В научно-исследовательском институте психиатрии я работал уже два года, когда произошла история, ставшая своего рода прелюдией к основной, о которой мне и хотелось рассказать в дальнейшем. Все началось с того, что моего начальника - руководителя ведущего и самого престижного отдела фармакотерапии психических заболеваний, лауреата государственной премии СССР, профессора Г.Я.Авруцкого пригласили в очередной раз на всемирный научный конгресс по психиатрии в Канаду. В международном отделе нашего института работала всего лишь одна сотрудница, которая была одновременно и начальник и подчиненный. Женщина деловая и энергичная, сообразительная и весьма изобретательная, упорная и целеустремленная, настойчивая и предприимчивая, обладающая выраженной неординарностью натуры и ярким творческим началом.
Так уж сложились обстоятельства, что про приглашение профессор вспомнил с некоторым опозданием. Он не знал, что некоторые посольства принимают документы на оформление за весьма различные сроки. Одни за десять дней, а другие - за сорок. Правда или нет, но эта сотрудница сказала профессору, что он уже опоздал и документы уже не примут. Тогда он вызвал меня и попросил помочь оформить ему командировку, посодействовать лично ее более быстрому проходу через минздрав и посольство. Руководитель международного отдела института объяснила мне все правила оформления документов. И я на свой страх и риск отправился в минздрав заводить личные связи в международном отделе. Визит оказался в определенной степени успешным. И в итоге на конгресс профессор попал вовремя. С этого началось мое активное сотрудничество с международным отделом нашего института. Все командировки моего профессора стали проходить через меня. Я оформлял первичную документацию, которую увозила и сдавала в минздрав начальник отдела. Правда, после того, как мне удалось оформить документы профессора в Германию за две недели вместо четырех (начальник отдела категорически отказалась даже подготавливать документы для этой командировки) она была очень удивлена уже самим фактом, что у меня документы приняли. А потом и тем, что их не только оформили, но еще и вовремя. И отдала дань должному моим практическим навыкам общения.
Для того, чтобы ситуация была яснее нужно рассказать о мелком эпизоде, связанном с минздравом. Как-то раз мой непосредственный начальник решил отпустить шпильку в мой адрес и сказал, что невелика на самом деле заслуга в том, чтобы перевезти документы из института в минздрав. Тут, мол, каждый дурак сумеет. Тогда я предложил ему сдать уже готовые документы на его командировку самому (и это при условии безукоризненного выполнения самих бумаг и достаточном сроке для их дальнейшего оформления. Самоуверенный начальник согласился и поехал. Когда он вернулся, то вынужден был сделать официальное и публичное заявление о том, что лучше он больше никогда в своей жизни никуда за границу не поедет, чем он хоть один еще раз съездит в международный отдел минздрава…
Свое искренне удивление обо мне начальник международного отдела института высказала моему профессору. Тогда он решил поощрить меня и оформил меня по совместительству на полставки в международный отдел института. Когда данная сотрудница уволилась, то, учитывая уже имеющийся опыт работы и неплохое качество меня назначили его руководителем.
Кстати история с проблемным оформлением документов моего начальника была не единственной. Как мне рассказали позднее, однажды сам директор института решил силой своего научного и административного авторитета ускорить оформление какой-то своей командировки. Из этого получилось лишь то, что оставшиеся несколько лет своей жизни он получал через раз оформленные документы лишь после того, как срок командировки заканчивался… Правда это было до моего появления в отделе. Была и еще ситуация с одним моим коллегой, который к этому моменту был уже кандидатом медицинских наук и формально имел более высокую должность - старший научный сотрудник. И он также однажды попытался изобразить высокомерие в мой адрес по неизвестным мне причинам. В итоге он даже после того, как командировка закончилась не смог получить обратно загранпаспорт ни свой, ни второго профессора. И лишь мое личное подключение позволило решить этот вопрос успешно. В дальнейшем этот коллега относился ко мне с гораздо большим почтением.
Для оформления бумаг был выделен отдельный небольшой кабинет. Основная же моя лечебная и научная работа в основном шла в одном из базовых больничных отделений, закрепленных за нашим отделом. В ординаторской стояло шесть столов, за которыми два больничных врача и три-четыре научных сотрудника занимались своей работой. Обычно один из них разговаривал по телефону по своим делам или с родственниками больного. Другой принимал и обследовал нового больного. Третий проводил совместный осмотр больного с заведующим отделением. Четвертый консультировал больного у старшего научного сотрудника, пятый беседовал непосредственно с родными своего больного. Шестой выяснял проблемные вопросы со средним медицинским персоналам. Можно себе представить обстановку в этой ординаторской, предельно удачную для доверительной беседы как с самим больным, так и с его родственниками. Учитывая все выше перечисленное, я стал иногда проводить беседы с родственниками своих больных в своем кабинете при международном отделе. А так как больных было много и больные были очень тяжелые, тоя все чаще и чаще появлялся в этом кабинете не один. Это стало известно начальнику отдела кадров института. Он, как бывший военный, решил раз и навсегда навести порядок. И в весьма небрежном тоне провел мен профилактику. Несмотря на мои попытки остепенить и остановить его. Я пытался донести до него мысль о том, что ему не следует со мной вести себя так резко и грубо, бестактно и бесцеремонно. Но все было напрасно. Исчерпав все аргументы, я сказал ему: "Пусть вам Господь будет судья".
Спустя три месяца я узнал, что этот кадровик вдруг на фоне почти полного здоровья умер от инсульта. И в силу этого обстоятельства больше не работает в институте. А та сотрудница, которая донесла ему на меня, отработавшая в институте больше десяти лет, еще через пару месяцев уволилась из института. И, как я узнал в дальнейшем, больше в него е возвращалась.
На примере этого кадровика я еще раз убедился в том, что никакое зло никому и никогда не сходит с рук. Наказание за него бывает лишь несколько отсроченным. Никакой радости по поводу его смерти я не ощутил, была лишь досада на его нежелание прислушиваться к голосу здравого смысла.