Были знакомы

          

     Что мы имеем в виду, когда говорим: «Это мой знакомый»?

  -А, этого я знаю, - махаем мы рукой, когда нам показывают на какого-то человека, идущего, скажем, по той стороне улицы. Но что значит «знаю»?  Ты встречал его не раз, может, говорили, может, выпивали, может, стучали домином по столу, сплетничали об отсутствующих «знакомых», говорили о машинах, о рыбалке;  ты знаешь его жену, ты знаешь его детей, ты знаешь, что у него больная печень... А главное, ты почти точно знаешь как он поступит в следующий момент, что он ответит на твои слова, как отреагирует на то или другое – это, видимо, и подразумевают, говоря «знаю», и редко когда ошибаются.

  Человек подходит, здоровается с привычным задором или иронией (над своей нелёгкой судьбиною), рассказывает неизменную, даже если каждый раз другую, историю, потом привычно вздыхает, привычным образом прощается и ковыляет дальше, а вы идёте своей дорогой – спокойно и ничуть не разуверившись, что это именно он, этот ваш знакомый.

  В том же духе мыслил и Тимофей. Хоть он никогда и не задавался этими вопросами, но уж точно никак не мог ожидать от своего старого приятеля Павла того, что он сделал. Он знал его, знал давно – с детства, лет с двенадцати, когда он с родителями переехал в соседний двор; они часто виделись, болтали, вместе курили на переменах, смеялись над чем-то, потом Тимофей поступил в институт и Павел, который был младше, через год поступил туда же, на другую специальность, они опять часто виделись, болтали уже немного о другом, но в общем остались такими же хорошими приятелями, - и кто бы мог подумать... Впрочем, он всегда бы каким-то скрытным – или нет?.. «Что же тогда? Не понимаю, не понимаю!», - думал Тимофей, лёжа на больничной койке, когда силы и ясность уже почти вернулись к нему после операции.

  А случилось вот что. Тимофей шёл на работу (в прошлом году он закончил институт и уже устроился, Павел, значит, доучивался), не смотря по сторонам, перекладывая в новом портфеле какие-то бумаги – пока ещё не очень важные, но это только начало, всё впереди! Удовлетворившись положением бумаг в отделениях портфеля, он остановился, подойдя как раз к проезжей части и краем глаза заметив, что горит красный. «Нужно купить карандашей», - подумал он, поднял голову и увидел своего хорошего знакомого Павла, который стоял на той стороне улицы и смотрел на него; вокруг не было ни души.

  Тимофей улыбнулся и поднял приветственно руку, Павел никак не ответил.  Включился зелёный, и Тимофей пошёл навстречу; Павел тоже пошёл, держа руки в карманах и неотрывно глядя на приятеля.  Когда они почти приблизились, Тимофей поднял руку, чтобы пожать ожидаемую руку Павла, и рука Павла показалась из кармана. А в этой руке был нож. Тимофей глянул на нож, всё ещё улыбаясь, ничего не сообразив (хотя что-то внутри сразу же щёлкнуло – но цивилизованный человек не обращает внимание на такие щелчки); рука резко устремилась к нему и он почувствовал как что-то холодное и совсем неудобное проникло в его тело. Он смотрел на Павла, будто опять стараясь улыбнуться, и силы стали покидать его, взор начал туманиться и закручиваться в вихрь, и он ещё пытался понять... А потом всё пропало, и он очнулся уже на больничной кровати, с вязким киселём в голове, присоединёнными к нему трубками и проводами. Он ещё ничего не помнил, а когда начал вспоминать, подумал, что хорошо бы забыть обратно, так как понять проишедшего  никак не мог.


                ________________


  Когда он очнулся в следующий раз, над ним стояли два человека – один доктор, а другой в сером костюме в полоску и с кожаной папкой под мышкой.
 
  - О! – сказал доктор; они очевидно ждали его пробуждения. – Ну здравствуйте. Как себя чувствуем? Кто ж это тебя так пырнул?

