Темур Чхеидзе - Для человечества просить не смею..

Шели Шрайман
У главного режиссера БДТ грузинский паспорт, при том, что он фактически является гражданином мира – уже 20 лет работает в БДТ, выезжает на постановки в США и страны Европы. И все же летом 2008-го Темур Чхеидзе предпочел оказаться в Тбилиси, несмотря на то, что бои шли в 20 километрах от грузинской столицы.

- Мои дочки правильно считают: первоначальное образование человек должен получать на своем родном языке. Он должен всегда помнить, где родился, где его дом, его корни, - говорит Темур Чхеидзе. - Мои внуки говорят и по-русски, и по-английски, но их родной язык – грузинский. Во время недавней войны я настоял, чтобы мы все собрались в Тбилиси, в своем доме: внуки должны знать - когда в доме беда, все должны держаться вместе и никуда не убегать. Нам было очень нелегко, кругом все говорили, что вот-вот начнут бомбить Тбилиси, но мы держались и внушали детям: нужно ко всему нужно относиться спокойно, не впадать в панику...

...Я напоминаю своему собеседнику о двух актерах – грузинском и российском, которые предпочли открыто продемонстрировать отношение к военному конфликту между Россией и Грузией: Станислав Садальский взял себе второе, грузинское гражданство; Вахтанг Кикабидзе благодаря своему открытому заявлению нажил в России немало врагов.

- А я себя никак не повел, - говорит Темур Чхеидзе. - Я воспитан на грузинской культуре, но и без русской культуры своей жизни не представляю. Я не могу вот так повернуться, бросить БДТ и вернуться в Грузию. Не потому, что театру будет без меня трудно. Такой сильный театр, как БДТ, выживет при любых обстоятельствах... Но я считаю себя в ответе перед людьми, с которыми уже 20 лет вместе, и кроме хорошего, кроме заботы обо мне, ничего другого от них не видел. Встать в позу? Но при чем здесь они? Да, у меня тоже есть своя позиция, но я не хочу о ней сейчас говорить. Когда твои близкие конфликтуют, это очень тяжело. По большому счету тут правых нет, все виноваты, - подчеркивает, - Все! Но сложнее всего в любой ситуации найти собственную ошибку. Я убежден, что эта война никому не сойдет с рук, мы все – и в России, и в Грузии - еще очень долго будем за нее расплачиваться. Что же касается моей работы в БДТ: случившееся между нашими странами никак не отразилось на моих отношениях с актерами: никто из них не предъявил ко мне претензий, как к грузину, не отстранился. Так же повели себя и мои друзья в Грузии, понимая, что на мне лежит ответственность за театр, и я не могу все бросить и вернуться на родину.

- БДТ для вас в определенном смысле это "островок спасения"?

- Я бы сказал так: ОДИН из островков спасения. Я и без Грузии не могу. Там все МОЕ – дети, внуки, дом, могилы предков. Просто судьба сложилась так, что приходится жить и работать на две страны – Россию и Грузию. Последние два года, к сожалению, я не имел возможности уезжать на простановки к себе на родину: после ухода из жизни Кирилла Юрьевича Лаврова пришлось взять на себя руководство театром, и большую часть времени проводить в Санкт-Петербурге. Надеюсь, что летом опять буду ставить спектакль в Грузии.

- Обычно художник выражает свое отношение к происходящему доступными ему средствами. Вам не хотелось бы поставить спектакль о том, что случилось между Россией и Грузией?

- Впрямую - нет. А сама тема, она присутствует и в других спектаклях. Например, в "Доне Карлосе". Во время первой войны в Грузии я поставил спектакль на тему конфликта между двумя народами: специально заказал пьесу одному прозаику. Эту работу мы сделали с труппой сухумского театра, которая перебралась из зоны военных действий в Тбилиси и до сих пор продолжает там оставаться. Театр-беженец, лишившийся своего здания, который вынужден уже несколько лет кочевать по чужим площадкам. В этой труппе прекрасные актеры, и, знаете, что интересно: никто из них своего театра не покинул, несмотря на то, что тот до сих пор на положении беженца. В спектакле, о котором идет речь, стороны пытались найти свою ошибку, никого не обвиняя.

- Мне кажется, процесс саморазрушения народа не менее страшен, чем его внешние конфликты с другими народами...

- Конечно, конечно...Вот и я очень боюсь, чтобы в результате конфликта между Россией и Грузией у нас не получилось того, что происходит сегодня здесь, у вас... И чтобы конфликт этот не стал таким затяжным, как между Израилем и палестинцами.

