Неёлыч

- И кто же из вас, Иванушки-дурачки, есть настоящий? – низким утробным голосом произнесла Яга.
- Я! – в три голоса ответили Иванушки.
- Ха-ха-ха! Все трое, быть того не может. Троим далее хода нет, а подлинный Иванушка,… - она сверкнула хитрым глазом, - так кто ж его пустит на Леший путь. Ну, признавайтесь кто настоящий!
- Я! – снова в голос повторили Иванушки.
- Значит, не желаем правду говорить? – Неёлыч выдержал паузу, во время которой зал замер и можно было услышать его ритмичное дыхание. Удивительное дело, вчера во время премьеры, подобной редкой зрительской реакции не было вовсе. А сегодня, несмотря на все театральные суеверия о провальности второго спектакля переполненный зал театра кукол оказался целиком и полностью во власти актеров и с изумительной выдумкой, созданных для нового спектакля главной художницей театра Ольгой, кукол. Хотя конечно, сказать, что вчерашняя премьера неосказки о странствиях Иванушек прошла из рук вон плохо, тоже было нельзя.
Премьера миновала ровно, и всё бы хорошо, если бы после окончания спектакля в зале не обнаружился мертвец. Зрители покинули зал, а он остался сидеть на своём месте, не сводя со сцены пустых бессмысленных глаз, о чём и известила актёров, поздравлявших друг друга с дебютом за опущенным занавесом, диким истошным воплем подошедшая к замешкавшемуся зрителю билетёрша Мария Ивановна. Странным казалось и то, что неизвестный мужчина был в театре на детском спектакле один. Ни жены, ни ребёнка с ним не было.
 Больница скорой помощи находилась в десяти минутах неспешной ходьбы, однако наряд  милиции появился в зале задолго до неотложки. Два милиционера разогнали любопытствующих актёров, осмотрели место происшествия и успели допросить  до смерти напуганную билетёршу.
И только тогда на место прибыли врачи. Они остмотрели потерпевшего, и сообщили милиционерам, что причиной смерти стал сердечный приступ.
Отсутствие состава преступления подняло настроение представителям правоохранительных органов, они быстро составили протокол, подписали врачей и поспешили удалиться ещё до того, как санитары вынесли из театра носилки, прокрытые белой простынёй.
Заранее приготовленный  в репетиционном зале премьерный стол к тому времени уже успел простыть, но обмывание нового спектакля всё же состоялось, только в натянутой мрачной обстановке. Чувствительные желудки служителей Мельпомены отказывались принимать пищу, а вот горячительные напитки оказались как нельзя кстати, отчего Неёлыч, проснувшись утром в своей холостяцкой конуре, никак не мог припомнить каким именно образом попал домой. Голова гудела, точно чугунная. Пришлось опохмеляться, запивать горечь рассолом из банки и быстро входить в форму. Ведь сегодня на спектакле пожелала присутствовать сама первая леди их затрапезного городка вместе со своим отпрыском и окружением, блеском дорогих, заграничных нарядов заполонившим первые ряды…

- Значит, придётся волошбу к вам применять, - пророкотала Яга, ткнула скрюченным пальцем поочерёдно в каждого из Иванушек отчего те заметно съёжились, - Ра-а-з, два-а-а, три-и-и, - ведьма хлопнула в ладоши, -  умри! Стань травой и землёй, настоящий Иванушка, заклинаю тебя!
Из кулис послышался бутафорский гром, свет на сцене на мгновение погас. В зале кто-то из малышей испуганно вскрикнул. За спинами актёров зашипела дым-машина, а когда дым развеялся, перед бабой Ягой живыми и невредимыми, предстала вся троица  Иванушек.
- Перехитрил меня, Ивашка, спас-траву с собой прихватил? Ну, идите, головы ваши дурьи, идите,… там Леший сидит, всех вас заморо…
- Ваня! Ванечка! Ва-а-ня-я-я! – внезапно послышался из зала женский крик. Первые ряды зашевелились. Актёры, не зная как реагировать, смешались. Неёлыч попытался спасти положение:
- Так вот, там, говорю, Леший. Всех вас…
- Ваня вставай, вставай, миленький! – И сразу, - Уби-и-ли! Уби-и-ли!
Зал загудел,  медленно набирая силу, в партере включилось освещение. Прежде кричавшая женщина уже рыдала во весь голос. Куклы обмякли. Неёлыч хотел было из-за ширмы выглянуть в зал. Да увидел вместо него лишь спешно закрывающийся занавес:
- Да что за фигня там происходит! Дуня, - повернулся он к актёру всё ещё держащему  на вытянутых  руках кукол-Иванушек, - Ты видел, занавес пошел, Таша опять перебрала? – Он говорил о немолодой уже помощнице режиссёра Наталье Васильевне, которая любила приложиться к бутылке и с похмелья не однажды выкидывала и не такие номера. В последний раз, когда за полчаса до спектакля она объявила по трансляции третий звонок и позвала актёров на сцену, директор обещал её уволить, если подобное повториться, хотя бы ещё один раз. После этого Таша ушла в завязку, и на работе перестала позволять себе даже капельку. А теперь вот занавес закрыла посреди спектакля, и праведного гнева начальства ей уже не избежать.
Неёлыч уложил тряпичную ведьму на табурет и бросился в кулису, к пульту управления, но обнаружив высокий Натальин стул пустым, вернулся за ширму, изумлённо пожимая  плечами. Дуня махнул на всё рукой и сел.
-Вроде как убили кого-то, Петрович приказал закрываться, - послышался настороженный Ташин шёпот.  Актеры разом вздрогнули и вышли из-за ширмы. Помреж, прильнув зорким глазом к дыре в занавесе, наблюдала за происходящим по ту сторону. Через эту знаменитую дырку, перед началом каждого спектакля, актёры обычно высматривали заполнение зала, выискивали своих знакомых или друзей. – Точно, мальчика несут, слышите крики? Мама, наверное, падает, за мальчонку цепляется. Кошмар!
- Чёрт, вчера мертвец, сегодня мертвец. Да что они там все с ума сошли что ли? – возмутился Неёлыч.
Таша не ответила.
