1
Елена Владимировна - для друзей и домашних Леля - живёт в мире без любви и надежды, т. е. безлюбом и безнадежном. Муж давно уже разлюбил её, дочь выросла, вышла замуж и живёт в другом городе, и возраст у Лёли, сама она понимает, неконкурентоспособный для какой-то там надежды. А в окружающей действительности, если считать за таковую службу и телевизор, только и разговоров, что об этих материях. Каждый вечер, к примеру, по телевизору молодые люди какой-то новой русской красоты пьют кофе «Нескафе» и утверждают, что всё только начинается. А в школе (Леля - учительница) ежедневно она видит юных, влюблённых, то верящих в любовь до гроба, то страдающих от неразделенного чувства. И в «малом» Лелином мире есть подруга Маша, которая время от времени впадает в новый роман, увлекается поманившей надеждой, и хотя довольно скоро разочаровывается, все же - живёт. Лелин же муж Кузя (так она зовет его с молодости, а на самом деле он Алексей Иванович Кузьменко), который не любит её, имеет записную книжку, где на каждую букву алфавита встретишь женское имя, и иногда он после работы тоже «где-то пьет кофе» или «посещает сауну», а то и просто «задерживается со студентами» допоздна - одним словом, вокруг Лели всего «этого» достаточно, но у неё - нет, у неё нет ничего.
Подруга Маша считает, что Леля лучше разбирается в Капитанской Дочке и Тарасе Бульбе, чем в муже. Это правда. Маша Миронова, и Евгений Базаров, и Андрей с Пьером, не говоря уже о любимых Турбиных, для неё реальнее и понятнее, чем многие вполне, что называется, осязаемые персонажи её жизни. Конечно, можно сказать, что то литература, что герои как бы завершили свой круг, что ничего неожиданного от них и ждать не приходится, потому, мол, они и понятны. Но Леля с годами постигает их не вширь, а вглубь. А у многих «живых» вся глубина-то с мелкую тарелку, и с ними она ощущает пустоту. Кузя сюда, конечно, не относится. Она до сих пор, а женаты они уже сто лет, всему предпочтет Кузино общество. А Маша не унимается, продолжает раскрывать Лелины глаза на Кузю. «Он же трус, - говорит Маша, - так прижми ему хвоста. Скажи, что знаешь про его «сауны» и больше терпеть не намерена, пусть складывает чемоданы и катится к своим Таням-Маням. Вот увидишь, как он заюлит, бросит свои делишки пакостные». Но Леля чувствует: не права Маша. И Кузя совсем не трус, он просто сошел с её дороги и ходит по другим тропам, более заманчивым и влекущим. Так, наверное, и бывает: пока она толковала ученикам индивидуалистический бунт Раскольникова, у неё под боком созрел свой, Кузин бунт, а она его-то и проглядела. И теперь Леля старается руководствоваться одной народной мудростью: «… не мыло - не смылится», и второй мудростью, вычитанной в общественном транспорте: «Умная женщина следит за собой, а глупая за своим мужем». Стараться-то она старается, но получается плохо, а главное: к чему приведет?
Каждое утро - за окнами ещё темнота, а в доме ночь - собираясь в школу, она смотрит на себя в зеркало и много раз повторяет слова: «Я красивых таких не видел», но лицо не становится ни моложе, ни привлекательнее. Так себе, обычное, бледное от недосыпу, усталое лицо «засорокалетней» женщины, которая накануне проверила примерно сто тетрадей.
Нарисовав лицо, Леля пьет чай, давится сухим бутербродом и закуривает сигарету - совершает утренний ритуал, после которого можно отправляться на работу. Старается Елена Владимировна как можно чаще ходить на службу пешком: для здоровья полезно да и обдумать предстоящий день удобно. Сегодня - особый день в её жизни. Когда-то в этот день была их с Кузей свадьба, и раньше, давно, Кузя помнил эту дату, цветы дарил, и они, хотя всегда жили скромно, бывало, отмечали годовщины, звали друзей, но в последние годы всё так изменилось! И вспомнит ли Кузя на этот раз «их дату», Леля не знает.
Дорога в школу недолгая, но в декабрьской скользкой темноте занимает двадцать пять минут - подсчитано. Сегодня у неё сочинение о замечательном человеке. Это в девятом. А в одиннадцатом - Блок. «И в призывном круженьи и пеньи я забытое что-то ловлю, и любить начинаю томленье, недоступность ограды люблю». В Лелиной юности употребляли слово «обожать», так прямо и говорили: я обожаю Есенина (или Асадова, или Евтушенко). А она «обожала» Блока за всё: за стихи, за судьбу, за «Возмездие». А в университете писала по нему курсовую - так что ей «давать Блока» - радость и удовольствие.
