Когда я был маленьким и смотрел кино про войну, я всё время задавал маме вопрос: а что делают на войне солдаты, когда хотят это... покакать? Видимо, уже тогда я чувствовал, что стану офицером. Мама, пожимая плечами, объясняла мне, что если солдату захочется – ну отошёл рядом в кустики и сделал свои дела. A la guerre comme a la guerre. И всё. И ничего тут такого нет.
Я же, с детства привыкший к горшку, а потом и к универсальному тазу, долго не мог понять – как же так? А если бой? А если атака? А в танке? Опять же, представить себе отошедшего во время затишья в кустики солдата я, напрягшись, ещё мог. Сложнее было с писающим генералом. Они ведь, вроде, тоже иной раз писают, хоть и в окопах не сидят. Или с какающим адмиралом... Второго я до сих пор не могу себе представить, хотя дослужился до капитана третьего ранга и видел за свою службу очень многое, в том числе и отчаянно писающего полковника.
Я тогда был на первом курсе и зашёл в гальюн (ну, надо было) – а гроза училища полковник Коротков там стоял у писсуара. В одной руке он держал чемодан с секретными учебниками, а в другой – это самое. Я с перепугу ему честь отдал, а у него руки-то заняты; он был без головного убора и честь мне тоже отдал – чётким поворотом головы в мою сторону. Не прекращая основной процесс. Полковник Коротков у нас был начальником кафедры уставов и тактики морской пехоты. Дисциплину соблюдал даже при отправлении естественных надобностей, являя собой положительный пример для будущих офицеров.
Тут я ещё вспоминаю, как зарулил я будучи начальником патруля в самый что ни на есть общественный туалет возле севастопольского Аквариума, а там сидел молодой матросик в огромной бескозырке – так вот, он испуганно вскочил и старательно приветствовал меня отданием воинской чести, не натягивая штанов... Я его, понятно, тоже. Что мне, жалко?
Между прочим, американские вояки не пойдут в бой, если им не выдали туалетную бумагу и не поставили возле окопов химический гальюн. Ха-ха-ха. В этом смысле наши просто непобедимы – Штаты могут даже не пыжиться. Нашему военному можно выкладывать своё где захочется – возможно, я неправильно понял, что мама имела в виду, но опыт службы показывает, что наши люди в погонах в этом смысле как бы всё время на войне. От слова «всегда».
До сих пор помню пожелтевшие ёлочки, мимо которых мы, курсантики, пробегали во время физзарядки. Старшина командовал: «Рота, стой!», и под колючие деревца обильно текло. Пять дней в неделю по утрам – полторы тысячи звенящих струй, и чихать на то, что с улицы Ефремова мы как на ладошке со своим отправлением. Ёлочки, кстати, ничего, говорят, до сих пор растут, и даже с шишками, хоть и хвоя ржаво-рыжего цвета.
Помню также стажировку в 10-й оперативной эскадре, в незабвенном Тихасе. Неподалёку от нашего БПК «Ташкент», у соседнего пирса, стояли ракетные катерочки 205М, на которых гальюнов не предусмотрено вообще. Вот не предусмотрено по проекту, и всё тут. То ли конструкторы посчитали, что походы на катерах не длительные, и вполне можно потерпеть пару суток; то ли они вообще не знали, ЧТО полагается моряку, так же, как и любому человеку, после сытного обеда по закону Архимеда; то ли... В общем, с утра пораньше, сразу после подъёма заспанные катерники по одному выходили на нос своего катера и, держась за заиндевелый гюйсшток, отчаянно ёжась, выстраивали на льду около форштевня замысловатые архитектурные модели с бумажками вокруг. Катеров было то ли три, то ли четыре, и возле всех было строго одинаково (по-военному – «однообразно») насрано; и никто, кроме самого главного адмирала эскадры, не возмущался (да и тот не особо-то орал). После возмущений командующего на носу каждого катера моментально появлялся кургузый матросик с пешнёй, который аккуратно обкалывал (не иначе от слова «кал») льдины, переворачивал их и восстанавливал, таким образом, status quo. На следующее утро цикл неумолимо повторялся. Может, для комэска это и безобразие, но для катерников это – норма. У них другого способа нет.
Ну а уж гальюны крейсеров проекта 68-бис и (особенно) подводных лодок... на три тома с иллюстрациями. Вот кто бы уже написал? Премия в области литературы обеспечена.
А теперь – конкретный случай, из-за которого, собственно, и начата эта незабенно-фекальная тема. Если думаете, что будет смешно и весело – ошибаетесь...
Всё, в общем-то, просто (без живописаний и уточнений). В карауле у нас один матросик говорит другому: «А не пойти ли нам отложить личинку?». Ну, то есть повидло выдавить. Видимо, прижало. Ага, пошли. На часах – без двадцати полночь. Возле караулки – дощатый двухдучечный гальюн типа «сортир» цвета облупленной хаки с демаскировочными пятнами. Сама конструкция – малость подустаревшая, времён первой обороны Севастополя.
А форма у матроса устроена так, что перед снятием штанов ну совсем не мешает снять широкий флотский ремень с бляхой. Первый снял без происшествий, а второй нечаянно упустил ремень вниз... Чвякс! А на ремне – штык-нож и потёртый брезентовый подсумок с магазинами к автомату, много-много патронов, и все (что характерно) боевые. Вот всё это, как уже сказано, чвякс.
– Ох, пипец!..
И тем не менее, что бы там ни говорили, наш матрос славится ответственностью. Нормальный человек в эту яму, да ещё в темноте, ни за что не полезет. Американский матрос – и подавно. Наш полез. Наш матрос везде пройдёт, везде пролезет, но задачу выполнит. Тем более что за утопленные в дерьме патроны и штык-нож благодарность в приказе не объявят. Всё равно ведь придётся доставать, так лучше уж сразу и без лишних свидетелей. Там сбоку такой как бы люк для периодического опустошения ямы, которая так и называется – «выгребная». В яме – тёмная вонь многочисленных порхающих миазмов. Чертыхаясь, матросик начал искать, шарить, погружать рученьки.
– Вась (Петь, Коль, Миш...), спичку чиркни!
Чирк. Толку-то!
– Вась (Миш, Петь, Коль...)! Ты это... сгоняй в караулку за фонариком! Ф-фу ты, блин, едри его мать...
Мать-то здесь при чём? Смотреть надо, куда штаны снимаешь. Приятель ушёл за фонарём.
В это время начальник караула – юный и правильный лейтенант – отправил на посты очередную смену. Смена, топая, ушла, а лейтенант вдруг ощутил определённые благородные позывы.
Стоило бедняге развернуться, снять ремень с пистолетом и надеть его на шею (ну, обычно так делается), спустить штаны и уподобиться было тяжёлому бомбардировщику «Энола Гей», как вдруг откуда-то снизу, из слоящихся меркаптанов, где ну просто принципиально никого и никак быть не может, протянулась невидимая рука, что-то жадно нащупывавшая в темноте, и, верно угадав направление, ухватила ни в чем не виноватого начкара за могучий яйцеклад:
– Принёс? Давай!
Что дальше? Дальше – неописуемое буйство духов и танец на барабане.
Ладно, хватит. Лучше уж про что-нибудь сладенькое...
1995
из ненапечатанного сборника «Макароны по-флотски»