Руки окоченели и не слушаются, поэтому аккорды на барэ звучат дребезжащее и глухо. Ритм сбивается, слова путаются. Это заставляет немного нервничать, но слушатели все равно восторженны и невозмутимы. Их улыбки так красивы, их дополняют прыгающие по лицам блики и тени, отбрасываемые колышущимся пламенем.
Я привык играть цоевскую «Перемен» максимально жестко, одновременно красиво, ритмично, с максимальным выплеском энергии и с некоторым своеобразием. Песня ребятам мало знакома, поэтому пою я один. Понимая, что всю песню «закосячу», если не согреюсь, обрываюсь на некоторое время и сую руки прямо в огонь.
- Слышь, братуха, давай че-нибудь с Круга или Петлюры, а? А знаешь «Голуби летят над нашей зоной»…?
- Э, осади. На фига эта тема? Давай что-нибудь веселенькое! На, хлебни вот, - обрывает его другой.
Самое веселое, что я знаю… Нет, наверное, я не знаю веселых песен. Хотя какие-то можно сыграть весело, мажорно, разорвав глотку и заставив окрестных жителей заткнуть уши ватой.
Орем «Анархию», «Видели ночь», «Алюминиевые огурцы», «Прохожий» Цоя, «Малолетние шалавы» Алексина, «Как на войне» Агаты Кристи. Песни, по сути, о безысходности, невостребованности, неопределенности и аморфности современного поколения. Но все же лучше, чем блатняк, прославляющий образ преступника, романтизирующий воровство, убийство, тюремщину.
Скромный ППС-ник просит нас покинуть Мемориал, но, видя угрожающие пьяные физиономии и слыша реплики типа «О, мусорок поганый!», просит петь потише и убрать за собой пустые бутылки и мусор после почтения памяти погибших в ВОВ.
Предлагаю ребятам спеть еще пару-тройку песен и разойтись. Кто-то, вспомнив убитого под Курском дедушку, предлагает «Танкистов». Первый куплет начинается атональным какофоническим ревом:
«На поли танки грахата-а-али…»
Сожалея, что согласился ее играть, все же продолжаю. Искру надежды на более спокойное исполнение принесло то, что ко второму куплету восемьдесят процентов певцов забыли слова, а может, попросту их не знают. Но стало еще страшней, чем вначале, когда дошло до предпоследнего куплета, где поется:
«И молодая не узнает, какой у парня был конец».
Руки снова задубели. Холодный ветер пронизывает мою тоненькую китайскую ветровку. Греюсь. Кто-то подкуривает от огня, сжигая брови и не замечая этого. Кто-то свернулся калачиком на холодной гранитной плитке. Кто-то открывает очередную 2,5-литровую «торпеду», пеной обливая затоптанную и заплеванную грязную бронзовую звезду, из которой, как будто из плена, пытается вырваться пламя, чем-то напоминающее дикого, запуганного звереныша.
Подошли еще трое. Лет по 30, с пивом.
- Мы, это, мимо идем, смотрим – гитара сидит, ребята, девчонки красивые. Слышь, не в косяк, сыграй что-нибудь армейское, чтоб душа развернулась, а потом свернулась.
- А она у тебя есть? – отвечаю с издевкой.
- Что есть? Ничего у меня нету.
Очевидно, он не понял, так как в пьяных глазах кроме ступора и пустоты ничего нет. Не люблю, когда про играющего говорят «гитара». Ведь помимо игры на гитаре он может обладать кучей других положительных качеств.
- А давай «Пачку сигарет»? Мы в армии ее постоянно пели. У меня кореш зашибись лабал, хороший парниша был, земля ему пухом. Цирроз…
Все как-то притихли, немного поникли. «Пачку» я играю хорошо, знаю к ней «солячок».
«Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна, и не вижу ни одной знакомой звезды. Я ходил по всем дорогам и туда, и сюда, обернулся – и не смог разглядеть следы. Но если есть в кармане пачка…»
Мне нравится, когда подпевают хорошие песни. Один чувак с прямоугольным, похожим на кирпич лицом не зная слов, от нечего делать придвинулся к огню и начал изо всех сил дуть, пытаясь его загасить.
- Че, бак загремел, что ли? На фига тебе это надо? – останавливает его приятель. – Потушишь – газ пойдет, а здесь все с сигаретами. Хари пообжигаем все!
- Не, не потушит. Это же Вечный огонь. Это память… - задумчиво произнес другой, метко кинув окурок в пламя и вслед ему цыркнув слюной.
На мой мобильник пришла просьба перезвонить, и я отошел от сидящей компании. На меня вдруг нахлынули …. Вспомнилось детство, тот период, когда я много рисовал на тему войны. Начитавшись книжек Симонова, Горбатова и Алексеева, окунувшись в мир энциклопедий и учебников и наслушавшись рассказов от деда, бившегося под Сталинградом, я старался максимально реалистично, эмоционально и точно передать в своих рисунках происходящее на войне. И вот передо мной последствия новой, хитро спланированной войны. Войны, в которой калечится не тело, а разум, воля и память, войны, в которой опустошаются не города и страны, а душа с ее способностями бороться и противостоять. Как же я сразу не догадался? Жертвы двух войн – рядом со мной! Одни – в виде бронзовых букв различных фамилий, блестящих на сером граните – молча слушают песни; другие сидят со мной рядом и пьют, не заметив присутствия первых.
В короткий миг я попытался оглядеть картину происходящего. В памяти остался лишь крохотный эскиз. Краски эмоций дикой акварелью разбрызгались по палитре настроения. Чувства перемешались, нарушив контрасты, и все это кистью сложившихся обстоятельств окрасило состояние моей души. Веселье и тоска, радость и скука от происходящего, ненависть и жалость, злоба и сочувствие по отношению к ним и к себе…
Захотелось броситься отсюда, раздолбить гитару об асфальт, заорать во всю глотку, заплакать. Но, напялив маску гулящего парня, «классного чувака», я не мог проявить сентиментальность. Да и к чему? Единственное, что осталось, - это зачехлить гитару, попрощаться и уйти прочь.
Я вернулся. Рот мой исказился усмешкой.
- Ладно, ребята, потопаю я, а то час поздний, холодно, мама ждет, горшок звенит…
Все дружески протянули руки, кто-то полез обниматься.
- Слышь, братуха, классно лабаешь, спасибо за «Пачку». На, возьми, вот, поди, не густо у самого-то, - протянул мне смятую пачку «Максима» тот, чей друг помер от цирроза. - Мож останешься? Пива, водочки взяли бы… Коньяк девчонкам… Девчонки, пьете коньяк? Я угощаю, - обратился он, подмигивая, к скромно стоящим симпатичным «кралям». Те скромно, но утвердительно кивнули.
- Не, ребят, спасибо. Мне вставать рано, да и устал я к тому же.
- Завтра-то придешь? – уже вслед крикнули несколько голосов.
- Не знаю. Нет, наверное, - ответил я, про себя подумав: «Пожалуй, уж больше никогда».
2007