Размышления о двойке.
- Двойка? А что такое двойка? О! Она многолика! Она может быть карающей десницей, надоедливой мухой, вражеским лазутчиком, заползшим в дневник и отравляющим жизнь, актом возмездия, криком о помощи бесталанного педагога. А еще двойка – воспитательный прием, оценка душевного состояния в четверг, когда Катя Петрова не глянула ни разу в его сторону, а еще – оценка личности в целом: лодырь, разгильдяй, наглец. Слава богу – не серость. Серость это тройка. Маленькая, неприметная , вездесущая, заполняющая поля журнала, заставляющая облегченно вздохнуть или брезгливо сморщиться…
***
Эта двойка - как ключ от замка, открыла дорогу всем моим несчастьям, а может счастьям – поди разберись сейчас. Я учился в голодное послевоенное время, когда кусок хлеба был лакомством номер один. Питались, чем Бог пошлет. А Бог посылал огород, лопату и четыре руки, которые вскапывали, сажали, пололи. Мамины руки и мои. Растила меня мама. И огород. До сих пор не могу равнодушно смотреть на молодые побеги морковки или свеклы. Ну а цветы картошки не заменят никакие розы. Самые красивые. В детстве я представлял на месте каждого цветка желтую картофелину в миске, исходящую ароматным паром. Мама отправляла меня в институт, загружая овощами. А еще в довесок - пол-литровая бутылка душистого растительного масла с тряпочкой вместо пробки. Я был богачом. У меня была стипендия. Целое состояние по тем временам. Хватало на хлеб, молоко. Еще и маме умудрялся отвезти гостинец. Учеба была в радость. Мало, что учили, так еще и приплачивали за это. До третьего курса все шло как по маслу, тому заветному, с тряпкой вместо пробки. А на третьем пришла она, Майя Петровна. Майя! Имя было редкое. Казалось, это что – то цветущее, яблоня, наверное. Но яблонь не оказалось. Пришла Февралина, ледяная и ветреная. Ветреная не в смысле, непостоянная. Она была очень постоянной. Предмет свой любила больше всего на свете. А скорее не любила. Оценки жалела, расставалась с ними, как последним рублем. Пятерки не получал никто. Она сама заявила, что на пятерку не знает. Нам оставалось мечтать о тройке. Она так умудрилась нас напугать, что, открывая книги, мы впадали в анабиоз и цепенели. Я всегда выезжал за счет слуховой памяти. Сидел на первой парте, смотрел на учителя, прямо в рот ему и записывал, все что слышал, сразу в тетрадь и в мозг. На нее смотреть не мог. Еще на первом уроке она брезгливо покосилась на мои не совсем отмытые ногти, накануне старый свой велосипед чинил. И все. На следующей паре я сидел на последнем ряду и ничего не понимал. Так тянулось до сессии. Пришел, вытянул билет и понял – все, пропал. Пытался, что-то говорить, конспекты у меня были, но переписанные у одногруппника Петьки. Через пень – колоду. Она окатила меня ледяным взглядом и нарисовала в зачетке двойку. Май обдал ледяным утренником,. Стипендия, как белый лебедь, уплыла, помахав мне крылом на прощанье. Маме говорить не стал. Перебьюсь как нибудь. Конец зимы, авитаминоз, холод. А тут еще простудился, ходил ночью на станцию разгружать вагоны, промерз как суслик. Начался бронхит. Кашлял ночами так, что выворачивало наизнанку. Дело закончилось туберкулезом. Время было такое, плохо, голодно, холодно. Прооперировали меня в марте, отняли легкое. И вспоминать страшно. Но молодость есть молодость. Встал с больничной койки и в институт. Сдал сессию, спасибо ребятам, помогли, преподаватели пошли навстречу. Короче, через два года окончил институт и пошел учительствовать. И знаете, самое трудное у меня в этой работе? Не догадываетесь? Двойки ставить не могу. И не ставлю. Уж как я без них обхожусь – один Бог знает. На поднимается рука. Мне семьдесят в этом году. Работаю до сих пор, учу. О пенсии и не думаю, хоть и одно легкое. Ну, зарядка, баня, здоровый образ жизни Это понятно. Но, главное, наверное, то, что я для себя уяснил. Смысла в этой отметке нет никакого. Ну, если не покалечит она, как меня, то учиться тоже вряд ли заставит. Заядлый двоечник плевать на них хотел, одной больше, одной меньше, а радивого ученика ею встревожишь до сердцебиения и спазмов – вот и вся наука.
