трубы сурдинами идут в диссонанс с кларнетом. Да ещё гитары тут, вроде,  не причём, так, дань моде. Уж лучше бы фортепьяно поставили.

Все вокруг стояли с открытыми ртами, начавшие разговор кавалеры были посрамлены. Предыдущая партнёрша Антона оказалась местной любительницей джаза и расцеловала его. Он вырос в глазах окружающей публики на целую голову. Когда пригласил на вальс незнакомку, она, сама того от себя не ожидая, пошла с ним на середину зала.

Антон манерно повернул её к себе лицом, взял её ладонь в свою, положил руку на талию, и они закружились в вихре вальса...

Больше танцевать никто не вышел. В их распоряжении был огромный зал шайбы. Пара смотрелась так эффектно, танцевала так виртуозно, белый цвет Антона так гармонировал с красным платьем незнакомки, что, когда в шайбе смолкла музыка, их наградили аплодисментами.

На следующий танец Антон, во исполнение своего плана, пригласил другую партнёршу. Станцевал, поставил её рядом с ярко-красной брюнеткой,  пригласил следующую по порядку, и так до конца вечера. А незнакомка продолжала, как неваляшка, качать головой из стороны в сторону, отказывая всем кавалерам подряд.

На следующий день, в субботу, Антона мучил лишь один вопрос: приглашать дальше по кругу, или начать с начала, от двери. Брюнетка стояла на прежнем месте. Антон окинул взглядом огромный зал: если приглашать дальше по кругу, путёвка закончится раньше, чем он дойдёт до конца: по кругу стояло человек двести! Но если начать с начала, тогда разрушится его план. Как он оправдается, если к середине вечера опять пригласит её? К тому же, она была в другом платье, выглядела не так элегантно, его белый костюм был теперь как бы ни к чему, и ему расхотелось танцевать. Он пошёл в бар.

В воскресенье незнакомка на танцы не пришла. В понедельник в Шайбе был выходной. Во вторник - лекция профессора Мдзинаришвили о сексуальных расстройствах. Ну, не судьба, и всё тут!

Антон уже смирился с поражением. На среду взял билет на экскурсию, в горы Довбыша. К его удивлению, незнакомка тоже оказалась в автобусе. Более того, в горах отлетел каблук,  она подвернула ногу. Антону пришлось на руках нести её до автобуса,  чинить ботинок. Надо отдать должное его стратегии, дальше этого он не пошёл. Да и всё это он проделал молча.  Незнакомка тоже показала свою гордость,  не проронила ни слова. Но какая-то искра между ними проскочила. Антон это почувствовал, и понял, что она тоже что-то почувствовала. Но в душу лезть не стал, боялся спугнуть неосторожным словом.

В тот день она на танцах не появилась, видимо, в самом деле, болела нога.  А когда в четверг вечером на танцах Антон продолжил свой вояж по кругу, ярко-красная мадам, неожиданно для всех, пригласила его на дамский вальс!

Он пытался держать марку, объяснял ей, что этот вальс дамским никто не объявлял. Она, не обращая на его слова внимания, взяла  за руку, вывела на центр зала, положила обе руки на плечи, склонила головку набок, и закружила в танце.  Антон сдался.

Независимо от исхода своего плана, он отказался от него, и задал вопрос:
- Не считаете ли вы, что нам пора познакомиться?
Её ответ ошеломил Антона. 
- Я вас не понимать, - услышал он  исковерканные акцентом слова.
- Как тебя зовут? - коротко спросил он. Брюнетка непонимающе смотрела на него двумя чёрными вишнями. Антон прекратил кружиться, положил руку себе на грудь:
- Антон. Я - Антон!
Потом прижал пальцем крестик на её груди.
- Пирошка, - произнесла она.

Антон долго вникал в смысл сказанного, пытаясь по имени определить национальность. Убедившись, что в его памяти ничего подобного нет, повторил апробированный жест:
- Русский.
Не дав ему второй раз коснуться крестика, она быстро ответила:
- Мадьярка, Венгрия.

Теперь всё стало на свои места. Но Антону от этого не стало легче. Действовать он не смел, боялся спугнуть очаровательную незнакомку, а говорить на угорском не умел. Так они и встречались, молча любуясь и наслаждаясь друг другом. 

Да, именно так, любуясь и наслаждаясь, ибо Пирошка ему очень нравилась, Антон понял, что и он ей не безразличен. Антону тридцать, у него жена и две дочери, а Пирошка выглядела на двадцать, и это охлаждало его пыл.

