Эта история случилась много лет назад…
«22 июня ровно в 4 часа
Киев бомбили, нам объявили,
Что началась война…»
В доме еще пахло краской и свежей стружкой, Василий доплелся до теплой батареи отопления, развалился вальяжно и, любуясь розовыми подушечками своих изнеженных лапок, строгим взглядом оценивал ситуацию на кухне. Ведь я суетилась у плиты в окружении пленительных ароматов предстоящего праздничного семейного обеда по случаю переезда в новый дом. В предобеденное время Василий мурчал по-особенному. Однажды, я переложила его мелодии на ноты. Под аромат супчика с курочкой - «Ой, туманы мои, растуманы!», под манную кашку – простенько, « Я не сержусь», под рыбку Василий намурлыкивал Балакирева «Обойми, поцелуй». Не удивляйтесь, еще совсем недавно Василий жил у моей тетки по отцовской линии, которая была примой театра оперы и балета и приютила Василия на даче, проникнувшись жалостью к его сиротскому положению. А когда тетка засобиралась в более теплые страны, распихивая по родне и друзьям все свое движимое и недвижимое, то Василий, не перенеся ужасов дележки и переделов, попросился жить в нашу семью. И я, и мой муж Сергей, и пятилетний сын Валера полюбили этого толстого бегемота за спокойный душевный нрав и томные глаза с поволокой жизненной мудрости.
А в день переезда в новый дом, мы обрели белоснежного пушистого щенка неизвестной породы. Мокрый, жалкий, он сидел на дороге и скулил с безнадегой, когда Сергей закрывал ворота. Валера вдруг позвал его: «Дружок, Дружок!» Тот подбежал, уткнулся носом в Валеркин ботинок и, учуяв аромат свежей булки, струящийся из пакета с продуктами, понял про жизнь все. Мужчины смастерили для Дружка конуру, ну, а я подарила миску в стиле прованс и предложила отведать разваренную куриную ножку под соусом «бешамель». Дружок принялся за службу. Он обтявкал ничем неприметного прохожего, проехавшую машину, соседку, что жила напротив и пришла познакомиться, преподнеся мне презент - рассаду огурцов. Под неодобрительное тявканье Дружка баба Лена сделала коммерческое предложение о покупке молока от коровы Монро со скидкой в 10% от цены в магазине. Дружок надрывался до хрипоты. Слышать этот надрыв счастья обретения хозяев и дома становилось просто невыносимым, а истерика с чередованием всхлипов и вздохов была даже опасна для здоровья крошечного создания. Вычеркнув из памяти кастрюлю с бурлящей манкой, гуся фрикасе и пирог с брусникой, я рванула спасать Дружка.
Воздух в деревне уже насытился ароматами весны, и я с наслаждением глотнула чудный микс из смолы распускающегося клена, сока белых подснежников, пыльцы медуницы в талой воде с кусочками сахара-льда. Невидимый дирижер сложил звуки апреля в буре, павану, ригодон и виртуозно овладел незримым оркестром виолончелей, скрипок, флейт и кларнета.
-Дружок, ну успокойся, успокойся, хороший пес. Что они нам сделали? Никто на нас не нападает. Нас бояться не должны. Рассаду вот мне притащили, будь она не ладна, что делать-то с ней? А? Не знаешь? И я вот, тоже…не знаю.
Дружок вертелся, словно юла, непоседа, места ему было мало. Я прохаживалась по участку и боялась наступить ненароком на это маленькое веретено, на этот живчик, моторчик с хвостиком. А в это время, в доме, под медленную павану оркестра под управлением невидимого дирижера весны, кипела манная каша, плавно вытекая из кастрюльки в корзину с полотенцами и скатертями. Я не спешила в дом. Мой взор и слух слились с весной и фантазией.
Любуясь букетом из огуречной рассады - единственным зеленым пятном в моем райском саду будущего, я мечтала и была счастлива этим мещанским осознанием себя и своей новой роли. Корова Монро, лопата, грабли. Откопаться после снегопада зимой. Летом, поутру, прополоть, окучить. Песни петуха(куплю завтра же самого голосистого с готовым репертуаром). Мой дом! Мой сад! Мои грядки модерн! Моя баня фэнтези! Мои новые кастрюли и веранда вся в цветах! А какой погреб! Я заготовлю на зиму салат из одуванчиков, прополю крыжовник, намочу в модных бочонках рябину и калину, наварю пастилы из белой сливы, джема из фиников. В моем райском саду будущего будет расти все! Буквально все! В бильярдную завтра же закажу кожаные диваны цвета горького шоколада и разбавлю эту горечь алым от абажура и зеленью листвы молодого дуба. А вокруг беседки мы посадим яблони! А когда они зацветут и окутают окна и крышу беседки медовым ароматом антоновки и пепенки-шафран, то в полдень слетятся все пчелы мира и будут бубнить над моей головой, а с яблонь станут сыпаться нежно-розовые лепестки, а я заберусь под тяжелые ветви и дождусь, когда такой лепесток коснется моих белокурых волос. Да, я – блондинка. И мне не стыдно за этот натуральный цвет моей веселой души.