***
Историю у нас вел Федор Иванович. Умнейший человечище. Так его хочется назвать. Его уже давно нет на свете, а помню его и часто вспоминаю. Воистину, учителя – не умирают. Они живут как минимум в двух поколениях. Свое и поколение учеников. Талантливый учитель может прожить и три и четыре…
Федор Иванович был очень строгим. У него была одна особенность. Он очень любил умных учеников, а ребят неспособных игнорировал. Мало того, внушал им без конца том, чтобы они звезд с неба не хватали неуклюжими своими руками, а поступали в ГПТУ. Не гнушался расшифровать эту аббревиатуру вслух – Господи! Помоги тупому устроиться! К счастью, тройки ставил им исправно и не мучил особенно. На истории многие впадали в кому и сидели за партами, как мумии египетских фараонов. А если он вызывал к доске, шли на негнущихся ногах, покрываясь пятнами, и если и учили что- то дома, то за этот короткий путь к доске забывали все напрочь. Вот тогда сыпались двойки, смачно, как горошины из стручка. Он, казалось, получал удовольствие, рисуя их в клетках журнала..
Но все можно простить Федору Ивановичу за его любовь к истории. В то время она была раскрашена красным цветом революционных свершений, и мы гораздо лучше знали съезды КПСС, чем династию Романовых. Но слушать его было одно удовольствие. Когда опасность опроса отступала, и он начинал рассказывать новую тему, класс облегченно вздыхал и превращался в одно большое ухо. Федор Иванович любил стоять у окна. Речь его заполняла все пространство класса так плотно, что не оставляла шанса даже вздохнуть. Так вот о двойке. Аня была в категории умниц. Историю любила, слушала Федора Ивановича с упоением. Так же отвечала. А еще однажды заставила его задуматься в поисках ответа. На обществоведении, когда учитель рассказывал о трех законах диалектики, класс, как обычно замер. Интересно было в таких общих законах находить простые закономерности из обычной жизни. Когда речь зашла о единстве и борьбе противоположностей, Федор Иванович привел, как пример, борьбу в капиталистическом обществе. Классовая борьба! О! Как нам это было знакомо! Вся история разворачивалась под знаменами классовой борьбы. И тогда Аня сама не зная , почему, спросила:
-Федор Иванович! А этот закон действует везде?
-Везде, даже на кухне. Единство и борьба противоположностей. Голод и насыщение, если хотите.
-Тогда в нашей стране, где справедливость восторжествовала, что с чем борется?
От неожиданности замер.
-Ну, и в нашей стране, конечно, есть пока проблемы. Есть противоположности, но они не столь глобальны, как на западе. Звонок спас его от дальнейших объяснений, но с тех пор на Аню он стал смотреть с особым уважением. Она это чувствовала. Всякий раз при виде Федора Ивановича сердце ее наполнялось радостью, хотелось слушать его, вникать в суть событий.
Но однажды случилось вот что. Тема была какой то неинтересной, сухой. Не выучила. То ли времени не хватило, то ли еще что – то. Надеялась отсидеться, тем более в журнале стояло несколько пятерок. Класс не подготовился, и снова посыпались двойки. Никто не знал. Федор Иванович рассердился не на шутку. Курс на ГПТУ указывался почти всем. И тут, смягчившись, решил послушать Аню. От ужаса она замерла и понесла какой то бред. Федор Иванович удивленно вскинул брови и молча нарисовал напротив ее фамилии красавицу с лебединой шеей Одиллии. Тут же продублировал в дневнике. Опрос был завершен. Он сидел за столом, мрачно уставившись в журнал, и о чем-то думал. Класс замер. Тишина разлилась и затопила помещение мутной водой страха. Причем, получившие двойки, как ни странно, были спокойны. Все, кроме Ани. Она сидела на первой парте перед учителем. Плечики ее сжались, как от удара, а из глаз закапали слезы, прямо на страницу учебника. В напряженной тишине слезы капали так громко, как метроном. А может, ей это только казалось. Было стыдно даже пошевелиться и достать из кармана черного фартука носовой платок. И тогда случилось невероятное.
-У кого есть стирашка?
К учительскому столу потянулись стирашки всех мастей.
-Спасибо! Хватит одной.
Он наклонился над журналом и стер Анину двойку. Это было запрещено по всем учительским канонам. Но он это сделал. Слезы у Ани закапали еще интенсивнее. Лучше бы Федор Иванович ее оставил…
Через неделю она отвечала у доски. Он открыл ее дневник, перевернул страничку назад и рядом со злополучной двойкой поставил пять…
В ее жизни было много двоек. Она спокойно к ним относилась, но эту двойку запомнила навсегда.
