Танго скалистых гор

                Елена Карелина
                Танго скалистых гор.               

Автобус затормозил на  пыльной привокзальной площади. Я глянула в окно и замерла. Знакомая картина бездушно взирала на меня через грязноватое стекло.
Время  остановилось здесь. Оно мумифицировало мой город, сделало его неизменяемым, словно музейный экспонат, превратило его в нору, где отдыхало, замедлив свой бег.
Сверкающий кубик вокзала – безликое бетонно-стеклянное чудовище - воплощал  материализовавшееся прошлое. Прошлое, оцепеневшее в конструкции эпохи. Драмы, личные и вселенские, перевороты и революции – все осталось за пределами этого статичного мира. Мира, символом которого был  старый автовокзал.
С тяжелым вздохом раскрылись двери автобуса. Пассажиры,  утомленные долгой поездкой, негромко перекликаясь, стали выходить из кондиционной прохлады затененного его нутра  в раскаленное пекло лета.
Я встряхнулась и заспешила по ступеням, покрытым мягким слоем рифленой резины. Они ядовито скрипнули мне в след. Они возмутились  моей торопливой бесцеремонностью,  но я уже оттолкнула их назад, во вчерашний день, оставив позади вместе с холодом и сыростью Питера. Я спрыгнула на разогретый асфальт. Я ступила в будущее.
Мое «прошлое» будущее.
 Новорожденный каламбур обнажил розовые десны в беззубой улыбке. Он казался таким же старым и пыльным, как  все вокруг.
Чахлые кустики ив, редко расположенные вокруг квадратной площадки, где останавливались автобусы, потряхивали поблекшими, запыленными кронами. Придорожная трава,  пожелтевшая от жары, выглядела  уныло  после сочной зелени  средней полосы.
Вот я и дома!
Дрожь радостного волнения, громкий стук сердца в груди.
Вот я и дома!
Так чувствуют себя утки, вернувшиеся из  дальнего перелета. Утки, летящие на север. В отличие от меня. Я же – потянулась к югу.
К югу…
Мои пальцы разжались. Сумка  шлепнулась на землю с глухим звуком.
Дома!
Я  раскинула руки, разминая затекшую спину.
Дома!
Скоро я увижу отца и маму. Скоро я скажу им….
 В этом месте мысли мои споткнулись.
Что я скажу им? Что вообще говорят после стольких лет разлуки? Святая макрель, я совсем не готова сейчас к объяснениям! Единственное, чего я хочу, так это чтобы меня оставили в покое. Все. Весь мир. Оставили и дали время прийти в себя.
Рука  потянулась к карману. Пальцы легко прикоснулись к гладкой выпуклости фляжки.
Нет! Не сейчас! Не перед встречей!
Вынести молчаливый укор в маминых глазах  -  нет  сил!
Меня снова, в который раз, охватила паника.
Было ощущение, что внутри все кишит долгоносиками. Суетливыми, деловыми жучками.
Ничего не буду объяснять! Пусть думают, что у меня все в порядке.
В порядке? В каком порядке?
В идеальном! Как оно и есть, по большому счету!
Я – жива-здорова, в кармане шелестит приличная пачка купюр, каждая клетка моего бледного тела впитывает экстаз южного солнца. Скоро кожа приобретет матовый золотистый оттенок, который мне очень к лицу. Глядишь, Стешина снищет привлекательность и, вместе с нею, - уверенность. 
Я заставила себя выпрямиться и поднять подбородок.
Во все  это нужно верить. Верить!
Только тогда у меня есть шанс убедить в чем-то подобном  окружающих. Окружающих и себя….
«Все хорошо! Все хорошо! – прикрыв глаза, заклинала я себя. - Я – дома! Меня ждут. Меня любят…».
Возможно, это – единственное место во Вселенной, где меня ждут и любят….
Это – правда!
 Может быть, единственная правда в моей жизни. Пока….
Предвкушение встречи с родными, несмотря на глупый, детский страх и волнение,  окрылило. Я хлопнула рукой по фляжке и бодро подхватила с земли сумку.
 Привет, дочурка! – раздался за спиной знакомый голос.
Не веря себе, я медленно обернулась.
Великая сила внушения обрела реальную форму.
Папа, ты?
Да. Решил вот прогуляться, а ноги сами меня на вокзал понесли. Вижу теперь, что не напрасно!
Не может быть, не может быть! – радостно твердила я, прижимаясь к узкой груди отца. – Папа, но как ты узнал?
В ответ отец только качал головой, не скрывая слез радости, текущих  по  щекам. Наконец, он отстранил меня и внимательно посмотрел в глаза.
Надолго?
Похоже, что надолго. Может быть навсегда!
Он одобрительно кивнул и сказал:
Пойдем домой. Мать уж как обрадуется!
