глава восьмая.
ЛЕБРАН
Мы поднялись по лестнице на второй этаж и оказались в широком светлом коридоре с рядами полированных дверей по обеим сторонам, висячими кашпо, какими-то картинами, украшениями, двумя огромными торцовыми окнами и клеёнчатой мебелью. Люди в больничных пижамах и халатах прохаживались по этому коридору, беседовали, двое играли в шахматы.
- Хирургия, - буркнул Мэртон, указывая на них.
Меня удивило отсутствие привычной вони – той самой смеси гноя, испражнения и карболовой кислоты, которая буквально сбивает с ног в хирургическом отделении муниципальной больницы. Я увидел ещё одного, по-видимому, врача, одетого в такой же голубой комбинезон, как у Роксуэлла и Арбетнота. С Мэртоном он поздоровался приветливо, но своеобразно:
- Моё почтение, мистер Вобла, сэр. Каким могильным ветром занесло вас в наши пенаты?
Я покосился на сухого жилистого Мэртона – он и впрямь сильно походил на сушёную рыбу с его тусклыми выпуклыми глазами. Сам же он явно привык к такому прозвищу, потому что ответил совершенно спокойно:
- Сквозным, сквозным, не беспокойтесь, Вильсон. Но мы собираемся навестить вашего знаменитого пациента – как он?
Вильсон слегка нахмурился:
- Сами прекрасно знаете, что он не любит посещений, Вобла. И едва ли этому следует удивляться.
- Я не представил, - спохватился Мэртон. - Мой спутник – доктор Джон Уотсон, он будет здесь работать.
От такой безапелляционности я слегка опешил, а Мэртон уже повернулся ко мне:
- Перед вами, приятель, знаменитый профессор невропатологии сэр Уильям Вильсон, в прошлом член палаты лордов, оставивший политику ради медицины. Он в родне с самими Монморанси. А доктор Уотсон, Вилли, в родне с телом, найденным на причале Кайла в Уайтчэпеле. Мы сейчас только снова беседовали об этом случае с Червиковером – он горит желанием взять у вашего больного интервью.
- Как, интересно, ему это удастся, если у моего больного выраженная дислалия и парез?
- Ему не привыкать. Сам задаст вопросы, сам на них и ответит.
Между тем я смотрел во все глаза: имя Вильсона не было мне незнакомо: я читал его статьи, ещё будучи студентом. Сейчас я увидел, что мужчине около сорока – постарше Мэртона, лицо у него породистое, умное, фигура атлетическая, а самое примечательное – грива густых, волнистых, с сильной проседью волос, делающая своего обладателя немного похожим на египетского сфинкса.
- А вам зачем Лебран? – спросил он, чуть усмехнувшись замечанию Мэртона о Червиковере.
- Ну, ему ведь от нашего посещения хуже не станет, - уклонился от ответа Мэртон. – Наоборот, видеть новые лица ему полезно – вы сами так говорили.
Мгновение подумав, Вильсон пожал плечами.
Вслед за ним мы прошли до конца коридора и снова поднялись по лестнице – теперь уже в третий этаж. Здесь двери запирались, и Вильсон вытащил из кармана ключи.
- Сюда.
В почти пустом помещении посередине стояла высокая кровать, на которой лежал мужчина лет тридцати пяти с утонченными чертами лица. Его глаза были открыты, но взгляд их – мёртвый, неподвижный – выдавал слепого. Я увидел несколько не до конца заживших шрамов на его голове и руках, лоб всё ещё охватывала легкая циркулярная повязка. Запах в палате стоял тяжёлый, преимущественно застоялой мочой.
- Он ходит под себя, - шепнул мне Мэртон. – Но это через месяц-другой должно наладиться.
- Марис! – между тем громко и настойчиво позвал профессор Вильсон. – Ну как вы сегодня, Марис, получше?
Лицо больного страдальчески перекосилось. Дергаясь и брызгая слюной, он забормотал:
- Бу... бл...кла...
- Ну-ну, не надо волноваться, - Вильсон мягко похлопал его по руке. – Всё со временем возвратится. А пока давайте полегонечку, как мы с вами договаривались. Ну-ка, скажите: «А».
Больной что-то невнятно проблеял, преувеличенно отвешивая нижнюю челюсть. Но Вильсон остался доволен:
- Прекрасно. А теперь скажите: «Да».
- Д-да-а..., - не слишком чисто, но разобрать можно.
- И скажите ещё: «Нет».
- Н-нэ-э..., - рот ещё сильнее перекосился, из уголка потекла слюна.