Елена Владимировна скользит по темной дороге, в руках тяжеленная сумка с тетрадями, томиком Блока, и проигрывает предстоящие уроки: как войдет в класс, что скажет, чем заденет сонную нелюбопытную мысль почти взрослых своих детей.
Первый урок у Лёли в 9 классе. Чётким учительским почерком она записывает тему: замечательный человек в моей жизни. Сначала обсуждается тема и основная идея сочинения. Удивительно, но все, буквально все, за исключением нескольких давно отпавших от учения, понимают, как важно встретить в жизни такого человека, который изменит твоё понимание окружающего, заставит задуматься над собой. «А если замечательный человек встретился мне не в жизни, а в книге? Могу я об этом писать?» - спрашивает Ульяна, девочка, которая пугает Лёлю своей беззащитностью: такая книжная, не от мира сего, ей так трудно вписаться в социум, у неё нет друзей, она так одинока. «Пиши», - разрешает Лёля. Во всех методичках говорится, что это сочинение - по «жизненным наблюдениям», но разве книга не жизненное наблюдение? Уж для кого, как не для Елены Владимировны, это понятнее понятного.
В классе тишина, сосредоточенно пишется про замечательного человека. Лёля стоит у окна, рассеянно смотрит на унылый городской пейзаж, нахохлившиеся под зимней стужей дома, редких прохожих, бездомных собак. А был в её жизни замечательный человек? Ну, не сегодня, так в молодости или юности? Про кого она могла бы написать сочинение? Лёля перебирает таких людей своей жизни. Её учительница Влада, у которой они собирались огромной школьной компанией, пели под гитару песни и даже пили вино, смешивая сладкую «Тамянку» с сухим рислингом. Потом университет, а там Лёлин научный руководитель Роман Соломонович, поражавший их, вчерашних школьниц, энциклопедичностью знаний, тонким анализом стихов, парадоксальностью суждений! Он вставал, когда разговаривал с женщинами, даже если они были всего лишь студентками первого курса, а каким вдохновенным делалось его некрасивое лицо, когда он читал стихи. И был ещё один человек, врач, с которым она летела в Москву на стареньком Ил-18 целых четырнадцать часов. И все четырнадцать часов они проговорили! Сколько ему тогда могло быть лет? Лет сорок? Была у него лысинка, и он казался ей таким старым! А она была так глупа, молода и самонадеянна, что даже теперь, через много лет, ей стало стыдно себя той, прежней, самовлюблённой, поглощенной только собой. Он так красиво ухаживал за ней, во время посадки в Якутске купил цветы, прощаясь, дал свой телефон, но она только смеялась над ним. А этот человек, возможно, был одним из интереснейших людей, встретившихся ей в жизни! Нет, она не смогла бы написать сочинение о замечательном человеке. Разве что о Кузе?
Мне было семнадцать лет, начала бы она, когда я увидела его впервые. Он был в зелёном венгерском пальто, именно таком, в каком тогда ходили все мальчики. И у него были глаза. И пробивались усики, наверно, он ещё не знал бритвы. В тот день шёл фильм «Барабаны судьбы», вот после него мы и встретились.
- Елена Владимировна, а как пишется слово «интеллигентный»? - спрашивает Тосик Бакланов, один из Лёлиных балбесов.
- С двумя «эль», - говорит Лёля.
Да, Кузя среди всей их компании отличался интеллигентностью, по крайней мере, внешне. И она сразу влюбилась, и это были одновременно и боль и радость. А вот Кузя не влюбился в неё и так продолжалось долго, хотя они уже целовались, как сумасшедшие, и он «открывал её, как земли, как полушарья Магеллан». О, Лёля хорошо помнит тот момент, когда она почувствовала, что Кузя наконец полюбил её!
Он тогда служил в армии и вдруг в мае приехал в отпуск. Кажется, уже цвела акация, было замечательно тепло, а их лихорадило от юношеской страсти. У неё на носу сессия, а они целыми днями шлялись по городу, не могли наговориться и нацеловаться. Как-то вечером у неё дома слушали музыку, она сидела на полу и выбирала, какую поставить пластинку, а Кузя стоял рядом, и подняв голову, Лёля вдруг увидела его глаза: они любили её. В том мае он и сказал, что больше никогда не встретит такой девчонки, как она, что таких больше нет. Как давно это было! И Кузя, наверно, забыл тот май и те слова, а вот она помнит. Только зачем? Лучше бы и она забыла, как сделал это Кузя, и не было бы боли, и тоски, и разочарований.