  - Ну это уже наше дело, - сказал, приступая, человек в костюме, как только Тимофей собрался ответить на вопрос о здоровье.

  - Моя фамилия Нищий, - сказал костюм, - я из розыска. Вы-то как себя чувствуете?

  -Вот, вот, - подтвердил доктор, щупая пульс и глядя пристально в окно. – По-моему, ничего, а?

  -Ничего, - подтвердил Тимофей, переводя взгляд с одного на другого.

  -Тогда, - сказал Нищий, - ответьте на несколько вопросов.

  Доктор что-то записал в тетрадь и, глянув на следователя, удалился.

Тимофей вдруг подумал, что не нужно всё рассказывать этому человеку – да, Павел сделал это, но кто знает зачем... то есть, какие у него были причины...  ну или, может, он был не в себе – может, он болен?!. Он не хотел рассказывать, это походило на предательство.. – он не был сердит на Павла, он просто не мог понять...

  -Вы видели нападавшего? – спросил Нищий.

  Сказать «нет» будет неправдоподобно, подумал Тимофей, и ответил: «Не рассмотрел». Следователь нахмурился.

  - Ну что-то же вы видели? – спросил он.

  - Куртка чёрная, джинсы, кепка, щетина на подбородке, - сказал Тимофей, удивляясь своему умению врать.

  -Угу, - вздохнул следователь, - очень подробно. Думаю, мы отыщем его сегодня же. Так как это произошло? – постарайтесь припомнить побольше деталей..

  - Ну я шёл... – начал Тимофей очередную порцию лжи, как дверь открылась и его родители с тёткой и племянником, безуспешно сдерживаемые медсестрой, ворвались в палату.

  -Тимоша! - зарыдала мать, закрывая рот рукой, глядя на него сквозь слёзы.

  -Сынок, - произнёс отец тихо. Все они остановились в метре от кровати и смотрели на него с величайшей трагедией; только шестилетний племянник с интересом оглядывал палату и приборы.

  -Таак, - сказал Нищий, - что это такое?
  - Родственники, - сказал отец уже громко. – А вы кто такой?

  - Из розыска. Моя фамилия...

- Сынок! – мать не могла себя больше сдерживать и бросилась обнимать сына. Отец тоже подошёл и неуверенно сжал сыновье плечо; тётка с племянником остались в стороне. Следователь вздохнул и стал дожидаться окончания лирики.
Когда наплакавшись, нацеловав его, умилившись сполна его красотой и стойкостью, роственники ушли, и следователь, выслушав и законспектировав окончание лжи о случившемся, тоже ушёл, Тимофей вздохнул облегчённо; и как раз хотел поразмыслить наконец над тем что произошло – но дверь опять открылась и вошла новая посетительница – его девушка Аня. Она вошла робко, но, увидев его, тут же расплакалась и бросилась ему на грудь.

  Когда и она ушла, Тимофею уже не хотелось думать. Когда Аня плакала, что-то говоря, держа и гладя его руку, он вдруг понял, что мог её потерять. И родителей, и только начинающуюся свою карьеру – и всю эту жизнь, которая в общем-то очень ему дорога. И, поняв это, он только сейчас рассердился на Павла. «Что он себе надумал! Наверно сошёл с ума! Может, рассказать всё следователю?..»  Но после того, что он наврал... – нет, он не будет рассказывать. «Но он опасен, опасен!», - кричал рассудок, и трудно было не податься ему. Но Тимофей собрал всю  волю и сказал себе: «Встречусь с ним. Поговорю как мужчина с мужчиной. Выясню всё. – И , утвердившись в этом напряжённом решении, тихо добавил: - Возьму папин газовый пистолет».

 
                ____________________


  Через полторы недели его выписали, собрались все родственники с цветами и подарками, и доктор, всё время бывший немногословным, поведал на прощанье, что ему очень повезло – лезвие не задело ничего важного, он отделался легко. Тимофей поблагодарил его, пожал крепко руку и, забравшись с надаренными ему букетами в отцовскую машину, отправился домой.

