Голотурия

#1.



«На фоне толпы острее ощущаешь себя самим собой, а именно: такой же пустой и безликой вещью, как и сама толпа. Хотя нет. Если этот шевелящийся ворох человеческой плоти действует на меня как петля на висельника, значит, я еще дышу, сопротивляюсь, и во мне что-то осталось.

Все это настроение от осени. Она прекрасна лишь для поэтов. На самом деле в ней нет никакой романтики. Ни игры красок в парящих листьях, ни чарующего шелеста под ногами. Ничего. Вся красочность и торжественность — обман, кото¬рым смерть прикрывает мертвую и сухую ткань. Это под ее нежный хруст…»

В одно мгновение текст исказился, по обретающему рельефность листу заметались тени. Затем все сжалось в бумажный комок и полетело в тартарары мусорного бака.

Он, подобие человека, подобие тени человека, какое-то время стоял в задумчивости. Затем пошарил в карманах и, ничего не обнаружив, бросился к табачному ларьку. Купил «Вог». Огонь зажигалки долго вгрызался в сигарету: мешал ветер, дрожь в руках. Наконец, табак заискрился. Он глубоко затянулся и с облегчением, распрямив плечи и запрокидывая голову, выпустил облачко дыма. Полегчало. Вспомнился сон: мышь, такая гадкого вида мышь, очень походившая на паука: покрытое серой шерстью, круглое, вспухшее как пузырь тельце, тонкие проволочные лапки, цепкие протыкающие кожу, мелкие, желтоватые зубки. Мерзость. А может предзнаменование? Если бы можно было знать наперед. Изменить...

Сигарета проглочена жадным дыханьем. Он заходит в бар. Малолюдно. За одним столиком две парочки. Составляющие натюрморта вместе с пивными кружками, бокалами с обескровленным вином, тарелочками чипсов, сыра и сушеных полосок кальмара. За другим — молодая девушка, одна. Пытливый, хмельной взгляд, яркая помада. Далее несколько мужских компаний. Мужчины, мужчины, болтающие о... Самый дальний угол, где тише. Свободное место.

Он долгое время сидел, неторопливо и равнодушно обводя глазами посетителей и официанток вяло курсирующих мимо столиков. Девушки периодически позевывали, будто кто-то, перебирая пальцами, дергал их за невидимые нити. Попробовал подозвать одну жестом. Заметила, кивнув, дала надежду, но приближаясь, обходила стороной, пока он не ухватил ее за рукав.

— Да, да, что будем заказывать? ; спросила она с такой интонацией будто сама подошла.

— Абсент.

— Абсента нет. Есть коньяк, водка, пиво.

Что это за бар в котором нет абсента?

— Тогда вино, сухое.

— Какой марки?

— Любой, только не красное.

Красное. До сих пор перед глазами залитый кровью пол, залитое кровью его лицо. Слипшиеся волосы.

— Что-нибудь к выпивке?

Недопитый бокал расплескала судьба…

— Я спрашиваю, что будете есть?

— Ничего. Принесите только бокал белого вина.

Официантка высоко задрала голову и кивнула. Недовольная. Хотя, нет. Это мгновение. В остальном равнодушие и цинизм. Одета безвкусно. Затертая черная юбка непонятного кроя. Блузка — грязный беж. И волосы неухоженные. Что за походка? Поджимает зад, как дворняга. Боится получить шлепок по заднице. Мужики себе такое позволяют.

— Ваше вино.

Поставила бокал и не опуская головы удалилась.

Сделал глоток, поежился от слабой кислинки проскользнувшей по языку, и полез за сигаретами.

Чтобы хоть как-то отвлечься от собственных мыслей, Ярослав уставился в потолок. Совершенно не чистят его. Паутина с прилипшей к ней пылью. В люстре одна из лампочек не горит. Хотя какая разница. Что мне с того?

На потолок смотреть уже не хотелось. Он опустил глаза и, совершенно случайно, взгляд уцепился за ту самую ярконапомаженную девушку. Она словно почувствовала это и вмиг обернулась. Взгляд скользнул дальше, но было поздно — она поднималась с явным намерением подойти.

Подходит. Ближе, совсем рядом.

— Добрый вечер, я присяду? — ее голос эхом отозвался в голове.

Ярослав попытался возразить, но незваная гостья уже опускалась на стул.

— Спасибо. Надеюсь, вам не помешаю? Я смотрю, вы тут сидите один, скучаете. Вот и подумала: я одна, вы, вам скучно, мне как-то безрадостно. Как там в математике: минус на минус дает плюс? Решила проверить этот незамысловатый математический закон, так сказать, на практике, ; проговорив это, она хихикнула и после паузы, выжидая реакции собеседника, продолжила:

— Ну что проверим?

Она вопросительно смотрела, подперев подбородок руками, при этом игриво выгибая левую бровь. Брюнетка. Короткая стрижка. Ухоженная. Хотя губы накрашены не совсем ровно, наверно спешила, когда собиралась сюда. А может красила губы здесь. Губы часто надо подводить, пригубила пару раз бокал, и вот уже помада стерта. Губы шевелятся, она что-то говорит.

— Так что? Мужчина?

— А? Что вы спросили?

— Я говорю, будем закон испытывать?

О чем она? Странная девушка. Развела руками и, наклонившись, уперлась грудью в стол, отчего содержимое ее бюстгальтера, и без того объемное, сделалось еще больше и, казалось, почти полностью выплеснулось из тесного платья. И что в этих формах находят мужчины? Ну да, груди. Мягкие. Такие округлые, с пятнышками сосков. Идешь, а мужчины оборачиваются. Платье с декольте, или тонкая кофточка. А если и бюстгальтер не одеть, так вообще засматриваются. Хотя у нее, скорее всего, лифчик с силиконовыми вставками. Определенно. Иначе как может быть? Такая миниатюрная девушка и с такой большой грудью. Пытается соблазнить. Ну, ну.

— Так это. Почему вы тут один сидите? Такой задумчивый, весь в себе? А? Даже меня не слушаете.

— Я?

— Да вы.

Что ответить, чтобы отвязалась?

— Просто один. Зашел выпить. Не спалось. ; Поскользнулся, упал, открытый перелом, очнулся — гипс. М-да, хорошее пробуждение. И ведь никакой гипс не поможет. Сердце не кость.   

Он отвел глаза от мутного взгляда незнакомки, стараясь показать полное равнодушие и отсутствие всякого интереса к беседе.

— Я вижу вы пьете вино, не угостите даму?

Он жестом подозвал официантку.

— Какая же я неучтивая! ; выкрикнула она так громко, что за соседним столиком обернулись. ; Я не спросила, как вас зовут!

— Спрашивайте.

— А вы шутник! Так как ваше имя?

— Ярослав.

Опять отвернулся. Одна из парочек целовалась. Без стеснений. Жадно, глотая поцелуи. Он широко открывал рот. Слюни, наверно много слюней.

— А меня Ирида.

— Ирида?

— Ага. Ну, на самом деле Ира, но мой парень предпочитает называть меня именно так, Ирида. Да и мне больше нравится, чем просто Ира. Не люблю банальностей. А знаете, откуда это имя?

— Нет.

— О, это богиня радуги у древних греков.

Подошла официантка с бокалом вина.

— Промочу горлышко.

Не успела поставить на стол, как Ирида подхватила бокал и вмиг осушила.

— Ничего так. — Облизнулась.

— Что-нибудь еще? — Официантка не уходила.

Ярослав тряхнул головой, и растягивая слова ответил:

— Пожалуй, еще вина… бутылочку.

Ирида сжала губы, и вроде как даже причмокнула. Не стоит показывать, что я ей интересуюсь. Разглядываю, чтобы себя хоть чем-то увлечь, успокоиться. Просто смотреть. Я в картинной галерее, авангард.

— А вы мне нравитесь. Не люблю жаднюг и грубиянов. У вас, кстати, есть девушка?

— Нет.

Какая девушка? О чем это она?

— А по вам и не скажешь. Такой видный мужчина. Этакий метросексуал. Утонченные черты, ухоженные волосы. Была бы я вашей девушкой — одного бы из дома не выпускала! А вот своего наоборот не выгонишь. Почти никуда не ходит. Все сидит в своем интернете. Договоришься с ним где-нибудь встретиться — обязательно опоздает. Если вообще придет. Но талантлив… до жути! Этим он мне и нравится.

Никаких вопросов. Слово за слово и вовлечешься в беседу. А девушка назойливая, так просто не отстанет. Ну да ладно. Хотя потом буду себя корить.

— И в чем же его талант проявляется?

— Я же сказала, он писатель и поэт. Ничего существенного пока правда не накатал. Так, крохотные рассказики. Повесть, правда, пишет. Но за два года только страниц двадцать написал. Не идет, — говорит. Я ему: чего ты паришься? Брось его! А он бухтит, но продолжает по клавиатуре стучать. А знаете, о чем он пишет?

— И о чем же?

— Драма. Любовь и предательство. Он любитель драматических вещей. И обязательно все должно закончиться трагически.

— Так и есть, — спокойно заключил Ярослав.

— В смысле так и есть?

— Всё заканчивается трагически. Конец любой истории — смерть. Просто многие истории рассказывают не до конца.

— Ужас. Какие мрачные мысли.

— Смотря как воспринимать. Дорога всегда приводит к какой-то цели. Например, к дому. Но если бы она никогда не заканчивалась, то не имела бы смысла. А зачем дороги, которые никуда не приводят?

— Ого! Даже и не знаю, что вам ответить.

— Это был риторический вопрос.

— Я не сильна в риторике. А вас есть что-то особенное. Длинные волосы. Черные. острые черты лица. Бледная кожа. Что-то готическое. Знаете, как Брендон Ли в «Вороне». Обожаю этот фильм. Я даже купила своему парню плащь черный и заставила отпустить волосы. Ему правда это ничего стоило, я уже говорила, он не любит куда-либо выходить, тем более ходить в парикмахерские.

Улыбнувшись и пристально посмотрев сказала:

— Вы мне нравитесь.

Ярослав отвернулся, чтобы не показывать смущения. Мимо проходила та же официантка. Он снова ухватил ее за рукав и уже шепотом:

— Счет, пожалуйста.

Последовал кивок. Ирида всрепенулась.

— Вы уже уходите? Так быстро?

— Да. Голова разболелась. Пойду, прилягу.

— Но мы же еще и бутылку не выпили?

— Допьете сами.

— Вот так значит? Оставляете меня одну? В одиночестве? Я вас что сильно утомила беседой?

— Нет, просто я плохо себя чувствую.

Ирида опустила голову.

— Конечно, я понимаю. Это я вас утомила своими глупостями. Сидели себе спокойно, и тут — на! Приперлась какая-то дура и стала приставать.

— Нет, вы тут не причем.

— Не оправдывайтесь. Так и скажите: да, ты меня достала своей болтовней! Пошла вон.

— Прекратите.

— Вы думаете, почему я к вам подсела? Почему донимаю вас? Не думайте, что я какая-то легкомысленная, что, вот так беру и подсаживаюсь к незнакомым мужчинам. Я совсем не такая. Просто мне грустно было. Сижу одна. Этот, этот... Ну, в общем, опять не пришел, а я его уже час прождала. Ну сволочь, думаешь, сижу тут одна, мучаюсь ожиданием, а тут раз ; я уже с симпатичным мужчиной! И обломись! Гуляй, Вася! Нет, я вас, конечно, не хотела использовать, просто скучно было. Я еще немного выпила, до этого. Хотя, наверно много. Ну, да ладно. Так о чем это я? А! В общем, не обижайтесь на меня.

— Я и не собирался обижаться. Мне вообще все равно.

— Вы знаете, мне тоже. А пропади он пропадом! Давайте отсюда уедем? Можно ко мне, или к вам. Вы мне сразу понравились. Есть в ваших глазах что-то такое глубокое. Грусть. Я бы даже сказала: трагическое.

— Нет.

— Конечно, я для вас совершенно незнакомый человек. По крайней мере, пока. Но не грустите. Счастье такое же зыбкое и преходящее, как и несчастье. Они постоянно меняются. День, ночь, день, ночь. Давайте уедем? Я не хочу оставаться одной. Мне больно, паршиво. Я никому не нужна. Даже долбанному писаке. А в вас, в вас, есть что-то. Мы с вами чем-то похожи. Оба покинутых и одиноких.

— Да с чего вы взяли, что я одинок и покинут?

— Тут и третий глаз не нужен, чтобы это увидеть.

— Ну все, хватит, — он с трудом находил слова. — Все. Какое ваше дело? Мне плевать. Плевать на все. Чего вы ко мне привязались? Вон сколько людей. Найдется кто-нибудь, кто утрет вам слезы.

— Что? — она резко взглянула на него испуганными и широко открытыми глазами. — А впрочем… Да. Вы правы. У вас своих проблем полно. Чего я навязываюсь.

— Да нет у меня никаких проблем! Нет!

— Хорошо, хорошо, — ее голос дрожал. Она суетливо принялась водить по поверхности стола руками, будто потеряв что-то. — Хорошо. Я просто пьяна. Да. Я идиотка. Пьяная дура. Кому я нужна? Зачем? Зачем все это? Каждый сам по себе. И в радости, и в грусти. Простите.

Она медленно направилась к выходу. Ярослав смотрел ей в след. И даже когда за ней скрипнула дверь, он продолжал смотреть какое-то время. Затем, достал из кармана джинсов деньги, отсчитал и, положив на стол, вышел из бара.

