Четвертый раздел
Вяземские. Дневник Тургенева
Новые же действующие лица, этого периода, это, помимо С.Н. Карамзиной (Здесь мы уже коротко касаемся обозначенных вам, выше, частностей.), сам Петр Вяземский со своей женой. И, если продолжить разговор именно о Софье Карамзиной, других петербургских сплетниц типа девицы М.К. Мердер.
Она неоднократно выделена, пушкинистами прошлого, в качестве, кстати, именно свидетельницы разгорающейся любви Дантеса, к жене поэта. В таком же качестве выступает, у них, и С.Н. Карамзина. И, тоже, разумеется, Идалии Полетики и – другие петербургские кумушки!
Именно с этого момента, то есть после царской аудиенции Пушкину, 23-го ноября 1836 года, он, Петр Вяземский, начинает действовать, в николаевском заговоре, всё активнее. А, практически, и раньше: с осени этого же года! Смотрите об этом, у нас, выше.
Начнет, разумеется, со сплетен, - и своих «шуток»! - о Пушкине и о трех сестрах Гончаровых. И настолько активно, что это - сразу же броситься в глаза А.И. Тургеневу, который, к этому времени, тоже появиться в Петербурге. Вот в его дневнике, через его конфликт с женой князя, с княгиней Верой Вяземской, - бросившейся на защиту своего мужа от Тургенева! - мы, собственно, и отслеживаем именно активизацию князя П. Вяземского, с супругою, в заговоре против Пушкина.
Вот хотя бы несколько выдержек из его дневника. Выдержек, являющимися, практически, фактами его, П. Вяземского, тайной подрывной деятельности против А.С. Пушкина.
П. Вяземского, который, к тому же, весьма искусно управлял и страшной сплетницей «тесного карамзинского кружка», С.Н. Карамзиной, в общем-то, весьма недальновидной, если не недалекой, дамой.
Кстати, фиксирует сплетни и «шутки» П. Вяземского, насчет Пушкина, - и трех сестер Гончаровых! - и весьма наблюдательная, - именно как сплетница! - С.Н. Карамзина. Фиксирует - именно через свои письма к брату Андрею.
И, тоже, кстати, П. Щеголев привел нам его, то есть дневник А.И. Тургенева, чуть ли не с 23-го ноября 1836 года. Другими словами, уже 25-го ноября 1836 года (Первая дневниковая запись Тургенева.) Александр Иванович впервые упоминает - именно о Вяземском.
А впервые он выделяет грязные сплетни П. Вяземского, о Пушкине, 1-го декабря 1836 года: «Пушкины. Вранье Вяземского – досадно». Далее уже идет - целый конфликт, его, с княгиней Верой Вяземской. Приведем, для примера, - и уже в качестве фактов! – еще несколько его дневниковых записей, где, - выделяемый, здесь, конфликт! - уже отчетливо виден.
7 декабря. «У княгини Вяземской: опять объяснение».
19 декабря. «Вечер у кн. Мещерской (Карамзиной). О Пушкине; все нападают на него (Пушкина; - пояснение В.Б.) за жену, я заступился. Комплименты С.Н. Карамзиной моей любезности».
22 декабря. «Пушкины. Утешенный (?) Вяземский».
30 декабря. «Оттуда к Вяземскому и к Карамзиным, где Пушкины. Веневитов обо мне Вяземскому».
8 января. «Получил письмо от Булгакова от 5 января, о жестах князя Вяземского. Вечер у Карамзиных, Мещерских».
11 января. «С Вяземским к Люцероду, там один после другого отстранялись от меня».
12 января. «Оттуда к князю Вяземскому. С ним там молодые» (Дантес с Е. Гончаровой; - пояснение В.Б.).
19 января. «У князя Вяземском – о Пушкиных, Гончаровой, Дантесе. Кончил вечер у княгини Мещерской».
