Эжений Матвеевич

Сергей Аршинов
На заре советской власти многие родители в нашей стране в неистовом патриотическом порыве или из каких-то других высокоидейных соображений нередко называли своих детей самыми невообразимыми именами. Сколько у нас было Коллективизаций, Индустриализаций, Электрификаций, Октябрин, Пятилеток, Спичек, Лампочек,  Тракторов, Виленов (сокращенное от «Владимир Ильич Ленин»), Кимов (от «Коммунистический Интернационал Молодежи»), Мэлсов (от «Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин»), Марленов (от «Марксизм-ленинизм»), Электронов, Спутников и прочих, прочих, прочих! Но эти имена были хоть вполне объяснимыми. А вот что означает имя Эжений, я и по сей день не знаю.

И хоть Матвей Григорьевич и Валентина Петровна родом были не из глухой деревни, а из самой Белокаменной, особыми завихрениями не страдали, и собственные имена имели вполне нормальные, а не какие-нибудь там Эраст, Феропонт, Акакий, Маврикий или Пистимея, Феофанида или еще как, сына своего они почему-то назвали Эжением.

В детстве парню приходилось не сладко – сверстники все норовили его как-нибудь поддеть и зацепить, поэтому он рано научился стоять за себя и строго наказывать обидчиков. По жизни он шел прямо, не вихляя, и от других требовал (во всяком случае, ожидал) того же. Но когда с ним случилась беда – его бросила жена, - тут он потерялся.

Дело в том, что после окончания школы он поступил в Высшее Военно-Морское училище, где, как и большинство курсантов, на пятом курсе, перед самым окончанием женился. Девчонка ему досталась хорошенькая, но пустая. Училась она в училище имени Вагановой и, хоть и звезд с неба не хватала, мнила себя будущей великой балериной. Морячок ей понравился (парень-то он был видный, и форма на нем сидела, как влитая), а необычное имя придавало еще больше шарма. Поэтому она, не задумываясь о будущем, довольно быстро согласилась выйти за него замуж.

Но, как и следовало ожидать, по окончании училища Эжений не остался служить в большом городе (кому здесь был нужен пока еще совершенно не имеющий практического опыта штурман подводной лодки?!), а был направлен на Краснознаменный Северный флот. А там, в отдаленном гарнизоне, и кинотеатров-то не было, не то чтобы театров, да еще и с балетными труппами. Единственным очагом культуры там был матросский клуб. Даже дома офицеров не было.

Поэтому жена Эжения как-то сразу погрустнела, любовь куда-то улетучилась, и начались скандалы, неизменно заканчивавшиеся тем, что Эжений испортил и искалечил ей жизнь. И, несмотря на то, что он, в отличие от жены, любил свою вторую половину беззаветно, думал о ней постоянно и в разлуке скучал неимоверно, его как-то стало меньше тянуть домой, и он стал использовать любую возможность, чтобы лишний раз выйти в море или просто задержаться на службе, тем более что поводов для этого хватало. А поскольку штурманом он был хорошим, то в море его «приписным» (то есть прикомандированным на вакантную должность) с удовольствием брали практически все командиры подводных лодок соединения, благо, далеко не все должности были укомплектованы, да и неожиданно заболевшие или находящиеся в отпуске тоже всегда были.

Жена тем временем сидела в четырех стенах и от тоски и безысходности начинала просто выть и кидаться на стены, что, естественно, ни в коей мере не способствовало налаживанию внутрисемейного климата. Детей заводить она (во всяком случае, пока) не хотела, считая, что роды испортят ее фигуру, а она пока не потеряла надежды вернуться в балет.

Продолжалось все это примерно год. И однажды, придя домой после очередного выхода в море, Эжений не обнаружил совей второй половины. Вместо нее на столе лежала записка: «Прости, но я так больше не могу!». И дальше шли все те же рассуждения о том,  что она человек искусства, утонченная натура, что ее душа требует полета, что у нее было большое и прекрасное будущее, а она по его милости вынуждена гнить в этой дыре, и что он, естественно, искалечил ей жизнь, но она решила все исправить.

Поскольку отпуск у него планировался только в конце года, он, сжав кулаки и стиснув зубы, как настоящий мужчина, решил с головой уйти в работу, чтобы хоть как-то отвлечься и забыться. Но с работой-то все было нормально, а вот отвлечься и забыться никак не получалось. Жена снилась ему каждую ночь, да и днем, лишь только стоило закрыть глаза, как тут же возникал ее милый и безумно дорогой образ.

Преданность делу, безотказность и старания по службе не остались не замеченными начальством, и чуть больше чем через год после окончания училища Эжения, первым из его выпуска, назначили уже командиром боевой части. Но даже это его не радовало, поскольку на душе было темно и холодно.