Он не удивился, когда обнаружил ее сидящей в ста метрах от бара на лавочке. Она плакала, обхватив голову руками.

— Пойдем со мной. Нечего тут сидеть.

Пподняла размазанное тушью лицо и поглядела непонимающе. Ярослав повторил:

— Пошли. У меня номер в гостинице.

Ирида всхлипнула и молча протянула ему дрожащую руку.

#2.

— Фу, ненавижу слонов, — скривилась Маргарита. Палец Анны еще упирался в матовую поверхность фотографии, но та уже отвернулась, потянувшись к сумочке за пачкой сигарет. Закурив, продолжила:

— Ты мне что-нибудь поинтересней расскажи, необычное, а то все слоны да крокодилы... Как там мужики? Есть симпатичные?

Анна захлопнула альбом и призадумалась:

— Мужики? Сложно сказать. Конечно, особого внимания не обращала, я ведь замужняя женщина, — Маргарита ухмыльнулась и промямлила машинально: «Ну да, ну да», — но, кажется, не попадались. — И еще подумав: — Да, какие-то они все не очень. Невзрачные. И женщины не ахти. Если даже и увидишь симпатичную высокую девушку, так обязательно окажется транссексуалом!

— Пипец. Серьезно что ли?

— О, их там столько! Даже не знаю с чем это связано. Мало ли, может операции там дешевле, а может мужикам не охота грязь месить на рисовых полях, вот и ложаться под нож.

— Жуть, — с равнодушием заключила Маргарита.

Девушки сидели за небольшим кухонным столом. Принесенная Маргаритой бутылка шампанского «Советское», даже неоткупоренная, опустошенная наполовину бутылка виски «Сэнг Сом», блюдце с маслинами, две пачки сигарет и пепельница с измазанными губной помадой окурками. Маргарита сидела на табурете, закинув ногу на ногу. Прямая, выгнутая без напряжения, спина. Блондинка «в теле», одетая со вкусом и финансовой щедростью. Другая, Анна — брюнетка. Большие серовато-синие глаза. Вздернутый маленький носик. В ее образе ощущалась детскость. Шаги, жесты были порывисты, но как будто не из лишней суетливости и нервозности, а от неопытности, словно только ставший на ноги ребенок ощупывает землю, проверяя надежность опоры.

Они выпили по рюмке.

— М-да, не бурда, но и конечно не «Джек Дениэлз», — сказала Маргарита разжевывая лимон.

Анна кивнула.

— Ради интереса только и можно попробовать. Мне вот больше пиво понравилось, «Сингха». Очень приятный вкус, и такой своеобразный. Говорят, он на травах и даже полезный.

— Неужели? Что еще запомнилось? Тайланд, Тайланд… Свадебное путешествие. Должна же быть масса впечатлений!

— Ну, — на лице вспыхнул румянец, — там мы видели кое-что, о чем мне неловко рассказывать.

— Покрасневшие щеки говорят о многом. Давай рассказывай.

— Мы с Валерой ходили в стриптиз-клуб. Они там называются «гоу-гоу».

— И что же тут такого? Теток голых видели?

— Не просто голых. В этом как раз ничего особенного и не было. Да это и на стриптиз не особо было похоже. Представь такую картину: гаснет свет, наступает слепая тишина. На сцену выходят три голые миниатюрные девушки. Абсолютно голые. Загорается красивая музыка. Они начинают танцевать и, грациозно перемещаясь во мраке, медленно извлекать из своих маленьких укромных влагалищ бесконечно длинные ленты, которые радужно переливаются в тусклой синеве неоновых ламп. Ленты сплетаются, перекрещиваются и снова разлетаются. Зрители сидят завороженные, раскрыв рты. Даже американцы прекращают чавкать жвачками. Просто неописуемо, как красиво! Я не думаю, что ты такое еще где-нибудь увидишь.

— Вот это да! И еще с таким смаком описала.

— Валерий у себя в блоге написал. У него определенно писательский талант.

— Мерзость какая-то.

— Да нет же! Это необычно и, я бы даже сказала, красиво. Не все, конечно.

— Ясно. Картина живописная. А что еще могут показывать в странах третьего мира? Сиськи, письки. Никакой культуры и эстетики.

— Нет, Маргариточка, ты не права. Таиланд ; это страна с богатой культурой и историей.

— Ага, страна контрастов. В учебнике прочитала? — Постучала длинным акриловым ногтем по сигарете.

— Нет. И вообще, Таиланд — это не третий мир. Это очень развитая страна.

 Анна хмурила брови и раздражалась.

— Ладно тебе, успокойся, как будто приняла за личное оскорбление.

— Да ну тебя. Вот сама поезжай и посмотри, если не согласна.

— Смеешься? На мою-то зарплату? Я еще не нашла себе такого спонсора. Да и не с кем? Пока предожений не поступало. Может взять своего благоверного, вернее блаженного?

 — Как он там, кстати, поживает? Не буянит?

— Если бы! После дурки недели две еще ничего, а потом опять крыша капает. Буквально на днях устроил: заперся в ванной и не выходит. Уже час сидит. Прислушалась: шум воды.  Думаю: еще всю квартиру затопит, идиот. Начала стучать в дверь, кричать. Не отвечает. Уже решила бригаду вызывать или милицию. Потом раздается мат-перемат, грохот. Открывает дверь. Стоит такой, в одних трусах с порезанными руками и ржет. Я ему говорю: и чего это было? Опять ощущение безысходности? Жить надоело? А он: мне и не хотелось. И как заплачет. Улыбка во все лицо, и слезы. Оказалось, залез в ванну, чтобы вены вскрыть. Ну как полагается запястья порезал, краны с горячей водой отвинтил, чтоб кровь не сворачивалась. А вода-то холодная! Горячей уже который день нету. Ну и сидит этот чудила, мерзнет. Все ждет. Уже и кровь остановилась. Закоченел… Придурок, даже сдохнуть не может!

Маргарита нервно рассмеялась.

— Рит, зачем ты так?

— Зачем? Достало уже! Лучше б сдох. Никакой жизни. И чего я с ним мучаюсь?!

— Так в психушку его сдай.

— Ага! Не все так просто. Суну бабла мозгоправу, подержат его месяцок, и все. На большее денег не хватает. Дорого. Но это временно. У меня тут мужичок появился. Не из бедных. Обещал помочь. Уже жду не дождусь, когда овдовею.

 — Может, все еще наладится?

 — Шутишь?! Пожила бы в этом аду! Конечно, ты себе богатого отхватила, молодого. А мне что остается? Я тоже хочу быть счастливой! И что, я должна свою жизнь гробить на какого-то шизофреника? Нетушки! Я тоже заслуживаю счастья!

Ее губы затряслись, глаза налились влагой, и она готова была расплакаться. Но вдруг лицо моментально разгладилось, она улыбнулась и тряхнула волосами.

— Ну да ладно. Хрен с ним. Ужас, я чуть не расплакалась. Сама уже тронулась! Не бери в голову, что я тут наговорила.

Повисла пауза. Маргарита раздавила сигарету в пепельнице и тут же достала следующую. Анна отвернулась к окну и, задумавшись, поднесла рюмку виски к губам. Послышался глухой скрежет открывающегося замка. Анна ожила.

— Это Валера!

Она подскочила и выбежала из кухни.

#3.

Такси плывет по освещенному электрическими алмазами городу. Полночь. Незнакомка спит на плече. Наверное, много выпила до того, как приложилась к вину, а потом и ко мне. Милое личико. Смыть бы только всю эту краску. На пару лет помолодела бы. Эх, наивная девочка. На меня чем-то похожа. И чего это она за мной увязалась? Если подумать, поехала с совершенно незнакомым человеком. Отчаянье? Алкоголь? Или все вместе? Надо было ей отказать. Ну, поплакала бы. Пожалела себя: вот я такая несчастная, меня даже этот странный тип отшил, я никому не нужна. Мне всегда не хватало наглости. И что я с ней буду делать? Придумаю что-нибудь. Положу на кровать, проспит до утра, а утром скажу досвиданье, приятно было познакомиться. И все. Не до нее мне сейчас. Брошенная, забытая. Чем она отличается от меня? Только тем, что никого не убивала. Хотя откуда мне знать?

#4.

Шаркая, и не вынимая рук из карманов, в кухню вошел Валерий. Сзади на его шее висела Анна. Увидев Маргариту, он выпрямился.

— Привет.

Та не торопясь повернулась в его сторону.

— А, Валера. Привет, привет. Как дела? Как работа?

— Хорошо. Пока Бог в духе — дела идут по намеченному вектору. А вы тут, женщины, чем занимаетесь? О, виски хлещите?

Маргарита, сверкнула глазами:

— Выпиваем, пробуем так сказать страну на вкус. Смотрим альбом ваш свадебный. Да, Тайланд сказочная страна.

— Не без того. Экзотики хоть отбавляй. Элефанты, пальмы, море.

— Геи, транссексуалы, — добавила Маргарита.

— Во, во! Их там как слонов нерезанных, — оживился Валерий. — все настоящие женщины неказистые, как морковки печеные. А если увидишь стройную, высокую, — обязательно окажется трансом.

— Это ты откуда знаешь? — прищурила свои карие Анна.

— Подходил, интересовался. Стоит такая, вся из себя: губы накрашены, глаза намалеваны, ресницы с мизинец, смотрит игриво. Мне-то что? Я семейный, на такое не покупаюсь, но кровь, стерва, волнует. А глянешь выше, поверх грудок и бус — бах! кадык торчит. Тут сразу невольно и губы кривятся от брезгливости. И уже снисходительно смотришь на морковок.

— Валера горазд рассказывать, — подытожила Маргарита.

Анна махнула рукой.

— Иногда немного перегибает.

Не обратив внимания на замечание и еще больше заводясь, Валерий продолжил:

— Не скрою, мой порок — любопытство. После шоу подошел, и, смеха ради, потрогал их за дурианы.

— Это такой фрукт, — пояснила Анна. — Теперь он и мои груди дурианами называет. Правда куда им до них, так, дурианчики.

— Не скромничай, жена. Так вот. М-да, — Валерий причмокнул. — Не глядеть бы на биографию и кадык — женщина, аппетитная женщина.

— А твой муж каким-то озабоченным стал, — дернула аккуратно уложенными волосами Маргарита. — Его далеко от себя опасно отпускать.

— Он таким и был. Я привыкла. Но дальше слов не идет, — она скривила губы. — Это я себя успокаиваю, а на самом деле кто знает. А, Валера?

— Что? — мечтательный взгляд исчез.

— Хранишь жене верность? — переформулировала вопрос Анна.

— Я на глупые вопросы стараюсь не отвечать, поэтому оставлю его без ответа.

— Смотри у меня.

Маргарита пристально глядела на Валерия, хитро щурясь и, выпустив дым из чуть приоткрытого рта, спросила:

— Так, значит, Валера, ты трогал их за груди?

Валера опять загорелся и с нескрываемым удовольствием на лице кивнул головой.

— Ага.

— Валера их щупал, будто искал каку-нибудь патологию, — добавила Анна. — Врач-мамолог прям!

Маргарита опять внимательно на него посмотрела.

— А тебя не смущало, что это как-никак мужские груди? Не противно было?

— Отчего же Марго? Это было устроено в качестве проверки на упругость. Их и мужскими уже не назовешь.

— Ты смотри, особо не увлекайся, — Маргарита подняла указательный палец и затрясла им.

— В смысле?

— С этого может все и начаться.

Валерий глядел на нее непонимающе.

— На мужчин перейдешь. Знаешь, с чего начинается, как правило, история махрового наркомана? И решил я курнуть травки…

— Что за бред? Это к чему?

Анна подхватила:

— О, дорогой, вот оно что! Да, да, я уже замечаю некоторые признаки. Приехали и он сразу же изменился. Ко мне охладел, стал лучше за собой следить, одевается ярче и с большим шиком.

— Э, поостыньте. Я же только что о женщинах толковал! Голубой бы не стал…

— Для отвода глаз, — заключила Маргарита. — Очень часто, кажущиеся мачо и ловеласы оказываются гомосексуалистами.

Анна и Маргарита рассмеялись.

— Вашу мать! Женщины! Чего вы несете? Какого хрена я вообще трачу на этот бестолковый разговор время?! Трепались и трепитесь дальше!

Хмурый он вышел из кухни. Анна сквозь смех крикнула:

— Валер, ну не обижайся! Валер!

— Видать задело, — злорадствовала Маргарита.

— Да, ерунда. Он, правда, иногда уж слишком обидчивый. Вроде шутка, а как надуется.

— Ну да, с чувством юмора у него иногда не очень. А представляешь, если бы он реально был голубым. Вот так раз! Нормальный, нормальный. А потом выясняется, что все далеко не так. А? Чтоб ты тогда делала?

— В смысле?

— Ну, что б ты сделала, если бы узнала, что он гей? Бросила его?

— Да нет, такого бы никогда не произошло. Валера — и голубой. Глупости.

— Ну, а вдруг?! Что б тогда?

— Что ты ко мне пристала? Голубой, голубой. Что? — задала сама себе вопрос Анна, — Рассталась бы! А что тут еще делать? Не сказала бы, что к меньшинствам я отношусь плохо, но как-то недолюбливаю их. Неприятны они мне как-то. Ну, неестественно это. Аморально.

— Ага, вот так значит! Ты, значит, гомофобка.

— Да не гомофобка я! Сказала же, что считаю это просто неестественным.

— Знаешь, Анечка, человечество уже так далеко ушло от естества, что гомосексуализм в порядке вещей. Еще древние греки считали это обычным делом. Так в те времена культура была, искусство. А что сейчас говорить о нашем времени? Бездари и идиоты, а в пидорасы метят!