24 января. «К княгине Мещерской. Едва вошел, как повздорил опять с княгиней Вяземской. Взбалмошная! Разговор о Пушкиной». И, далее: «Жуковский на свадьбе Блудовой. Ошибкой я сказал: «Шевичева посаженным отцом» - (А она с бородою!), а Вяземский промолвил: «А Вигель посаженной матерью» - а он! Какая (истлело; - пояснение П.Щеголева!) невоспитанная скотина!».
Как видите уже и сами, конфликт А.И. Тургенева, с княгиней Верой Вяземским (И с самим П. Вяземским.), - и сплетни Вяземского о Пушкиных, Александрине Гончаровой, Дантесе и Е. Гончаровой! – здесь налицо.
Дальнейшее, - о тайной деятельности Вяземских против Пушкина! - вы узнаете по нашей заключительной книге. Вот такова простейшая схема действий, николаевских сообщников, до 23-го января 1837 года (Силы царя хотя и рассосредоточены, здесь, по отдельным лицам, но именно они и ведут, сообща, разумеется, поэта к дуэли 27-го января 1837 года.).
Пятый раздел
Завершение заказной дуэли
1. Бал у Воронцовых-Дашковых
Стремительное же завершение развязки царь, Николай I, делает, - как вы уже знаете, в общем, разумеется, по пушкиниане и (Уже в некоторой конкретике) по изложенному вам, выше, материалу! - через салон Воронцовых-Дашковых, где на большом бале, 23-го января 1837 года, собирается - чуть ли не весь великосветский Петербург.
Что, несомненно, и использовали, заговорщики:
- и в качестве повторной провокации (Типа посылки Пушкину, пасквиля, 4-го ноября 1836 года.), поэта, на дуэльный инцидент;
- и, безусловно, для дальнейшей компрометации, - и чернению! - поэта и трех сестер Гончаровых.
Здесь мы наблюдаем, кстати, и реализацию, царем, исторического аспекта заговора. Аспекта, специально выделенного, царем-«сценаристом», через взятие им, в качестве места своего главного удара по поэту, именно салон Воронцовых-Дашковых. Смотрите более подробно, об этом, в наших предыдущих книгах. И чернения в дальнейшем, разумеется, через салоны Мещерских и Вяземских. Салоны, которые Пушкины-Гончаровы посещали, как вы уже тоже знаете, наиболее часто.
2. «Тесный карамзинский кружок»
Здесь царем использован, кстати, именно «тесный карамзинский кружок». Кружок, выдвинутый пушкинистами, как вы уже знаете из вышеизложенного, - через получателей диплома-пасквиля от 4-го ноября 1836 года! - в дружественную взаимосвязь, поэта, с ним. Что, разумеется, неверно. И имеющий у царя, может быть, тоже исторический аспект. А именно, что Пушкин, по своим историческим произведениям, был связан - со знаменитым историком Н.М. Карамзиным. И первый удар, по поэту, нанесет - именно Дантес. Простейшая схема, завершения развязки, выглядит примерно следующим образом.
Большой бал, 23-го января 1837 года, у Воронцовых-Дашковых. Удар Дантеса по Пушкину, - то есть: по его имени, чести, славе и достоинству! - можно выразить, хотя бы, через следующее предложение. Через предложение, взятое, нами, у самого П. Щеголева. Который интерпретирует его, бал, конечно, по-своему: «Бал у Воронцовых, где, говорят, Геккерн (Дантес; - пояснение В.Б.) был сильно занят г-жой Пушкиной, еще увеличил его (Пушкина; - пояснение В.Б) раздражение».
Кстати, здесь П. Щеголев цитирует письмо П. Вяземского к Михаилу Павловичу, от 14 февраля 1837 года. Где сломленный, как вы уже знаете, П. Вяземский, - именно через это письмо! - уже стремиться «отрапортовать»,- своему протеже! - о гибели поэта. Пушкинисты же прошлого записывают, названное письмо Вяземского, в положительный актив князя, по-прежнему считая, его, другом Пушкина.
Затем царем наносится удар, по поэту, - уже специально - через «тесный карамзинский кружок»! - на большом собрании без танцев, у Мещерских, 24-го января. Мы специально исподволь ввели вам, его словесное изображение, совсем недавно: через письмо С.Н. Карамзиной, старой девы и отпетой сплетницы, от 27-го января 1837 года.