- Каким вам видится будущее России, Грузии и в целом – человечества.

- Вы мне льстите, я не так умен, чтобы рассуждать о судьбе человечества...(задумчиво) Как ни странно, бывают дни, когда вдруг начинаешь смотришь на все оптимистически. А потом включается логика и вдруг начинаешь бояться... Мой оптимизм основан только на вере. Скорее, я человек верующий, чем неверующий, но...при этом - не религиозный. Как ни странно, к вере я пришел через астрономию, которую мы изучали в восьмом или девятом классе. Я тогда задался вопросом: как же все существует во вселенной в таком удивительном порядке и работает как часы? Что-то ведь за всем этим есть?

- Темур Нодарович, вы выросли в актерской семье. Ваша мать – известная грузинская актриса Медея Чахава. И сами вы еще в советские времена с такой достоверностью сыграли роль секретаря райкома Георгия Торелия в фильме "Твой сын, земля", что вам на протяжении многих лет приходили в театр письма от людей с просьбой о помощи. Зрители отождествляли вас с вашим героем – справедливым и честным правдолюбцем. Насколько мне известно, некоторым из них вы действительно помогли решить их проблемы. При том, что были всего лишь режиссером местного театра, а не всесильным партийным чиновником, как им казалось. Что вы думаете об этом сейчас?

- То же, что и раньше. Я ведь в тот момент уже лет десять работал режиссером, ставил спектакли, и меня просто уговорили сняться сняться в фильме, но это совершенно не мое. Не выношу собственное изображение на экране. Нам ведь всегда кажется, что в жизни мы выглядим лучше, а как увидишь себя со стороны, - смеется, - так все иллюзии пропадают...Да, был такой необычный эпизод, к счастью, всего один.

- Кстати, история вашего назначения на должность руководителя БДТ, была очень необычной: вы отказались принять должность руководителя БДТ путем назначения и потребовали тайного голосования, что многих тогда очень удивило...

- Ничего сверхъестественного во всем этом не было. Я потребовал тайного голосования лишь по одной причине: мне хотелось, чтобы актеры сами приняли свое решение, каким бы оно не оказалось. Я был против того, чтобы им навязали кандидатуру руководителя "сверху". Я же в БДТ среди своих, меня не нужно назначать! Я пошел в управление культуры и убедил тамошнее руководство отказаться от этой идеи, после чего мы сами провели в театре тайное голосование, и по его результатам я стал руководителем БДТ. Кстати, Кирилл Юрьевич Лавров тоже в свое время настоял на тайном голосовании, когда ушел из жизни Георгий Товстоногов и театр остался без руководителя.

- Каково вам было возглавить БДТ после Товстоногова и Лаврова?

- Лаврова никогда не сравнивали с Товстоноговым: он актер, всеобщий любимец, замечательный человек, но никогда не ставил спектаклей. А с Товстоноговым меня постоянно сравнивают, до сих пор! - несмотря на то, что со дня его смерти прошло уже двадцать лет.

- Вам мешает то, что вас до сих пор сравнивают с Товстоноговым?

- Да, ужасно мешает. Но что делать...Это было, есть, и, наверное, будет всегда...Товстоногов ведь был не только Мастером, но и грандиозным строителем театра. К тому же в советское время он имел неограниченные возможности привлекать лучшие силы и средства со всего союза. Сейчас этого нет. Другие времена, иная ситуация. Что же касается профессии, с одной стороны, надо держать планку, сохранять главные принципы, на которых строился БДТ, но нужно обязательно привносить что-то новое. Буквально театр сохранить в его первоначальном виде нельзя – это не музей. Я убежден, что и сам Товстоногов ставил бы сегодня спектакли уже иначе – в другой эстетике.

- Известно, что в БДТ на протяжении всей его истории сохраняется удивительная атмосфера содружества между старым и новым поколением. Никто никому не мешает, никто ничего не разрушает...

- До революций у нас дело не доходит, но все равно молодые привносят что-то свое. И это разумно. Я считаю, что если у кого-то есть желание все разрушить и построить на его месте что-то совершенно другое, то лучше просто уйти и начать создавать свой театр. У Чехова есть такая фраза: "Каждая собака лает своим голосом". Вот и я лаю так, как я умею и могу. Я за эмоциональный, психологический театр, который вызывает соучастие зрителей. Но в принципе все, что представляет интерес, имеет право на существование.

- Как вы относитесь в этой связи к современным театрам, которые нередко пытаются завлечь зрителя эпатажными средствами с непременным матом и "обнаженкой"?