— Не понимаю. Будто уровень культуры выражается в количестве гомосексуалистов.

— Именно, Анечка, именно. Чем их больше, тем он выше. А может поднимать культуру опосредованно? То есть, через повышение количества меньшинств? Превращение меньшинства в большинство? А? Может, хоть так, возродим культуру?

— Ну что ты такое говоришь? смешная. Вечно твои шутки! И сколько можно уже о гомиках? Будто и поговорить больше не о чем!

#5.

Час ночи. Ее конкретно развезло. В полной отключке. Улыбается. Наверно, что-то хорошее снится.

— С вас шисот рублэй.

За четыре километра?!  Кавказец. И почему среди водителей так много кавказцев? Вся Армения на колесах или на рынках.

Держи. Расплачиваюсь. Затем выволакиваю ее из машины. Только успеваю закрыть дверь, как старая белая «Волга» срывается с места и растворяется в пустоте. Тяжелая дама. Может не выпей столько, на пару литров была бы легче. Хотя, скорее я слабоват. Не привык на себя такой груз взваливать.

Гостиница «Искра». Вестибюль.

Тащу ее ко входу. Моя рука на талии. Спотыкаемся и рука соскальзывает вверх, оказывается на ее груди. Роскошная грудь. Эх, девочка, с такими-то грудями и по прокуренным барам ходить. Дурак твой парень.

#6.

Пятикомнатная квартира, казалось, спала. В полной тишине медленно переворачивалась, с бока на бок, густая чернота, изредка сотрясаемая бурчанием водопроводных кранов.

Входная дверь заскрипела и отошла в сторону. В желтом прямоугольнике света стоял Валерий. Он вошел, не трогая выключателя, стащил ботинки и мелкими шажками пробрался на кухню. Затем, аккуратно открыл холодильник, достал пучок зеленого лука и спешно принялся жевать. Перья сочно хрустели.

— Валера, ты что делаешь?

Тьма лопнула и вся комната захлебнулась светом. Валерий обернулся. Позади него стояла Анна с выдавленной на лице злобой. Растерянный, застигнутый врасплох, будто за каким-то похабным делом, он стоял и не шевелился. Из кудрявой бородки выглядывал запутавшийся ноготок лука.

— Ты в своем уме? Ты на часы смотрел? Три часа ночи!

Ее руки дрожали.

Валерий отрыгнул и следующая фраза потянулась вместе с запахом лука.

— Да ладно! Заработался. Новый проект, сроки поджимают.

— Какой проект? Что-то не припомню, чтобы ты и раньше работал сверхурочно?

— Ну, понимаешь, меня назначили руководителем проекта. Вся ответственность на мне, — он опустил глаза и, почесывая бороду, заметил стрелку лука. Взял двумя пальцами, покрутил и снова, взглянул на жену.

— Хочу поверить, очень хочу, но как-то не особо верится. И зачем ты лук жрешь? Пытаешься забить запах другой женщины? А? Так?

Валерий напрягся, подскочил к Анне и дыхнул в лицо:

— На, нюхай! Что?

Анна попятилась назад.

— И чего? Ты мне лучше в глаза посмотри. Ну? Налево ходишь?

— Да ну тебя! Я работаю, а ты тут демагогию разводишь. Чистой воды ересь!

— Ничего не выдумываю! У тебя же на лице написано, ты что-то скрываешь. Ну? Так и будешь молчать?

— Вот затрахала!

Валерий выскочил из кухни.

— Валера, подожди! Стой! Валера!

Не поворачивая головы:

— Чего?

Анна подбежала и бросилась на шею:

— Ну что ты, в самом деле?! Я же беспокоюсь. Мало ли о чем я могла подумать. Так поздно, а тебя нет.

Валерий успокаиваясь:

— Меньше думать надо. Легла бы спать и не забивала голову всякими предположениями.

— Ну как же я без тебя лягу? Не могу. Мне же одиноко. Как там Моисеев пел: и душа и постель холодна.

— Ладно, пошли спать. Мне вставать рано.

— Пошли, но только ответь: у тебя точно никого кроме меня нет?

— Опять начинаешь?

— Мне надо знать, а то не успокоюсь. Просто скажи: да или нет.

— Нет, нет! Все? Довольна?

Анна ничего не ответила, лишь недоверчиво посмотрела и опустила глаза.

— Ну, что ты, что ты? — смягчился Валерий и приобнял ее. — Да, нет у меня никого. Не переживай.

Он поцеловал ее в макушку, потрепал волосы и уже нейтральным тоном произнес:

— Ладно, спать, уже поздно.

#7.

— Да стой же ты! Как там тебя? Ирида? Э! Живая?

Глаза открывает. Еще значит не совсем…

— А? Что? Да. Я тут.

Заулыбалась. Вот дуреха. А какой поначалу казалась. Вся эта показушность, напускная сексуальность. Вот она: еле стоит на ногах. Убери я плечо, и она тут же рухнет. Какие же все-таки женщины доверчивые! Строят из себя независимых, надменных, но на самом деле так и ищут крепкое плечо, к которому можно прижаться. А вся спесь, вся эта игра, чтоб дать понять мужчине: ты не думай, я не простая штучка, я личность, если тебе нравлюсь — прояви себя, добейся меня.

С годами время от «привет» до «возьми меня» сокращается. И уже ничего не хочется доказывать. Я знаю, что из себя представляю. Я хочу немного, просто немного внимания, чуть-чуть уважения и вот я уже твоя. Дай мне почувствовать себя женщиной. Снова. Я снова хочу быть женщиной.

— Да что ж ты как марионетка! Ну вот, уже почти до двери дошли.

#8.

Город уже проснулся и завертелся, сбрасывая со своих потертых боков, осевшую за ночь, звездную пыль. Из узких двориков выползали машины и вливались в общий, гудяще-сигналящий, поток. Двигались медленно, рывками, как зубчатые шестеренки старинных, проржавевших часов. Из железной реки, обостряя всеобщее напряжение, выплеснулась форелью красная «мазда», подкатила к тротуару и остановилась напротив салона красоты «Афродита». Из-под приоткрывающейся двери иномарки, скользнула красная туфелька и вонзилась в размягченный жарою асфальт. Затем, показалась вся хозяйка, Анна, одетая в короткое, воздушное платье, такого же красного цвета. Едва заметно, на ее лице мелькнула тень грусти, но когда она подняла голову, и поморщилась от слепяще-яркого солнца, тут же исчезла. Она улыбнулась.

Проскочив мимо зазевавшейся администраторши салона, Анна оказалась в небольшом зале на три кресла, два из которых пустовали. На третьем восседала клиентка, бабушка лет восемьдесяти, а над ней, с вымученным лицом, колдовала парикмахерша.

— Маргарита! — окрикнула ее Анна.

Маргарита тут же выключила фен и обернулась.

— Аня! Как я рада тебя видеть. Давно ты сюда не заходила.

— Да, очень давно.

Маргарита снова завозилась с волосами старушки, продолжая болать:

— Какими судьбами? Хотела подстричься, или так, поболтать?

— Да так, может немного привести себя в порядок.

— Подождешь немного, я скоро закончу.

— Хорошо, хорошо.

— Присаживайся, журнальчики полистай.

Проходя мимо второго кресла, Анна коснулась его пальцами, провела по спинке и похлопала.

— Да-а, сколько времени я провела возле него.

Затем, не спеша прошла к окну, подхватила со столика потрепанный журнал и плюхнулась на чернокожий диван.

— Эх, еще раз посмотрю, — протянула она и зашелестела страницами.

#9.

Администратор гостиницы дремал, расплющив правую щеку о стол, и похрапывал. Он поднял голову лишь тогда, когда Ярослав, с шатающейся Иридой, стоял уже рядом постукивая костяшкой пальца по столу.

— Сто шестой.

— А? Чего?

— Сто шестой номер.

Администратор поднялся, зевнул и завозился в поисках ключа.

Он долго близоруко щурился на доску, с висящими на ней ключами. Ярослав не выдержал:

— Да вот же он!

Администратор обернулся, мысленно провел пунктирную линию от указательного пальца Ярослава до доски и, обнаружив ключ в указанном месте, промямлил: «А, точно».

Ярослав выхватил ключ и, поддерживая пьяную девушку, пошел к лифту.

#10.

Анна хватала очередной выползающий зевок, прятала его обратно в рот и снова бралась за журнал. Монотонный шелест перелистываемых страниц вводил ее в транс и глаза закрывались сами собой. Клиентка все еще сидела в кресле и морщилась от горячего потока фена.

Наконец все было закончено. Старушка подошла к зеркалу и завертела освеженной головкой. Но чем дольше она рассматривала своего двойника, тем больше расширялись ее изюмные глазки. Наконец, будто убедившись окончательно, что отражение не иллюзия, она запищала:

— Батюшки! Что с моими волосами!

Морщинистый ротик затрясся вместе с ее вставной челюстью.

— Да что ж это такое делается? А? На последние деньги иду в парикмахерскую, а оно вон как!

Маргарита удивленно посмотрела на старушку, затем на Анну и пожала плечами.

— Я не поняла, вас что-то не устраивает?

— А то вы сами не видите? Цвет!

— Ну? И что с ним? Дикая вишня. Вы же сами выбирали?

— Вишня? Какая ж это вишня? Это… Это… вареная морковка! Да, цвет вареной морковки!

— Вот те раз! Что за глупости!?

— Да как же! И вот, вот тут, — тыча пальцем в затылок, — криво как-то. Ужас, обкорнали и еще в черте что покрасили!

— Бабуля, не смешите меня! У вас с головой все в порядке? Вернее, я имею ввиду не с самой головой, с ней то все нормально, свою я работу знаю, а вот с тем, что под жиденькими волосиками? А? Вы в своем уме?

— Что? Ты откуда такая взялась?! Что вы себе позволяете?

— Не первый год работаю, повидала таких. Себе я вольностей не позволяю. Как сказали подстричь, так и подстригла. Не нравится? Ну что ж я могу поделать? Значит вкус у вас отсутствует.

— Что? — старушка схватилась за сердце, точнее за свою отвисшую грудь.

Маргарита не смолкала.

— Так, все бабулечка. Давай, давай. Всего доброго. Прием окончен. Деньги в кассу и адиос амигос.

Маргарита стала похлопывать старушку по спине, слегка подталкивая к выходу.

— Все, до свидания.

— Руки! Ишь какая! Ну-ка!

Но Маргарита не реагировала, продолжая двигать старушку к выходу.

— Домой, домой. А то Малахова с Прокловой пропустишь.

Поначалу старушка сопротивлялась, но обида взяла верх над злостью и полностью ее обезоружила. Губы предательски затряслись, и она поспешила удалиться.

Когда она ушла Маргарита облегченно выдохнула.

— Слава Богу! Смылась.

Анна выдержала паузу.

— Рит, ну что же ты так с бедной бабушкой? Прям вытолкала ее.

— Знаю я их. Им только слово дай, тут такое начнется. Так, что лучше сразу им рот затыкать.

— Надо было ее просто успокоить. По морковной головке погладить.

— Тебе смешно? Отвыкла ты от такой работы. А знаешь сколько я за день вот таких бабушек стригу? А? Наскребет деньжат и приходит, и еще хочет, чтоб я из нее прынцессу сделала или каралеву. Тьфу. Обрыдло все.

— Ладно, не переживай. Сама знаю, как тяжело бывает с клиентами. Хотя с ней можно было и помягче.

— Знаю. Просто не выдержала. Ну все, все. Хрен с бабулей.

Анна поправила волосы и подошла к креслу.

— Рит, ну что я сажусь?

— Подожди Анют, мне успокоиться надо. Пошли перекурим сначала.

Она запустила руки в карманы халата.

— Да куда же я их задевала?

— Чего ищешь?

— Сигареты, сигареты куда-то посеяла.

— У меня есть. «Вог» сойдет?

— Спрашиваешь!

Подруги вышли из парикмахерской через служебную дверь и очутились в маленьком дворике, окруженном многоэтажками. Сдавленную тишину нарушали поскрипывания не смазанной детской качели. На ней раскачивался молодой парень, чудом в нее втиснутый. На коленях сидела лохматая девчушка, заключившая его в тесные объятья. Анна достала сигареты и протянула одну Маргарите. Закурили.

— Хорошо, — выдохнула Маргарита. — Будто сразу пространство расширилось. Без сигаретки никак. Покуришь, и легче становится.

Они стояли и курили. Анна о чем-то думала и не решалась сказать. Но, выпустив очередную порцию дыма, заговорила:

— Рит, я вот что. Ты ж понимаешь, я к тебе не просто, как к парикмахеру пришла. Ты ж моя подруга, и у кого мне еще совета спрашивать, как не у тебя?

Маргарита не поворачиваясь:

— Я так и подумала. Так, что у тебя случилось?

— Ну, я думаю пока ничего, хотя… Даже не знаю. Просто опасения. Или я бы даже сказала подозрения.

— Не тяни.

— Ну, в общем, мне кажется, что Валера мне изменяет.

Маргарита сдула пепел с горящей сигареты и, не отводя от нее взгляда, спросила:

— С чего вдруг решила?

— Я ж говорю, что это мои предположения.

— Не, ну у тебя же есть основания так считать? Есть доказательства. Что-то ж тебя натолкнуло на такую мысль? Ну давай, рассказывай.