Вновь прочтите отрывок из него, данный нами, вам, выше, и вы сами услышите, что говорилось, тогда, на «большом собрании без танцев» у Мещерских о Пушкине и обо всех трех сестрах Гончаровых.
Там Пушкина, - и всех трех сестер Гончаровых! - попросту говоря, просто травили. Дантес же, своим разнузданным поведением по отношению к жене поэта, доливал, как говорят, масла в огонь. И, ни в коем случае, не по-щеголевски, то есть типа: «И Дантеса, и Наталью Николаевну, вновь непреодолимо потянуло друг к другу».
Кстати, тоже не по-щеголевски, - то есть, тоже ближе к реальности! – описывает, отношение Н.Н. Пушкиной, к Дантесу, - разумеется, после 4-го ноября 1836 года! – и дочь её, знаменитая А.П. Арапова, в своих, уже известных вам, воспоминаниях. Здесь у Араповой, кстати, явная ошибка во времени, связанная с тем, что она считала, что свидание-провокация Дантеса, с его матерью, состоялась в январе 1837 года.
Вот, хотя бы, одно предложение из них. Предложение, тоже взятое, нами, у самого П. Щеголева. И предложение, уже прямо показывающее, нам, что жена поэта остерегалась - именно Дантеса: «Геккерн, окончательно разочарованный в своих надеждах, так как при редких встречах в свете Наталья Николаевна избегала, как огня, всякой возможности разговоров, хорошо проученная их последствиями…».
3. Софья Карамзина
Пожалуй, здесь же уже наступило время и полностью развенчать, перед вами, именно С.Н. Карамзину, «проходившую», у пушкинистов прошлого, именно в качестве друга поэта и всех трех сестер Гончаровых, что, собственно, просто нелепо - именно из-за её «длинного языка».
А она, в реальности, если не первая, то, в общем-то, одна из самых «сильнейших» сплетниц петербургского света, нанесшей авторитету Пушкина, - и менталитету всех трех сестер Гончаровых! - непоправимый урон - именно в петербургском свете того времени. Её, просто неистовое, сплетничество обо всём и вся, - в том числе, разумеется, и о Пушкине, и о «Пушкинском Трио»! – просто очевидно из её писем, часть которых мы, вам, уже специально привели выше.
Но особенно характерно, в этом отношении, - то есть именно в отношении её характеристики именно как отпетой петербургской сплетницы! – её письмо, к брату Андрею, от 12-го января 1837 года. Через которое видно, что Е.И. Загряжская, - зная, её, именно как отпетую сплетницу! - просто выставила её, за дверь, при одевании, Е. Гончаровой, в платье невесты. Вот как это описывает, совсем не стесняясь брата, сама С. Карамзина (Письмо дается, нами, в сильно сокращенном виде.):
«Итак, свадьба Дантеса состоялась в воскресение; я присутствовала при одевании мадемуазель Гончаровой, но когда эти дамы сказали, что я еду вместе с ними в церковь, то злая тетушка Загряжская устроила мне сцену. Из самых лучших побуждений, как говорят, опасаясь излишнего любопытства, тетка излила на меня всю желчь, накопившуюся у нее за целую неделю от нескромных выражений участия; кажется, что в доме ее боятся, никто не подал голоса в мою пользу, чтобы, по крайней мере, сказать, что они сами меня пригласили; я начала было защищаться от этого неожиданного нападения, в конце концов, чувствуя, что мой голос начинает дрожать, и глаза наполняются слезами досады, убежала.
Ты согласишься, что, помимо доставленной мне неприятности, я должна была еще испытать большое разочарование: невозможно было сделать наблюдения и рассказать тебе о том, как выглядели участники этой таинственной драмы в заключительной сцене эпилога. Александр говорит, что все прошло наилучшим образом, но ты ведь знаешь, что он по природе своей не наблюдателен».