 Как приятно, как необычно выглядела ещё недавно привычная квартира – дом! Все мелочи умиляли и радовали его, именно их он замечал, а не накрытый стол и развешенные матерью воздушные шарики – ну и это, конечно, хотя он никогда не сомневался, что они любят его. Он проходил по коридору, заглядывал в комнаты, и вслед за радостью стучалось понимание, что всего этого он мог больше никогда не увидеть – ему повезло, а могло и не повезти. И всё он! Да что же, чёрт возьми, с ним случилось?! Нет, они обязательно поговорят – сегодня... нет, лучше завтра. Возможно ему нужна помощь, может он не понимает как поступил – нужно сказать ему, объяснить ему, что это ужасно, – насколько это могло быть ужасно!.. Всё-таки не всё было тут ясно, не всё – но Тимофей не видел другого выхода, и, ещё раз подтвердив для себя своё намерение, переоделся в чистую, уютную домашнюю одежду и пошёл на кухню, где уже собрались гости и куда мать звала его на торжественный обед в честь его возвращения.


                ____________________


И завтра настало, прийдя под маской сегодня. Тимофей почти всю ночь не мог заснуть, мысли и тревога держали его сознание, лишь однажды он забылся на какое-то время (снилось, что во дворе появился небольшой сарайчик – мастерская по заточке ножей: в сарайчике было темно и только слышно как звенит точильный круг...), но когда проснулся, было ещё темно. Он то подбадривал себя, то был готов прийти в отчаяние – всё это так измотало его за ночь, что ещё немного и он бы заснул по-настоящему, надолго, и он заснул, и какой-то сон опять увлёк его в своё действо... – но во внешнем времени не прошло и десяти минут как крепкая женская рука затрясла его за плечо. Тимофей очнулся, обнаружил себя в своей кровати, увидел уже настоящее утро, мать, улыбающуюся над ним, и, хоть как ему не хотелось, понял, что надо вставать и начинать этот нелёгкий день.

...И опять всё показалось ему особенным и дорогим – вчера он понимал, что мог этого уже не увидеть и был благодарен, сегодня  со сжимающим что-то внутри чувством осознавал, что может не увидеть этого опять. Кто знает, что случится на этой встрече – может, Павел попытается сделать это еще раз, вот откроется дверь и он сразу, тут же!.. Тимофей вспомнил его лицо, когда они шли навстречу по пешеходному переходу – картина эта как будто проходила через две призмы: тогдашней незнающей беспечности и теперешнего предполагающего страха, - но всё равно было видно, что это лицо не имеет выражения – ни злобы на нём не было, ни какого-то безумия, лицо как лицо. Но когда Тимофей пробовал сравнить этого Павла с прежним Павлом, которого он знал, то не мог, так как не мог вспомнить прежнего...

Он завтракал, глядя по-особенному на мать и отца, привычно жующих, – для них уже всё было хорошо – их сын вернулся, живой и здоровый, преступника ищут... и если даже не найдут, такого больше не повторится – это просто странный, непонятный эксцес, о котором надо быстрей забыть. Они ещё будут звонить в милицию, обсуждать это отвлечённо, но потом как равноценная тема - футбол или новости, и ничего нет – только шрам на боку у сына, справа под рёбрами (был бы этот шрам боевой, отец мог бы с удовольствием смотреть на него, да и мать бы гордилась; или хотя бы это было ограбление или драка за девушку – а так...)  А он завтракал, и это не выходило у него из головы: «Откроется дверь и сразу...»  Но отказаться уже нельзя.

-Погуляю, - сказал он родителям, проходя мимо их комнаты к двери, и будто в подверждение подбрасывая кепку на ладони.

-Будь там осторожен, - хмыкнул с улыбкой отец.

-С Богом, - сказала обычное мать. И они сразу же обратились к передаче, которую смотрели, - и это было так странно для него – вот они, может быть, видятся в последний раз, в последний раз... Ему хотелось сказать что-то особенное, но ничего не нашлось, и, вздохнув, он пошёл к двери.