— Поначалу все было хорошо. Никаких ссор. Я знала, что он спешит домой, ко мне. А затем, недели через две, три, после того, как мы вернулись из Тайланда, он стал меняться. Приходил поздно, и если поначалу он звонил, предупреждал, что задерживается, то потом перестал. Я устраивала скандалы, кричала на него. Он извинялся, выдумывая причины, а потом дошло до того, что он и это перестал делать! Приходил часа в два ночи, и молча ложился спать. Я не знаю, что делать. Может любовница у него?

— Да ну! — протянула Маргарита и хмыкнула. — Чуть что — сразу баба виновата! Ну заработался человек. А ты дома сидишь, вот и выдумываешь.

— Не знаю, может это только мои фантазии, но он стал каким-то странным. Другим. Не узнаю. Ко мне холоден. Не поцелует, не обнимет.

— Хорошо если так. Но он вообще стал каким-то странным, холоден ко мне, не поцелует.

Маргарита приобняла Анну.

— Одичала ты. Сидишь постоянно дома, тихо сходишь с ума. Развеяться тебе надо!

— Не знаю.

— О! Давай куда-нибудь сходим? А? Развеемся.

— Куда, например? — подумав спросила Анна.

— Ну, в ночной клуб, хотя бы. Как тебе мыслишка?

— Я не против, конечно.

Маргарита не дала ей договорить.

— Ну вот, Анют и договорились. Я тут недавно машинку прикупила. — Снизив тон: — Конечно не без помощи моего давнего поклонника. Вот… А съездить некуда. Вот и обкатаю.

Анна вскинула брови.

— М-м-м, машину? Неплохо. Ну-ка, ну-ка, поподробней с этого места.

— Ладно, пошли тобой займусь, а за делом и поболтаем, а то уже одиннадцать часов, а ко мне в половину клиентка записана.

Они попеременно раздавили выкуренные сигареты о край рядом стоящей урны и вошли в парикмахерскую.

Меж домов все также метался скрип качели.

#11.

Номер у меня небольшой. Мне много и не надо. Кровать, душ, — вот и все. Минимум мебели и пространства. А вот окно лучше зашторить — выходит на восток. Хотя удастся ли поспать утром? Эта девушка. Возись теперь с ней. Да и не думаю, что смогу заснуть. День не назвать легким. Потеря за потерей. Хотя теряешь уже не то, что приобретал. Название и этикетка не изменились, а вот содержание. Но, если подумать и оно осталось прежним. Будто в калейдоскопе. Камушки одни и те же, стеклышки. Но заглядываешь, после того как встряхнешь — новый рисунок.

Лучше поменьше думать. Положу ее спать и все. Привык на себя брать лишние заботы.

— А, где я? — приоткрыла Ирида левый глаз.

Неужели пришла в себя?

— Ты у меня в номере. Помнишь: бар, такси?

— А? Ну да, да.

— Отдыхай, день был тяжелым.

Она стояла, прислонившись к косяку двери и потирала сонные веки. Зевнула.

— Я это, без душа не могу. Надо помыться.

— Надо же, — Ярослав хлопнул себя по ноге, — несколько минут назад была неживая, на ногах еле держалась, а тут в душ захотелось.

— Ну как же, я ведь женщина. Надо в порядок себя привести.

— Веский аргумент, не поспоришь. Душ вот, рядом, полотенце сейчас принесу. Сама-то справишься? А то ведь в таком состоянии, мало ли, поскользнешься, не дай бог.

— Справлюсь, я девочка взрослая.

— И кто бы спорил.

Справится она. Ты смотри, какая самостоятельная. Стойкая. Я бы в ее состоянии просто завалился на кровать и до вечера следующего дня не вставал. Ладно. Мне тоже душ не помешает.

#12.

Маргарита заехала за Анной в половине одиннадцатого. Опоздала, сославшись на пробки. Хотя какие пробки в такое время? К дому подкатила на «хендай гетсе». «Конечно это не мазда, — поспешила оправдаться Маргарита, — но машина меня устраивает, что надо». Анна и не думала язвить. У самой автомобиль появился не так давно и куплен был не за свои. Они постояли какое-то время возле машины, поболтали и двинулись в клуб. Маргарита держалась уверенно, но вся эта уверенность была больше показной. Хотя в водительском кресле она и сидела откинувшись назад, зато руль держала мертвой хваткой, а голову — во время разговора — поворачивала лишь слегка, ни на секунду не отрывая глаз от дороги.

Машина ехала медленно и бесшумно. Город пустел и чаще попадались не простые автомобилисты, а зевающие вдоль дорог ГИБДДешники, почесывающие жезлом скупую седину затылка.

— Так в какой клуб мы едем? — наконец поинтересовалась Анна.

— Ну, — протянула Маргарита, — я бы сказала в необычный.

Она загадочно улыбнулась. Анну этот ответ не устроил.

— Называется он хоть как? И что в нем такого уж необычного?

— Элтон. Клуб Элтон.

— Ни разу не слышала.

— Не удивительно. Это гей-клуб.

— Так, так! И чего ты меня вдруг в гей-клуб потянула? Ты же знаешь, как я к ним отношусь.

— Знаю, но… Туда кого угодно не приглашают. А я чисто случайно раздобыла два пригласительных. Уверена, — наконец повернувшись и задержав взгляд на Анне, — тебе там должно понравится.

— И откуда такая уверенность? А?

— Увидишь. А там будет, что посмотреть.

— Маргарита, ты меня пугаешь.

#13.

Ярослав стоял у окна, слегка отодвинув в сторону лоснящуюся грязно-серую занавеску, и всматривался в черноту города. В черной оправе пространства сияли крохотные окошки. Будто россыпь драгоценных камней. Хотя какие они драгоценные? Дешевая бижутерия. Все эти камушки такие разные, если присмотреться, и за каждым скрывается жизнь. Такая же ничтожная и дешевая. Ничего существенного. Так, случайные встречи, ничего не значащие события. Одна чернота с небольшими проблесками.

— Фух! После душа прям полегчало, — произнесла Ирида, выходя из душевой комнаты. Из одежды на ней было только полотенце туго обернутое вокруг туловища и лишь слегка прикрывающее низ живота. Никакого стыда. Стоит почти голая, а во взгляде равнодушие и усталость. Будто чувствует кто я на самом деле. Вернее кем был.

— К сожалению, кровать одна. Ни диванов, ни раскладушек. Так, что, придется спать на одной кровати.

Я постарался говорить равнодушным тоном, чтобы эта дуреха не подумала не о чем таком. Естественно, спать я с ней не собирался. Спать, в том смысле, какой и подразумевается в первую очередь под этим словом. Даже пробовать не хотелось. Но она всего лишь пожала плечами и снова вернулась в ванную комнату.

#14.

Остановились в квартале от клуба, свернув в тихий дворик. «Там машину негде поставить, — поспешила объяснить Маргарита. — А отсюда не так далеко». До клуба шли переулком и прежде чем перед ними возникло само пристанище порока и похоти (как его в шутку называла Маргарита стращая Анну) они услышали музыку. Точнее, поначалу это и не музыка была, а гул какой-то. Даже стекла в нескольких имевшихся окошках дребезжали от клокотания динамиков и топота ног. Вошли. Анна ступала осторожно. «Не робей! — прорывая шум крикнула Маргарита и похлопала ее меж лопаток, — ничего особенного, в принципе, обычный клуб. Быстро освоишься».

Они медленно пробирались сквозь толпу. При каждом столкновении с посетителем клуба, Анна брезгливо ежилась и прижималась к подруге, которая как поводырь вела ее вперед. Наконец, оттоптав по пути не один десяток ног, добрались до столика. Маргарита плюхнулась на стул.

— Фу-х! Наконец-то! Не думала, что тут так людно.

— М-да, — в ответ протянула Анна.

— Хорошо, хоть столик заранее забронировала, а так пришлось бы тупо стоять.

— А ты точно тут раньше не бывала? И где вообще пригласительные раздобыла? — немного успокоившись поинтересовалась Анна.

— Нет, я тут первый раз. Лешка мне дал пригласительные. Ну, Лешка, визажист наш. Такой длинноволосый, с попкой на подбородке. Жаль гомик, я б с ним замутила. Вот. Я у него спросила, какой клуб посоветуешь, чтобы с подругой развеяться. Вот и узнала от него про «Элтон». Так что подруга, сегодня повеселимся. Лесби из себя изображать не обязательно, но, чтоб не приставали, лишний раз можешь меня по жопе хлопнуть или за коленку подержаться.

Анины глаза расширились.

— Не пугайся, шучу! — Маргарита улыбнулась, и тронула подругу за плечо. Анна напряглась, отчего Маргарита вовсе рассмеялась. — Анюта, это просто жест поддержки, я не пристаю. И убрав руку: — Ты, что-то слишком напряжена. Понимаю непривычная обстановка. Эти люди вокруг, которые тебе наверно кажутся сумасшедшими. Хотя, ты же в Тайланде повидала уже и геев и трансексуалов.

— Да, —  вжимая в плечи голову проговорила Анна, но не в таком количестве. И музыка еще такая громкая.

— Хаус. Я не про обстановку, а про музыку. Да, тебе надо выпить. Я принесу. Думаю по коктельчику. В выборе положись на меня, хорошо?

Анна кивнула.

Маргарита наклонилась к уху Анны:

— И не пугайся, если на сцену выйдут мужики и начнут сбрасывать с себя одежду.

— Что?

— Стриптиз, моя девочка, стриптиз. Я тебя ради этого сюда и притащила. Посмотришь на нормальный стриптиз, без всяких там тайский выкрутасов.

— Э, нет, Рита, это уже слишком!

— Ну ладно уж, что ты ломаешься как целочка? Тебе не надоел уже примелькавшийся малышок Валерия? Разве не хочешь посмотреть на то, как выглядят настоящие члены? Отвлекись. Побудь хоть немного плохой девочкой. Стриптиз — это здорово. Это магия. Смотришь, как мужчина раскрывает тайну, загадку, обнажаясь перед тобой, показывая тебе свою личину. А личины у них дай боже!

— Что за пошлость! Не ловко мне как-то на гомосексуалистов глазеть.

— Почему сразу на гомосексуалистов? Как правило, у стриптизеров, даже в таких клубах, обычная ориентация.

— А чего ж они тогда здесь выступают?

— Ну, подрабатывают мужички. Здесь хорошо платят. Так что сиди подруга и смотри внимательно, а то все пропустишь. — Маргарита подмигнула и пошла к бару.

Полный нон-стоп. Музыка ни на секунду не замолкала. Вихрь света метался по залу. Вспыхивал молнией, высвечивая застывших в чудаковатых позах манекенов, на долю секунды гас, и, вспыхивая снова, высвечивал уже совсем других манекенов, сменивших, казалось, не только положение тела, но и само лицо. Вспышка погасла окончательно, и по залу медленно поплыли цветные круги. Люди стали более различимы. Она уже замечала не только предающихся танцу, но таких же как и она сидящих за столиками; раскачивающихся на стульях, пьющих коктейли и пускающих табачный дым.

Ее привлекала мужская пара в трех столиках поодаль. Не сразу, по крайней мере не в одно мгновение она поняла, что один из этих мужчин ей знаком. Резко, ударом пришло осознание, что это он. Кого она могла вообще тут встретить? Здесь, среди не просто чужих людей, незнакомцев, а словно в окружении представителей иной рассы, лишь внешне напоминавших ее собственную. Музыка, а вместе с ней и весь окружающий шум вмиг рухнул занавесом. Она уже ничего не слышала, видела только его. Валерия. Это он, ее муж здесь, в этом месте! Вот он сидит справа от носатого блондина и даже не реагирует на то, что по его руке гуляет рука этого блондина. Будто невзначай, будто в этом ничего такого нет, но на губах сладострастие. Губы игриво поджаты.

Она, до конца еще ничего не понимая, встала и пошла к нему. Шла и сталкиваясь с танцующими уже не ежилась, просто не обращала внимания. Шла прямо к нему, не сводя с него глаз. И вот, когда до него оставалось несколько шагов, ее за руку кто-то ухватил.

— Аня, ты чего? — послышался сзади голос Маргариты.

— Валера!— выкрикнула Анна.

Маргарита затрясла ее.

— Какой Валера?

— Муж мой, Валера, он здесь, вон он! — Она дернула плечом, попыталась вырваться, но не смогла, а когда снова повернулась в сторону столика, Валерий уже смотрел на нее. С неловкостью, с чувством стыда. Его же наоборот — глядел вызывающе, гордо задрав свой крохотный подбородок.

— Валера, ты что здесь делаешь? — наконец освободившись от Маргариты произнесла Анна.

— Я? — замялся Валерий. — Мне надо тебе кое-что объяснить.

— Что объяснить? Я не понимаю.

— Аня пойдем отсюда, не надо устраивать здесь скандалов, — опять послышалось сзади.

— Я тебе все объясню, но не здесь. Дома, дома, — уже уверенней заговорил Валерий.  И уже Маргарите громче: — Маргарита отвези ее домой.

— Хорошо, — оживилась она, и снова ухватилась за руку Анны, направляя к выходу, и приговаривая: — Пойдем Анют, ну же. Он скоро приедет и все объяснит.

— Что объяснит? Я ничего не понимаю. Что тут надо объяснять?

Маргарита тянула ее с большой силой, хотя Анна и не сопротивлялась. Ноги отказывались идти и еле сгибались. Столик за которым сидели Валерий с парнем отдалялся, и пока он окончательно не скрылся в гуще безликих фигур, было видно, что муж на нее уже не смотрит, голова опущена.