Звонок. Строгим голосом - иначе нельзя - Елена Владимировна произносит сакраментальную фразу: сдавайте работы. Некоторые с облегчением несутся к учительскому столу, чтобы разделаться с надоевшим за урок сочинением о каком-то там человеке, другие быстро-быстро дописывают последние мысли, третьи канючат: «Лен Владимна, можно я дома допишу, ну совсем ничего не успел!» Я бы тоже ничего не успела, думает Лёля и, конечно же, разрешает: она бывает слишком добра, и дети пользуются этим безмерно.
Большая перемена, в учительской обычное столпотворение: читаются очередные приказы и выговоры, обсуждаются проблемы и мирового и уездного и школьного порядка, кто-то названивает по телефону, а Лёля с Машкой в стороне от суеты. «Ну что? Ты ему высказала?» - Машка горит праведным гневом. «Ну, Маш, ну что я ему скажу, - почти как её ученики, канючит Лёля. - Если всё у него прошло, ну, ко мне, я имею в виду, что ему мои слова? Он и так считает меня ревнивой». «Ну, подруга, ты, как всегда, в своем репертуаре», - говорит Машка и быстро переходит к другой теме, волнующей её сегодня гораздо больше, чем Лёлины дела. Эта тема - некий журналист, разведённый, с однокомнатной квартирой, такой плейбой, что пришлось ему отдаться буквально через пару встреч, и теперь Машка сомневается, правильно ли она поступила: как никак интим накладывает отпечаток на восприятие человека в целом, вернее, меняет угол зрения, и она теперь со сладким ужасом вновь и вновь переживает потрясающий секс, который у них был, а его человеческие качества остаются непроясненными. Леле нечего посоветовать Машке: они живут в разных мирах, и Машкино пространство ей непонятно и недоступно, а литературные прецеденты как-то не приходят на память.
Звонок, и Елена Владимировна идет в свой 11-й, любимый. С этими уже далеко не детьми она прожила последние шесть лет жизни и, возможно, это единственные люди на земле, которым она ещё чуточку нужна, ну, скажем, до мая, до выпускного вечера. А потом и они уйдут, отряхнув прах со своих ног.
Обсуждается «Соловьиный сад».
- Розовый тенистый сад, соловьиный напев, смех и песня незнакомки - это искушение на пути духовного труда, и герой решает «уйти» со своего пути в синюю мглу. Наказание или награда ждёт его в соловьином саду? - спрашивает Елена Владимировна.
- Ну, он же бросил свою работу, отказался от осла, - говорит Фома, - разве справедливо, чтобы там была награда?
- Дурак ты, Фома, тебе это что - «утром деньги, вечером стулья»? Сад, по-моему, - рай, а если ты попал в рай, то плохо не покажется.
- Ну, ты, умник, а когда он возвращается обратно, то что? На его месте уже другой и осел не узнаёт его, что это значит?
- А мне кажется, хотя сад, возможно, и рай, - говорит самая тихая девочка в классе Ася, - но человек не может жить, только блаженствуя: «отдаленного шума прилива уж не может не слышать душа». И он уходит из этого рая, а розы своими шипами держат его за одежды, не пускают, но он все равно уходит, значит, понимает своё человеческое предназначение.
- Ну, ты загнула! Да он просто дурак, что уходит. Вот ты бы ушла от счастья? - кричит Цибульский, подпольная кличка - Збышек.
И Фома не унимается:
- Да он предатель, твой «герой», он бросил осла, так? А мы в ответе за тех, кого приручили, правда, Лен Владимна?
Поднимается крик, всем хочется высказаться - Лёля больше всего на своих уроках любит вот такие сумбурные, крикливые споры, когда она как бы в стороне, а они, её дети, вдруг раскрываются по-новому: надо же, Аська какая умница!
- Тише, тише, ребята, я думаю, что вы все правы. Образ сада - это образ Эдема, Элизиум. Но у Блока это сад мертвый, «опьяненный вином золотистым, золотым опалённый огнем» герой в нем не живой, он выброшен из жизни, а когда ему удается покинуть этот мир смерти, его место в жизни уже занято другим. Так реализуется в поэме мотив возмездия за предательство своего пути, - говорит Леля, и никогда ещё эти слова не были ей так близки и понятны, как сейчас, в эту пору её жизни.