А до этого, то есть в письме от 9-го января 1837 года, она сообщает, в письме своему брату, и другие сплетни о Пушкине и сестрах Гончаровых, которые она, из-за своего «длинного языка», тоже весьма интенсивно разносит - именно по великосветскому Петербургу.
Вот пример-факт из названного, нами, её письма: «…а Пушкин проиграет несколько пари, потому что он, изволите ли видеть, бился об заклад, что эта свадьба – один обман и никогда не состоятся. Все это по-прежнему странно и необъяснимо. Дантес не мог почувствовать увлечения, и вид у него совсем не влюбленный. Катрин, во всяком случае, более счастлива, чем он». К тому же, тайно, но весьма искусно и целеустремленно, руководит, С. Карамзиной, именно П. Вяземский. Однако вернемся к ударам заговорщиков именно по Пушкину.
4. Ссора на лестнице
Следующий удар по поэту, - а это делалось для того, чтобы поэт использовал именно последний, оставшийся у него, способ вывода, Геккернов, на «чистую воду». Другими словами, использовал своё «ругательное письмо» к Геккерну, о существовании которого заговорщики, скорее всего, знали:
- хотя бы от того же графа В.А. Соллогуба еще по ноябрьским событиям (Как все здесь начинает точно сходиться!);
- или же даже, через Нессельроде, - от самого царя! - нанесет - именно барон Геккерн.
Как наиболее вероятный, - по имеющейся, у заговорщиков, информации о намерениях поэта! - адресат получения «ругательного письма» от поэта. Он нагло явится к Пушкину, в его дом на Мойке, 25-го января!
Другими словами, он явился, к поэту, на следующий день после вечера у Мещерских! И явился, к нему, через день от бала у Воронцовых. Еще раз выделим, что это был вечер и бал, на котором именно Дантес - «отличался от прочих» своим разнузданным поведением по отношению к жене поэта. Как всё, здесь, взаимосвязано у заговорщиков!
Взаимосвязано:
- и потому, что поэт, с Геккернами, в общем-то, уже не контактировал (Реально, находился с ними, с обоими, в состоянии конфликта.);
- и потому, что явился Геккерн-старший, к поэту - с каким-то своим несуразным (то есть совершенно не соответствующим: как обстановке, так и положению, в каком оказались, после 23-го и 24-го января, как Пушкин, так и сестры Гончаровы!) предложением о нормальных «сношениях между семьями». Сношения, которое, естественно, и закончилось так называемой, пушкинистами, «ссорой на лестнице».
И, кстати, должны были так закончиться, через специально разыгранное, Геккерном, наглое и вызывающее поведение, его, перед поэтом!
Еще раз выделим, что Геккерн появился, перед поэтом, только потому, что заговорщики знали о «ругательном письме», поэта, именно к нему.
Здесь уже можно понять, кстати, и конкретную причину переработки, поэтом, «ругательного письма» к Геккерну от 21-го ноября 1836 года в письмо от 25-го января 1837 года: это именно наглое поведение, перед поэтом, самого барона Геккерна 25-го января 1837 года.
Разгневанный поэт, именно после «ссоры на лестнице» с Геккерном, то есть в этот же день, и переработал указанное, выше, письмо в свое январское «ругательное письмо» к мерзавцу.
Её фиксирует нам, кстати, В.А. Жуковский в своих конспективных (наикратчайших) заметках. Вот как, она, выглядит по книге П. Щеголева: «В понедельник, - то есть именно 25-го января (пояснение В.Б.)! – приезд Геккерна и ссора на лестнице».
Другими словами, Геккерн именно через свой приезд и ссору с Пушкиным, на лестнице (Вероятно – пушкинской квартиры на Мойке.) и выводит его, - психологически, разумеется! – именно на новое «ругательное письмо» к себе. Ещё раз выделим, через приезд, который был вызван к жизни, еще раз выделим, именно знанием, заговорщиками, существования и содержания «ругательного письма» поэта, к Геккерну, от 21-го ноября 1836 года.