На сцене появился бледный, как стена Петрович, бесцеремонно прервав наблюдения, хлопнул Наталью по мягкому месту:
- Таша, микрофон включай, быстро! Там у нас,…
Застигнутая врасплох Наталья метнулась к пульту. Пощёлкала тумблерами, затем молниеносно принесла микрофон. Директор скрылся за складками тяжёлой ткани.
- Уважаемые зрители, - послышался его голос,- убедительная просьба всех, кто не является родственниками умершего мальчика, немедленно покинуть зал. Не волнуйтесь, ваши билеты не пропадут. Приходите завтра на ту же сказку. И, прошу вас, без паники.
Зал затих, а через секунду заёрзал, зашуршал, пригорюнившиеся актёры услышали, как со звонким щелком одно за другим захлопываются сидения кресел. А на сцену, видимо услышав по трансляции, что происходит что-то неладное, уже подтянулись все работники, кто, так или иначе, присутствовал в помещениях театра.  И как только Петрович вернулся на сцену, в едином порыве устремились к нему:
- Ребят тут такое дело,… - начал директор,  рукавом пиджака провёл по вспотевшему лбу, - сын мэра скончался. Сейчас вместе с мамой и другими у меня в кабинете. Сюда уже едет прокурор области и сам, отец,… я получил строжайшее указание никого из театра не выпускать. Так что быстро разошлись по гримерным, и чтобы носа не высовывали, пока не позовут. Вы меня поняли?
- Ничего себе петрушка, - возмутился было Неёлыч, -  а мы-то тут причём?
- Делайте, что сказано. - Не терпящим возражений тоном, гаркнул Петрович, - все меня слышали?
Присутствующие торопливо закивали головами.
- Ну, вот и хорошо, я пошел, - Петрович перекрестился дрожащей рукой, глубоко вдохнул и скрылся в первой кулисе, а вслед за ним недоумевая и переговариваясь между собой приглушенными голосами, потянулись и остальные.

Быстро дойдя до своей каморки, Неёлыч повесил на крюк куклу Яги. Вытащил сигарету и закурил. Дуня хлопнул дверью через несколько минут:
- Вот и поиграли.
- Да уж,- поддержал друга Неёлыч.- Был бы покойник простым смертным, да хоть, как вчера, то увезли бы по-тихому и всё на этом. А тут, сын мэра…
- А ты как хотел? – угрюмо хмыкнул Дуня. На самом деле – Дмитрий Урняк, но это имя в театре можно было прочесть лишь на афишах, а вот кличка «Дуня» приросла к нему намертво, впрочем, и Неёлыч был при рождении наречен Александром. Но удачная роль злодея Неёлыча, навсегда переименовала обладателя хриплого выразительного баритона. Спектакль давно сняли с репертуара, а персонаж продолжил жить теперь уже в теле своего исполнителя.
 – Я пересёкся с билетёршей, - закуривая, продолжил Дуня, - она говорит, что мать мальчишки в шоковом состоянии ей вызвали бригаду врачей.
- Ещё бы, отдохнула, называется. Повела сынулю на кукольный спектакль. А от чего пацан умер, она не говорила?
- Да нет, врачи только приехали, так что сидеть нам тут, может статься до самого утра.
- Тогда давай хлопнем, у меня чекушка с собой. Сейчас к Оле сгоняю, может у неё, закуску раздобуду.
- Валяй, - Дуня стал стягивать с себя чёрный облегающий комбинезон.
Неёлыч осторожно прикрыл за собой дверь и  крадучись пробрался до Олиной мастерской. Мало ли, увидит кто. Петрович сказал не высовываться, да только вот стресс  надо как-то лечить.
Оля была у себя. В свете настольной лампы, окружённая развешенными по стенам художественного цеха театра куклами собственного исполнения. Их лица, добрые и улыбающиеся, или злобные и отталкивающие в  неверном освещении казались живыми. А художница, точно волшебница, в окружении своей свиты, сшивала вместе какие-то лоскутки с абсолютно невозмутимым лицом так, будто все происходящее за стенами этого уютного сказочного мирка совершенно её не касалось.
- Оля, - позвал Неёлыч из темноты у входа в мастерскую. Женщина, оторвавшись от шитья, подняла голову и прислушалась, - это я, Неёлыч, найдётся что пожевать?
- Да, Саша, - сказала Ольга, она была единственной, кто  звал его по имени, - бутерброды, сейчас.
Выудила из-под стола свою сумку, и, пошарив в ней, протянула ему свёрток с бутербродами:
- Ну что там, что-нибудь выяснилось? – спросила она ровным голосом.
- Да кто ж их разберёт, не знаем ничего. Вот решили с Дуней полечиться, хочешь с нами?
Ольга кивнула, погасила лампу, они пошли обратно. Театр словно вымер и если бы не полоски света, пробивавшиеся из-под некоторых дверей, можно было подумать, что они остались тут вдвоём, так тихо было вокруг.
Когда чекушка опустошилась и они, подвешивая известный топор в маленькой комнатушке, задымили в три трубы, в дверь резко постучали, и она сразу, не дожидаясь ответа, распахнулась. На пороге возник человек с невыразительным лицом в строгом штатском костюме:
- Кто из вас Александр Кириенко? – без приветствий выпалил вошедший.
Неёлыч медленно поднялся.
- Попрошу пройти со мной.
Актёр потушил сигарету и, не нарушая тишины, вышел вслед за  мужчиной, приведшим его, в конце концов, в гостевую комнату.
В помещении никого не было, слышались только с трудом различимые стоны и всхлипы за стеной - в директорском кабинете. Мужчина представился следователем ФСБ по особым делам, указал актёру на стул, а сам сел по другую сторону круглого стола. Хлопнул на  столешницу отблескивающий серебром диктофон:
- Ну что ж, начнём, Александр Васильевич?
Неёлыч кивнул, не представляя себе, о чём может спрашивать его представитель органов госбезопасности. Захмелеть он так и не успел, возбуждённые нервы не дали.
После стандартных вопросов о том, где он родился, где учился и когда начал работать в театре, спрашивающий подобрался, наконец, к сути:
- Вы знаете, кто вчера умер на вашем спектакле?