Мы зашагали прочь от вокзала. Теперь я шла в направлении, обратном тому, которое избрала  двенадцать лет назад. И пока это, сегодняшнее, направление очень нравилось мне. 
Умница-утка научилась, наконец, принимать правильные решения.
                * * *
Я проснулась в благоухающей свежестью кровати. С закрытыми глазами, наслаждаясь последним теплом уходящего сна, потянулась. Воспоминания о  вчерашней встрече вызвали блаженную улыбку.
Определенно, мне  повезло с родителями!
Я вспомнила собственные неловкость, стыд и желание испариться.
Исчезнуть, в струйке голубоватого дыма.
Желание, рассыпавшееся в прах, столкнувшись с пониманием и деликатностью. Пониманием моего душевного состояния, слегка раздрызганного и неустойчивого, растерянного и измученного. И,  главное – с деликатностью. Точнее, деликатным нелюбопытством.
Ни одного вопроса, ни одного упрека. Только любовь. Любовь и облегчение. Облегчение, что  единственное дитя дома, под крылышком, что теперь можно  позаботиться о нем. Покормить, укутать ноги пледом, поберечь от превратностей нелегкой жизни.
Ах, эти вечные иллюзии родителей!
Но все равно приятно, что  говорить, ощутить эту заботу.
Доченька! Просыпайся! – Мама вошла в комнату и, улыбаясь, подошла к моей постели.  – Просыпайся, завтракать пора! Уже начало одиннадцатого, а ты все спишь. Мы измаялись в ожидании.
Кто это мы? –  Я выпростала руки из под простыни и снова с удовольствием потянулась. – Разве папа не на работе?
Да папа-то на работе. Только к тебе гости.
Гости?
Да! Угадай, кто?
Кто бы это мог быть? – Я блаженно тянула время, уже зная ответ. – Наверное, наверное, наверное… - это Олька!
Конечно! Кто еще может заявиться в такую рань и без приглашения? – Мама покачала головой. – Все такая же оглашенная. Жизнь–то ее потрепала, но переделать не смогла. Иди уже к ней, не то и сюда ворвется!
Я спрыгнула с кровати, натянула халат и, шлепая босыми ногами по чистой,  лаковой прохладе паркета, направилась в кухню. Там за столом, прикрытом льняной скатертью, сидела Олька.
Я остановилась в дверях, внимательно рассматривая старую подругу. Столько воды утекло: она не могла не измениться.
Мы не могли не измениться.
                * * *
Передо мною сидела, нетерпеливо играя носком стильной туфельки, эффектная особа. Искусный макияж подчеркивал несколько мелковатые черты ее лица.  От этого лицо казалось значительным, интересным. Короткая стрижка и удачный цвет волос - гораздо темнее собственных - оттенял белоснежную кожу, придавая ей таинственное, фарфоровое свечение, идущее откуда-то из глубины.
Облегающие брючки и трикотажный свитер идеально  завершали эту новую для меня внешность.
Я негромко кашлянула:
- Гм!
Олька живо обернулась, мгновенным оценивающим взором окинула меня с ног до головы. Я не успела понять: какое впечатления произвела на нее? - Олька уже  неслась ко мне. Ее движения были резкими и порывистыми.
Привет, привет! – затараторила она, вертя меня в разные стороны.  – Надолго ли в наши края? Как там Питер? В отпуск?
Слова сыпались из нее круглым мелким горохом, пухлые губы улыбались, руки раскинулись, готовые к дружеским объятиям. Глаза смотрели вопросительно и беспокойно.
Боюсь тебя разочаровать, - усмехнулась я, - но, похоже, надолго.
Как это? – удивление было неподдельным.
Для Ольки не существовало иной цивилизации, чем столица. Пусть даже «культурная». Все остальное она считала глухой провинцией, и мое возвращение домой могло быть расценено лишь как экстравагантная выходка или, на худой конец, поступок свихнувшейся от сытости идиотки.
 Я не верю, чтобы человек в твердом уме и здравой памяти мог так поступить! – Она недоуменно таращилась на меня.
 Может быть наоборот?
 А? 
Ну, обычно говорят: здравый ум и твердая память. – Пояснила я. – Похоже, у меня отсутствует и то, и другое.
Ты даешь! – выдохнула Олька.
Для нее, всю свою сознательную жизнь стремившуюся  в большой город, любые мои доводы были  совершенно пустыми и нарочитыми. Потому я постаралась перевести разговор в другое русло:
 Ну, а ты как тут? Замуж еще не выскочила?
Мужчины были еще одной слабостью Ольки.  Она желала видеть вокруг себя только восхищенные лица.
- Замужество означает утрату свободы выбора. – Изрекла она важно, устраиваясь поудобнее на стуле. – А утрата любой свободы – всегда не желательна для женщины. Ей и так мало чего остается в этом мужском мире.
