Во вторник около одиннадцати утра, когда мы пьём кофе в гостиной, миссис Хадсон входит каким-то особенным, нерешительным шагом.
- Там инспектор Скотланд-Ярда Лестрейд, - виновато говорит она. – Что мне ему сказать?
- Просите, - спокойно говорит Уотсон, а меня начинает бить нервная дрожь, как плохо подготовившегося студента перед экзаменом.
- Спокойно, Холмс, спокойно, всё хорошо, - тихо говорит он, пододвигая своё кресло ближе.
На лестнице шаги. Скрип двери – Уотсон строго-настрого приказал на Бейкер-стрит, впредь до особого распоряжения, дверей и оконных створок не смазывать, и никаких, даже самых мелких, вещей с места на место не переставлять. Странно, что я до сих пор даже не замечал, насколько он предусмотрителен, мой ангел-хранитель. Или это только в отношении меня?
- Доброе утро, инспектор. Какими судьбами? - я не узнаю собственного голоса.
- Рад, что вы уже вернулись домой, Холмс. Как ваше здоровье?
- Интересно, вы задаёте этот вопрос из вежливости или с прикладными целями?
Лестрейд мнётся и ёрзает на стуле, на который его усадил Уотсон. Ему, определённо, что-то от меня нужно, но он не знает, насколько моё здоровье приблизилось к норме, и ему неудобно приставать к больному человеку.
- Лестрейд, доктора отказались от меня ещё неделю назад – стало быть, с медициной покончено. Полагаю, у вас найдётся более интересная тема для беседы, чем мои спинномозговые рефлексы или кровяное давление. Се ву пле, дружище, не стесняйтесь.
- Что вы об этом думаете? – тогда без обиняков спрашивает он, и меня прошибает холодный пот, потому что о чём «об этом», я не имею ни малейшего представления.
Правда, я слышу шорох бумаги.
- О чём эта статья? – любопытствует Уотсон и тянет бумагу к себе одновременно с моим облегчённым вздохом.
- Прочитайте вслух.
Это обычная просьба – на тексты у меня лучше слуховая память, чем зрительная – Лестрейду это давно известно.
Уотсон шелестит бумагой и начинает довольно бойко:
- « Очередное преступление в Уайтчепеле. Сегодня в половине шестого утра найден труп молодой женщины, сделавшейся, по всей вероятности, третьей жертвой загадочного слепца..., - и замолкает, подавившись словом.
- В чём дело? – я поворачиваюсь к нему лицом. – Почему вы остановились? Что-то не так? – в моём голосе лёд голимый, и он, шумно проглотив сделавшуюся твёрдой слюну, пытается продолжать:
- ...с...с...слепца, к...к-который уже ос...ст...т-тавил с...с-свой с...с...сл..., - волнуясь, Уотсон всегда немного заикается, но сейчас это заикание становится угрожающим.
Ситуация патовая. Он не может читать. Это соображение его успокоению не способствует, и от растерянности заикание только усиливается. Теряюсь и я. Представляю себе, как удивлённо смотрит на него Лестрейд, и как он, кстати, недоумевает, почему мистер Холмс, коли уж на его компаньона напал невесть с чего приступ заикания, не возьмёт и не прочитает статью сам.
Уотсон вдруг переходит на французский язык. Он владеет им в совершенстве, я тоже вполне в состоянии его понимать, и следующую фразу он произносит на языке Вольтера и Дидро, потом возвращается к родному английскому, но при этом растягивает слова так, что они удлиняются втрое – почти поёт. Слушать это мучительно, но Лестрейд не протестует, а я смысл улавливаю.
В статье говорится о трёх убийствах в Уайтчэпеле. Жертвы – молодые девушки. Двух из них видели буквально за несколько минут до обнаружения их порезанных тел с каким-то слепым нищим. Предположительно он и есть убийца. « Увечные люди, потеряв средства к существованию, часто становятся неуправляемо-злобными, почти сумасшедшими», - этими словами Уотсон опять чуть не давится, но всё-таки кое-как справляется с чтением, завершив оптимистичным заверением в том, что «полиция поднята на ноги».
Поднятая на ноги полиция в лице Лестрейда что-то шумно глотает – очевидно, Уотсон налил ему нашего коньяка для успокоения нервов.
Я выдерживаю короткую паузу, справляясь с очередной вспышкой неуверенности и раздражения из-за этой неуверенности. Мои пальцы барабанят по столу – привычка почти бессознательная, я ловлю себя на ней..
- Ну, и что вы по этому поводу от нас с Уотсоном хотите? Вам поручен розыск таинственного слепца, а он как в воду канул?
- Да дело даже не в этом. Просто... Послушайте, а разве вы ничего не читали об этом в газетах?
- Лестрейд, вот уже с месяц мои интересы лежат несколько в иной плоскости.