- Мне кажется, это скоро всем надоест, и мода на эпатаж пройдет. Скажем так: современная эстетика театра меняется, но сколько можно идти "вширь"? А вот "вглубь" копать можно бесконечно, это никогда не надоедает, потому что именно там и открываются действительно бездонные пространства. Как-то я разговаривал с одним фотохудожником, который удивительно снимает пейзажи. А сам он, между прочим, считает, что снимать красивую природу очень просто и мечтает снять красивый портрет. Вот он тоже хочет идти вглубь: открывать, что там кроется – за человеческим взглядом?

Почему я в театре предпочитаю скорым аплодисментам гробовую тишину? Гробовая тишина: значит, зритель настолько вовлечен в процесс действия, что ему не до аплодисментов. И вот спектакль закончился, а зал безмолвствует, затаив дыхание, пока кто-то не опомнится и не раздастся первый хлопок, после чего все взрываются аплодисментами. Я стараюсь добиваться подобного эффекта везде, где бы ни ставил... И от процесса репетиции я получаю гораздо больше удовольствия, чем от готового результата. Когда спектакль готов, у него начинается своя жизнь, отдельная от тебя. Это всегда грустно. Ребенок вырос и покинул дом...

- Что причиняет вам самую большую боль?
- Когда доживаешь до определенного возраста и обнаруживаешь, что большинства твоих близких уже рядом нет – они все "там", на том свете, и есть потери совершенно невосполнимые. Вот это действительно очень больно... Кроме того, о чем мы уже говорили. Есть вещи, которые причиняют боль не только мне, но и всей стране, можно, конечно, не принимать их во внимание, но как не принимать? – и это тожен очень давит на психику. Хочется все свести к какому-то знаменателю – почему так происходит? Зачем? И как надо? И вот я все думаю, но опять прихожу к заключению: как НАДО, я не знаю, а как НЕ НАДО – знаю.

- Что вас держит на плаву? Что радует?

- Все-таки дети, внуки, профессия. Поймите правильно: в общем, я ничего другого делать не могу, не умею и не хочу. Счастье, когда ты занимаешься всю жизнь тем, чем хотел бы заниматься. Для меня работа это одновременно и мое хобби. Уходить от нее и заниматься чем-то другим, конечно, не хотелось бы. Я обожаю оперу, но все же я человек драмы. Это, очевидно, генетика. Ведь я вырос в семье драматических артистов.

- Есть такое выражение: "Умные учатся на чужих ошибках". А, по-моему, лучший урок всегда извлекаешь все же из собственных ошибок. Если бы у вас была возможность что-то исправить в своем прошлом, воспользовались бы вы ею?

- Конечно, в моей жизни были моменты, которые я считаю по результату неудавшимися, однако, все равно не стал бы ничего исправлять. Ведь за моими поступками стоял я, а не кто-то другой. Значит, и мои ошибки были мне зачем-то нужны. Самое обидное, когда начинаешь кого-то спасать, не заботясь ни о себе, ни о своей репутации, ни о чем другом, а твои действия воспринимаются превратно. Очень тяжело, когда тебя не понимают, обвиняют в том, о чем ты даже не помышлял...- после небольшой паузы, решительно. - И все равно я буду продолжать спасать человека, не думая о том, правильно меня при этом поймут или нет!

- Что вас прежде всего привлекает в другом человеке?

- Глаза. Взгляд. Смотришь человеку в глаза и вдруг ощущаешь, что внутри него есть что-то еще. Например, женщину никакая красота не спасет, если мы не увидишь в ее глазах глубины, способной тебя увлечь.

- А что вас отталкивает в других?

- Поверхностность...

- Чего сегодня не хватает Чхеидзе режисеру, человеку, грузину, мужчине?

- Не могу пожаловаться. Я ведь, между прочим, баловень судьбы. У меня была и есть в жизни любовь: я любил, меня любили, что для мужчины необходимо. Я очень доволен своими детьми, обожаю внуков (единственное, что печалит: последние два года они растут без меня...). Я выбрал профессию, без которой себя не мыслю. Мне всегда везло с артистами и в Грузии, и в России – они хотели со мной репетировать. Кстати, больше всего боюсь, что когда-нибудь наступит момент, когда они скажут: "Опять к этому старику на репетицию идти?" Надо бы подобного избежать и уйти вовремя: раньше, чем это случится.

- Ваше самое заветное желание...

- Для человечества просить не смею – кто я такой, чтобы просить для человечества? И кто дал мне право? А вдруг то, что мне покажется хорошим для всех, кому-то не подойдет? А для себя... хотелось бы еще прожить какое-то время, оставаясь в форме. Стареть – это очень грустно...