Под пытливым взглядом собеседника Неёлыч нервно заёрзал на стуле:
- Нам сказали, какой-то неизвестный мужчина и умер он, кстати говоря, от сердечной недостаточности. То есть естественной смертью.
- Довожу до вашего сведения, что мужчину этого зовут Иван Николаевич Петров и до момента своей «естественной», как вы изволили выразиться, смерти этот человек никакой сердечной недостаточностью не страдал, - следователь приподнялся и над актёром нависло невыразительное постное лицо, - а сегодня умер тоже Иван. Диагноз врачей – острая сердечная недостаточность, однако, по словам родителей, до прихода в театр мальчик был абсолютно здоров, - он сделал паузу, и продолжил. - Вам это странным не кажется?
- К чему вы клоните? – удивился Неёлыч.
- А к тому, что ваша баба Яга, если мне правильно доложили, обещала умертвить настоящего Иванушку. Два спектакля и два мертвеца с этим именем ни о чём вам не говорят?
- Да что вы такое говорите – это всего лишь роль, - точно ошпаренный известием, подхватился со стула Неёлыч.
- Роль, как выясняется, опасная, – не меняя спокойного тона, произнёс собеседник, - не желаете ли посмотреть в глаза родителям сегодняшнего Иванушки, они здесь, за стеной, безутешные.
- Да вы что! В чём вы меня обвиняете? Хотите сказать, что это я убил, одним только голосом? Уму непостижимо! Я в театре тридцать с лишним лет работаю,  и почти всегда играю злодеев, да вы хоть знаете, сколько раз со сцены я говорил «умри»? И все уходили живыми. А это, это,… - он замахал руками, - это какое-то совпадение. Я никого не убивал, и в мыслях не было.
- Вот именно, в мыслях, -  с загадочным выражением на лице повторил его фразу следователь. - Да вы сядьте и не волнуйтесь, никто вас пока не обвиняет, мы просто хотим разобраться, - выложил на стол напечатанный лист бумаги, - вот подписка о невыезде и чтобы завтра на работу, как штык. Если потребуется, мы вызовем вас повесткой, и никому  ни слова о том, что я вам сейчас сказал. Вы меня поняли?
Ошеломлённый всем услышанным Неёлыч кивнул, сел на место, не разбирая слов, пробежал бумагу глазами и расписался, сильно нажимая на ручку. Руки дрожали от волнения,  а в голову, смывая остатки былой уверенности, ударила жаркая удушающая волна.
Неужели и правда это он, без всякой задней мысли отправил в мир иной,… да нет, не может быть!
Не хватило воздуха, пытаясь вернуть к действительности метущийся мозг до боли сжал виски.
Заметил, что следователь, с самого начала разговора не сводивший с него внимательных глаз, обратил на это внимание, точно излишняя возбуждённость допрашиваемого актёра подтверждала какие-то одному ему известные догадки. Взял это на заметку, но ничего к ранее сказанному до поры до времени решил не добавлять.
-Что за самодеятельность, товарищ майор?- зычный голос послышался раньше, чем на пороге появился небольшого роста тучный милиционер, и стремительно  ворвавшись в помещение, добавил – можете идти, я буду лично заниматься этим делом.
- Извините, Эдуард Геннадьевич,- ничуть не смутившись, ответил ему следователь, - извольте ознакомиться.
С этими словами он передал прокурору, в чине полковника, как успел определить Неёлыч, лист бумаги. Пауза продлилась недолго, но пробежав глазами предъявленный документ прокурор поменялся в лице, присвистнул и, не добавив более ни слова поспешно удалился.
- А теперь идите, вы  свободны, - майор указал Неёлычу на дверь.
Актер поднялся, помутилось в глазах, восстанавливая утраченное зрение, ухватился за стол:
- Успокойтесь, - неожиданно поддержал его следователь, - мы всё проверим, есть и другие подозреваемые.
Неёлыч недоверчиво кивнул и на подгибающихся ногах поплёлся прочь из кабинета.

- Ну что там,… - увидев его в дверном проёме, спросил Дуня. Он и Ольга как по команде поднялись со своих мест.
- Да, спрашивали разную ерунду, ничего интересного, - пряча в карманы брюк непослушные руки, и отводя взор, ответил Неёлыч, - меня отпустили домой.
- А мы?
- Не знаю…
- Ну, дела-а-а. Сколько ж нам тут куковать?
Неёлыч пожал плечами и стал торопливо собираться. Дверь снова раскрылась, это был Петрович.
- Так, гаврики, все по домам,- без предисловий начал он,- чтобы через пять минут духу вашего в театре не было. Завтра в десять репетиция,  всем быть на ногах, только попробуйте страх водкой заливать, - заметив пустую чекушку, размеренно произнёс директор, - всё, до завтра.
И ушел, так и не переступив порог гримерной. Оля тихо вышла следом.
- Дуня, что-то мне нехорошо, - умоляющим тоном сказал Неёлыч, - ком в горле стоит. Переночуешь сегодня у меня?
- Добро, - не стал возражать Дуня, - на тебе лица нет. Чего такого тебе этот мент наговорил, ума не приложу.
- Мне запретили разглашать, тайна следствия, понимаешь?
- Тайна чего?- изумлённые глаза Дуни полезли на лоб.
- Ладно, пошли, а то последний трамвай упустим, придётся на такси, а  у меня в кармане мелочь одна до аванса осталась.
Неёлыч начал переодеваться, никак не мог попасть в штанину, он чертыхнулся, натянул цивильные брюки, и, в сопровождении обескураженного Дуни, вышел из театра в морозную ночь. А добравшись до дома, молча, постелил другу и тут же лег, не в силах обсуждать с ним, что бы то ни было.
Утром проснулся совсем разбитый, измученный ночными кошмарами. Ему снилась Баба-Яга, кукла преследовала его по бесконечно длинным коридорам театра, тыкала указательным пальцем и кричала: «Умри»!
Потом Ягу сменила молодая женщина, она ходила за ним по пятам немой тенью и, когда он  решился остановиться и перевести сбитое дыхание, тут же оказалась перед ним, словно незрячая ощупала его облегающий комбинезон тонкими пальцами, вцепилась в грудь и закричала:
- Убийца!