-А, Тимош! – послышалось сзади, и какая-то часть его рванулась к этому голосу как к последней спасительной нити.. – Зайди на обратном пути за хлебом. И молока литр.
Тимофей молча вышел и закрыл за собой дверь.

Долг, самим собой принятый, вёл его на казнь. Он что-то ещё говорил себе о надобности, о возможности хорошего исхода, верил в это на некоторое время, но, чем ближе подходил к месту назначения, тем более глупыми казались эти мысли; последняя мысль, на которую он мог опереться, была о пистолете в кармане куртки, но и она очень шаталась, ведь он до этого лишь пару раз держал это «оружие» в руках и никогда не нажимал на курок, - вообще-то он с детства холодно относился к оружию и играл в войну только потому, что все играли.

Вот дом – знакомая старенькая двухэтажка; вот лестница, по которой он часто бегал пацаном, коричневая дермонтиновая дверь, звонок, на который он много раз нажимал, чтобы узнать дома ли Паша и пойдёт ли он гулять. Стоя перед дверью с бьющимся сердцем, он вспомнил эти детские моменты – два обычных парня, обычные игры, обычные разговоры, ничего другого не заметно... «Может, мне приснилось?..», - подумал Тимофей. Он увидел как его рука поднимается , приближаясь к звонку.. – как порыв сильного ветра налетело желание уйти, сейчас же, может убежать.. – потом рассказать следователю... или спрятаться, или уехать... Порыв прошёл, Тимофей нажал на звонок. Знакомое жужжание за дверью. Шаги, сжимаемый в кармане бессмысленный пистолет..

Мать Павла секунду всматривалась в него, потом узнала и улыбнулась.
-Здраствуй, - ответила она на его одними губами сказанное приветствие, - давно же ты к нам не захаживал. Тебе Пашу? А он ушёл куда-то, вот почти перед тобой, полчаса назад, сорок минут, ага.

«А вы знаете, что ваш сын режет людей ножом?» - подумал он; поблагодарил и, повернувшись, стал спускаться. Облегчение было, но только на минуту, уже на лестнице мысли опять захватили его – а что если он ждёт его сейчас за углом?..

Теперь казалось ещё хуже; перед дверью со страхом была и надежда, что сейчас всё разрешится, теперь же, вот прямо по выходе из подъезда его ждала огромная как весь мир, по крайней мере как этот город Неизвестность. А может и до выхода – вдруг он прячется под лестницей со своим кинжалом...
Тимофей выскочил из подъезда и, оглядевшись, вздохнул (с дрожью). «Ну не искать же мне его! – подумал он, вдруг рассердившись на самого себя. – Рано или поздно встретимся.. И хватит дрожать – как баба!» И он решил пойти домой – совершив всё-таки перед этим небольшую прогулку: чтобы доказать себе, что он совсем не баба.

Он направился в парк, потом зашёл в кафе, где часто бывал, - может кто из знакомых... Но никого не было; он выпил кофе, ещё посидел и вышел. «Домой», - сказал рассудок, но Тимофей хмыкнул про себя и пошёл к остановке – ему захотелось посетить знакомые места, которые он, казалось, не видел много лет. И страха уже как не бывало (хотя он продолжал внимательно смотреть по сторонам – скорее, задорная собранность), и он  доволен собой. Всё хорошо.
Он был возле своего университета, прошёлся мимо конторы, куда ему через три дня нужно было возвращаться – и, выполнив эту короткую ностальгическую программу, пошёл опять к остановке, чтобы возвращаться домой. «Молоко и хлеб», - вспомнил он удовлетворённо.

Нужный автобус уже приближался к нему, когда он вспомнил о ещё одном месте, куда надо бы зайти – стройка, которую он курировал по работе, совсем недалеко отсюда. Это немного расстраивало идеальный сценарий, но – «Надо, надо – в понедельник приду уже подготовлен, не валял, значит, дурака». И, извинившись мысленно перед автобусом, он пошёл к стройке.