Возвращались к машине молча; Маргарита на всякий случай удерживала подругу за плечо, чувствуя, как та напряжена, и только когда сели поинтересовалась, как она себя чувствует. Ана ответила не сразу. Сидела какое-то время вся в себе, скрестив на груди руки.

Та не сразу ответила.

— В голове до сих пор шумит, — зашелестела она словами. — Музыка такая громкая.

— Извини, что тебя сюда привезла. Я во всем виновата. — Потянула к ней руку, чтобы положить на дрожащее плечо, но остановилась и взялась за спинку сиденья.

— Откуда тебе было знать? — без выражения произнесла Анна. — Хотя что знать? Что все это значит?

— Аня, все предельно ясно.

— Что? — повторила Анна.

— Ты же понимаешь, что в такие клубы простые люди не приходят. Мы не в счет. Так вот, твой муж гомосексуалист.

— Гомосексуалист? Гей?

— Ну да, — воодушевилась Маргарита. — Гей, голубой, педик, пидор. — Анна нахмурилась. — Извини. Не переживай, все наладится.

— Да, — улыбнулась она в ответ, — все будет в порядке, это просто недоразумение. А почему бы и нет? Увлекся. Бывает же такое, да? Мужчины увлекаются не только женщинами, но и такими же мужчинами. Такое мимолетное увлечение. А может из интереса. Ну захотел попробовать что-то этакое.  А может с коллегой зашел после работы. Вдруг его коллега, с которым они дружат, пригласил его. Хоть это и гей-клуб, но ему неудобно было ему отказывать. Или вот как мы с тобой, мы же не лесбиянки, а пришли в клуб, ну так, ради интереса.

— Нет, нет, Аня,  — мягко, и с несвойственной ей серьезностью заговорила Маргарита. — С этим надо смириться. Я думаю он действительно голубой и это не мимолетность. У меня есть друзья гомосексуалисты. Из них многие жили также в браке, и казалось, что у них всё в порядке. Но они чувствовали: что-то не так. А когда приняли себя такими какие они есть, то все изменилось, они стали по-настоящему счастливыми.

— Рита! Откуда ты знаешь?! Откуда? С чего ты решила, что он именно из таких?

— Я конечно не могу знать, но поверь у меня опыт больше, я лучше понимаю людей.

— Все же было так хорошо. Пусть мы прожили в браке не так много, но это были самые счастливые месяцы в моей жизни. Я не могла думать о плохом. Бывало приходили не очень приятные мысли, когда он задерживался на работе. Могла все предположить, но только не такое. Если бы причина была в другой женщине, то… я бы это не выдержала. Нет, еще раз… Это было бы слишком.

— Я помню, тебе тогда было очень тяжело.

— Было бы слишком, — повторила Анна и провела рукой по волосам убирая их с лица назад. — Но сейчас… Я не знаю что делать. Не знаю.

#15.

Когда Ярослав стоял в душе смывая с себя этот день, отмываясь от греха, собственных упреков и чувства вины, шторка душа взвизгнула и отошла в сторону.

Она уже успела напялить трусы, груди же прикрыла левой рукой, но лишь для того, чтобы тем самым подпереть локоть правой. Стояла в такой зажатой позе и курила уставившись на меня. Нет, не на мое лицо, выражающее удивление, а ниже. Рассматривала без особого интереса, думая о чем-то своем, будто от скуки, как смотрят в небо или морскую даль. Я не знал, что сказать. Смотрел на ее груди. А ведь никаких силиконовых вставок. Действительно большие. Как несправедлива природа: одним все, другим ничего.

— Ты красивый, — наконец, произнесла Ирида.

— Спасибо, — смутился и повернулся спиной. — А ты разве не видишь, что я тут моюсь?

— Вижу, поэтому и зашла. Ты так долго был в душе, что я уже заскучала. Так жутко стоять одной у окна и смотреть на черный город. Такая пустота сразу в душе. Вот и зашла к тебе. Извини, если смутила.

— Да ничего ты меня не смутила! Вот еще. Просто нельзя же вот так заходить даже не постучавшись.

Она меня будто не слышала. Подошла и провела рукой по моей спине. Я невольно вздрогнул.

— У тебя такая гладкая и нежная кожа. Ты, вообще, весь такой холеный, женственный. Так и хочется прикоснуться.

Ирида снова ко мне прикоснулась. Снова вздрогнул, на этот раз не так резко. Ладонь прохладная.

— Ой, у меня наверно руки холодные, это от стекла, за окном морозно.

Она стала растирать ладони друг о друга. С озорством подростка. Я посматривал на нее из за плеча. Неловкость.

— Вот так лучше? Теплые?

— Н…да, но я не об этом.

— Как приятно. А тебе?

— Мне тоже, но…

Она гладила меня по спине, то поднимаясь до лопаток, то опускаясь ниже. Вот ее руки скользнули в стороны, обогнули поясницу и, очутившись на животе, медленно стали спускаться вниз. Еще чуть-чуть и они будут там. Я ухватил их, сжав пальцы. Нежные девичьи пальчики. Без маникюра. Ногти острижены. Она замерла, будто обдумывая следущее наступление. И вот, с зажатыми на моем паху руками, она шагнула в ванну. Сначала я почувствовал сосок, черкнувший спичкой по коже, а затем уже вся грудь уперлась в меня расплющившись. Ее губы были рядом с моим ухом. Легкое, порывистое дыхание. Тихо до меня донеслось: «Повернись». Я отпустил ее руки и повернулся. И как только мы оказались лицом к лицу, она меня поцеловала. Без языка, но страстно. Затем отстранилась, заглянула в глаза, стараясь узнать, что я чувствую, и, увидев на моем лице растерянность, снова поцеловала. А потом еще и еще. Уже с языком. Теплым, влажным и таким подвижным. Поначалу это было просто забавным, и наши языки слепо сталкивались, изучая друг друга. Она целовалась с жадностью, и не могла насытиться.

А дальше все смутно. Когда мы очутились в постели на ней уже ничего не было.   Ее чувственность захватила и меня. Не помню, чтобы я когда-нибудь отдавался с таким безрассудством. На одних эмоциях. А она, до этого казавшаяся мне девчонкой, да к тому же наивной и совершенно не опытной, как-то быстро преобразилась, повзрослала на моих глазах, и в движеньях ее пальцев, губ, в изгибах тела и взгляде, уже являлась женщиной, зрелой и знающей, как доставить удовольствие.

Ирида и Ярослав лежали на кровати. Она спала, растянувшись на спине, слегка прикрытая скомканным пододеяльником. Он же лежал на животе, опустив голову в чашу ее бедер и лона, и наблюдал за мерным покачиванием грудей, вспоминая их упругость, податливость, нежность, мягкость. Ему снова захотелось почувствовать это, освежить свои воспоминания. Он положил руку на правую грудь и слегка сжал ее. Затем коснулся соска, чувствуя, как тот твердеет под его пальцами. Отстранив взгляд и руку от ее груди, он взглянул на свою, провел по ней несколько раз ладонью и задумавшись о чем-то печальном закрыл глаза.

#16.

— Ты с ней помягче, она еще в шоке, — шепнула Маргарита Валерию, когда тот вернулся в квартиру. Анна оставалась в спальне. Когда Валерий только вошел ее плач был еле различим. Сейчас же, стоя на пороге, совсем стих. — И не забывай, что я тебе рассказывала о ее прошлом. Спокойствие и такт. Объяснитесь, я пока покурю на улице.

Она прошла задев его плечом и мягко притворила за собой верь.

Несмело он вошел в спальню.

Анна сидела на краю кровати, прикрывая своими маленькими кулачками лицо. Между пальцев выглядывал край носового платка. Когда появился Валерий она засуетилась, смахивая со щек остатки слез, затем подняла голову, и обратила на него испытующий взгляд в котором было больше непонимания, поиска ответа, чем обиды. Прежде чем заговорить долго всматривалась. Он же, готовый к долгим расспросам и объяснениям уперся спиной в стену и опустил плечи.

— Я не буду задавать тебе много вопросов, — наконец начала она, — не буду кричать, устраивать истерику. Просто ответь мне на один вопрос. Как ты мог оставаться гомосексуалистом и жить со мной? Спать со мной? Зачем, почему?

Валерий усмехнулся.

— Это уже не один вопрос.

— Как?

— Ты вряд ли меня поймешь. — Он набрал воздуха. — Видишь ли, я давно подозревал, что со мной что-то не так, но мне понадобилось много времени, чтобы понять, кто я такой на самом деле. Поначалу, я просто не осознавал своих предпочтений, будто моя сексуальность была закрыта, замурована моральными устоями, которые мне навязали родители. Знаешь, в юности, когда занимался плаваньем, я стеснялся мыться  с парнями в общем душе. А ведь без этого никак, в бассейн не пускали невымытым. Так что я делал, — переодеваться я тоже стеснялся и одевал плавки заранее, дома, — я быстро раздевался, мочил голову под душем и пробегал в бассейн. Быстро пробегал, чтобы ни в коем случае не глянуть на чью-нибудь задницу: вдруг заметят как пялюсь, решат будто гомик. Да я даже и в писсуары никогда не мочился, если кто-то рядом!

— У нас же все было хорошо.

 — Да, я был с тобою счастлив, и даже, казалось, любил тебя, — Анна сжала носовой платок. — Но потом, я все больше и больше стал понимать, что это не мое, что в душе моей дискомфорт, твориться в ней, что-то странное. И, как-то в баре, я познакомился с одним парнем. Он просто предложил мне выпить, я согласился. Мы долго с ним болтали, а потом он положил свою руку мне на ногу. Я хотел было сбросить ее, но вдруг, что-то внутри щелкнуло. Мне показалось настолько естественным, что меня касается мужчина. Он гладил мою ногу и мне было приятно. И никакой враждебноси я не чувствовал.

— Ужас, — нахмурилась Анна.

— Нет, нет, это было прекрасно. Мне стало так легко на сердце, будто я нашел то, что уже давно искал.

— Когда это случилось?

— Ну, — задумался Валерий, — пару месяцев назад. Но ты казалась такой счастливой, что мне не хотелось тебя расстраивать и решил это скрыть. Даже пытался сдерживать себя. Но не получалось.

— И ты после работы отправлялся в бар, развлекался там с мужчинами, а затем возвращался домой и ложился со мной в постель?

— Нет. Вернее только пару раз.

Анна громко высморкалась.

— Ты прав, я это не понимаю и никогда не пойму. — Подумав: — Может это на тебя поездка в Тайланд повлияла? Насмотрелся там на геев, трансвеститов, трансексуалов и потянуло? Решил попробовать, что это такое?

Валерий рассмеялся.

— Глупости! Я уже давно вышел из того возраста, когда, насмотревшись в видеосалоне боевиков, бежишь домой и, размахивая руками, представляешь себя каратистом или ниндзей. Я же не ребенок.

Оторвавшись от стены Валерий подошел к Анне. Она отвернулась.

— Аня, пойми. Всё это серьезно. Это не шалости, не увлечения. Я на самом деле другой человек. Тот, которого ты знала все это время — это был выдуманный человек, выдуманный им самим.

Треся головой, Анна упорно возражала:

— Для меня ты такой же и остался. Да, мне тяжело осознавать, что тебе вдруг стали нравится мужчины, — Валерий попытался вставить слово, но Анна не дала. — Да, вдруг! Меня это просто ошарашило! Но, разве это не лечится?

— Что это? — брови Валерия поползли на лоб.

— Ну, гомосексуализм. Он же лечится. Не совсем простое, но заболевание психики. Нарушение. Таблеточки, гипноз, что там еще… И всё! И ты снова какой был.

Лицо Валерия покрывалось красными пятнами, но Анна продолжала:

— Ну просто может переработал. Стресс у тебя так протекает.

— Что?! — уже не сдержался Валерий. — Болезнь?! Что ты за бред несешь? Твою мать, женщина. Всё, разговор окончен. Я старался быть с тобой мягок, объяснить доходчиво, что со мной стало, а ты не можешь понять. Что ж очень жаль. Я всегда считал тебя умной женщиной, — и отвернулся.

Анна подскочила и бросилась к нему хватая за руки.

— Валерчик, — жалостно запищала она, — разве нельзя ничего сделать? Что? Что я могу сделать? Как изменить?

Он попытался вырваться, но она даже не пошевелилась.

— Что мне сделать? — снова спросила она.

Он чувствовал как ее трясет от напряжения и ожидания ответа, хотя лицо его красноречиво говорило, что никаких надежд нет.

— Я ощущаю себя врачом, который сообщает пациенту, что тот неизлечимо болен, — неловко усмехнулся Валерий. Но она продолжала ожидать ответа. Он собрался и, стараясь быть серьезней, ответил:

— Нет. Ничего не сделаешь.

Тут же ее мышцы расслабились, она обессиленно сползла и уперлась коленями в пол.

— Аня, что за театральное представление? — он растерялся.

— Может, — она зарыдала ни сколько не сдерживая себя, — может если бы я была мужчиной, ты бы продолжал любить меня?

— Ну, — Валерий протянул и мечтательно покосился на потолок, — если бы, если бы. К сожалению, природа равнодушна и непреклонна. Спорить с ней бесполезно. А может и не к сожалению. Бог так повелел.

Анна сидела на полу, прижавшись лбом к брюкам Валерия и обхватив их руками. Капли слез, отмеряя секунды, срывались на красное платье. Он сделал шаг назад. Ее руки, без всякого сопротивления, разомкнулись и звонко шлепнулись ладонями об паркетный пол.