Неёлыч подпрыгнул на кровати и сразу сел, вглядываясь в серые в рассветном свете стены комнаты, долго дышал, приходя в себя. И только потом перевёл взгляд на часы – восемь с полтиной, самое время.
В коридоре столкнулся с Дуней, видно закадычному товарищу этой ночью тоже  не спалось.
Завтрак – кофе с растёкшейся глазуньей глотали с Дуней в полном молчании. Точно звуки их голосов, начни они обсуждать тёмную, тревожащую обоих тему, могли разбудить в глубинах подсознания детские страхи, что затерявшись под спудом прожитых лет жизни, тем самым, что люди называют жизненным опытом, могут неожиданно вырваться наружу. И затопив собой хрупкую человеческую душу, снести все непрочные заслонки и преграды и утащить за собой на самый край безумия, искривлёнными устами издевательски насмехающегося над каждым, кто однажды возомнил, что его ни за что не коснётся чаша сия.
Неёлыч открыл бутылку хорошего коньяка. Теперь, когда его однообразное холостяцкое существование, он ощущал это всем существом, висело на тонком волоске от пропасти не пожалел дорогого напитка, наполнил  до краёв два гранёных стакана, и, сказав короткое:
- За упокой мальчика, и, - он запнулся, тяжело вздохнул и продолжил,- и того, позавчерашнего,…
Продолжать не имело смысла, Дуня резко встал с табуретки, понимающе кивнул. Оба они, не чокаясь одним махом, тут уж не до смакования мелкими глотками было, осушили содержимое стаканов, и принялись, закусывая, дружно работать вилками.
На Неёлыча алкоголь подействовал непривычно, он не почувствовал ожидаемого разливающегося по жилам тепла. Лютый холод, сковавший его члены вчера вечером, сразу же после разговора со следователем никак не желал отпускать, а вот зрение странным образом улучшилось, очертания предметов, которые из-за сильной близорукости он привык видеть расплывчатыми, стали на удивление резкими. Обрели непривычную чёткость.

По дороге в театр в старом, кое-где с забитыми фанерой окнами, гремящим и дребезжащим на каждом стыке рельс всем своим железным корпусом вагоне друзья так же не раскрывали ртов. Неёлыч сел у окна и наблюдая, как проплывают мимо деревья и улицы, люди и остановки погрузился, наконец, в спасительную для его саднящей невероятным чувством вины, души прострацию.
Так ушел в себя, что если бы не Дуня, локтем толкнувший его в бок, он пропустил бы свою остановку.

На проходной театра дежурил бывший пилот ВВС в отставке седой, как лунь Иван Петрович.
Одно напоминание проклятущего имени и Неёлыча передёрнуло. Не поднимая глаз, он приветственно кивнул Петровичу.
- Вот ведь вчера круговерть была, - заставив таки посмотреть на себя, начал Петрович, - ни в сказке сказать. Петрович, - он имел в виду директора, - совсем из театра не уходил, так и заночевал в своём кабинете. Да ещё эти в штатском повсюду, точно у нас охранное предприятие, какое. Вот уж не думал, что и здесь придётся  эти рожи созерцать. Жаль пацана, - явно стараясь завязать беседу, скороговоркой затараторил сторож, - надо же,  семь лет исполнилось едва. Маму в больницу вчера увезли, лишилась чувств, а отца – мэра нашего, вы б его видели  и деньги и должность не помогли. Вот ведь, как бывает,…
- Да уж, - угрюмо хмыкнул Дуня, и, заметив как от слов сторожа его товарищ застыл на месте, как вкопанный, решил не пускаться в обсуждения, тем более  что до репетиции оставалось всего-то несколько минут,  потянул Неёлыча за рукав куртки и увлёк  за собой.
Рабочие помещения театра, включая обычно столь оживлённую курилку, сегодня пустовали. И едва они зашли в свою каморку, из динамика театральной трансляции послышались странные и непривычные звуки. Незнакомый мягкий, словно бархатный баритон нараспев читал,…
- Молитва? – прислушавшись, развёл руками Дуня.
Неёлыч напряг слух:
- Прогоняй бесы силою на тебе пропятого Господа нашего Иисуса Христа,…  - пропел тот же незнакомый голос.
- Молитва так и есть, - кивнул он другу, - чего ж они там репетируют?
Не сговариваясь, пошли на сцену. Возле тяжёлой, отрезавшей закулисье от коридоров театра, наглухо закрытой двери, в изрядно помятом со вчерашнего дня костюме они увидели Петровича.
- Опаздываем? - вместо приветствия надсадным шепотом поинтересовался он, и оглядел подчинённых припухшими глазами, -  сюда нельзя, батюшку вызвал, освещает театр.
Актёры невольно переглянулись.
- Давайте в зал, - упреждая вопросы, продолжил директор, - все уже там. Как молебен закончится, я сделаю объявление. Все, идите.
Товарищи прошли в зал через зрительское фойе. На цыпочках прокрались к креслам на задних рядах, где, наблюдая разворачивающееся на сцене непривычное действо, уже устроилась вся труппа. Безмолвно обменявшись с сидящими  приветственными кивками, они сели рядом и уставились на сцену. Где в полном облачении, размахивая чадящим кадилом и нараспев произнося слова моления о спасении душ в сопровождении дьякона и ещё нескольких женщин с покрытыми головами, державших в руках зажженные церковные свечи и после каждой строчки моления дружно крестившихся и тянувших:
- А-а-ми-нь, - на разные голоса, довольно молодой с густой аккуратной бородкой на чистом лице священник творил обряд, который, по всей видимости, уже подходил к своему логическому завершению.
Как заметил Неёлыч, некоторые из актёров так же крестились и шептали: «Аминь».
Отыскал глазами Ольгу. Та сидела в самой середине последнего ряда, неотрывно внимала молениям и тоже крестилась. Поверх копны каштановых волос, словно она и впрямь находилась в храме, был повязан тонкий платок.
Неёлычу почудилось, что Олино лицо в тусклом сценическом освещении светится изнутри, и он мгновенно отвёл взгляд.