Ибо у поэта, - кроме «ругательного письма» как способа вывода мерзавцев на «чистую воду»! - больше, собственно, - при самом попустительстве царем, обоих Геккернов! – ничего и не осталось. Здесь всё - тоже очень тщательно продумано заговорщиками. Ещё раз выделим, способа дуэльного, - и – не совсем уж дуэльного! - как вы уже знаете из изложенного вам, выше, материала.
Пушкинисты же о выделяемой, здесь, «ссоре на лестнице» напопридумывали, - исходя из щеголевской концепции! – бог знает что. Приводя, в качестве своей правоты, и «ругательное письмо» поэта, к Геккерну, от 26 января (Так, оно, датируется у них; – пояснение В.Б).
Налегая, при этом, на следующие пушкинские строки из него: «Барон! Позвольте мне подвести итог тому, что произошло недавно».
«Произошло недавно» они трактуют, до настоящих дней, именно как «ссору на лестнице» Пушкина, с Геккерном, 25-го января 1837 года. Смотрите, к примеру, пояснение, Я. Левковича, именно ссоры на лестнице, данное, им, к книге П. Щеголева.
Мы же, чтобы не быть голословным и в этом, дадим и небольшую выдержку из только что указанного пояснения: «Объяснение этой ссоры находим в «оскорбительном» письме Пушкина. Пушкин начинает его словами: «Барон! Позвольте мне подвести итог тому, что произошло недавно».
Но, - почти точно такие же строки! – имеются, у поэта, и в его «ругательном письме», к Геккерну, от 21-го ноября 1836 года: «Барон, прежде всего, позвольте мне подвести итог тому, что произошло недавно». Так что они, в своих предположениях, неправы.
Единственно, что можно хоть как-то принять из их предположений, это то, что именно ссора на лестнице и именно с бароном Геккерном, - которого Пушкин выделил еще в ноябрьских событиях 1836 года как претендента в авторы пасквиля! – «очевидна и была последней вспышкой гнева Пушкина, вызвавшей его оскорбительное письмо к Геккерну».
А, кстати, не «еще одной попыткой Геккерна сгладить отношения, снять со своего дома оттенок неблагопристойности» и прочее, - смотрите, к примеру, примечание пушкиниста Я. Левковича к книге П.Щеголева! – при самом, названном выше, наглом поведении Дантеса на бале у Воронцовых и на вечере в доме Мещерских.
Кстати, правильно, у пушкиниста Я. Левковича, и предположение, что, «скорее всего, в этот день, 25 января, Пушкин и начал переделывать свое ноябрьское письмо к Геккерну, а вечером того же дня, опережая события, сказал В.Ф. Вяземской, что письмо уже послано» (Об этом поподробнее – чуть ниже.).
Верно потому, что Пушкин, на удар барона Геккерна, по нему, - то есть его наглым и вызывающим поведением на лестнице 25-го января 1837 года! – ответил - именно ударом, если можно так выразиться. На что, собственно, заговорщики, еще раз выделим здесь, и рассчитывали (Рассчитывали и через травлю его, - и всех трех сестер Гончаровых! - в декабре 1836 года, - и в январе 1837 года! - именно через сплетни великосветского Петербурга.).
Так что Пушкина, - уже 25-го января 1837 года! - заговорщики «подвели» - именно к оскорбительному письму к Геккерну. Это – чуть ли не главное во всех декабрьских и январских событиях. Все же остальное, то есть придуманное пушкинистами, ложно. Далее события развивались, уже, ещё стремительнее, так как подступала, уже, давно назначенная царем, как вы уже знаете, дата 27-го января 1837 года.
5. Четвертый и пятый
нажимы на Пушкина
На вечере именно у Вяземских (Которых поэт считает своими друзьями и имеет очень доверительные отношения с каждым из них. А они, как вы уже знаете из изложенного вам, выше, материала о них, - и еще убедитесь по следующей работе! - уже выступают против Пушкина, находясь, уже, именно в стане заговорщиков.) производится четвертый, по счету от 23-го января, психологический нажим на поэта: Дантес продолжает вести себя, нагло и вызывающе, и на вечере у них.