- Делали вам утром массаж? – не отставал Вильсон.
Пациент затряс головой, снова попытался что-то выдавить из себя, и вдруг заплакал.
- Ну, ничего, ничего, - снова бросился успокаивать Вильсон. – Динамика есть, мы будем продолжать лечение. Станет лучше. Станет много лучше, вы уж мне поверьте, - и с этим оптимистическим напутствием на устах вытолкал нас с Мэртоном в коридор и следом выскочил сам.
- Ну, - тут же повернулся ко мне Мэртон, - как вам Лебран?
- Ужасно, - понижая голос, признался я. – Он похож на слабоумного.
- Ну нет, - возразил Вильсон, - с интеллектом у него всё в порядке, это только речевые нарушения вследствие травмы. Многое, действительно, восстановится, когда рассосётся кровоизлияние и спадёт отёк. Вот насчёт зрения я сомневаюсь – видимо, зрительная зона повреждена необратимо. И позвоночник частично перебит на дюйм выше каудального отдела – тут тоже уже ничего не поделаешь, ходить он больше не сможет. Дай бог восстановить нормальное функционирование тазовых органов, чтобы он мог контролировать свои физиологические позывы.
- Ужасно, - повторил я.
- Ладно, пошли, - Мэртон снова бесцеремонно ухватил меня за рукав и потащил прочь. – Спасибо, Вильсон, за поучительную экскурсию.
- Да, но..., - растерялся профессор, - боюсь, я всё же не совсем понимаю цель...
- А и не пытайтесь, - легко вдруг засмеялся Мэртон, а меня потянул ещё настойчивее – так, что я перестал упираться и послушно повлёкся за ним снова вниз, в морг.
- Ну и что? – спросил Мэртон, внезапно останавливаясь и хищно пригибаясь ко мне. – Хотели бы оказаться на его месте?
- Нет, ни в коем случае! - я даже отшатнулся.
- Сейчас Лебран всё равно, что мёртв, - продолжал Вобла. – Совсем недавно это был маститый детектив международного класса. И незадолго до того, как попасть сюда вот в таком вот виде он тоже приходил ко мне, чтобы посмотреть протоколы вскрытия Уайтчэпелских трупов. Одумайтесь, пока не поздно. Ваш брат на Хайгет-сэметри, и так ли уж важно, как он туда попал?
- Нет, это очень важно, - упёрся я.
Мэртон развёл руками:
- Ну, знаете... Боюсь, я исчерпал все разумные аргументы. Вы безумец, это факт. Но – на ваше несчастье – я признаю за безумцами право на существование. Поэтому я вам кое-что расскажу сейчас, когда мы вернёмся в моё царство костей, но вы возьмите ещё бокал коньяку или сигару, чтобы не выглядеть студентом на лекции, если вдруг сюда кто-то зайдёт. Заодно побеседуем о вашем найме, если Бэзил угадал, и вас это действительно интересует. Видите ли, у нас и в самом деле освободилась вакансия, что бывает нечасто, и получилось так, что Мэрвиль именно мне поручил миссию собеседователя, потому что я разбираюсь в людях.
Я невольно шевельнул бровями – заявление Мэртона скромностью не отличалось.
- Разбираюсь, разбираюсь, - заметив это мимическое движение, заверил Мэртон. – Доказательство тому моя откровенность с вами, человеком мне не знакомым.
Следовало бы промолчать, но справедливости ради я не удержался:
- Ну, ваша откровенность не слишком дорого вам обходится.
- Как знать, - философски заметил Мэртон. – Мало ли во что это может вылиться – вдруг бы я ошибся. Вы же видели, что стало с Лебраном.
- А кто такой Бэзил? - спросил я. – Он проницательный человек, если угадал, что мне нужна работа.
- А вы никогда прежде его не видели? – подозрительно спросил Мэртон.
Я напряг память:
- Нет.
- Он часто бывает в Уайчэпеле. Его называют капитаном, но на морского волка он не похож. Многие даже думают, что это осведомитель Скотланд-Ярда.
- Многие, но не вы?
- Он, действительно, частенько оказывает Скотланд-Ярду кое- какую помощь, - пожал плечами Мэртон. – Но он не осведомитель, скорее, свободный художник.
- Журналист?
- Да, он пишет статьи на криминальные темы. Ну вот, мы пришли. Теперь садитесь сюда и послушайте, что я вам скажу.
Мы снова оказались в секционном зале, и Мэртон усадил меня в плетёное кресло у стола.