Вспомнил светящееся лицо Алины, такое, каким оно было в день их бракосочетания. То самое личико, что он тогда так любил целовать, щекотать языком ей за ухом. Алина, как и всякая страстная женщина, боялась щекотки и, заливисто смеясь, отталкивала его от себя.
Рыжая бестия с изумрудными глазами, как  сильно он влюбился, и голова кружилась от объятий, нежных ласк, клятвенных слов, которые без сучка и задоринки она произносила в ЗАГСе своим глубоким грудным голосом,… который со временем и стал причиной,…
Да нет, скорее не это. Алина была талантливой начинающей певицей, а он актером так же начинающим, чем не счастливая пара. Да только вот масштаб их небольшого периферийного городка не прошло и несколько лет, Алину устраивать перестал.
Нельзя брать с человека клятвы вечной любви, просто находиться рядом, а там, жизнь покажет,  некстати подумалось Неёлычу, всё равно в наши смутные времена клятвы те или иные нарушают все. Тогда он ещё верил в то, что их союз будет вечным, верил её невероятным и с первого же взгляда полонившим его душу, сверкающим на мелком миловидном личике глазам. Всему, что бы она ни сказала,… но это было тогда, а теперь…
Он оборвал воспоминания и понял, что обряд закончился, а на опустевшей, пропахшей ладаном сцене уже появился Петрович:
- Ну вот, - без приветствий начал он, - надеюсь, что сегодня спектакль пройдёт спокойно, так сказать, без жертв, - закашлялся, подавившись последним словом. - Со своей стороны я сделал всё, что мог, теперь дело за вами. Репетиции не будет, спектакль как обычно в семь. Всем быть за сорок пять минут, у меня всё.
И ушел.
Актеры заёрзали на креслах, а затем стали разбредаться мелкими группками кто в театральный бар, кто в курилку, а кто и прямиком домой, по дороге обсуждая   таинственные и непонятные события последних дней.

Неёлыч с Дуней потащились в бар, под запись взяли коньяк, смешивать напитки в день спектакля было нельзя, и два горячих бутерброда, затем к ним за столик подсел ещё и осветитель Валик. Неёлыч старался говорить о чём угодно, но только не об Иванушках, а ещё больше о сегодняшнем спектакле, который он никак не мог представить себе, как будет играть, произносить роковую реплику, и незаметно перестал считать рюмки. Обычно останавливался на третьей, а теперь…
Неёлыч заказал ещё бутылку и бутерброды. Потом Дуня тащил его в гримёрную – отсыпаться на составленных вместе мягких стульях. Он провалился в тягомотную муть, а когда открыл глаза, увидел перед собой Петровича с багровым лицом. Он что-то кричал,… ещё, мельком, словно в тумане, извиняющуюся физиономию Дуни. Затем опять пустота.
Когда Неёлыч, окончательно очнувшись, обвел гримерную осознанным взглядом ни Дуни ни Петровича рядом не было. Трансляция передала последние аккорды музыкального сопровождения сказки и загремела аплодисментами, видно и впрямь аншлаг.
Он схватился за голову. Петрович может и уволить за явку на спектакль в подобном состоянии, чего Неёлыч прежде, за тридцать с лишним лет работы в театре ещё ни разу себе не позволял.
Зачем, спрашивается, надо было так напиваться? И кто играл Ягу?
Посидел немного, качая в такт доносившимся из динамика авациям тяжкой опухшей головой,  и вдруг понял, что после всего, что он услышал от следователя, играть все равно бы не смог.
Перед глазами незваной гостьей опять предстала Алина, чужая, незнакомая, торопливо собирающая вещи, раскрытый чемодан на полу их квартиры. Она, словно пытаясь уверить саму себя в правильности принятого решения, всё время  что-то говорила, а он, сколько не напрягал сознание, не мог припомнить слова, только лицо и Катю, прижавшуюся к нему маленькую Катюшу, её тепло и больше ничего.
Рука, будто отгоняя теснившиеся в сознании миражи не прошеных воспоминаний, сама потянулась в карман. Неёлыч закурил, и тут же, заставляя его тонуть во внезапной тишине, отключилась трансляция. Стараясь не думать ни о чём, вчерашнем и сегодняшнем, он глубоко затягивался и наблюдал, как разбиваются о потолок дымные кругляши. Услышав звук раскрывающейся двери, он вздрогнул и повернулся.
- Вы-то нам и нужны, - порог уже переступал вчерашний следователь, - не стали играть? И хорошо, сегодня обошлось без происшествий. Собирайтесь, поедете с нами. - За спиной следователя мелькнуло изумлённое Дунино лицо, - документы при вас?
- Да, конечно, - едва разлепив враз ссохшиеся губы, прохрипел он  в ответ.
Когда актера выводили из театра, никто из коллег не встретился на его пути, точно окружившие его четыре человека в штатском, заранее опустошили театр, нарочно оставив осужденного наедине с самим собой. А за воротами Неёлыча уже поджидал милицейский уазик. Куда его везут и в чём обвиняют, никто из сопровождающих ему не сказал. Они вообще с ним не говорили. А он, шокированный всем происходящим, и не спрашивал. Будто со стороны наблюдая разыгрывающуюся перед глазами человеческую трагедию.

Потом опять коридоры, его поставили к стене перед крашенной зелёным железной дверью, забрали документы и наручные часы. Хорошо хоть сигареты оставили и небрежно втолкнули в одиночную камеру, где, сидя в ожидании неведомо чего на жёстком топчане, он только и мог, что курить да размышлять, потом, уже глубокой ночью, когда его одурманенным мыслям вернулась прежняя ясность.
В чём его обвиняют? Ну, это понятно, если надо найдут в чём, козлы отпущения на Руси не переведутся никогда. Узнает, когда обвинят, видно мэр потребовал мщения, не важно кому, лишь бы был наказан виновный, а кто, как не Неёлыч голосом Яги прокричал со сцены зловещее: «Умри».