Нагло и вызывающе для того, чтобы именно «додавить», Пушкина, до посылки им, Геккерну, оскорбительного письма (Или, - как и в случае с пасквилем 4-го ноября 1836 года! - «додавить», его, до вызова им, на дуэль, Дантеса. Здесь, как вы понимаете уже и сами, и первое, - и второе! - их - вполне устраивает.). Его, Дантеса, цель, здесь, просто очевидна.
Не пассивны на вечере и сами Вяземские. Именно княгиня В. Вяземская пытается выведать, у поэта, что он предполагает предпринять - против разнузданного поведения обоих Геккернов. И добивается в этом, разумеется (Это, кстати, уже пятый психологический нажим, на Пушкина, со стороны заговорщиков!), - по причине доверительности, к ней, поэта и самого угнетенного состояния Пушкина в эти дни! – успеха.
Пушкин, действительно опережая события, сознается ей (В действительности же она – просто вытягивает из поэта, - пользуясь положением именно доверительницы и старого друга! – необходимую, ей, информацию о письме поэта, к Геккерну.
Информацию, которую, надо предполагать, незамедлительно и передаст здесь же, на вечере, Дантесу.) в том, что оскорбительное письмо, к Геккерну, уже написано им.
Вот как, всё это, выглядит даже по книги П. Щеголева, точнее, по примечаниям, к ней, того же пушкиниста Я. Левковича:
«Основным аргументом его (Б.В. Казанского; - пояснение В.Б) было свидетельство В. Вяземской, написавшей, вскоре после смерти Пушкина, о вечере, бывшем у нее 25 января, на котором присутствовали Пушкины, Геккерны и А.Н. Гончарова.
Вера Вяземская пишет: «С понедельника, 25-го числа, когда все семейство (Пушкины, Дантес с женой и А.Н. Гончарова) провели у нас вечер, мы были добычей самых живых мучений (Здесь она подстраивается - именно под С.Н. Карамзину; – комментарий В.Б.). Было бы вернее сказать, что мы находились в беспокойстве в продолжение двух месяцев, но это значило бы начать очень рано. Смотря на Жоржа Дантеса, Пушкин сказал мне: «Что меня забавляет, это то, что этот господин веселится, не предчувствуя, что ожидает его по возвращению домой». – «Что же именно? – сказала я. - Вы ему написали?». Он сделал утвердительный знак и прибавил: «Его отцу». – «Как, письмо уже послано?» - Он сделал тот же знак. - Я сказала: «Сегодня?» - Он потер руки, опять кивая головою. На следующий день, во вторник, они искали друг друга, объяснились. Дуэль с сыном была назначена на завтра».
6. Допрос Пушкина
На наш взгляд, именно княгиня Вера Вяземская, прикрывая себя, - тоже, как и граф В.А. Соллогуб при его рассказе об оскорбительном письме поэта, к Геккерну, от 21 ноября 1836 года (Смотрите об этом – выше!)! – сама подошла к Пушкину. И начала выводить, его, именно на разговор о Дантесе, нагло «веселящегося» - где-то рядом.
И, «запустив» Пушкина эмоционально, стала выспрашивать, у него, именно о письмах. Свидетельство тому – её фразы именно о письмах.
Примеры? Пожалуйста! Первая её фраза: «Что же именно? Вы ему написали?». Вторая её фраза: «Как, письмо уже послано?». Третья её фраза: «Сегодня?». Как видите уже, наверное, и сами, она применила к поэту, если можно так выразиться, почти профессиональный допрос.
А, другими словами, именно через конкретные свои вопросы к нему, - а откуда ей бы знать, к примеру, об оскорбительном письме поэта, к Геккерну, от 21 ноября 1836 года! – и выудила, у поэта, так необходимую, заговорщикам, информацию о намерениях поэта. О его намерений по наглым и вызывающим действиям, обоих Геккернов, именно в только что указанные вам, выше, дни.
Я считаю, что именно через княгиню В. Вяземскую заговорщики и узнали, 25-го января 1837 года, то есть именно на вечере у Вяземских, о намерении, поэта, послать «ругательное письмо» - именно к барону Геккерну. Однако продолжим разговор именно о пояснениях Левковича.