И возвращаясь домой после обычного шумного школьного дня, Леля повторяет и повторяет строки:
Только всё неотступнее снится
Жизнь другая - моя, не моя…
Всю жизнь Леля, как осел, упрямо идет за Кузей, а он уходит от неё в соловьиный сад, в синюю муть, «в чуждый край незнакомого счастья», и ничего поделать с этим нельзя.
2
Дом свой Лёля ведет как умеет, а умеет плохо. Вечно у них какой-то беспорядок: вещи разбросаны, стол завален книгами, пепельницы полны окурков, в раковине не мытая с вечера посуда. Лёля не шьёт, не вяжет, обед готовит в последнюю минуту - никудышная хозяйка, и это притом, что была она одержима когда-то в прошлом идеей Дома. Чтобы уют, чистота, порядок, индивидуальный стиль, друзья сидели в креслах вокруг низкого столика, пили кофе, вели интеллектуальные разговоры и тому подобное. Но сначала не было кресел и денег на их приобретение, а потом как-то стали исчезать друзья. Кто перебрался в столицу делать карьеру, кто в поисках счастья - за бугор. Да и Кузя, индивидуалист, может даже эгоцентрик, друзей своих не имел и не любил, чтобы у них «торчали» Лелины подруги, общих разговоров с ними не вел, удалялся в другую комнату и дулся. А после их ухода частенько выговаривал Леле, что неприлично гостям так долго сидеть или что «эти подруги» просто так, перекурить к ней приходят, и Леля в некоторых случаях даже соглашалась с ним, чувствовала его правоту. Да и как бы там ни было, а самое лучшее для неё, самое важное - это когда они с Кузей сидят на кухне, покуривают и говорят, говорят обо всем на свете, не пустые ведут разговоры, а главные: о книгах, тайнах вселенной, политике и, конечно, о людях, о движущих силах их поступков, анализируя причины и следствия. Тогда ещё они делились с Кузей своими ощущениями, мыслями, догадками, планами на будущее, и были - она, по крайней мере - счастливы. Когда это ушло? Почему стали неинтересны Кузе эти их разговоры? - не знает Леля. Но нечто подобное она уже наблюдала в близкой семье подруги Тани. Бывало, они с Кузей частенько захаживали в её дом по вечерам потрепаться за рюмкой водочки. И этот интеллигентский кухонный трёп стал почти привычкой, без которой и жизни нет. А потом стала Лёля замечать, что если Татьяна по-прежнему токует в разговорах, то муж её как-то начал их избегать: то вдруг в разгар спора уйдет футбол посмотреть, то скажется уставшим и вовсе спать отправиться. То есть, ему уже неинтересно. Визиты к друзьям пошли на убыль, а позже они узнали, что друг-то, оказывается, в то время как раз заимел новую любовь, жил напряженной двойной жизнью, дома старался говорить мало, чтобы случайно не выдать своей тайны, да и все темы их трёпа казались ему пресными на фоне его бурных личных потрясений. Так и у Кузи: ему тоже стало неинтересно, он тоже больше молчит, как бы боясь расплескать некую радость, страшась, что Лёля проникнет в его внутренний мир и наследит там своими немытыми сапогами.
И в постели раньше они шептали друг другу глупые, нежные слова ласки и благодарности, а потом (с каких пор?) Кузя перестал, и она тоже больше не называла его любимым лапой, и секс стал молчаливым, как будто они сговорились быть немыми. А однажды после любви она сказала Кузе, что они, ей кажется, наконец достигли полной гармонии, и Кузя ответил: тебе только кажется. Означали ли Кузины слова его недовольство, неудовлетворенность, разочарованность? Почему, почему Леля не выяснила это тогда? Может быть, вся жизнь пошла иначе, если бы в тот момент они смогли понять друг друга? Как часто Леля винит себя, что не то и не так сказала или сделала, не в то время и не в том месте! А Машка называет эту её особенность казнить себя, находить правильные слова потом, post factum, когда время ушло и всё стало необратимым, «умом на лестнице» и говорит, что Леля слишком уж деликатная и нерешительная и так нельзя.