- Лебран, как и вы, - продолжал он, плеснув в бокал немного коньяку, - приходил почитать акты накануне своего появления здесь уже в качестве жертвы. Был очень возбуждён. Очень! А для Лебрана это, между прочим, не характерно. Он человек хладнокровный, хоть и француз, особенно, когда дело касается работы.
- Так вы знали его и до этого прискорбного случая?
- Знал, - коротко ответил Вобла.
Я успел уже составить себе представление об этом человеке, и он захватывал меня всё больше.
- Так вот, Лебран, - продолжал он, понижая голос, - прочитал эти акты очень внимательно и сказал: «Здесь не все. Думаю, ещё хотя бы один труп найдут вскоре». Я спросил, откуда он это взял. «Червиковер написал правильную статью, - сказал он. – вернее, неправильную статью, но с очень правильным названием. О докторе Лее, я имею в виду. И в самом деле, куда он девался? Если я узнаю это, я узнаю всё остальное».
- А вы что-нибудь знаете о докторе Лее, - спросил я Мэртона.
- Да, конечно. Это был модный врач, несмотря на то, что он не европеец. Смуглый, черноглазый. Скорее он походил на индуса. У него лечилась вся городская верхушка. А в конце августа он вдруг бесследно исчез. Это исчезновение кое-кто связал со сплетнями о его связи с баронессой Лейденберг, но я так не думаю. Как все азиаты, добившиеся высокого положения среди европейцев, Лей был весьма осмотрителен. Если между ним и баронессой действительно что-то было, он едва ли дал бы повод заметить это другим.
- Тем не менее...
- А мне кажется, исчезновение предшествовало сплетням. Тем более всех удивило, что после исчезновения Лея семейство Лейденберг стал лечить врач, пользующийся лишь сомнительными остатками былой репутации – некто Дэвид Уотсон.
- Так брат лечил Лейденбергов?
- Похоже на то, Джон. Правда, барон Лейденберг не слишком это афишировал – без обид, но Дэвид Уотсон был не из тех врачей, услугами которых будешь хвастать.
- А вы откуда это узнали? – в упор спросил я.
- От Шерлока Холмса. Вы, возможно, не знаете об этом, но ваш брат посещал опийный притон «Голубое озеро», где, ко всему прочему, собираются содомиты.
- Я знаю об этом, - нетерпеливо перебил я – слушать о содомитах снова и снова было выше моих сил.
- В «Голубом озере» несколько раз бывал и сам Лейденберг. Скажу ещё вот что: когда тело Дэвида Уотсона доставили сюда, как неизвестное, и я приготовился вскрывать его, полицейский констебль привёл двух человек, которые взглянув на труп, опознали его. Женщина назвалась женой покойного, а мужчина сказал, что когда-то был его помощником. Я, знаете ли, люблю доводить всё до конца и никому не верб на слово, поэтому я навёл справки. Что касается женщины, это оказалась стриптизёрша из Уайтчэпеля, некто Элизабет Вансипетс.
- Высокая, худая и некрасивая? – решил я блеснуть осведомлённостью.
Мэртон удивлённо посмотрел на меня:
- Нет, не высокая. Немного похожа на подростка и довольно миловидная.
- Странно... Мне по-другому описывали.
- Мужчину звали, - продолжал Мэртон, - Алистер Диомед.
- Диомед? – не удержался я. – Быть того не может!
- А, я вижу, вам это имя не вполне незнакомо. Но он, действительно, одно время помогал Дэвиду Уотсону в клинике святого Варфоломея.
- Святого Варфоломея? – снова, не удержавшись, повторил я за ним. В клинике святого Варфоломея работал Стэмфорд. Я вдруг почувствовал себя, словно в центре липкой паутины, и со всех сторон ко мне тянулись переплетённые и перепутанные нити. Я даже подумал, что и в меблирашки попал неспроста. Кто он такой, этот юный Гарри Фокс? Чьё выполняет поручение? На какой-то миг мне стало почти страшно. Но тут Мэртон, словно поставив точку, резко откачнулся от меня и совсем другим тоном спросил:
- Так вам нужна эта работа?
- Да, конечно, - спохватился я.
- Вам приходилось прежде оперировать?
- Да, безусловно, - я слегка обиделся. – Я был в действующей армии, и мне даже приходилось ампутировать ногу без какой-либо анестезии, имея в качестве ассистентов двух крепких парней.