Под Новый год его, наконец, отпустили в отпуск. Как пуля он прилетел в Ленинград и с шикарным букетом ее любимых лилий (где только умудрился достать в те времена) распластался у ног своей драгоценной. Но она была непреклонна. Дело в том, что она тем временем действительно сумела устроиться в труппу в Мариинке и, хоть и дальше кордебалета ее не пускали, все-таки танцевала и даже собиралась летом ехать с театром на гастроли.

- Или ты переводишься сюда, или увольняешься, или мы расходимся, - был ее вердикт.

- Но кто же меня, без году неделю, только-только получившего звание старшего лейтенанта, переведет в Ленинград? – Пытался объяснить ей Эжений. – И старшему-то офицеру сделать это не так-то легко. И уволиться я просто так по собственному желанию не могу. Это же не профсоюз какой-нибудь, не шарашкина контора, и не гражданское предприятие, а Вооруженные Силы. Я принял Присягу и должен теперь служить, пока не выйдет возраст. А до этого можно уволиться только по двум основаниям: либо по здоровью, либо по дискредитации. Здоровье у меня отменное, да и служба идет нормально. Так что по этим основаниям уволиться просто не получится.

- Ну, не знаю. Твое дело. Я тебе сказала, а ты сам решай, - продолжала стоять на своем его жена. – Я в твою Тмутаракань больше не поеду. Будешь здесь, - будем жить вместе. Не будешь здесь, значит, разведемся, потому что заочный муж мне тоже не нужен. У меня и в своем кругу кавалеров хватает!

- А что же я здесь-то делать буду? – Начал уже сдаваться Эжений, сознавая всю безвыходность своего положения, но все-таки надеясь ее убедить. - Кому я здесь нужен? Ведь я, кроме как служить на подводной лодке, больше ничего не умею!

- Ничего, - что-нибудь придумаем! – Легкомысленно бросила жена, чувствуя свою победу.

Из отпуска Эжений вернулся с твердым намерением любыми путями уволиться. Но, поскольку служить плохо он не мог по определению – такой уж он был человек, так был воспитан, - он решил пойти другим путем: начал выпивать (именно выпивать, так как вообще-то по жизни никогда этим делом не злоупотреблял) и в таком виде по возможности создавать побольше шума и специально попадаться на глаза начальству.

Отцы-командиры удивлялись, что это произошло с таким перспективным офицером, какое-то время терпели, а потом стали наказывать, порою даже весьма строго. Однажды его даже посадили на гауптвахту. И хоть в этом гарнизоне не имелось специального офицерского отделения, ему даже выделили персональную камеру лично под присмотром коменданта гарнизона. Но в море он ходил все так же часто и дело свое делал отменно. Поэтому об увольнении даже речи не велось.

Тогда он решил пойти на крайнюю меру: напившись и специально вывалявшись в грязи, он как-то вечером пришел под окна командира эскадры, когда тот отдыхал после трудового дня, и начал там бузить и даже запустил в окно камнем, в результате чего его вновь забрали в комендатуру.

Командир эскадры был достаточно пожилым, мудрым и опытным человеком. Он не стал рубить с плеча, а сначала во всем внимательно разобрался и понял всю подноготную. Он и раньше был наслышан об этом до той поры хорошем офицере, и все его «вышивания» предстали перед ним, как на ладони.

- Хочешь уволиться? – Спросил он на следующий день, вызвав к себе этого бузотера.

- Так точно, товарищ адмирал! – Четко отрапортовал Эжений.

- Вот тебе хрен! – Ответил ему командир эскадры. – Будешь служить и будешь у меня передовиком!

С тех пор комэск взял его под личный контроль. Все ранее наложенные на него взыскания с него сняли. Если он совершал какие-нибудь нарушения, то его не только не наказывали, а, наоборот, поощряли. По итогам полугодия его даже объявили в приказе лучшим штурманом эскадры.

Покуролесил Эжений, покуролесил да и понял, что ничего у него не выйдет, и взялся за ум. Тем более что жена ему даже писем все это время не писала, а у командира эскадры оказалась очень даже хорошая и симпатичная дочка, которая, когда Эжений приходил под окна и начинал бузить, всегда выходила к нему и нежно и ласково его успокаивала.

В конце концов, наш герой развелся со своей балериной и женился на дочери командира эскадры. И зажили они, как говорится, счастливо, в любви и согласии, деля вместе нелегкую флотскую службу и родив аж четверых детей. И служба у него снова заладилась, так что, когда я с ним встретился, он был уже не просто Эжением, а Эжением Матвеевичем, служил на атомных подводных лодках и был начальником штаба дивизии. А вскоре после этого стал комдивом и получил адмиральское звание.

О первой жене же его я никогда ничего не слышал, хоть и очень любил балет и нередко бывал в Мариинке.





18.05.07.