Лёля посматривает на часы: по её расчетам Кузя уже должен быть дома, занятия у него закончились часа два назад. Даже если он не спешит или (а вдруг?) выбирает ей подарок к годовщине, пора ему объявиться. Но его нет, и Лёля слоняется по квартире, не имея другой цели, как ожидание. Сколько таких пустых часов ожидания провела Леля! Почему-то вспомнилось, как однажды Кузи долго не было с работы, а потом он позвонил и сказал, что ещё задержится часика на два: студенты его ждут для чего-то там. Леля тут же перезвонила на кафедру, и выяснилось, что Кузя уже давным-давно ушел с работы. В тот злополучный день Леля устроила Кузе скандал, приперла его к стенке фактами, но он придумал, что просто захотелось ему побыть одному, покататься на машине в одиночестве. Нет, не умеет Кузя врать: Леля всегда чувствует его неуклюжую ложь, может быть, потому, что не очень-то он и старается выглядеть правдивым?
Кузя заявляется домой около восьми вечера и на вопрос, где же он был, отвечает, что ходил в библиотеку посмотреть кое-какую литературу. Что ж, вполне правдиво, и удивляться Леле нечего. То, что Кузя не помнит их дату, так же нормально и естественно для нынешней стадии их отношений, как и его одиночное катание на машине, отчужденность и раздражительность.
Они ужинают молча, обменявшись вежливыми фразами:
- Как дела? - спрашивает Кузя.
- Нормально. А у тебя? - это Леля.
- Как всегда.
Леля, погруженная в тоскливые размышления напомнить Кузе или не нет про годовщину их свадьбы, ест, через силу проталкивая в себя суп. Она может сейчас разрыдаться, что было бы глупо, и лицо её столь несчастно, что будь у Кузи хоть малейший интерес к жене, он бы давно это заметил. Телефон прерывает Лелину пытку: звонит Машка.
- Ну что, он поздравил тебя?
- Нет, - односложно отвечает Леля.
- А ты что? Неужто смолчишь?
- Не знаю, не могу я, больно, тяжело как-то, давай потом поговорим, - Леля вешает трубку, ей никто не нужен, никто не может помочь. Тоска.
После ужина Кузя ложится перед телевизором, а Леля устраивается на кухне под лампой с сочинениями и сигаретами: она выкурила за день почти пачку и сердце заметно колотится. Замечательные люди в жизни её учеников. Бабушки, дяди, тети, изредка - первые учителя. Какая мука эти сочинения! Иногда Леле кажется, что это вообще не русский язык, а бог знает что: малочитающий народец её дети. Проверка сочинений работа нудная, но требует внимания и отвлекает Лелю от собственной никчемной жизни.
«Раньше я считала своего папу самым замечательным человеком в жизни, - Леля смотрит на обложку тетради: это работа Ульяны. - Он большой выдумщик, знает обо всём на свете, с ним весело и интересно. Но папа ушел от нас к Анжеле, теперь у него новая семья и новый ребенок Соня. Хотя он говорит, что я пойму его, когда вырасту, я уже не могу к нему относиться как раньше. Он перестал быть замечательным человеком в моей жизни, я хочу, чтобы он вообще перестал быть в моей жизни, потому что он предал меня. У меня нет друзей, потому что я никому не верю, я даже не знаю, смогу ли когда-нибудь выйти замуж, а вдруг меня снова предадут?
Я думаю, что в жизни нет замечательных людей, их можно встретить только в книгах. Например, в книге «Три товарища», которую я недавно прочла, рассказывается про настоящую дружбу и настоящую любовь».
О Боже, ну почему в жизни всё повторяется: характеры, ситуации и, возможно, судьбы. Бродячие сюжеты жизни, думает Леля. Когда-то «на заре туманной юности» у неё случилось то же самое: и у неё был отец, бросивший семью, и она испытывала такое невыносимое чувство обиды, и её пронзало юношеское одиночество и тоска по настоящему другу, и ей тогда же попалась книга Ремарка и стала для Лели откровением. А когда в школе им задали сочинение о любимом литературном герое, она написала про Патрицию Хольман. И потом Леле всегда старалась жить по законам верности и чести, которые вычитала в «Трех товарищах». И не раз расшибала лоб, потому что почти никто не соблюдал этих законов, то ли не читал книгу, то ли выбирал для себя другие законы, лживые и предательские.
Нечем Леле помочь этой девочке без кожи, хотя, казалось бы, в её распоряжении вся Великая Литература. Леля сейчас сама без кожи, стоит себе на середине жизни, на ветру, нелюбимая и преданная ; живет без любви и надежды.