Тем  не менее, они подружили, были неразлучны. Их видели вместе в кино, на концерте, у бювета, на экскурсии, на лекции. Мало-помалу, они начали объясняться. Антон узнал, что Пирошка приехала на воды из Венгрии,  лечить больную печень, что у неё тоже есть семья. Она показала фотографию, на которой рядом с ней был красивый кучерявый муж, и две дочери.

Антон не осмелился спросить у Пирошки, сколько ей лет, но, судя по возрасту девочек, на двадцать она явно не тянула, скорее всего, была одного возраста с ним, просто, выглядела молодо, и это его обнадёжило.

Пользуясь имеющимся у Пирошки разговорником, они постепенно узнавали друг о друге всё больше и больше. Пирошка лечилась по курсовке, питалась в санатории, а жила на частной квартире, в многоэтажке, рядом с санаторием.

На танцах кавалеры уже не крутились вокруг Пирошки. Танцуя с нею каждый танец, Антон постепенно начал плотнее прижимать её к себе, но Пирошка позволяла это до определённого  предела, потом останавливалась, осуждающе смотрела Антону в глаза огромными, чёрными вишнями, делала шаг назад, ждала: обидится, или будет продолжать танцевать. 

Антон обижался, но продолжал танцевать: он по уши влюбился в Пирошку, и боялся её потерять. Уж лучше синица в руках, думал он, ибо, когда, однажды, расставаясь у дома, он попытался её поцеловать, она обожгла таким взглядом, что он съёжился, ему стало стыдно за  поступок, и он молча ретировался.

Окончательно их сблизил случай, происшедший в новогоднюю ночь. Они взяли билеты в ресторан «Старый дуб». Пирошка лечилась усердно, режим не нарушала,  ни разу не пропустила время приёма воды, не выпила ни одного бокала шампанского, ни разу не легла спать позже одиннадцати часов.

В ресторан они пришли заранее, чтобы уйти до полуночи, и спиртного не заказали. Зал был наполовину пустой, народ ещё не собрался. В летнем ресторане было холодно.  Музыка ещё не играла. Они сидели за столиком на двоих, ковырялись вилками в салате, и вели трудную беседу, едва понимая друг друга.

Пирошка была в том самом, ярко-красном, платье, и Антон любовался ею, забыв обо всём на свете. До него с трудом дошли слова о том, что она замёрзла. Сидели они на огромных дубовых стульях, но у Антона стул был мягкий, а Пирошка сидела на холодном дереве. Поняв, наконец, суть её претензий, Антон предложил поменяться местами, что они и сделали.

Пирошка поблагодарила его ласковым взглядом. Но вскоре Антон почувствовал, что его белые полотняные брюки примерзают к деревянному стулу, и начал крутиться в поисках спасения. Пирошка, через это прошедшая, сразу поняла его заботы, и взглядом указала вглубь зала, где стоял свободный стол, возле него - четыре мягких, утеплённых стула.

Антон поволок свой тяжеленный стул через весь зал, чтобы заменить его. Завсегдатаи ресторана смотрели на него с удивлением, он это чувствовал, но причины такого пристального к нему внимания не понимал.

 Причина стала ясна, когда Антон, протащив стул через половину зала, встретил официанта. Тот понял намерения Антона, остановил его, подошёл к тому, утеплённому стулу, снял с него пуфик, и водрузил  на стул Антона.

- Это делается гораздо проще, - издевательским тоном заявил официант под громогласное ржание пьяной ресторанной публики.

Такого позора Антон снести не мог. Он оставил посреди зала свой стул и, опустив голову, пошёл к выходу.  Пирошка догнала его в вестибюле, обняла, прижалась всем телом, точно так, как было во сне, и поцеловала в губы долгим, горячим поцелуем. Ради этого, подумал Антон, стоило перенести такой позор.

Они пошли в Шайбу. Зашли в бар. Антон показал на шампанское, но Пирошка отрицательно покачала головой, положив руку на печень. Себе он заказал стакан водки. Ему было стыдно за допущенный прокол, дрожь била его, не переставая, он хотел алкоголем унять её.

Когда Пирошка возвратилась от зеркала, он подносил стакан ко рту. Она взяла стакан, поставила на стойку бара, и закрыла его рот поцелуем. Антон успокоился. Больше всего сейчас он был благодарен судьбе за то, что рядом с ним была Пирошка, мадьярка, не знающая русского языка, и поэтому не произносящая ни слова, ибо любая успокоительная речь взорвала бы его нервы.