Каша уже горела, должно быть, вовсю, а я все продолжала на пороге нового счастья мечтать о райском саде будущего, не подозревая даже, какой ужас ждет всех нас.
2.
Вы слышали когда-нибудь тишину? Нет, потому что кроме меня, ее вообще никто и никогда не слышал. Каждый узнАет свою, личную тишину, которую придумал сам. Но я услышала тишину чужую, которая не была моей, и эта тишина была самая - самая настоящая. Часики не потикивали, Василий не драл перед сном любимое кресло мужа. Василий, вообще, как назло, не интересовался мебелью. Ленивый увалень! Бегемот! Монпансье, закатившееся за батарею! Компания не шумела во дворе, возвращаясь поздней ночью с дискотеки. Не подъехала машина. А куда ей ехать ночью в деревне? В дом прокралась чужая, настоящая, опасная тишина. Завтра же куплю часы с боем, канарейку и каждому соседскому ребенку по барабану! Приучу Василия есть по ночам, чтобы мурчал до утра как паровоз. Я наполню этот дом звуками!
-Мама! Мама! Скорее!
Раздирающий, полный ужаса крик сына поднял меня и вынес в коридор. Я была ветром, я была бурей, крушащей все на своем пути, как будто до Валерки было не несколько метров, а множество километров пути. Такого страшного голоса я не слышала никогда.
Валера метался босиком по коридору. Он смотрел мимо меня, прерывисто дышал, делая бессмысленные движения. Он развернулся, побежал в сторону двери, ведущей на лестницу, я бросилась за ним, пытаясь обнять, удержать, но Валера вырвался и чудовищно взвыл:
«Кровь! Растерзанные тела!»
-Господи! - взорвалась я истошно. - Мальчик мой! Я здесь! С тобой! Ты мой! Сыночек! Я рядом!
Мы метались, словно в огне, окруженные безжалостным алым пламенем. То убегали, прятались,то скитались по узкому коридору от стены к стене, цепляясь за белое. Страх овладел нами, хозяйничал в доме, управлял движениями, мыслями, чувствами. Я пыталась вновь и вновь обнять Валеру, прижать к себе, удержать его голову в своих ладонях, заглянуть в его глазки, но Валера вырывался, продолжая повторять одно и тоже: «Кровь! Тела растерзанные!»
Сердце мое колотилось так, словно это не сердце, а взбесившиеся часы с боем.
Было 22 июня ровно 4 утра.
Сильные руки Сергея оплели худюсенькие Валеркины коленочки и унесли сына в нашу спальню. Валера то мычал, то хныкал, будто пытался нам сказать больше, но не мог.
Этот кошмар продолжился и следующей ночью.
-Ребенок абсолютно здоров. Ищите проблему в доме,- сделал заключение врач после обследования.
-Что Вы этим хотите сказать? Как это, ищите проблему в доме?
-Понимаете, я ведь врач, я не должен Вам говорить такого, но, видя сложившуюся ситуацию, имея большой опыт диагностики, скажу вам, что такое состояние у ребенка может быть вызвано необъяснимыми, ненаучными, недоказанными, может быть даже мистическими явлениями. Подумайте об этом. Не отрицайте ничего. Примите к сведению все обстоятельства, все события, предшествовавшие, сопровождавшие строительство вашего дома. Задумайтесь и вы найдете причину.
Мы вспоминали, как купили участок, заложили фундамент дома. Мы приняли во внимание каждую мелочь, каждую подробность взаимоотношений с людьми, с которыми общались в то время. Ответ не находился.
Я пришла в Храм. Я слезно молилась. Я просила пощады, защиты, помощи, избавления. Я полюбила этот дом, эту землю, этот мой райский сад будущего всем своим сердцем, всей своей душой. Я никогда не варила пастилы из белой сливы, не пропалывала крыжовник, не слышала песен петуха, не носила калоши весной по талой воде, не расчищала от снега дорожку от калитки до дома. Все мое новое счастье, все мои новые мечты украл кто-то или что-то! И это невидимое презиралось, ненавиделось, осуждалось мною.
3.
И вот однажды мой муж изрек:
-Забор нужно новый ставить.
-Забор…Зачем нам новый забор? Такие проблемы с Валерой…
-Как хочешь, а завтра рабочие придут. В семь утра открой калитку. Я раньше уеду. Зовут их, кажется Дима, Петя, Слава и Иван.
Я злилась и осуждала мужа. «Ну, надо же,- думала я.- Ребенок болен, а он про новый забор. Не открою калитку. Позвонят – позвонят и уйдут».
Ну, кто вам сказал, что в России больше нет рабочего класса? Он есть! Он учится в университетах и институтах на бюджете, на дневном, а в дни каникул, вооружившись лопатами и молотками, добывает на жизнь, готовясь стать дипломированными рабочими широкого профиля.