И снова вспоминал Алину  - теперь известную всей стране королеву шоу-бизнеса, меняющую кавалеров, как перчатки с каждым разом всё моложе стареющую примадонну. Его бывшую жену. Правда от её известности и немного перепало и ему. Девицы выстраивались в очередь, стремясь приблизиться к бывшему мужу той, что сегодня покорила всю без исключения и тогда ещё бывшую огромной страну. А он, не в силах противостоять навалившимся соблазнам сталкивался и разбегался, сходился и расходился. До тех самых пор, пока поток любознательных красавиц не начал редеть, а затем и вовсе иссяк. Отчего он испытал даже некоторое облегчение. Наконец-то перестали, подкатывая глазки и улыбаясь повторять, каждый раз заново вспарывающий едва начавшую затягиваться рану, преследовавший столько лет заезженный вопрос:
- А это правда, что вы и Алина были,… а Катя ваша дочь?
Теперь уже вряд ли кто-нибудь припомнит, кем некогда он приходился Алине, да и ни к чему. Правда, всего с месяц назад ему звонили из Москвы, с телевидения, просили дать интервью, сказали, что к юбилею певицы, снимают документальный фильм – Неёлыч отказался наотрез.
Тогда жена предала  так внезапно, так неожиданно, казалось, среди полного спокойствия и счастья в их молодой начинающей семье. Да нет, конечно, не его лично, а ту однообразную скромную жизнь, которую он только и мог ей предложить, и не заметил, что она всегда желала большего. Вот и нашла себе другого, того, кто помог ей вырваться, увёз в далёкую Москву, а там,…
Даже алименты от него не приняла, не хотела, чтобы он виделся с дочерью, но он  считал себя хорошим отцом. И поначалу ещё пытался к ней пробиться, увидеться, ездил в Москву каждый отпуск. Алина не пускала, всякий раз возвращая ему привезённые Кате игрушки. Неёлыч сдался, перестал биться в закрытую дверь.
Тогда Неёлыча спасла работа, любимые куклы, сцена и сказки, где он мог только в роли очередного лиходея вволю выкричаться на Алину.
Тогда предала жена, а сейчас предавали и куклы, и за что теперь цепляться в его по всему видно тюремной будущей жизни, он и предположить не мог.
Три дня курил, бережно разделяя сигареты, ел прогоркшее варево и спал. На прогулки его не водили, как впрочем, не водили и на допросы. Когда он начал  думать, что о нём совсем забыли, окошечко в двери раскрылось, и молодой милиционер просунул в отверстие увесистый пакет:
- На, держи, тебе тут передача, -  и не добавив более ни слова,  хлопнул дверцей.
А в целлофане, бережно завёрнутая оказалась сменная одежда, шерстяные носки, сигареты, бутерброды и записка. Маленький листок бумаги, на котором и было написано только: «Саша, держись! Дуня и Оля».
Прочитав записку, Неёлыч невольно улыбнулся, менты наверняка подумали, что подписались две девушки, Дуня и Оля. Знали бы они, как очаровательна эта самая Дуня, особенно когда хватит лишку. И как они вообще его нашли?
Но запах копчёной колбасы не позволил оголодавшему мозгу продолжать размышления, он развернул бутерброды, откусил первый, показавшийся невероятно вкусным большой кусок,  и сразу скомкал в руках опустевший свёрток. Он  не заметил, когда и как проглотил всё его содержимое до последней крошки. Потом закурил, позволив себе в этот раз целую сигарету, ведь у него есть теперь три новых пачки. На допросы его не водят, значит предъявлять нечего, и может быть, скоро  отпустят  домой.
Настроение заметно улучшилось, а подозрения к вечеру оправдались. Его позвали на выход с вещами. Окрылённый Неёлыч вышел из КПЗ, но у крыльца его ждал  чёрный внедорожник с тонированными стёклами и новый переезд, сопровождающие опять были в штатском.
Спину прошиб холодный пот, а волосы зашевелились на макушке от внезапно обуявшего его ужаса. Неужели решили избавиться?
Да, скорее всего, а потом труп выбросят в реку или на ближайшую мусорную свалку, улики в воду и всего делов - сын мэра отомщён.
Из под опущенных век оглядел сопровождение; дюжие молодцы и все вооружены, пиджаки выпирали в соответствующих местах, от таких не убежишь.
И почему так долго едут, скорее бы узнать, куда…
Но дорога вышла на междугороднюю трассу, и сразу на голову надели что-то тёмное. Неёлыч ослеп, ему пришлось терпеть и ужас, огнём пекущий грудь, и неопределённость долгого пути. Затем он всё же отключился и проснулся от легкого толчка, джип остановился у невысокого в три этажа здания, на ослепительно белом от нанесённого за ночь снега, окружённого высоким забором дворе. Щурившегося от непривычно яркого света Неёлыча, под руки вывели наружу. Одно успокаивало, что на лесную глушь это всё походило мало, скорее на больницу или госпиталь. 
Толкнули в чистый кабинет, где за столом его встретил сдержанным кивком, человек в белом халате, впоследствии оказавшийся вовсе не врачом, а сотрудником некоей тайной лаборатории. Он объяснил Неёлычу, что он побудет у них немного. По выражению холодных глаз собеседника актёр понял, что это немного может быть и до конца его дней, но промолчал, спорить смысла не имело.
Затем его отвели в комнату, на удивление уютную и светлую, там даже был работающий телевизор, накормили полноценным завтраком, дали чистую пижаму, тапочки и халат с инвентарным номером. А потом уложили на кровать, вкололи капельницу, от которой закружилась голова, и он провалился в пустоту до следующего утра.
И оно повторилось почти с точностью до секунды, с ним никто не заговаривал, только курить приказали во дворе. Понятно, почему отпустили, куда он отсюда убежит. Забор в три человеческих роста,  колючка по краю, охранная будка возле железных ворот.
Но руку уже не кололи, отвели в кабинет, где вежливый донельзя «доктор» много часов кряду заставлял его на разные лады кричать «умри» лабораторной крысе Эльзе.