Ну не так уж и мало! – поддразнила я ее.
Тема женской эмансипации, в последнее время, полюбилась  продвинутым провинциальным дамам. Олька, похоже, могла рассуждать о ней  часами, но сегодня, был не тот случай. Сегодня она хотела послушать меня. 
– Ты давай, не увиливай, колись, что там с тобой случилось?
- Почему случилось? – тянула я время.
 Да потому! – Олька начала раздражаться. – Ты что? Не подруги с тобой, что ли? Какие могут быть секреты?
 Никаких! Просто я устала от суеты, от сутолоки…. Все бегут, мельтешат. Никто ни на кого не обращает внимания, не интересуется….
 Понятно…, - клюнула Олька.
Ей это было близко. Отсутствие внимание к собственной персоне всегда переживалось ею  болезненно.
Ну, да! – Продолжала я, нащупав верный тон. – Честно говоря, пробиться там невозможно. Нужны или очень большие деньги или очень большие связи. Так что, сама понимаешь, как  приходилось туго. Вот я и решила просто сделать передышку, отлежаться в тишине, зализать раны….
 Раны? – Олька не смогла скрыть своего просто неприличного интереса.
 Да, - я скорбно покивала головой. – Давай не будем сейчас об этом…. 
 Ладно, – ее разочарование было неподдельным. – Но потом мы сможем вернуться…?
 Конечно! – уверила я. – Расскажи мне что-нибудь о том, что происходит здесь? Как там наши?
Под определение «наши»  попадали все члены бывшей сплоченной школьной команды. В нее входили мы с Олькой, Натали, Глеб, Мишаня и Эдик
Дружили мы еще с пеленок. Почти натурально. Все ходили в один детский сад, потом пошли вместе в школу. Вместе росли и переживали  трудности каждого возрастного периода. Влюблялись и расставались…. Забавное было времечко.
… он стал таким крутым! – услышала я конец фразы. – Занимается банковскими делами. Настоящий «белый воротничок»!
 Это – кто? – переспросила я.
 Да, Глеб же! Сумел как-то попасть в струю и пошел в гору. Теперь денег у него – куры не клюют! – Олька закатила глаза.
 Они еще не поженились с Натали?
Нежная дружба Глеба и Натали -  местная притча во языцах.  Глеб давно и безнадежно был в нее влюблен, но Наташа  обыкновенно держала его на расстоянии.
 Я даже не знаю: вместе ли они. – В  Олькином голосе мне послышалось какое-то напряжение.
 Как это? Шутишь? Ты хочешь сказать: они расстались?
Такая новость претендовала на сенсацию.
Глеб был верным оруженосцем Натали  с нежного возраста. Она - красавица и хроническая отличница, принимала его верность  как нечто само собой разумеющееся. Так привыкли и мы все воспринимать их отношения. Потому объяви Олька о том, что в нашем городке поменялись местами времена года и вместо лета теперь всегда будет зима или промозглая слякотная осень – я удивилась бы меньше.
 Ну, может, и не расстались, – нехотя тянула Олька, - только не уверена, что они вместе.
 Что-то ты темнишь, подруга!
 Ничего не темню! – вскинулась Олька. – Говорю же: не знаю! Не знаю, на каком этапе их отношения находятся  сейчас!
    Не знаешь, так не знаешь! – примирительно сказала я. – А как остальные?
Тебя интересует кто-то конкретный? – ехидно поинтересовалась Олька. Она уже переключилась на другой не менее интересный, для нее, вопрос. – Или ты интересуешься всеми, без исключения?
Именно так! – Я не хотела вступать в ненужные пересуды о давно ушедшем.
Другой парочкой в нашей компании были мы с Михаилом. Приятные воспоминания о первой влюбленности  - достаточно редкое явление. Кажется, первая любовь, традиционно, должна быть трагичной. У нас трагичным оказалось наше расставание. По крайне мере для меня.
Мишаня до сих пор не женился. Он защитился. Теперь пишет докторскую.
 Да ну?
Я всегда восхищалась острым умом Михаила. Он, действительно, был одаренной личностью со своим видением мира и со своим отношением к нему. Мне было с ним захватывающе интересно. С ним я никогда не ощущала скуки.
 Конечно!  Ты его явно недооценила! – не удержалась от шпильки Олька.
Она  не знала истинной причины разрыва наших отношений.
Знала ли я ее сама?
Юношеский максимализм. Закон физиологии «все или ничего».
«При раздражении, - забубнил в ушах нудный голос Арсения, - нервная ткань реагирует полностью, использует ресурс без остатка, а после этого некоторое время не отвечает на импульсы…».
На мгновение показалось, что вместо солнечного утра за окошком опустилась сырая мгла питерской ночи.