Но когда они вошли в танцевальный зал, и Антон попытался вновь прижать Пирошку к себе, она, как и прежде, отстранилась, и в течение всего танца держалась на дистанции. Настроение опять испортилось.

В половине одиннадцатого Антон повёл Пирошку домой, и впервые подумал: не махнуть ли на неё рукой? Синица в руках... Да в руках ли? Танцы продолжаются.  Зайди в Шайбу, возьми бутылку шампанского, и на ночь будешь иметь даму. О любви речь не шла. Страсть – да. Азарт охотника – может быть. Только не любовь.

 Пирошка, словно угадав его мысли, указала на большое круглое здание:
- Иди, танцуй!
- Этот вечер я хочу провести с тобой! С тобой, понимаешь? Ты и я.  Вдвоём.

Антон показал два пальца, указательным дотронулся до её груди, средним - до своей.  Поняла она его или нет, но решилась. Открыла ключом дверь, провела в комнату, усадила на диван, и что ему позволила, так это взять за руки.

Так проводили они старый год, встретили новый, и так встретили рассвет нового года, держась за руки, глядя друг другу в глаза.  Со стороны это выглядело довольно смешно: тридцатилетние мужчина и женщина, как школьники, сидят одни в пустой комнате, держась за руки. Губы Антона помнили аромат поцелуя, он едва сдерживал страсть, но никаких попыток овладеть Пирошкой не предпринимал, боялся спугнуть, чувствовал, что Пирошка может выгнать его за любое неосторожное движение.

Антон вспомнил, как, будучи юношей, познакомился с молоденькой цыганочкой, влюбился в неё. Она просто с ним обходилась, играла, боролась, валила на траву, садилась на него, прыгала, как на коне, напевая весёлые песни на непонятном ему языке. Он блаженствовал под ней, держал в своих руках, как бы нечаянно не раз дотрагивался до грудей, в мыслях решил, что она уже принадлежит ему, с ней он может сделать всё, что захочет, но как только он позволил себе влезть рукой под юбку, она вскочила, умчалась, как ветер, и больше к нему ни разу не подошла, хотя с другими ребятами играла в те же  игры.

Синица в руках... Нет, это не  синица в руках, а журавль в небе!  Теперь Пирошка напоминала ему ту цыганскую девушку... Да и в самом деле, никакая она вовсе не мадьярка, в ней играет целомудренная цыганская кровь, освящённая вековыми традициями строгости...

Антон терпеливо ждал... Чего? На этот вопрос он не мог ответить. Впереди у него ещё десять дней! Вечность, если пребывать в страданиях и муках... Один миг, если в радости и счастье... Чем станут для него эти десять дней? Чего он успеет добиться до окончания своей путёвки?

Всё разрешилось гораздо проще, чем он ожидал.
Вечером, второго января, после танцев, Пирошка пригласила Антона к себе домой. Закрыв на ключ дверь, как пантера, набросилась на него, обжигая тело горячими поцелуями.

Неистово душила в своих объятиях, обнимала, целовала, раздевала его и раздевалась сама,  без умолку шептала какие-то непонятные  слова. Из всего услышанного многообразия русско-мадьярских слов, Антон понял только два: любимый, и мой. Но ему этого было больше, чем достаточно!

Это поистине была ночь сумасшедшей любви. Позже, вспоминая подробности, Антон удивлялся, как это он остался цел и невредим, потому что тогда думал, что Пирошка его съест.

Её неутолённая страсть, нашедшая, наконец, выход, извергалась на него бесконечным потоком магмы безумия.

Она стонала, кричала, визжала, смеялась, скрипела зубами, царапалась, дралась, до боли кусала его соски, и экстаз её длился, не прекращаясь, всю ночь.

Только под утро, внезапно поникла, виновато посмотрела на Антона и, указав рукой на дверь, пошла в ванную. Но тут же вышла, молча одела стоящего в оцепенении Антона, вытолкала из комнаты, и закрыла за ним дверь.

Как в тумане, доплёлся он до санатория. Не раздеваясь, упал в кровать, дав команду проснувшемуся соседу не будить его ни при каких обстоятельствах.

Январь, в отличие от декабря, выдался холодным. Когда Антон проснулся, город оделся покровом снега. Антон глянул на часы: он проспал весь день. Тепло оделся  и пошёл на ужин. Есть не хотелось. Он с нетерпением ждал восьми вечера, начала танцев.