Неёлыч сообразил, что будет кричать до тех пор, пока крыса действительно не издохнет и потому проявлял изрядную выдумку. Словосочетания варьировал, как только мог. И умри, Эльза, и сдохни белая скотина, и ещё много и много раз на разные лады, а крыса, недоумённо глядя на него пунцовыми глазками и непрерывно шевеля длинными усами, всё ещё была жива. В конце концов, он окончательно охрип и его отпустили. Дальше обед в своей палате, других «пациентов он здесь не встречал и снова капельница. Экзекуция с Эльзой повторилась на следующий день.
Однообразные дни сливались в сплошное тусклое пространство, где кроме всё ещё живой и в глубине души ненавидимой им Эльзы не осталось уже никого, как не осталось и надежды, вообще ни на что, от чувств и мыслей ежевечерне избавляла капельница.
Он начал забывать, кем раньше был, но продолжал придумывать для Эльзы эпитеты один страшнее другого, точно в смерти этого маленького, но упорно цепляющегося за жизнь существа и состояло его возможное избавление от нынешнего положения дел. А может, так оно и было, размышлять об этом  не было сил.
Уже не удивился, когда его, ярким солнечным утром посадили в тот самый джип и снова повезли. Неёлыч уснул, ведь даже страх, присущий всему живому естественный страх перед неизвестностью теперь ему изменил. А когда очнулся и обнаружил себя во дворе, напротив своего  дома, внедорожника и след простыл, а вокруг в самом разгаре цвело и благоухало лето, прихода которого будучи, а он и не представлял себе, где именно он был, он так и не успел заметить. Сегодня хотел проверить на Эльзе дословный текст из спектакля, не успел, с некоторым даже сожалением подумал он, а то глядишь и сдохла бы наконец голохвостая.
С ним поздоровалась проходившая мимо соседка. Он вздрогнул, запоздало кивнул. И долго ещё стоял на одном месте, не зная, что делать и куда теперь идти. Растерянно озираясь по сторонам,  медленно приходил в себя.  Наконец сообразил в какой подъезд ему надо войти, добрался до квартиры, повернул, словно сам собой оказавшийся в кармане куртки ключ. Потом сутки отсыпался, его никто не потревожил. А на следующий день, без привычной уже лишавшей его самой возможности мыслить  иглы вернулась и память.
 Неёлыч отправился в театр, и на проходной  столкнулся с Ольгой.  В первые минуты она отшатнулась от него, словно он и впрямь был привидением и лишь потом обняла, увлекла за собой в мастерскую. По дороге он то и дело здоровался, не зная чем объяснять своё столь долгое отсутствие, смущался. Его всё равно обнимали, хлопали по спине, поздравляли с возвращением.
Потом долго пили с Ольгой чай с домашним пирогом. Она рассказывала ему, как для того, чтобы вручить ему передачу, они с Дуней переворошили в органах все свои знакомства.
- Спасибо, Оля, она была, кстати, как никогда, - в ответ она улыбнулась одними глазами.
И во всех подробностях поведала, что на очередном, уже после его задержания спектакле скончался от той же самой сердечной недостаточности, решивший посмотреть сказку сторож Петрович. Как о таинственных смертях написали все городские газеты, показало телевидение, даже из Москвы корреспондент приезжал, и театр опустел. Люди, как выразилась Ольга,  боялись ходить на сказки за собственной смертью.
- И вот, когда по причине отсутствия зрителей спектакли один за другим стали отменяться,- продолжила Ольга.- Директор всерьёз заговорил о закрытии театра. Мы все были в шоке. Да ещё эта женщина, мама Иванушки, ну, жена мэра.
- А с ней-то, что не так? – перебил вопросом Неёлыч.
- Ой, несчастная, - Ольга махнула рукой, -  пробралась в театр, нашла куклу Яги и разорвала её на мелкие кусочки, нет, ты представляешь. Катя, уборщица наткнулась на неё в семь утра, вызвала милицию. Говорят, она кричала, сошла с ума на почве смерти сына, её увезли от нас в смирительной рубашке. Мы уж думали всё, пойдём на рынок, пивом торговать.
Ольга напряглась, опустила глаза, вспомнила, как пришла в театр и застала милиционеров у двери своей мастерской. Как раз за день до этого она носила Саше в СИЗо ещё одну передачу, не приняли, сказали, что Александра перевели, вот только добиться от следователя, к которому Оля прорвалась с огромным трудом, информации о нынешнем местоположении Неёлыча ей так и не удалось. Она тыкала ему контрамарки, просила, умоляла,... Наконец милиционер признался, что Сашу забрали федералы. Куда? Его в известность не поставили. И всё.
Для того чтобы уснуть той ночью, Ольга наглоталась снотворного, а когда пришла на работу, обнаружила на полу своей мастерской поверженную, изуроченную до неузнаваемости ведьму. Ольгу пустили в цех уже после полудня.  А до того уборщица Катя во всех подробностях живописала ей безумную женщину, которая с диким хохотом разрывала, втаптывала в пол с такой любовью созданную для Сашеньки Бабу-Ягу.
Плакала, собирая обрывки ткани. Чёрт бы побрал подругу Надежду, что принесла ей книгу - дешёвое издание в мягком переплёте под названием «Магия любви».
Надя присоветовала вместо разговоров о ненаглядном Сашеньке переходить, наконец, к активным действиям:
- А иначе он век тебя не заметит, - ухмыльнулась она тогда.
Оля в магию не верила, но книгу взяла и даже проштудировала от корки до корки, нашла в ней приворот, как убеждала книга наиболее безопасный. Нужно было всего лишь зашить прядь своих волос в одежду возлюбленного и тогда он будет твой навеки, убеждала книга.
А тут, как раз началась постановка нового спектакля, и, будучи человеком творческим Оля, смеха ради, так она для себя решила, сшила части одеяния злосчастной куклы своими длинными волосами. А затем и вовсе повесила на бутафорскую шею ладанку, куда и положила, для пущей уверенности,  прядь каштановых волос.
Разум не верил, а душа где-то очень глубоко надеялась на чудо. На то, что однажды Саша посмотрит на неё другими глазами.