Нужно было пройти квартал, потом переулок и там перед чередой подржавевших гаражей – это был будущий склад, пока  выложили только основу стен.
Сторож Семёныч издалека заприметил его, узнал и встречал с приветливейшим выражением, не в силах дождаться пока он подойдёт, чтобы сказать ему свои рвущиеся наружу слова.

-Тимофей Палыч! – наконец растянул он радостное. – Ну здравстуйте! Как ваше здоровьечко? Слыхали какой-то гад покушался на вас – правда, что ли? Но ничего, Богу оно всё видно, – вот и поправились, ну!  Ну надо же, что на свете делается, - щебетал он радостно, проводя молодого начальника на «объект» (Тимофею, конечно, не могло не польстить такое внимание), - режут, грабят... Не дай бог. А ваши строять помалу – так, знаешь, нехотя. Мы в их возрасте с братвой дом за день клали – во! – толь кирпич да раствор подавай. Дом за день! А эти... – Семёныч махнул рукой. – То перекур, то обед... Дело сделай, потом перекуривай!.

-Да в общем, спешить нам некуда, - сказал Тимофей, не выходя из роли начальника, - но разберёмся, разберёмся.

-Разберись, батюшка – а то это ж не дело...

Кирпичная стена по пояс, корыто с раствором, пустое ведро, мастерки, забытая перчатка; за стеной был виден подвал – нижний уровень склада, - там были бетонные перегородки с торчащими из них прутьями арматуры.

-Слушайте, а вот какое дело, - сказал Семёныч, помявшись немного, пока начальник с начальственным видом разглядывал стройку, - мне б отойти – на пять минут, не больше. Вы тут побудете пока? Я... тут близко – туда и назад..

-Иди, конечно, - сказал Тимофей; и добавил строго, - но не задерживайся!

-Да как можно, как можно, - кричал старик, убегая. – Пять минут! – донеслось уже издали.

Оставшись один, Тимофей обошел вокруг небольшую кирпичную коробку и подумал, что надо бы спуститься и посмотреть внизу. 

Капитальной лестницы ещё не было, вместо неё стояла деревянная. Рассудку не нравилась эта затея – своей грязью и, может, небезопасностью, но деловой ум взял верх.

Тимофей переступил через порог, поставил ногу на первую перекладину лестницы.. – всё-таки бывает же такое, когда одно следует за другим, как наваждение, или... – потом последовала другая нога..  И тут перекладина лопнула. Нога, а за ней и всё тело устремились куда-то вниз, лестница, поставленная кое-как, упала, но – судорожное неосознанное движение, и он завис, держась за балку порога, над подвалом, куда только что хотел попасть. Под ногами было не более полутора метров, но там могли оказаться крепкие стальные прутья: будешь нанизан как цыплёнок на вертель. Тимофей (когда волна холодной дрожи схлынула) понял, что долго ему не продержаться; а даже если вернётся Семёныч, как он вытащит его? Было бы это месяц назад, всё бы благополучно закончилось – он бы подтянулся и вылез наверх; но сейчас не было сил не только подтягиваться, но и висеть – он чувствовал, что совсем скоро не сможет контролировать свои пальцы.. Паника была готова ворваться и затопить последнюю надежду, - он попытался посмотреть вниз, но было темно; тогда надо кричать, больше ничего ему не приходило на взбудораженный мечущийся ум.

И он уже готов был закричать (зная, что это не поможет), когда чья-то рука схватила его за сжимающую балку руку; потом была схвачена вторая..

-Отпускай, - сказал голос. «Не Семёныч...», - подумал и замешкался Тимофей, видя только эти руки.

-Отпускай, - повторил громче голос. Тимофей отпустил и стал подниматься вверх, прочь от опасности, к надёжной серой грязи. Страх и напряжение забрали у него почти все силы, и он только кое-как сумел перекинуть ногу за порог, чтобы помочь своему спасителю.

-Спасибо, - вымолвил он, тяжело дыша, прислонившись к кирпичной стене.