Как Пирошка поведёт себя после такой ночи? Всё также будет изображать недотрогу? Или, бросится ему на шею? Вряд ли... При всей разнузданности страсти, в ней всё-таки была некая, отличающая от других женщин, целомудренность,  которая позволяла скрывать столько времени страсть под личиной холодности... Скорее всего, её поведение никак не изменится, ибо ей не нужна дурная слава...

С такими мыслями Антон вошёл в Шайбу. Но Пирошки на обычном месте не оказалось. В Шайбе всё было по-прежнему. Оркестр играл быструю мелодию. Во многих местах зала курортники, сбившись в группки по одним им известным интересам, дёргались в такт музыке. Вдоль стен всё также стояли дамы и кавалеры, не желающие в этот раз танцевать.  Всё было так, да не совсем.  В зале не было Пирошки!

Антон несколько раз пробежал глазами по кругу,  вышел в вестибюль. Все кресла заняты дамами, но  среди них Пирошки нет. Зашёл в бар... Выпить, что ли? Но тут же отбросил эту мысль. Что она скажет, узнав, что он выпил? 

Пошёл к ней домой. Дверь заперта. На звонок никто не открыл. Антон обошёл дом, вычислил, где её окна. Они темны. Он подумал, что разминулся с ней по дороге, и опять пошёл в Шайбу. Но там Пирошки по-прежнему не было. Он ещё несколько раз прошёл от Шайбы к дому, обходил его вокруг, чтобы посмотреть на тёмные окна, и окончательно продрог.

Смутное предчувствие охватило его. Он зашёл в бар, хотел напиться до чёртиков, но надежда ещё теплилась в нём и он, последний раз заглянув в Шайбу, отправился в санаторий.

Спать не хотелось, ведь он проспал весь день. По телеку показывали разную дребедень... Пробовал читать, но не мог сосредоточиться, буквы прыгали перед глазами. Он трижды прочитал одну страницу, ничего не понял, и бросил книгу в угол, будто  она была виновата в его плохом настроении. Как назло, началась пурга, завыл ветер, мокрый снег залепил окно комнаты. Посмотрел на часы - десять. Вспомнил Маяковского:
         Приду в четыре, сказала Мария.
         Восемь, девять, десять.
         Вот и вечер в ночную жуть
         Ушёл от окон, хмурый, декабрый.
         В дряхлую спину хохочут и ржут
         Канделябры.

Боже мой! Раньше он считал, что это самая настоящая белиберда... Как он понимал сейчас Маяковского! Всё сходилось тютелька в тютельку. Разве что канделябров не было... да декабрь три дня, как закончился...

Антон оделся, опять пошёл в Шайбу. Люди уже расходились. Он дождался, когда заперли дверь, и пошёл к дому Пирошки. Света в окнах не было, на звонок дверь не открыли...

Эта ночь для него была пыткой. Самоуверенный болван! Кретин! Он даже не знает, в каком санатории она брала курсовку! А их тут добрый десяток.  Да что там санаторий, он не знает её фамилии! Ну, да, ночь любви - это не повод для знакомства, иронизировал он над собой.

Любви... Дело не в любви.  Какой любви, вот в чём дело! Антон знал многих женщин, и жена его была не хуже других, но Пирошка!  А, может, правильно - Пирожка? По крайней мере, у него такие ассоциации появлялись... А, может, и не Пирошка совсем, а какая-нибудь Мадя, Маря, или какие там у них бывают имена? Интересно,  что означает на их языке Пирошка? А что на нашем - Антон? Чепуха какая-то лезет в голову, заснуть не даёт...

Днём все три смены Антон дежурил у бюветов. Бегал от верхнего бювета к нижнему, от нижнего - к верхнему, приходил задолго до начала приёма «Нафтуси», уходил, когда последние курортники покидали бювет, но Пирошку так и не встретил.

В Шайбе, вечером, она тоже не появилась. Дома её не было, и он решил посвятить два последующих дня дежурству, сначала у нового бювета, потом - у старого. Она печётся о своём здоровье, специально приехала из Венгрии лечиться, строго соблюдала режим, значит, водопой не пропустит. А брать «Нафтусю» в номера не рекомендуют, её лечебные свойства быстро пропадают.

Как ни обнадёживал себя Антон этими рассуждениями, его надежды не сбылись. Она не появилась, ни у нижнего бювета, ни у верхнего. И тогда, махнув рукой на всякие предосторожности, он позвонил в дверь её соседки.