- Этот опыт вам едва ли понадобится в мирных условиях, - заметил Мэртон. – Ювелирные изделия не изготавливают топором, дорогой брат Дэвида Уотсона. Между прочим, наш клинический госпиталь самое уникальное заведение из всех, о которых вы могли слышать. Что вы скажете, например, об устройстве для подачи наркоза со специальным таймером? Или о принципе первичной асептики по методу Таурофона? Или о венозных непрерывных инфузорах?
- Ничего не скажу. Это всё отдаёт фантастикой.
- Вот как? – скрипучий голос Мэртона стал язвительным. – А если я вам покажу мой микротом, лучевой бинокуляр или стробоскоп доктора Вильсона, используемый им для сеансов суггестивного воздействия, вы тоже скажете мне: «фантастика»? Нет уж, милостивый государь, я уже теперь сам буду настаивать на том, чтобы вы здесь задержались. Для преодоления нездорового скепсиса и неверия в достижения науки, жрецом которой, между прочим, вы, как и я, являетесь.
- Но жрецы и в самом деле редко верят в своих богов, - улыбнулся я.
- А, вы улыбаетесь! Вы уверены, что ловко переиграли и обманули меня? На самом деле вам как раз того и хотелось, остаться здесь. Но послушайте, что я вам скажу, - снова хватка костлявых пальцев на моём плече. – Всё дело в протекции Холмса. Я не могу ему отказать, а профессор Мэрвиль сделает так, как я посоветую. Поэтому вы всё равно, что уже работаете здесь, но.., - он поднял вверх указательный палец и веско сказал, - через две недели.
- Отчего же только через две недели? - не понял я.
- Вы собираетесь и дальше узнавать, что сделалось с вашим братом, - объяснил, понижая голос Мэртон. – Это чревато, знаете ли... А покойников в штат муниципально-арендованного клинического общепатологического госпиталя доктора Гримсби Мэрвиля ещё никогда не зачисляли. И я не хочу начинать эту традицию.
Он проговорил всё это так спокойно и серьёзно, что у меня мурашки побежали по спине. Но я подумал, что две недели – это, действительно, необходимое мне время.
- Вашу вакансию займут за две недели, - тем не менее сказал я.
- Нет. Две недели – узаконенный здесь отпуск для личных нужд, и хотя не принято разрешать его вперёд, для протеже Холмса я сделаю исключение.
- А вы, - слегка обнаглел я, - действительно имеете на это полномочия?
Мэртон смерил меня долгим ледяным взглядом своих выпуклых глаз. Медленно опустил подбородок в утвердительном кивке:
- Да, имею. А сейчас проваливайте, брат Дэвида Уотсона, не мешайте работать.
Я выше из морга, совершенно озадаченный личностью Мэртона. Судя по последним словам, он здорово разозлился на меня. Но, похоже, авторитет Шерлока Холмса был для него, действительно, ключевым моментом. Я только в толк взять не мог, где и когда успели пересечься эти параллельные прямые: мой «сумасшедший» пациент, не менее сумасшедший прозектор и я.
Однако, обещание работы через две недели денег в моём кармане не прибавило. Оно, правда, вселяло уверенность в завтрашнем дне, но и день сегодняшний требовал кое-каких материальных затрат, и я остановился в коридоре первого этажа, подсчитывая в уме сроки очередного получения пенсии.
Как вдруг чья-то рука осторожно коснулась моего плеча. Это была полная круглолицая женщина с необыкновенно милым открытым взглядом серо-зеленых глаз и рыжеватыми нелепыми кудряшками.
- Простите, мистер, - заговорила она, обнаруживая простонародный выговор северной ирландки. – Это ведь вы заходили к месье Лебрану вместе с Мэртоном? Месье Лебран велел мне разыскать вас и снова привести к нему, только одного, без свидетелей.
Я воззрился на неё с изумлением: как мог велеть ей что-то человек, не справляющийся с произнесением даже трех букв подряд? Но женщина истолковала моё изумление по-своему:
- Вы думаете, я вас в какую-то ловушку заманить хочу? Я Лиз, Элизабет Колверт, сиделка здесь, и при месье Лебране – тоже. Мне вас показал Гарри, Гарри Роксуэлл. Ну вот, теперь вы видите, что никаких ловушек. Идёмте же, идёмте скорей, он очень нервничает.
Пожав плечами, я последовал за Элизабет Колверт. И на лестнице снова чуть было не столкнулся с прыщавым блондином Чэрли Бэзилом. При виде нас он поспешно посторонился, а, обернувшись, я увидел, что он пристально смотрит нам вслед сквозь свои зелёные очки.
