Здравствуй! Здрав будь.
Сегодня ночью мне приснился странный сон. Сон, как кино, в котором я вижу себя как бы со стороны, но чувствую, что это я. Позднее весеннее, солнечное утро. Я иду в садик одна. Уже взрослая девочка пяти лет. Улицу переходить мне не надо, поэтому меня отправляют одну. Я одета в желтое платьице со смешными синенькими слониками, разбежавшимися по всему полю материи, накормлена, косички туго заплетены, выведена на улицу и с наставлениями и предостережениями слегка подтолкнута теплой маминой рукой в спину: «Иди, дочка» Путь мой пролегает мимо двух длинных желтушного цвета домов барачного типа, где в палисадниках буйствует сирень, возвышаясь над свежевскопанными грядками, расположенными вразнобой. Мимо городской бани номер один. Мимо пожарной каланчи. Пожарная каланча. Каланча из оранжевого кирпича, круглая и диковинная своей непомерной высотой. Мне непроизвольно хочется посмотреть вверх, в надежде увидеть, как каланча зубчатыми краями подпирает яркое синее небо. Такое яркое, такое блестящее, как будто только что вымытое: натёрто мелом, промыто водой, потом водой с уксусом и с хрустом и скрипучим визгом досуха высушено старыми пожелтевшими газетами. Каланча. За ней – высокий забор, скроенный из широких досок, выкрашенных темно-зелёной краской. Мой детский садик.
Я присаживаюсь на корточки, чтобы поправить сползающий с правой ноги синенький носок и, запрокинув голову, медленно взглядом карабкаюсь по рыжим кирпичам каланчи. Зигзагом карабкаюсь – так интереснее, как будто по винтовой лестнице. От каланчи пахнет старинным замком, сказкой. В горле прыгает восторг. Когда я достигаю взглядом верха каланчи, то вся сказочность внезапно рассыпается солнечными бликами, прыгающими по подошвам кроссовок. Слово какое смешное! Кроссовки. Я не знаю такого слова. Я поднимаюсь медленно с корточек и резко откидываю голову назад. Косички прыгают по спине, мне удивительно радостно. На круглой площадке каланчи, на самой её верхотуре сидишь ты.
Ты машешь мне левой рукой. Весело смеёшься, свесившись вниз. Правой рукой ты гладишь большую серую галку, уткнувшуюся доверчиво тебе под мышку.
- Привет, Дюша! Взлетай ко мне! Посмотри, какая галка у меня, ручная!
кричишь ты мне. Солнце крошится на множество слюдяных осколков и медленно парит между мною и тобой. Я не вижу твоего лица, но точно знаю, что это ты. Ты – мой любимый.
- Не могу, Андрюша! Мне в садик надо идти. Мама заругается!
пищу я в ответ.
- Дюша, садик подождёт. Взлетай, а? Я хочу обнять тебя, я хочу тебя обнять!
Твой весёлый смех эхом скатывается зигзагом по кирпичам каланчи и падает прямо мне под ноги на теплый асфальт. В верхний квадрат нарисованных классиков. В середину квадрата. Мне любопытно и страшно одновременно. Я крадучись подступаю к смеху, осторожно пробую его носком сандалии. Смех тяжелый, похожий на коробочку из-под гуталина, плотно набитую песком. Я прыгаю на одной ножке, на лету ловко перебрасывая смех из квадрата в квадрат классиков. В последнем квадрате со смеха вдруг слетает крышка, а нижняя часть коробочки долго крутится в воздухе. Наконец, оказавшись в положении ребром, она быстро закатывается под самый густой куст, присевший у подножия каланчи. Мне обидно, жалко себя, я вскидываю голову вверх, но тебя уже нет. Только галка черным глазом, наклонив голову набок, с интересом, хитро усмехаясь смотрит на меня.
Я просыпаюсь. Но сон всё ещё переливается фольгой солнечной перед глазами. В комнате пахнет весной, детством, кирпичной пылью, мелом и разогретым асфальтом. И тобой. Твоим телом, твоими руками. Твоими губами. Истомой. Где ты? Моё письмо, как та галка, склоняет голову набок и смотрит с верха каланчи вдаль. Туда, где утро въезжает медленно и неспешно в твой дом.
Я думаю о том, что тебя невозможно погладить рукой, как невозможно погладить птицу в полёте. Только самолётик бумажный, сложенный из моего письма, по воле счастливого случая слегка коснется оперения птицы. У птиц есть небо. У рыб есть вода. У меня ничего нет. Только притяжение земли. И не оторвать ног.
Доброе утро, любимый!