 Ему открыла молодая, симпатичная женщина. Если бы на пороге появился мужчина, Антон сразу спросил бы его по-мужски, и дело с концом. Но перед женщиной  смутился, несмело пролепетал:
- Я слышал, здесь сдаётся комната…

Антон надеялся услышать, что комната сдана, что её занимает красивая брюнетка в ярко-красном платье, что она больна, в отъезде, будет через час, день, неделю, или что-нибудь ещё в этом роде. Но женщина деловито спросила:
- На какой срок?

Антон смутился ещё больше, и стал врать дальше:
- На двадцать четыре дня.
- Вы один, или с семьёй?
- Один, - ответил Антон, и получил ответ:
- Сейчас я вам открою.

Женщина подалась корпусом назад, протянула руку в прихожую,  сняла с вешалки ключ, и открыла квартиру... Её квартиру...

Антон вошёл. Его сердце молотом билось в груди. Тот самый диван... На нём они занимались любовью. На нём она спала. На этом стуле она сидела, этим воздухом дышала. Он вдохнул знакомый, ещё не выветрившийся аромат её духов.

- Вам подходит? - ворвалась в его мысли хозяйка. Антон, молча кивнул головой.
-  Тридцать рублей, деньги вперёд. Паспорт при вас?

До конца отпуска оставалось всего семь дней, но Антон, не задумываясь, подал паспорт и деньги. Хозяйка сразу стала разговорчивей:
- Здесь у меня два месяца жила женщина из Венгрии. Такая очаровательная! Тихая, скромная. Но и скромность её, и тихость, какие-то огненно-взрывные были. Мне всё казалось, она вот-вот взорвётся. Видимо это оттого,  что по-русски она не понимала. Третьего января уехала, в шесть утра, поездом. Муж проводил её до вокзала, посадил на Львовский.

Антон молча слушал  так необходимую ему болтовню. Но теперь он узнал то, что ему надо было знать, и перебил:
- И вы не побоялись отпустить мужа с очаровательной женщиной на вокзал?
- Нет, за ней этого не наблюдалось. Она замужем, двух дочерей имеет. Порядочная. Дома полный достаток, мужа любит.  Такие не изменяют, я на всяких насмотрелась, у меня постоянно кто-нибудь снимает квартиру, мы же в центре. А эта, за два месяца, ни с кем не спуталась. В детстве переболела гепатитом, теперь пошли осложнения, вот ей и посоветовали «Нафтусю» пить. На тот год обещала опять приехать.

Услышав эту новость, Антон бросил наводящую реплику:
- Да что за отдых в декабре!
- Почему в декабре? Когда отпуск дадут, тогда и приедет. Может - летом, может - осенью. А может и в декабре. Она же лечиться приедет, а не отдыхать-загорать!

Антон опять расстроился. За что он цепляется? На что надеется? Что эта информация может изменить в его жизни?

Хозяйка принесла постельное бельё, положила на край дивана:
-  Отдыхайте. Вот ключ. Будьте, как дома. Паспорт я завтра верну, у нас с пропиской строго, - сказала она, и ушла к себе...

Антон, как лунатик, ходил по комнате, кухне, заглянул в ванную. Проверил шкаф, стол, тумбочку, все углы и закоулки. 

Что он искал? Он  этого не знал, но каким-то чутьём чувствовал, что так просто она не могла уехать, должна была оставить какой-нибудь знак! Соседка ему ничего не сказала об этом, значит, она ничего не знает... Надо искать!

Он сел за стол, во второй, или уже в третий раз выдвинул шкафчик, поднял застилающий его дно край газеты. Конверт! Так и есть, она оставила ему письмо!  После ТОЙ ночи, она испугалась своей слабости, решила больше с ним не встречаться, но в последний момент передумала, написала письмо. Молодчина!  Ну и Пирошка! Она правильно всё рассчитала: если будет настойчиво искать, то найдёт. Ну, а если нет, то не судьба.  Значит, на следующий год они опять встретятся...  Но почему - на следующий? Ведь сейчас только январь, отпуск она использовала за прошлый год, вполне возможно, что уже в этом году она приедет вновь...  Какая умница!

Антон взял в руки конверт, поцеловал его, вдохнул знакомый запах её духов. Боже мой, какая мука!

И какая награда!

Он раскрыл конверт.

В нём лежал маленький лоскут ярко-красной ткани...

И всё...

Больше ничего... 

Он понял, что Пирошка покинула его навсегда.