Кажется Дима, Петя, Слава и Иван оказались не просто рабочими широкого профиля, а еще и наследственными трудоголиками с собственным инвентарем, теоретиками трудовой славы и изобретателями лестницы через наш забор. Недолго позвонив и побарабанив в дверь калитки, они выстроились трехступенчатой пирамидкой и оказались во дворе.
Соседи любовались пейзажем. Василий восседал по очереди на плече у каждого, изучая основы теории копания ямок. Валера нацепил Сережин галстук соседскому петуху, приготовил для него из консервированной кукурузы, сырого пшена и тертого шоколада салат «Здоровье», выложил всю эту красоту на икеевское блюдо в прованском стиле, а затем отловил соседского кота и надел ему памперсы, чтобы тот больше не метил на нашем пороге.
Все это действо украшало мое тело, возлегающее на шезлонге цвета льна под натуральными лучами, окутанное копной белокурых волос.
-Где Валера взял памперсы?- неохотно вспоминала я. – Точно! В коробке с кухонным комбайном. А откуда в коробке с кухонным комбайном памперсы? Так Света ведь перед самым переездом принесла, чтобы я передала Людмиле! Ну, все… Теперь придется новые покупать. Валера, значит, пакет вскрыл… Ладно, пусть кота тренирует. Будут знать, наших, городских. Василий на чужом пороге не отметится. Василий… Рыбка…Киска…Лапка…Умница...
-Оля! Оля! Посмотрите! Подойдите к нам! Пожалуйста!
Тревожный голос заставил встать. Мысли были в раннем утре, когда я предприняла попытку отменить решение мужа. Теперь вся деревня наблюдала за действом вокруг нашего дома и изучала новеньких. К окнам в соседних домах прилипло по бабушке, а к каждой лавке по дедушке.
Я подошла к рабочим. Они стояли вокруг одной из земляных куч и о чем-то оживленно беседовали. Я и представить себе не могла, что увижу через секунду-другую. В комках песка и чернозема лежали …человеческие останки.
Страх сковал всю меня. Это происходит не со мной, не у порога дома нового счастья, не в моем райском саду! Этого не может быть! Земля доверила тайну. Я не была готова к этому обнажению, я не могла осознать открывшегося.
-Деточка, не бойся,- сказала баба Маня мне.- Они уж не проснутся никогда. Давно это было. Все помню. Все, как будто вчера. Поле здесь было ржаное, золотое, а по дороге, вот тута васильки росли, ромашки, теперь таких не сыщешь. А пулеметчик вон там, на углу леса засел. А они, молоденькие такие, птенчики еще совсем, шейки такие тоненькие, как, вот, у теоретиков твоих…
Баба Маня говорила сквозь слезы, смахивая одну за другой уголком скромненького синего платочка. Седые волосы вырвал ветер, и рассыпались они по ее лицу, прикрыв печальные глаза вуалью человеческой скорби.
- Из окна я все видела. Девчонкой еще была. Порезал он их из пулемета. Некуда им было скрыться здесь. Поле оно и есть поле. И взрыв еще был. Тела растерзанные, кровь землю укрыла. Вон, дом мой, где стоит. Видите?
И баба Маня дрожащими пальцами натруженной руки показала в сторону улицы, перпендикулярной нашей.
На пригорке виднелся то ли изъеденный временем, то ли приговоренный и расстрелянный домик. Ветхие стены его, под самой крышей, еще не утратили чистоты юности, и побелка казалась совсем свежей, но у малюсенького окна и входной двери отвалились куски штукатурки, обнажив дранку и слой глины с соломой. Дом врос, ушел почти по самое оконце в землю. Старая груша у калитки, латанная-перелатанная крыша. А среди этой печали, на свежевыкрашенных порожках, рдела капелька крови - гвоздика, что проросла в любви, на подоконнике, а теперь, угадав весну, распушилась в лучах апрельского доброго солнца. Так и жила баба Маня с самого детства военного своего. Седина и морщины – вот все, что отвоевала она у мирной жизни.
-Все помню, все…-продолжала говорить баба Маня. –Много повидала за годы войны. В 19-ом переправляли нас по Азовскому морю в Ейск к белым казакам, а оттуда – в Ставрополь, захваченный деникинцами, дети плакали. Настрадался народ наш.
-Баба Маня, - удивилась я.- Вас же в то время еще на свете не было…
Но вдруг моей руки коснулся сын, и я вспомнила…
Русская земля укрыта кровью. В стране бесконечных революций, войн и потрясений, где на костях построены дома нового счастья с райскими садами – будут рождаться дети войны. Они помнят все. И эта память ужасом вошла в дом каждого из нас, только не каждый сегодня способен осознать это…
…Пусть покоится прах неизвестного солдата мирно, под тенью русской березы, а 9 мая старушка в синем платке заплачет над его могилкой, услышав песню, доносящуюся из окна школы, расположенной неподалеку:
«…Скромненький синий платочек
Падал с опущенных плеч
Ты провожала, но обещала
Синий платочек сберечь…»
9 мая 2045 год…