Ну как она могла предположить, что её  безвредная затея, практически детская игра, выльется в подобный кошмар наяву. А тут ещё мама маленького Иванушки ведомая одним только сердцем обнаружила и уничтожила ни в чём не повинную куклу. Ведь это не она, а Ольга виновата во всех смертях, она – умница и добрая душа, не ведая, что творит, своими золотыми ручками создала убийцу. А теперь ещё и Сашу, разрушая все надежды, увезли неведомо куда. В тот день Оля отпросилась с работы, сославшись на невыносимую головную боль, и помчалась в милицию, держать в себе эту муку  не осталось сил.
Она вспомнила, как следователь убойного отдела, сначала с нескрываемым интересом, а затем с плохо скрываемой ухмылкой выслушивал её путаные признания. Правда, всё же попросил расписаться под показаниями, затем отправил в коридор, видимо созванивался с вышестоящими инстанциями. Потом выставил зардевшуюся от стыда Ольгу домой, невзирая на  протесты и требования немедленно её арестовать, посоветовал принять успокоительное...

Сказать или не сказать?.. Молчание – золото, нашептал ей внутренний голос.
Воспоминания заставили Ольгу  залиться краской.
- Оля? – Сашин голос вернул к действительности, она вздрогнула, вздохнула  и продолжила, стараясь придать своему голосу прежний будничный тон:
- А потом к Петровичу явились представители органов, в приказном порядке назначили спектакль, ту самую сказку, ты представляешь, как нас колотило, вот уж не знаю, кем они заполнили зал, но был аншлаг. И поймали...
- Кого?
- А ты ещё не знаешь?
- Нет, расскажи.
- Маньяка, это он всех убивал. Вкалывал Иванам какой-то редкий яд, вот уж не знаю, как им вообще удалось его вычислить. Странный такой паренёк, да ты, наверное, помнишь, он ещё в театр проверялся с пантомимой, вроде как инопланетянина, какого из себя представлял.
После показа, мы  с тобой трепались возле сцены, он ещё пристал к тебе с расспросами. Расписывал свой гениальный актёрский талант, ты отшил его одной фразой, сказал, что все без исключения бездарности свято верят в свою исключительность, да, так и сказал, я едва удержалась, чтобы не рассмеяться ему в лицо, года два тому назад. Худсовет, понятно, тоже отказался от его услуг, ты посоветовал ему проконсультироваться с психотерапевтом, а потом он стал завсегдатаем, помнишь?
Неёлыч напрягся, но вспомнить парня не смог и угрюмо покачал головой.
- Худой такой, ходил на все спектакли, билетёрши его знали, как облупленного. Кстати у одной из них он и выпросил сценарий будущей сказки, якобы для саморазвития. А та, понятно без задней мысли взяла у завлита копию, она и представить себе не могла, как он ей воспользуется. Кстати сказать, тот первый мертвец, пришел в театр, вместе с ним, оказывается они были приятелями. К матери его с соболезнованиями приходил. Я была на суде. Так мерзко улыбался, когда давал признательные показания. Правда сказал, что раскаивается, просил смягчить наказание, а глаза, пустые и наглые, они говорили иное.  Ещё чайку?
И не дожидаясь ответа, взяла опустевшую чашку.
Неёлыч закурил. Несмотря на то, что курение в переполненной куклами, тканями и прочими пожароопасными материалами мастерской было под строжайшим табу, но для Сашеньки отсутствовал и этот запрет. Вот и теперь Оля, молча, поставила на стол пепельницу. Глубоко вздохнула:
 сказать, или не сказать,... нет, Саша не поймёт, а она не сможет, да и какое это теперь, когда настоящий убийца пойман и будет наказан по всей строгости, имеет значение. Натянуто улыбнулась, налила ему чай, подложила на тарелку новый кусок пирога.
- Ты не досказала, - напомнил ей Неёлыч.
- А, да, так вот он не просто ходил на спектакли, а разрабатывал план мести театру, представляешь? И надо же, как выдумал, не подкопаешься. Подозрение падало то на тебя, то  то на нечистую силу. Решил отыграться на театре, не заметившем такой талант, это он так считал, естественно. Ну и тебе отомстить заодно. И ведь, гадёныш, ничем не погнушался.
- Вот это да! - схватился за голову Неёлыч,- а я не и понял, чего это вдруг они меня отпустили.
- Да Саша, я очень на это надеялась, правда суд был месяц тому назад, с опозданием отпустили. Зато я Ягушку восстановить успела как раз вчера и закончила. – Она поднялась и принесла ему новую куклу.
Он взял её, руки сами собой легли на трости, поддержали голову:
- Спасибо, красавица, благодарю покорно, – сказала Яга.
- Пожалуйста, Саша, - Оля безотрывно смотрела ему в глаза и он, переживший все эти ужасы, новообретённым для себя чувством понял, отчего Ольга до сих пор зовёт его по имени. Зачем она уже несколько лет ежедневно приносит ему бутерброды, да и то, что у них случалось пару раз на его квартире, что он пустым своим сердцем воспринимал, как случайно вышло, она всё это время понимала и чувствовала совсем иначе. Ждала и надеялась, что однажды он всё же разглядит...
Разглядел.
Да только найти в своей измученной всем случившимся с ним в молодости, да и теперь усталой душе  отклика этой  во всех отношениях прекрасной, и, что самое главное, любящей его женщине никак не мог.
Молчание продлилось долго. Неёлыч копался в себе, искал и не находил в себе того о чём так красноречиво поведали ему Олины глаза. Потом совсем смутившись, потупился.
Оля  поняла, кивнула, взяла из рук куклу:
- Саш, ты иди. Поздоровайся с Петровичем, сейчас сезон закрыт и на работе только цеха.
- Да, Оля, я, пожалуй,... -  Ольга прильнула к нему на мгновение и тут же отпрянула,  отвернулась.
Неёлыч не знал, что говорить. Ощутил лишь неприятную горечь вроде как и несостоявшейся потери, или обретения, словно желая утешить ни о чём не просившую Ольгу, взял её золотые ладошки в свои руки, сжал и отпустил, как и прежде не понимая, что ему со всем этим делать.
- Иди, Саша, - в её голосе зазвучала мольба.
Он вздрогнул и повернулся к двери.
- Ну, вот и пропажа нашлась, слава Богу, отпустили, - в мастерскую, широко расставив руки, уже входил сияющий Петрович.