— Ну, что? Всё выяснили? — спросила вошедшая Маргарита и, увидев на полу плачущую подругу, победоносно улыбнулась.

#17.

Осень медленно и хладнокровно выжигала листья. Ветер носился по городу, беспокоя бредущих на работу прохожих: срывал шляпы, ломал зонты и путал волосы. Прохожие ежились, проклиная все более портящуюся погоду.

Дождя не было уже неделю. Тучи сгущялись, тревожно чернея от избытка влаги, и лишь иногда взбрызгивали землю, да так скупо, что было не совсем понятно, то ли с неба, то ли это роса с тронутых вспорхнувшими птицами ветвей.

В офисе дизайнерской фирмы «INK» появился Валерий. Он вошел с наморщенным лицом отряхивая промокший пиджак, и по пути к своему кабинету небрежным ковком поприветствовал секретаршу. Она в ответ улыбнулась, хотя начальник уже скрылся, и продолжила ровнять пилочкой ногти.

Через пару минут селектор пискнул и выдвинул требование: «Кофе». Когда она вошла со стаканчиком, Валерий сидел за своим столом, устланным без видимого порядка бумагами. В руке листок. Погруженный взгляд. Она протянула руку. Белый пластиковый стаканчик был моментально перехвачен и тут же устремлен к гладковыбритому лицу.

— Какого хрена?! Это че — растворимый кофе?! — закричал он удерживая на лице выражение брезгливости. Взгляд переметнулся с секретарши на стакан, а потом снова на нее, еще более растерянную:

— И в пластиковом стаканчике?

Секретарша открыла беззвучный рот, но взяв себя в руки принялась спешно рассказывать о том, что аппарат сломался, наверно утром, так как вчера в пятом часу она пила кофе, а значит он еще работал. Что же до стаканчика, то более подходящую посуду, массивную фарфоровую кружку, разбил он сам, собственноручно, в порыве гнева запустив ею в стену. А новую она купить не успела: боялась опоздать на работу.

Валерий уже злился не из-за кофе, не из-за того, что принесли его в дешевом стаканчике, — его несдержанность привела к выслушиванию обстоятельного и совершенно лишнего монолога. Быстро допив кофе, он громким скрежетом сминаемого стаканчика, прервал болтовню секретарши, и пока она пыталась ухватить оборванную нить своего моноголога, сказал:

— Я понял Маша, можешь идти.

— Вы больше не сердитесь на меня?

— Нет, все нормально, — и продемонстрировав это улыбкой, но не затягивая с нею, снова посерьезничал и уставился в бумаги. — Так, что можешь идти работать. Скажи, чтоб не беспокоили меня часа два: с заказами надо разобраться. И еще. Позвони Сергею, пусть к одинадцати будет здесь. Мне надо в одну фирму заехать.

— Хорошо, Валерий Александрович, — она тоже улыбнулась, при этом слегка опустив голову и покорно смотря исподлобья, дабы придать магии взгляду. Вздернув тонко выведенную бровь, перешла на бархатный голос: — Может, я вам помогу расслабиться, если уж кофем испортила настроение?

Он знал, какими глазами она смотрит, повел было головой, чтобы в очередной раз в этом убедиться, но удержался, и, как можно прохладнее, произнес:

— Нет, Маша, иди работай.

Хлопнула дверь; не сказать, что громко, но не и не совсем обычно, скорее с чувством. В наступившей тишине Валерий поднял руки, откидываясь на спинку кожаного кресла, тягуче вздохнул и растянувшись в кресле, на выдохе пропел: «Ох уж эти женщины».

А ровно в одинадцать он снова жал кнопку селектора, но требовал уже не кофе, а водителя. Секретарша ответила не сразу. Тем же испуганным голосом она отрапортовала, что водитель сегодня на работу не вышел, даже не предупредив об этом. Валерий реагировал сдержанно, глотая матерные слова, а в слух произнеся лишь сакраментальную фразу: «Что же за день такой!». Не хотелось сегодня целый день провести за рулем разъезжая по деловым встречам.

— Валерий Александрович, — после некоторой паузы заговорила секретарша, — тут десять минут назад позвонил какой-то мужчина и спросил не нужен ли нам водитель. Я хотела ответить, что у нас, а потом подумала: а что если Сергей вообще не появится? Может с ним что случилось? Как же вы без водителя?

— И?

— Записала его номер.

— Он вообще о себе что-нибудь рассказывал? Как зовут, откуда взялся?

— Назвал свое имя — Ярослав. И все.

— Ладно. Пусть подъезжает, разберемся.

«Все же она не так безнадежная, — подумал Валерий».



— Я тут думал, — говорил Валерий, хитро щурясь и рассматривая Ярослава, — об интересном стечении обстоятельств. Мой водитель странным образом исчезает, пусть это и не впервые, я уже давно подумывал его уволить, но он раньше хотя бы предупреждал, — и появляешься ты. Просто ниоткуда. Звонишь в такой удачный для себя, ну и в принципе для меня, момент.

— Сам был удивлен такой удаче. Столько фирм обзвонил, но безрезультатно. А тут, совсем случайно, — Ярослав держался уверенно, хотя в первую минуту, как в машину сел Валерий, растерялся, но быстро нашелся, и уже не опускал глаза под его пристальным и подозрительным взглядом. — И уверен, что с вашим водителем все нормально, по крайней мере я никаких попыток по его устранению не предпринимал.

Валерий ухмыльнулся и добавил:

— А может и стоило бы. От него все равно никакой пользы. — И подумав: — Ну да ладно, хрен с ним. В общем, деваться мне некуда и водитель мне нужен сегодня. Так что испытательный день. Понравишься мне, все будешь делать как надо, — возьму на работу. Основных пунктов не так уж много, запомнить легко. Не опаздывать. Приезжать трезвым. В служебной машине баб не возить. Что там еще? В принципе всё. И поменьше болтать за рулем. Выполнимо?

— Легко! — излишне радостно крикнул Ярослав.

До четырех часов вечера Ярослав возил Валерия по городу. Останавливался, ждал. По полчаса. Бывало и дольше. И уже когда они ехали обратно в офис, Валерий сказал:

— Ну что Ярослав, вроде все нормально складывается. Сейчас в офис, заскочишь в отдел кадров, оформишься и завтра уже пересядешь на служебную машину. Рано утром приезжать не обязательно, но чтобы был на связи, во сколько скажу, во столько и подъезжай. Понятно?

— Да, Валерий Александрович.

— Хотя есть у меня тут одно дело вечерком. Ресторанные посиделки. Короче, пьянка. Не хотелось бы в хорошем расположение духа садиться за руль.

— Я вас заберу, — моментально отозвался Ярослав.

— Но это внерабочее время, ты в принципе не обязан.

— Мне не сложно и дел никаких.

— О`кей, — дернул плечами Валерий. — Тогда к часам десяти подъезжай к ресторану «Дублин».

#18.

Ярослав подъехал чуть раньше назначенного. Без двадцати десять он припарковался у самого входа в ресторан, заглушил двигатель и закурил. Дым медленно выползал из окна автомобиля и ухваченный ветерком улицы закручивался и словно в сливном отверстии ванны исчезал безвозвратно. Также и ресторанная музыка: она кое-как находила силы преодолеть бетонные стены, толстые стекла, но окончательно глохла выбравшись на воздух. Только неразличимый шум, дребезжание стекла с вкраплениями самых резвых голосов посетителей заведения.

Десять часов, — вряд ли, в лучшем случае в половину одинадцатого, если не в одинадцать все это закончится. Время «под градусом» течет незаметно. Хотя ожиданием он не тяготился никогда. Это как в кулинарии: у каждого блюда свое время приготовления. Снимешь с плиты раньше — сырое, опоздаешь — разварится. В жизни сложнее. А все от того, что мы не повара и никогда ими не станем. Мы лишь помощники. Главный и единственный шеф-повар уже всё расставил, покрошил и намешал, нам остается лишь вовремя снять кастрюльку.

Чтобы скоротать время он достал с заднего сиденья книжку польского писателя. Популярен в последнее время. Пишет, как правило, от лица женщины. Читательницы расстроганно вздыхают: он понял женскую душу! Какая чувственость!

Что там говорил персонаж Джека Николсона из фильма «Лучше не бывает»? Поклонница его писательского таланта спросила: «Как вы проникли в жескую душу?» А он: «Я взял мужчину и лишил его разума и чувства долга». Да в женщине разума больше чем в мужчине! Просто она эмоционально более открытая. Еще и гормоны. Попробуй собой управлять имея такую сложную эндокринную систему. И эта мода. Уже и не ясно для себя или для мужчин она так одевается. Так открыто, порой вызывающе. Но в ее манере одеваться, ходить, говорить, во всем должна быть сексуальность. А все для чего? Хорошо выглядеть, а значит чувствовать себя уверенней и комфортней, или желанней? Хотя если желанней, то значит также уверенней и комфортней. Значит все сводиться к одному.

Ярослав сидел в машине и ждал. Двери ресторана беззвучно открылись. Зашумели голоса, появились люди. Вышли трое: Валерий и два его приятеля. То что они его приятели видно было сразу. Первый его обнимал, что-то говоря в ухо. Второй шел сзади и еле различимо выкрикивал его имя. Все трое долго прощались, жали руки, хлопали по плечам. Наконец, один из приятелей сел в свою машину, стоявшую рядом с Ярославом, другой вернулся в ресторан. Дверь машины распахнулась и на заднее сиденье уселся Валерий, развязно бросил: «Домой!» и завалился на бок.

Всю дорогу до дома он спал, иногда произнося что-то во сне. «Да, да, а то как же?», — говорил он кому-то. «Непременно сделаем», — тут же кому-то отвечал.

На третий этаж, до квартиры Ярославу пришлось ему помогать идти, у Валерия, как оказалось заплетался не только язык, но и ноги. За ключом пришлось лезть в карман его пиджака. С трудом дотащил до кровати, казалось сил у Валерия уже не бло никаких. Когда дошли до кровати он просто рухнул и тут же захрапел. Ярослав уселся на край постели перевести дыхание. Устал. Все-таки новый босс полноват. Киллограм за восемьдесят.

#19.

Поздним утром он позвонил Ярославу, и неохотно, ощущая неловкость от вчерашней ситуации, выражал благодарность, в которой не забыл упомянуть и себя, говоря, что не ошибся, взяв Ярослава на работу. Так же сказал, что чувствует себя неважно и за руль садиться не хочет, поэтому просит Ярослава забрать его из дома и отвезти на работу. Ярослав был не против.

— Хороший ты парень, — говорил Валерий, хлопая по плечу своего нового водителя. —  Не зря я уволил своего предыдущего. Никчемный был тип.

Они ехали неспеша по утреннему городу уже начавшему набиваться машинами. Валерий все время потирал веки, зевал, и лицо его выглядело в этот день особенно помятым.

— И вы мне симпатичны, Валерий Александрович, — голос Ярослава прозвучал бархатно.

— Ну, значит у нас взаимно!

Они дружно посмеялись.

— К тебе сегодня особо никаких поручений, — продолжил Валерий, когда они уже подъехали к офису. — В отдел кадров зайдешь, оформишься, а вечерком меня заберешь. Сейчас заказов не так много, сам понимаешь, время такое. Так что отдыхай.

— Спасибо, Валерий Александрович.

Работалось Ярославу неплохо. Вставать рано не надо было, лишь иногда, а по этим «иногда» он понимал, что вечер у босса выдался тяжелым, утро же похмельное, и лучше его не трогать: задавать как можно меньше вопросов и не улыбаться, самое главное не улыбаться. Не любил он, когда другие улыбаются в то время, когда ему не до улыбок. Даже выходил из себя, говоря: «Че лыбишься? Хорошо? Поимей хоть сочувствие, к страданию ближнего». Хотя в такие дни он бывал и разговорчивым.

— Ты смотри, — кривился он, поглядывая на Ярослава, — мне паршиво, а ты как всегда выглядишь свежо, в выглаженном чистом костюмчике, да еще и галстук присобачил.

Ярослав, сдерживая смущение, отвечал:

— Я же на работе, я должен хорошо выглядеть. И ведь везу никого-то там, а своего босса.

— Ну да, ну да, — вяло качал головой босс. — Но я ж тебя не принуждаю. Всем моим бывшим водителям максимум, на что хватало ума, — догадаться надеть свежую рубашку, иногда даже белую. А чаще это конечно была какая-нибудь цветастая рубаха, либо батник. Вместо штанов джинсы. Ну, удобно им так было! Небритые, волосы растрепанные. Не в пример тебе. Правда иногда это даже выводило. На свое отражение противно смотреть, а тут ты такой весь облагороженный.

— Извините.

— Да ну, что ж ты извиняешься? Я тебе даже завидую. Видать все хорошо, раз алкоголем свою жизнь не разбавляешь.

— Ну почему же? — удивился Ярослав, не отрывая глаз от дороги, и только поводя в сторону подбородком. — Бывает, выпиваю.

— Мало наверно?

— Конечно, не злоупотребляю, я же за рулем постоянно, на утро надо быть трезвым.

— Ну да, ну да. Может, давай как-нибудь в пятницу накатим? По-мужски? Завалим в какой-нибудь бар?

— Я с радостью, — оживленно.

— А то мне одному, как-то без настроения.

— Как же ваши друзья?

— Какие?

— Ну, что вот недели две назад с вами в ресторане были.

— Эти? То разве друзья, так, приятели. Мудаки, по сути. Одно дело посидеть, выпить. Если глубоко не копаться — люди, как люди. А копнешь — говна по щиколотку, а то и по колено.