Этот таинственный тип отчего-то весьма тревожил и раздражал меня. В нём чувствовалась какая-то неестественность – может быть, из-за очков. В то же время меня не оставляло ощущение навязчивого d;j; vous – будто где-то когда-то я уже видел этого человека, хотя я точно знал, что с Чэрли Бэзилом прежде мы не встречались.
- Подождите, - попросила Лиз Колверт, - я взгляну, готов ли месье Лебран принять вас. Иногда ему бывает тяжело, и в такие минуты он не хочет никого видеть, - она сказала «видеть», разумеется, просто по привычке – на самом деле видеть слепой Лебран никого не мог. Но, конечно, я не стал её поправлять, а спокойно остановился там, где было сказано.
Она заглянула в палату и почти тотчас сделала мне знак войти.
Лебран, услышавший шум, повернул голову к двери. Снова мне бросилась в глаза его болезненная бледность и - тоже почти болезненная - утонченность.
- Вот, месье Лебран, - сказала сиделка Колверт, - я привела его, как вы просили. Теперь вы успокоитесь и станете, наконец, принимать лекарства?
Тут я увидел в руках у Лебрана блокнот и карандаш. Спотыкающимся почерком, но ясно, он написал в нём: «Вы тот человек, о котором говорил мне Шерлок Холмс? Брат одного из Уайтчэпельских жертв?»
Не только мне, но, похоже, и никому другому не приходило в голову, что Лебран, утратив в значительной степени дар речи, вполне способен изъясняться письменно. Я прежде слышал о таком феномене при травмах мозга, но сам с ним не сталкивался.
- Я действительно брат Дэвида Уотсона, - сказал я, но Шерлок Холмс не мог вам ничего говорить обо мне – мы познакомились только третьего дня.
«Он был здесь сегодня».
Я покосился на Лиз Колверт, не решаясь развивать эту тему при ней, и она тотчас вышла.
- Не может быть, - проговорил я. – Шерлок Холмс – опасный сумасшедший, сбежавший вчера из-под домашнего ареста. Не мог он быть так неосторожен.
Лебран вдруг засмеялся, и мне было дико слышать его смех. Он снова стал писать, а писал ощупью, медленно, контролируя левой рукой направление строки:
«Я чувствую, вас раздирают противоречия в отношении этого человека», - прочёл я.
- Да.
«Не пытайтесь узнать, что сделалось с вашим братом. Это и его совет тоже».
Я рассердился – сговорились, что ли, они все меня пугать?
- Это уже не ваше дело, - сказал я вслух. – Лучше сообщите полиции, кто на вас напал – это, возможно, ускорит расследование. Вы можете писать, я об этом не знал. Так что мешает написать, кто на вас напал на самом деле?
«Это были волки», - написал Лебран.
Я с удивлением посмотрел на него: что это? Он не в своём уме? Какие могут быть волки?
- Что вы имеете в виду? – спросил я.
«Не пытайтесь вмешиваться», - написал он и поставил длинный восклицательный знак.
- Слушайте, - сказал я почти сердито, - я ведь вашего совета не спрашиваю. Как поступить мне, я решу сам – не маленький и не слабоумный.
«Сомневаюсь в последнем», - начертал Лебран.
Я втянул в себя воздух и сосчитал до десяти. Успокоился. Мирно сказал:
- Ну ладно, оставим это. В конце концов, вопрос моих умственных способностей не в вашей компетенции. Скажите лучше, что вы узнали про доктора Лея?
«Он пропал».
- И всё?
«Он посещал «Голубое озеро», куда вам соваться совершенно не следует».
- Месье Лебран, оставьте меня пугать. Это для меня, если угодно, дело чести. И я не отступлюсь, пока убийца моего брата свободен.
Лебран тяжело вздохнул.
«Свяжитесь, по крайней мере, с Шерлоком Холмсом», - написал он. Бросил блокнот и карандаш и демонстративно отвернулся к стене.
«Этим разговором я не сильно обогатился, - с досадой подумал я. – Но зачем он звал меня, интересно? Неужели только для того, чтобы предостеречь? Сильно же его напугали эти волки. И что это за волки? Почему он не написал яснее?»
- Волки – это собаки? – спросил я, думая, что, возможно, Лебрану просто не хватило английских слов, чтобы выразиться ясно. Хотя, с другой стороны, писал он бегло и правильно.
Лебран снова повернулся и пощелкал пальцами, показывая, что опять хочет блокнот. Я подал. Крупно, уже не думая, куда и как разъедутся буквы, он написал вкривь и вкось: «Дурак», - и продолжал ожесточенно множить восклицательные знаки, даже тогда, когда я вышел из палаты.