А пушкинист Я. Левкович продолжает, далее, так: «Эту дату, по свежим следам рассказов В. Вяземской, подтверждает и С.Н. Карамзина. Рассказывая о неосторожной Н.Н. Пушкиной, которая не побоялась встретиться с Дантесом в воскресение у Мещерских, а в понедельник у Вяземских, она добавляет следующее. Уезжая от них, Пушкин сказал тетушке: «Он не знает, что его ожидает дома. То было письмо к Геккерну, оскорбительное сверх всякой меры». Не побоялся, кстати, - если быть объективным и в этом вопросе! – Пушкин, а не жена поэта.
Мы же, по примечаниям Я. Левковича, добавим, всего лишь, следующее. Они, то есть именно «свидетельства», очень пристрастны. И они построены, великосветскими кумушками, именно на сплетнической основе. Они, особенно «свидетельства С. Карамзиной, поразительно похожи с такими же, - по своей главной сути и по своей основе! - «наблюдениями-свидетельствами» девицы М.К. Мердер. «Вдруг», - то есть когда в свете уже очень «созрели» сплетни Дантеса, Идалии Полетики и николаевского двора о «взаимовлюбленности» бравого кавалергарда и жены поэта! – разглядевшей, что Н.Н. Пушкина и Дантес – «безумно влюблены друг в друга».
А всего лучше, - да и объективнее всего! – обратить, в «свидетельстве» С. Карамзиной, на следующую её фразу. На фразу, идущую в петербургский свет, кстати, - как мы, уже не раз, подчеркивали выше! - именно от царя Николая I: «То было письмо к Геккерну, оскорбительное сверх всякой меры». Ибо именно с «подачи» царя и была запущена, в свет, идея, или мысль, об - «оскорбительности сверх всякой меры» письма Пушкина, к Геккерну.
И здесь мы видим – именно «николаевские уши». Кстати, мысли или идеи, построенной царем, в заговоре, как вы уже тоже знаете, на сверхчувствительном истолковании, обоими Геккернами, их чести и достоинства. Чести, благородства и достоинства, которых у обоих, как свидетельствует, нам, все тот же петербургский свет, - да и вся их жизнь в целом, да и сам Николай первый! - как раз и не было - именно у них. Это – с одной стороны.
С другой стороны, поэт, посылая именно оскорбительное письмо к Гекерну, отчетливо понимал, что само оно хотя и носит именно оскорбительный характер, но, всё же, из-за его сугубо частного обращения к барону, может быть - и не картельным.
Вот здесь поэт всё же, на мой взгляд, и «переиграл» - именно Геккернов. Потому, собственно, царь и пустил, в петербургский свет, именно мысль об «оскорбительности сверх всякой меры». Что такая отпетая сплетница, - как С. Карамзина! - моментально и уловила - именно в многоголосном реве «свинского Петербурга» (Здесь мы воспользовались фразой поэта, выражающей - его отношение именно к николаевскому чиновничьему Петербургу»).
Заканчивая же разговор о 23-25 числах января 1837 года, еще раз выделим следующее. Что именно таким, - а не каким-то другим! – образом заговорщики и вывели, поэта, на его оскорбительное письмо к барону. Письмо, правильно датируемое, пушкинистом Б.В. Казанским, 25-го января. Так как Пушкин написал его, то есть создал заново, - основываясь на тексте ноябрьского, не отосланного, письма к Геккерну! – скорее всего именно под впечатлением ссоры его, с Геккерном, на лестнице.
Другими словами, сразу же после ссоры, то есть именно 25-го января. Поставив, под ним, дату 26-го января, то есть дату именно отправки его, Геккерну, утром 26-го января. И действительно отправил его, к Геккерну, утром 26-го января. И вывели поэта, уже, - то есть прямо и непосредственно! - именно к дуэли. Вывели к дуэли, уже давно задуманной, - и продуманной, до мелочей! - Николаем I и - его высшими соучастниками. И вывели к дуэли, тайно заказной, царем, именно на 27-го января 1837 года.