- Ах да, простите, - спохватился он. – Конечно, вам было не до прессы. Прошу прощения, вы не будете возражать, если я закурю? Я в том смысле, что, может быть, врачи...
- К чёрту врачей! – раздражённо откликнулся я и тут же успокаивающе похлопал Уотсона по колену. – Кроме присутствующих, конечно. Закуривайте, инспектор, и объясните, наконец, толком, что в банальных Уайтчэпельских злодеяниях, которые исчисляются в год десятками, заставило вас тревожить покой больного, чудом выжившего, если верить вам и тем же самым газетам?
Лестрейд мнётся и покашливает. Слышен резкий металлический щелчок. Крышки портсигара?
- Прошу вас...
Как вежливый человек, Лестрейд, должно быть, протягивает мне свой портсигар. Я легко догадываюсь об этом, но взять папиросу по понятной причине не могу.
-Благодарю, Лестрейд, я пока стараюсь курить меньше.
Не слишком хорошо – выглядит, как признание в слабости. Но сойдёт. Правда, сразу же смертельно захотелось курить. От дыма Лестрейда ноздри трепещут, а он ещё, как нарочно, чмокает, словно не папиросу, а конфету сосёт. Чёрт! Заговорит он когда-нибудь о деле или нет?
- Там написано довольно мягко – «порезанные». Это чтобы не шокировать публику, - наконец, говорит инспектор. – На самом деле тела выглядели несколько специфично.
- Как «специфично»? – я чувствую, что не могу ухватить суть.
- Ну, то есть они не были просто порезаны. Я имею в виду, что «порезаны» в смысле «убиты ножом», как это принято говорить, здесь не совсем подходит.
- Что же, они были убиты как-то иначе?
- Да нет, действительно, ножом...
Мне надоедает тянуть из Лестрейда каждое слово, и я замолкаю. Уотсон вообще чемпион по демонстрации полного отсутствия любопытства – я его натренировал в этом спорте на уровень мирового рекорда. Волей-неволей полицейскому приходится снова открыть рот по своему почину:
- Два первых тела выглядели несколько лучше. Собственно, первое из них вообще можно было принять за живое. Оно просидело на углу переулка в Ист-Энде несколько часов, и дежурный полисмен только тогда заметил, что оно мертво, когда попытался свести его в участок, чтобы привлечь к ответственности за ночёвку в неположенном месте.
Уотсон отрывисто смеётся – ему ещё смешно головотяпство Скотланд-Ярда. Я привык, меня это не веселит – тем более, если вспомнить, чем мы ему порой обязаны. В конечном итоге, возможность Волкодава встретить меня в узком переулке – тоже результат подобного головотяпства. Я позволяю себе только заметить едко:
- Странно, что он это вообще увидел до суда.
Уотсону хочется конкретики:
- Чьё же это было тело? И что всё-таки с ним не так?
Лестрейд снова мнётся. Меня начинают бесить эти заминки.
- Вы пытаетесь вспомнить или сообразить? – спрашиваю я совсем уж ядовито.
- Нет, Холмс, не сердитесь, - кротко вздыхает он. – Я пытаюсь подобрать слова. То есть, на первый-то вопрос ответить легко - тело принадлежало миссис Лоре Кливтон – это мы установили, проведя обычное опознание. С первым телом это можно было сделать. Во всяком случае, с первым телом это было легче, чем со вторым. И много легче, чем с третьим. Боюсь, что опознание третьего тела вообще не стоит проводить. Видите ли, вам самому лучше бы взглянуть на это.
Звучит интригующе. С каким любопытством я бы, в самом деле, взглянул на что бы то ни было!
- Почему? Изуродовано лицо? – вопрос простой, но опять повисает непонятная пауза.
Больше никогда не буду мучать Уотсона недомолвками и многозначительным молчанием. Моё раскаяние искренне и глубоко.
- Дорогой инспектор, вы не можете говорить яснее?
- Вот, - говорит он, и я не могу понять, к чему это «вот» относится.
- Госпитал-батл-нек, девять, - говорит Уотсон. – Что это за адрес?
- Это неподалёку от Гросвенор-роуд. Морг.
- Морг?
- Там сейчас лежит наша последняя находка. Мне бы не хотелось пока демонстрировать её кому-нибудь, кроме вас, поэтому вам лучше всего было бы прийти туда после пяти. Вы согласитесь подъехать и посмотреть на неё? Поверьте, это будет вам любопытно. Ручаюсь, что прежде вы такого не видели. Подъедете, да? Подъедете? Я вас буду ждать.
Я окончательно заинтригован. Но... Боже, как трясутся у меня все поджилки при одной только мысли об этом путешествии! Я не смогу удержать лицо, обязательно случится какая-нибудь накладка, которая выдаст нашу с Уотсоном игру. А как за это ухватятся газеты!
- Хорошо, Лестрейд. В пять.