***
Он сидел в детской качельке, свернувшись калачиком. За спиной лежал дерматиновый портфель. В портфеле лежала двойка. А может стояла, а может сидела. Он еще не понял. Важно было, что она там была, написанная синими чернилами, хищная птица, которая , если бы он не захлопнул вовремя тетрадь, больно ущипнула бы его за нос. Может, пусть бы щипала. В одну воронку два раза не попадает, как говорит дедушка. И дома бы не попало. Домой он не пойдет, это точно. С таким позором в портфеле ноги не слушались. На улице сгущались сумерки. Снежинки падали совсем близко: на рукава курточки, на портфель за спиной, на валенки. Когда он смотрел на них у себя в теплой комнате, из – за окна, они были такими красивыми и не холодными совсем. Может открыть тетрадь? Пусть лучше ее снегом засыпает? Не поможет. Завтра Анна Петровна обязательно спросит. Может вернуться в детский сад? Там не ставили никаких оценок, только в угол. В углу хорошо, тепло. Он вспомнил, как в саду однажды хотел насыпать в аквариум вместо сухого корма для рыбок гусениц и червяков, которых специально раздобыл на прогулке. У дедушки на них всегда так хорошо клевало. Няня Ольга Васильевна обнаружила их в его шкафчике во время тихого часа. Ох, и крика было! Стоял в углу полдня, а то, что это для рыб так и не сказал. Разве они поймут? Кричали , кто громче. Когда люди кричат – они других не слышат. Они слышат только себя. Это он знал точно. Мама тоже кричала. А еще брала ремень. Или что под руки попадется. Полотенце, авоську. Полотенце лучше всего, особенно махровое. Не так больно. С двойкой полотенцем не обойдется. Ремень. Он висел на гвоздике, темно коричневый. Всегда готовый. А сейчас, когда Валерик пошел в школу, работы ему прибавилось, не заскучаешь. Шиш тебе, не дождешься! Лучше тут буду.
- Чего это здесь делаешь? - Из – за спины к качелям подошел сторож, дедушка, который по утрам чистил снег. Валерик часто его видел, когда бежал в школу.
-Ничего, сижу просто.
-А чего домой не идешь?
-Не хочу просто.
-Все то у тебя просто. Учишься?
-Учусь. Во втором классе.
-Пойдем, я тебя домой отведу.
-Домой не надо. Я лучше тут.
-Ну, уж нет. Тут нельзя школьникам. Это же детский сад. Заявление писать надо. Писать то умеешь?
-Умею.- Вспомнил двойку за три ошибки. – Только ошибки иногда делаю. – Помолчал, и что бы быть совсем честным, исправился:
– Часто делаю.
-Это не беда. Без ошибок в детстве никак нельзя. Взрослые и то делают.
-Взрослые? – глаза удивленно расширились. -Как же взрослые ? Они же взрослые!
-Вот и ошибки у них взрослые. Их исправить гораздо труднее. Пойдем, я тебя домой отведу. Замерз совсем.
-Не надо домой. – Голос задрожал.
-О! Да ты плакать собрался! На таком морозе из глаз будет не дождь, а град! А куда пойдем?
-Лучше в школу.
-Так ведь там нет никого?
-Анна Петровна допоздна. Может, тетради проверяет.
-Ну пойдем, если так.
Сторож прикрыл калитку, и они зашагали к школе. Свет в окне Валериного класса горел.
-Точно, Анна Петровна там! Тетрадки проверяет.
Из класса раздавались встревоженные голоса.
-Да домой пошел. Еще час назад я их отправила. А вы к ребятам заходили?
-Да заходила. Они все почти в нашем доме живут. Его никто не видел. Говорят, он самый последний ушел. С двойкой. На улице минус двадцать.
-Не волнуйтесь вы так. Пойдемте, будем искать.
Сторож решительно открыл дверь.
-Не ищите, гражданки, нашелся. Не дошел домой ваш парень. Двойка в портфеле, как камень. Не донес. Притомился. В садике у меня на качельке отдыхал, сил набирался. Вы уж, гражданочка, таких тяжестей то не заставляйте носить, мал еще, что полегче придумайте за ошибки. Не вынесет ведь, или придумает, как вас всех вокруг пальца обвести. А это похуже будет для воспитательного процесса.
-Спасибо вам.
Заплаканная женщина, обвязанная теплым платком, схватила портфель и ребенка и вышла из шволы.
-Случилось что, сынок?
-Случилось. Двойку получил.
-А я думаю, чего портфель , как кирпичами забитый? Ну, ничего, ученик без двойки – как солдат без винтовки. Пошли домой!
-Пошли.
Счастливая улыбка немыслимого облегчения свалилась в хрупких плечиков мальчика.
-Мам, а правде, слезы на морозе могут в град превращаться? Мне дедушка сторож сказал.
-Не знаю. Нет, наверное. Слезы ведь теплые. С ними морозу не сладить. Женщина сжала ладошку в рукавичке в своей ладони, а по щекам у нее побежали теплые слезы.
-