Спаситель молчал. Тимофей посмотрел на чёрные джинсы, потом поднял взгляд.
Это был Павел. Он смотрел на него тем же взглядом без выражения, засунув руки в карманы той же куртки... Тимофей испугался, рука машинально подалась к карману – там что-то есть, там у него...  Павел повернулся и вышел за ограждение. Тимофей остался сидеть на сырой земле – он ничего не знал, ничего не понимал; он на секунду почувствовал себя выбитым из собственной жизни, что-то происходило, но это не он, это не с ним... Затем он всё же встал, опрокинул при этом  ведро с засохшим раствором, тоже вышел за забор.

Павел не торопясь шёл прочь; с ним разминувшись, навстречу шёл Семёныч.
-Вот, пряников купил, - сказал он, показывая кулёк, - буду вечером чай пить, не желаете? – Но, подойдя, он увидел, что шеф совсем не в том состоянии, чтоб интересоваться пряниками.
-А что ж такое-то? Грязный весь... Тимофей Палыч, что стряслось?!

-Да пустяки, - сказал Тимофей. – Голова закружилась – упал... Но уже хорошо.

-Что ж вы это, я не знаю.. – суетился вокруг него старик, - вам ещё лечится надо, восстанавливать силы, втамины пить и всякие биотики, а вы сюда пришли... Эх! Да давай же, ну... Такси надо бы..

                ____________________


В понедельник, через три дня он вернулся на работу. Молодого перспективного сотрудника встречали цветами и аплодисментами, и это было так трогательно, он был искренне рад всех видеть.

Начальник позвал его к себе, спрашивал о здоровье, не поймали ль преступника, хлопал по плечу, выражал надежду, что случившееся не повлияет на его трудоспособность. Он вернулся к работе и вскоре всё забыл, точнее почти не вспоминал, только изредка и ненадолго – неизвестно, что было делать с этими воспоминаниями.

Вернувшись на привычную колею, жизнь снова набирала разгон. Через год он женился на Ане, а через два ему предложили должность начальника управления в другом городе. Он очень обрадовался этому предложению, рассказал об этом жене, она приняла даже с энтузиазмом; родители порадовались и погрустили.. Чета уехала и обосновалась на новом месте; квартира постепенно наполнялась новой мебелью и техникой; появилась машина. Анна забеременела и подарила мужу дочь – Тимофей всем сотрудникам (уже друзьям) показывал её фотографии.
Однажды на корпоративной вечеринке к нему подошёл приехавший коллега  с прежнего места, с родины. Они радостно поздоровались и коллега рассказывал ему какие-то новости, а потом спросил:

-Слушай, а ты знаешь Павла такого-то? Он, кажется, живёт где-то возле твоих родителей...  Да он и в том же институте учился – на год тебя младше.

Тимофей почувствовал как вся его идиллия будто подземным толчком была потревожена этим  (всё это время они не виделись ни разу).

-Были знакомы... - проговорил он.

-А, - сказал, выпивая, коллега. – Ну, в общем, он теперь тоже у нас. На прошлой неделе взяли. Пока по мелочи, но малый вроде толковый, пойдёт дальше. Вот только молчаливый.

-Да... – сказал Тимофей.
Он рано незаметно ушёл с праздника и вернулся домой к жене и дочери; они обе были ему рады. Поужинав, он пошёл курить на балкон – но сигарета так и осталась незажжённой, потом он выбросил её во тьму...  Он вспоминал, думал, боялся, не знал. Слёзы подступали к горлу и он чувствовал себя маленьким ребёнком.. – но плакать нельзя: он же взрослый мужчина – да и чем это поможет?

Он вдохнул свежего воздуха вечера поздней осени и с подрагиванием выдохнул. 
Внизу светился и шелестел тихо город – уже родной и привычный; там за дверью в освещённой комнате его жена, его дочь... – что ещё сделать: вернуться к ним, продолжать жить как прежде..  Да, именно так.  Выбросив сигарету, он вернулся в комнату, хлопнув балконной дверью...




 -