В пятницу, как и договаривались, встретились в баре. Чтоб подчеркнуть непринужденность предстоящей встречи, Ярослав оделся проще: бледно-синие джинсы, обтягивающие, и розовая рубашку навыпуск. Валерий припоздал. Явился уже навеселе.

— Ну вот, — развел он руками, когда подошел к Ярославу вплотную, — другое дело. А то все эти костюмы; как барышня на выдане!

Ярослав спустился с высокого стула, стоящего у барной стойки, и протянул Валерию руку.

— Все-таки внерабочее время, одежда должна быть неофициальной.

— Сдается мне, что ты у нас правильный?

— Нет, — замялся, — просто должен быть порядок.

— Это конечно похвально, — Валерий приобнял Ярослава и потянул к свободному столику, не замолкая по пути ни на минуту. От него пахло коньяком и немного луком. — Но я это отобью. Порядок должен быть во всем, конечно, но не доходить ни в коем случае до пустой формальности. Ко всему надо подходить творчески, это я тебе не как дизайнер говорю, а как человек давно уже разменявший третий десяток. Жизнь сложная штука, а Мише надо оторвать яйца. Не смотри на меня так, и не спрашивай кто такой Миша. Это была песня такая. Хотя одному Мише я бы их оторвал.

— Михаилу Федоровичу? — предположил Ярослав.

— Тише, — приставил к своим губам палец. — Ему, ему родимому. Но сейчас не об этом. Творчески надо подходить. А творчество подразумевает спонтанность и выход за рамки. Замыкаться в правилах нельзя, а то ничего нового не создашь. Ибо правила создают люди, а люди существа ограниченные. Так на кой черт мне чужие правила, и чужие рамки, если я тут со своими никак справиться не могу?! Пошли все к херу лысому. — И указывая на стул: — А ты садись.

Сели. Валерий откинулся на стул и завел руку за спинку.

— Ну, что Ярик, ты чего пить будешь?

— Я вообще мало пью, но предпочитаю что-нибудь оригинальное.

— Это правильно, — подхватил Валерий.

— Так что я уже заказал бутылку абсента.

— О, — закивал с выпученной нижней губой Валерий, — абсент — это сила. Не часто я довольствуюсь этим напитком, для него необходимо определенное настроение, а оно у меня не всегда бывает. А вот сейчас как раз оно самое. Тем более, — он поднес руку к лицу и ухмыльнулся, — время, зеленый час. А что за марка?

— Менсинт.

Валерий развел руками. Протянул:

— О, неплохо. Давно хотел его попробовать. Это тот который производит Мерлин Менсон?

— Да, он. Хоть многие и ругают эту марку, но не мало экспертов сходятся на мнении, что у нее достойный вкус, и она ничем не уступает таким маркам как «Ксента» и «Кинг оф спирит».

— Никогда б не подумал, что ты любитель абсента. Все удивляешь и удивляешь меня. Есть в тебе много такого.

Ярослав насторожился.

— Чего именно?

— Ну такого. Есть люди к которым быстро проникаешься симпатией. Просто идеальны. Я не имею моральные качества, а вот нравится всё в них. И хотя бы один минус. А ведь он должен быть.

— Правда? — Ярослав опустил голову, а затем резко ею дернул, будто отбрасывая с лица длинные волосы, хотя они у него были коротки. — А вот, что для вас минусы? Что в людях не нравится?

— Слушай, давай на ты! Мы ж не на работе.

— Хорошо. Так, как?

— Что для меня минусы? Да так, всё тоже, что и для обычных людей. Ложь, подхалимаж, жополи…ж…з…ство, лизство… Тьфу! Лицемерие, в общем, не люблю. В этом отношении я простой. Что не нравится, говори сразу. А выгибаться, чтобы мне понравиться — это ни к чему. Ты не барышня, и мы не на свидании. Официоз необходим, фамильярность — это уже перебор, но даже в отношениях подчиненный-начальник должна быть доля искренности, иначе какие могут быть отношения? Доверие, и все такое?

— Я с вами… с тобой согласен. Не люблю ложь, обман. Когда смотрят в лицо, и даже не моргая врут, врут, предавая все что между ними было, что пока еще есть. И ложь уже начинает разъедать, до этого, казалось бы, прочную связь, — он все смотрел на Валерия, не сводя глаз. Валерий улыбался, и кивал, соглашаясь с ним во всем.

— Да, да приятель. Но безо лжи никуда. По сути, ложь везде и во всем. Мы часто лжем неосознанно. Ведь заблуждение — не что иное, как ложь. Та же самая ложь. А в чем можно быть уверенным? Вся наша жизнь сплошное заблуждение. Ведь все субъективно. И что для одного — белое, для другого — черное. Кто из них лжет? Оба. В этом и состоит иллюзорность мира. Относительность. Истина является истиной только в отношении к чему-либо. Под иным углом, с другой точки обзора, истина перестает быть истиной. Правда есть люди, которые свою истину впаривают большинству. А другие ведутся. В этом и состоит смысл власти. Навязать свою реальность. Сделать других заложниками своего мира. Разве не здорово? Ведь так и происходит. У людей почти не осталось собственного мира. Они живут в чужом. Чужой мир, чужие, навязанные мысли.

Вся высокопарная речь Валерия сопровождалась активной жестикуляцией. Он размахивал руками, пальцы беззвучно перебирали воздух, вплетаясь в него и разрывая невидимые нити. Ярослав слушал внимательно, ловя каждое слово. Когда выпивка оказалась на столе, Валерий подхватил бутылку, и лихо разлил зеленую фею по рюмкам. Затем, расплавил над ними по кусочку сахара, и лишь после того, как последняя вязкая капля опустилась в изумрудное содержимое, они выпили. После пяти, шести рюмок, жечь сахар, ожидая, когда же снова глотка оросится терпкой ароматной жидкостью, им надоело, и они уже глотали так, не обращая внимания на горечь абсента.

Любой из присутствующих в баре мог бы подумать, что они старые приятели. Им и самим это казалось. Они разговаривали о многом, перескакивая с одной темы на другую. Но лишь единожды коснулись личного. Ярослав прокашлявшись и хитро сощурившись, обратился к Валерию:

— Валера, не одну неделю на тебя работаю и, естественно, обратил внимание, что ты не женат. А раньше как, жена была? Был женат?

Хмельная весёлость Валерия тут же выветрилась. Он нахмурился, налил себе еще одну рюмку, залпом осушил, и нервно завертел ею в руках. Несколько минут молчал. Затем, громко выдохнув, ответил:

— Как тебе сказать. Тема довольно неприятная. Я ее даже касаться не хочу, скажу лишь, что жена у меня была. И не сказать, что б плохая, и что я не был счастлив. Был.

— Так почему расстались?

Валерий опустил голову, и дальше говорил еле слышно, будто себе.

— Можно сказать из-за непонимания. Разности во взглядах, интересах.

— А в чем конкретно?

— Давай оставим это?! — его голос снова набрал силу и решительность. — Пусть личная тема остается личной, и впредь не будем ее вообще касаться. Хорошо?

Ярослав согласился, и Валерий, откинув неприятные воспоминания кивком головы, потянулся за почти уже опустевшей бутылкой, открывая рот для нового тоста:

— Давай выпьем за нашу дружбу. Ведь, несмотря на то, что я твой начальник, а ты мой подчиненный, мы можем общаться на равных, хоть на время, засунув социальный статус и всю остальную хрень в жопу.

#20.

Пробуждение всегда неожиданно. Словно кто-то клацает выключателем, возвращая сознание, тем самым дав еще один шанс на проживание еще одного дня. Оно мучительно. Похоже на возвращение из отпуска. Возможно поэтому, Валерий залеживался в постели, и не спешил открывать глаза, хотя свет от окна, пройдя тонкую кожицу век, уже рассеянно бродил по сетчатке, заставляя жмуриться. Он перевернулся на другой бок и после того, как убедился, что на этой стороне свет не такой яркий, открыл глаза. Перед ним лежал парень и мило улыбался. Он не сразу узнал в нем Ярослава.

Его и сложно было узнать вот так, спросонья. Да к тому же и голого. Из одежды только трусы, розовые, с мордочкой кошки Китти на причинном месте. Еще и такие узкие.

Мысли некоторое время прыгали по деталям, а затем остановились на самом факте: рядом лежит голый мужчина. И тут же, в момент осознания, он подскочил, взволновав не только диван, но и Ярослава, удивленно приподнявшегося после этого. Почувствовав легкость в движениях, Валерий с ужасом обнаружил, что и сам он в одних трусах. В голове со скрежетом заверетлись воспоминания прошлого вечера. Он и не заметил, как заговорил Ярослав, которому несколько раз, чтобы обратить на себя внимание, пришлось сказать: «Доброе утро».

— Доброе утро. Что ты так испугался? — он сделал паузу и ухмыльнулся. — Хотя какое утро?! Полдень. Но ведь для тебя утро — это когда ты проснулся, вне зависимости от часа. А я вот час, как не сплю. Смотрю на тебя, любуюсь. Раньше ты поспокойне спал. Ворочался меньше. Как заснешь на спине, так и проспишь до утра. А тут, за какой-то час позы три сменил.

— Ты какого хера здесь делаешь? — прервал Валерий. — Абсента перепил?

Ярослав недоуменно сплющил губы, и попытался его успокоить.

— Ты только не волнуйся. Не знаю, была ли все это время твоя жизнь праведной или беспутной, и привычно ли тебе просыпаться рядом с малознакомым мужчиной. Но будь спокоен, я тебе друг, и сейчас ты узнаешь, что даже более чем друг. Я…

— Чего?! Ты что несешь?

Он расходился по комнате, потирая лоб, и матерясь себе под нос. Ярослав в это время сидел на поджатых ногах, притянув к себе простынь прикрывая ею бледную, плоскую грудь.

— Я думал, тебя такая ситуация лишь слегка удивит и все. Даже не думал, что ты так разозлишься.

— Разозлюсь?! — он остановился и взглянул злобно. — Да, я убить тебя готов!

— Что здесь такого?! — выше тоном, возразил Ярослав. — Ну ладно бы удивился, но злиться! Просыпаешься рядом с молодым, привлекательным мужчиной, которого хорошо знаешь. На которого можешь положиться, ведь он уже помог тебе один раз и не обманул твоего доверия. Надежный, исполнительный. И на тебе — готов убить!

— Ты хмыкнул?

— Что?

— Мне послышалось ты хмыкнул! Ты как-будто еще и обижаешься, что я злюсь? Это что обида на твоем лице?

— Вот еще, — Ярослав надул губы и отвернулся.

Подавшись вперед, чтобы заглянут в лицо, Валерий встретил только его ухо, которое упорно и равнодушно глядело на него черным глазком. Он простоял так с минуту, и неожиданно, словно теряя выдержку, рассмеялся.

— Охренеть! — закачал головой. — Ко мне в постель, с какой-то стати, забрался пидор, и устаивает сцены! Строит из себя обиженного. Я в шоке. Нахальство. Со стороны вообще можно показаться, что мы парочка молодоженов. Первая ссора после брачной ночи. — Он опустил голову и растянул свои белые в синюю полоску трусы. — Еще и повозился со мной пьяным, раздел до трусов. Спасибочки, хоть трусы оставил.

— Но я не понимаю, — промямлил Ярослав, — почему?

— Слушай, давай уже закончим на этом. Одевайся и вали домой, пока я снова не разозлился. Хотя с чего ты вообще решил, что я тоже педик? Ну посидели мы вчера вместе, выпили. Поговоили по душам. Я ж по-дружески! Глазки тебе не строил, за коленки тебя не хватал. Так с чего вдруг?

— Я, я, — глаза Ярослава растерянно шарили по комнате, — я знал, знал, видел собственными глазами, и ты…

— Что? Только не говори, что это Марго тебе наплела!

— Марго?

— Эта сука, херша париковая!

— А при чем здесь она?

— Шалава, на меня наговаривать стала, после того, как я ее кинул. Говорила всем, что я гомосек. Еще и шантажировать пыталась. Говорит: всем расскажу, что ты в гей-клубы ходишь. А я ее послал. Типа, да кто поверит тебе?! Муж шизик, да и ты сама с ним сбрендила. Вот и ходила, болтала на право, налево. Потом куда-то пропала. Говорят муж ее голову скрутил. Придушил.

— Маргарита? — Лицо Ярослава исказилось. — Ты с ней встречался?

— Было дело. Гулял с ней на стороне, когда женат был. Она все хотела, чтоб я развелся. Все для этого сделала. И что? Быстрее надоела чем жена! Такие запросы пошли. Из милой и услужливой превратилась в такую суку. Послал ее. Как говориться, уж лучше одному быть, чем с кем попало. А вот жену жалко. Хорошая была баба. И куда подевалась?

Щелчок в голове. Сердцебиение. Жар. Ярослав перебирал края одеяла, натягивая ткань до треска, и когда Валерий дошел до слов: «И куда подевалась», — отбросил одеяло и с криком бросился на него. Вцепился левой рукой в шею, правую в запястье перехватил Валерий.

— Сволочь! — сопел Ярослав, пытаясь дотянуться до шеи другою рукой. — Как ты мог?!

— С ума сошел? — сопротивлялся Валерий. Хватка Ярослава была слабой, но все же ощутимой. Он не сразу обратил внимание на руку сжимавшую шею. Изящная кисть, с тонкими, толщиной не больше сигареты, пальцами едва обхватывала горло. Он и ее пережал, но уже не спеша и больше для того, чтобы чем-то занять свободную руку. Когда Ярослав стал ослабевать, Валерий потянул его на себя и мягко толкнул, отчего тот повалился на диван. Диван дернулся в сторону, задев тумбочку со стоявшей на ней пустой бутылкой из под вина. Раздался звон стекла, а вслед за ним плач. Ярослав рыдал.

— Держи себя в руках придурок! — отрывисто, переводя дыхание сказал Валерий.

— Я дура! — вырвалось сквозь плач. — Идиотка. Наивная и тупая дура!

— Чего?

— Как я мог так верить? Надеяться? Обчиталась любовными романами. Читала в то время, когда ты трахал мою подругу. Точнее она тебя трахала. Она мне давно, еще до того, как мы начали с тобой встречаться, говорила, что ты ей нравишься. А я думала: и что с того? Я ведь тебя люблю, это серьезней и больше.

— Я уже сам схожу с ума. Ты о чем говоришь?

Ярослав поворачивает лицо к Валерию, щурит залитые слезами глаза, успевшие раскраснеться, и с легкой улыбкой, подрагивая плечами, высокопарно произносит:

— Барабанная дробь, свет прожекторов в лицо. На сцене Ярослав, в девичестве Анна.

— Аня? — Он всматривается, напрягая глаза, трет лоб, виски и качает головой не веря. — Такого не может быть.

Ярослав медленно встает, поправляет волосы, утирает со щек слезы и подойдя вплотную к Валерию проводит мокрой ладонью по его лицу.

— Может Валера, может. Я сделала это, чтобы снова быть с тобой. Я готова была на все. И сделала. Сменила пол. Думала, у меня есть шанс и чтобы стать счастливой мне достаточно перестать быть женщиной. Отрезать груди и пришить это. — Его трусы поползли вниз, хотя Валерий прошептал «не надо», и мягко упали на пол. — Я долго привыкала к этому. И до сих пор эта штука кажется мне чужой, инородной, хотя сделана из моих собственных тканей. Возможно, ты никогда не поймешь моего поступка, и тем более, каково это быть чужим самому себе. Но я тебя любила. А ты, ты оказался вот таким. Чудовищем. Ты уже уничтожил две жизни. Мою и Маргариты. И я хочу, чтобы ты жил долго, как можно дольше, но никогда не забывал этого. — Ярослав резко схватил его за уши, дернул голову на себя и уже прямо в лицо: — Не забывал, и мучимый совестью не мог уснуть, зная, что ты ничтожество, неспособное ни любить, ни сострадать. Пожиратель жизней. Тварь безбожная. И я надеюсь твоя смерть, как и жизнь будет мучительной!

Ярослав сжимал его уши все сильнее и сильнее.

— Прекрати!

Толчок. И снова Ярослав летит, но на этот раз не на кровать, на пол.

— Больная! Только больной человек может с собой такое сделать! — Глаза на миг потухли, и вспыхнули с новой силой. — Любовь? Жертвы? Никогда этого не понимал. Зачем ради кого-то жертвовать собой? Бред. Ну ушел от тебя, выдумав эту глупую сказку. Ну что с того? Нет меня больше. Забыла и живи дальше. Нет, надо было ж такое… Ты ненормальная? Что ты на меня смотришь? А? Зачем было врать и выдумывать? — Ярослав покрутил пальцем у виска. — Фантазия твоей подружки. Сказала, что у тебя уже была не очень приятная история с парнем. Бросил тебя из-за другой, а ты потом чуть не повесилась. Вот она и побоялась. Да и мне не хотелось на себя брать такой грех, вдруг и вправду повесилась бы! Видишь какая заботлива у тебя подруга. Ничего не скажешь! А мне потом мозги трахала из-за этой истории в баре. Упокой Бог ее душу.

— Мразь! Все из-за тебя! — Ярослав слепо водил рукой по усыпанному осколками полу, не обращая внимания на впивающееся в пальцы стекло.

— Из-за меня? Не смеши. У тебя просто есть такая особенность характера — доставать людей. Вся эта твоя приторносахарность, от которой быстро начинает сводить зубы. Еще б годик другой совместной с тобой жизни и у меня бы диабет развился!

— Ненавижу! — крик с низкого тона сорвался на высокий. Ярослав уже пищал, когда, вскочив на ноги, несся на Валерия, сверкая крупным бутылочным осколком. Валерий выставил руку, чтоб удержать его, но почувствовал резкую боль, — стекло резануло руку, — и опустил ее, прикрыв краснеющую полосу другой рукой. Со следующим ударом осколок вошел в шею. Затем уже без разбора начал метался по лицу, груди, хлестко рассекая кожу. Валерий хрипел, бессильно сопротивляясь, закрывая ладонями лицо, но тут же получив порез, опускал их, обнажая смятенную физиономию для стекла.



На полу было двое голых мужчин. Один, полностью голый, худощавый, с высоковыпирающими лопатками, как крохотными крылышками, сидел на другом мужчине, полноватом, с густой шерсью на ногах, и по пояс залитым кровью. Один часто дышал, отчего спина его выгибалась. Другой лежал без движений, с вывернутыми наружу ладонями, и слегка запрокинутой головой. Рука первого дернулась и кусок бутылочного стекла полетел в угол комнаты.

#21.

Все скомкано. Прошлое, настоящее. Все перемешано, перепутано. И кто я теперь? Он. Она. Без рода и без племени. Пол уже ничего не определяет, и потерял всякое значение. Вчера утром я как-будто снова стал женщиной, самим собой, а потом падение. Мое символическое убийство. Его убийство реальное. С ним я еще могла быть Я, снова той, в то время, когда лежала с ним на диване, и смотрела на него. Но теперь. С его смертью нет и меня прежней. И все потеряло смысл. Я бесцельно брел по улице, выкуривая сигарету за сигаретой, и не мог отвязаться от мысли, что я совершил. От его взгляда.



Все скомкано. Прошлое, настоящее. Кто я теперь? Что определяет пол? Органы? Гормоны? Одежда? Мнение? Слово? Все вместе, и в тоже время ничто. Душа не имеет пола. Есть же животные, которые в течение жизни меняют пол, голотурии, например. Но у них нет психики, они с этими изменениями легко справляются, в отличие от людей. Правда и трансексуалы это легко сносят, ведь они с самого детства считают себя другими. Такое несоответствие души и тела. Но ведь у души нет пола. Но я все еще женщина. А к нему никакой ненависти. Нет, я его не простила, он ведь забрал у меня все. И даже надежду, которой я жила последние два года. Простить — значит забыть, примириться со случившимся фактом. На это должно уйти не один год. Вот когда начнет одолевать старость со склерозом, тогда… Ненависть же всю израсходовала, там на полу с куском стекла.

Ярослав отвентил синюю ручку крана, и когда вода начала переливаться из подставленных ладоней, он нагнулся и плеснул себе в лицо. Его обдало бодрящим холодом. Еще раз, третий, четвертый. Уже лучше. Он тряхнул головой. Совсем по-мужски. Кажется так они умываются? И что с того? Мне уже не надо быть кем-то. Уже никчему. Он коснулся чего-то ногой. Поднял. Черные трусики шортиками, в розовых кружевах. Это ее, Иры. Их она вчера сбросила прямо на пол, перед тем как мы перешли в спальню. Как я решился на это? С женщиной, совершенно не владея своим измененным телом. Но она знала, как обращаться. Она хорошая девушка. И все теперь знает. Слушала с интересом и сочуствием. Мою исповедь. Удивительно, как я ее вчера встретил. Судьба. Еще один шанс? Возможно. Нет, не подруга. С подругами покончено. Любовница. Почему бы и нет. Мне давно не было так хорошо и легко. Будто ничего и не было другого. Будто мы очень давно вместе. Спим до поздна, потом вместе затракаем мюсли; я немного варю их, затем в теплые добавляю сливочного масла, посыпаю сахаром, немного очищенных семечек для большего вкуса. Надо обязательно сейчас сделать. Да, точно. И мы завтракаем. Снова в постель. Утренний секс. Это так необычно. Нет, теперь не во мне, а я в ком-то. Теперь я вхожу, вонзаюсь, проникаю. И это радость. Я доставляю кому-то удовольствие. После секса мы не курим, к чему эти штампы? Под душ. Моемся, намыливая друг другу спины, трем пемзой находившиеся за весь прошлый день пятки. Смеемся, шутим. Две подруги, любовники. Одевшись, идем гулять. Глубокая осень нисколько не омрачает настроения. Сквозь тяжелые тучи чуть просматривается солнце, а когда мы заворачиваем за угол, уже вовсю светит, словно их и не было вовсе. Мы долго гуляем держась за руки, и люди не обращают на нас никакого внимания. И мы их не замечаем. Идем, прижимаясь друг к другу, — так теплее. Обедаем в каком-нибудь ресторанчике. Едим роллы, жареный рис. Потом кинотеатр. Какая-нибудь комедия, а можно мелодрамку. Домой. Легкий ужин. Немного валяемся у телевизора, болтаем. Прыгаем по каналам, но ничего интересного нет. Выключаем телевизор и ложимся вместе. Тепло. Хорошо, уютно и тепло. На ее лице улыбка. На моем тоже. Она меня знает. Она все обо мне знает и принимает. А я, хоть уже и другая, но все же я.

В дверь громко постучали. После трех ударов послышалось глухо: «Откройте!», а за тем еще одно слово, от которого Ярослав вздрогнул: «Милиция». Он замер, оставаясь стоять в ванной комнатке своего гостиничного номера. Мокрые кончики волос, в руках женские трусики. Снова повторилось, но уже в другом порядке и настойчивее: «Милиция, откройте!» Он вышел из ванной и подошел к двери, зачем-то запихивая трусы в карман брюк.

— Мы знаем что вы здесь, — снова послышалось. — Открывайте.

В постели заворочалась Ирида. Она натянула пододеяльник на голову, но стук все-равно продолжал отзываться в ее ушах.

— Кто там? — сонно спросила она.

Ярослав шопотом произнес:

— Да, так, дверью ошиблись.

Он пятился задом, к окну, и оказался у самого подоконника в тот момент, когда дверь молчаливо отворилась. Вошли два миллиционера. Один не торопясь, хитро щуря глаза и потирая кобуру; другой почти ввалился, тяжело дыша, и не отпуская фуражку, этой же рукой утирая со лба пот. Заговорил первый:

— Ярослав Валентинович? Что ж вы не отзываетесь? Молчите. А мы тут уже двери собирались ломать.

— Мне пришлось за ключом бегать, к администратору, — послышалось из-за спины Первого. — Лифт сломан. Шутка ли шестой этаж!

— Что ж вы принуждаете нас напрягаться, кричать, бегать? Нехорошо, Ярослав Валентинович.

— Пошли вон, — отозвался Ярослав. У него вышло мягко, и он поспешил исправиться: — Вон, я сказал. Чего вы хотите?

— Ну, — клацнув кнопкой на кобуре, проговорил Первый, — зачем же грубить? Без резких движений, отходим от окна, подходим ко мне. Мы надеваем на вас браслетики и в участок. Там немного пообщаемся, ну как получится, может наш разговор и затянется, а потом, потом видно будет.

— Я никуда не поеду.

— Отходим от окошка, — продолжал говорить спокойным тоном миллиционер. — От нас вы точно никуда не денитесь. Убийство серьезная вещь, это не сумочку у барышни стащить. Так, что давайте, не задерживайте нас.

— Не трогайте его! — Ирида сидела упершись в спинку кровати, и прижав к груди ноги. Из-за краев белого пододеяльника, в который она укуталась, торчала ее взъерошенная головка и голые плечи.

— Кто там? — просунул красную морду второй миллиционер. — Девушка?

— Не упускай ее из вида, с ней мы потом разберемся, пойдет как свидетель, — дал распоряжение Первый. — Так, что? — снова обращаясь к Ярославу. — Не вынуждай применять силу. Только хуже будет.

Отступая, он уперся обнаженной спиной в ледяную плоскость стекла. Судорожно дернулись мышцы. Что-то зачастило ощущение запертости в угол. Но это уже не метафора. Так и есть. К счастью, имеется плюс: поиск выхода занимает меньше времени. Я его уже вижу. Оконная ручка сдвинулась.

— Я сказал не двигаться! — Первый вытащил пистолет, за ним второй,  некоторое время повозившись с кобурой.

Ветер распахнул окно, незванным приходом оживив все вокруг. Волосы Ярослава зашевелились, шторы, сдвинутые в обе стороны от окна, пошли в пляс. Миллиционеры стоящие с вытянутыми пистолетами защурились, зябко поджимая погоны к толстым шеям.

— Даже не думай! — Крик представителя власти глох в шумовом потоке. — Это не выход!

— Еще какой выход. Это единственный, настоящий выход.

— Не надо! — послышалось сбоку.

Ярослав повернул голову, и улыбнулся Ире.

— Не надо никаких Ирид. Ты Ира. И… береги себя, ты хорошая.

Уличив момент, миллиционеры бросились к нему, но ухватили только воздух.

Ярослав не видел, как приблежается к земле, как стремильно сокращается расстояние, осыпаются последние крупинки песочных часов, поставленных на двадцать сем лет; он на мгновение уцепился взглядом за окно, из которого только что выпал, и увидел в нем Валерия. Тот стоял упершись руками в раму, и смотрел вниз, на него. Смотрел без всякой злобы, пренебрежения и укора, с легкой грустью и усталой улыбкой. Такой, каким она увидела его впервые, когда он вошел в парикмахерскую. И когда я еще была женщиной.



16 февраля 2010 года