Я тряхнула головой: сейчас все было бы по-другому.
Ну, а что с Эдиком?
Эдик – он все тот же. – Небрежно произнесла Олька.
Похоже, он, действительно, остался тем же, то есть ее верным поклонником. Иначе она не говорила бы о нем, как о пустом месте.
- Занимается коммерцией вместе с дядей и отцом. Кажется, довольно успешно.
Эдик был армянином, общительным и хитроватым.  Уж о его-то будущем можно было не беспокоиться.
Небольшая, но дружная армянская община нашего городка крепко помогала своим членам. Никогда мне не приходилось слышать о безработных армянах. Если же случалось, что среди них заводилась паршивая овца, то такого человека просто изгоняли не только из общины, но и из города.
Ну, а ты-то, сама, чем занимаешься? – Решилась я, наконец, на главный вопрос.
Олька заметно не проявляла инициативы в душевных излияниях.
Нахожусь в перманентном поиске. – Лицо ее было серьезно, хотя в глазах плясали чертики.
Чего?
Ищу мужа! Желательно не старого, конечно богатого и очень непривередливого! Просто очень! – подчеркнула она.
А пока ищешь, на что живешь? На отцовой шее сидишь?
Олька резко встала, отошла к окну. Она провела пальцем по стеклу и под щемящий скрип тихо произнесла:
 Папа умер полгода назад. Рак.
 Что? Прости, я не знала….
 Да. Я до сих пор не могу об этом говорить. – Ее голос предательски задрожал. – Не могу думать об этом….
Повисло напряженное молчание. Я лихорадочно искала слова, чтобы загладить собственную бестактность. Если и был на свете человек, которого любила Олька, мнением которого дорожила – то это был, несомненно, ее отец.
Утрата, конечно, для нее - невосполнимая.  Тем более, такая страшная, мучительная смерть.
- Смотрите, девочки, я вам кофе принесла с пирожками. – Разрядила обстановку мама, внося в комнату большой поднос с кофе и тарелкой, на которой горкой были навалены румяные пышные пирожки. – Что тут у вас?
Ничего! Олька повернулась  со своим обычным плутоватым выражением на лице. – Только я теперь на диете. А ты, Лялька?
 У меня все еще впереди! – отшутилась я, испытывая облегчение  от закончившегося разговора. – Я так долго не пробовала маминых пирожков, что не могу отказать себе в удовольствии! 
Мы дружно выпили кофе и всласть посплетничали об общих знакомых. Потом я старательно пересказала все злободневные  Питерские сплетни, старательно смешивая их с новостями не первой свежести. Олька внимательно слушала, пристально глядя мне в рот.
Иногда мне казалось, что ее взгляд проникает до самых моих миндалин. Это смешило меня настолько, что напряжение, появившееся  было вместе с призраком Арсения, окончательно исчезло.
                * * *               
После ухода Ольки, я отправилась в свою комнату. Меня неодолимо потянуло к бумаге. Распаковав сумку с принадлежностями,  я набросала углем на большом матовом листе женскую головку. Несомненно, это была она, Олька, - моя неожиданная гостья.
Это был ее вздернутый нос и ее пухлые губы, но, вместе с тем, лицо на портрете казалось незнакомым. Неузнаваемым его делали глаза – печальные и полные горечи. Те глаза, которые я не увидела, но которые так ясно представила себе, когда Олька говорила о смерти  отца.
Лицо, линия плеч, несимметрично опущенные уголки губ были наполнены скорбью и тоской. Я задумчиво теребила пальцами край рисунка.
Мы часто пытаемся осудить кого-то только за то, что он думает не так, как мы, что он стремиться не к той цели, которая, по нашему мнению, заслуживает право быть целью. Только так же часто мы забываем  о том, что каждый несет свой крест. Он надрывается, исходит кровавым потом,  теряет последние силы в этом неблагодарном труде.
Ступайте мягче, - вы ступаете на мою мечту….
Те короткие мгновения счастья, которые дарит нам жизнь – всего лишь минуты краткой передышки перед следующим рывком. Рывком, который вполне может оказаться последним.
Счастье…. Мы так мало ценим его.
Мой взгляд упал на небольшую акварель, висящую на стене.
Неглубокое ущелье, окруженное поросшими густым лесом горами, серая скала, из которой бьет струя кристально-чистой воды. Над этим крошечным водопадом, в облаке водных брызг, едва различимы две легкие фигуры. Они сплелись в зажигательном неистовом танце. Танце любви.
Ступайте мягче….
Я назвала эту акварель «Танго скалистых гор». Несмотря на то, что она – одна из моих ранних работ и, с точки зрения придирчивого ценителя, в ней слишком много погрешностей, эта акварель, все же, очень дорога мне. Так получилось, что она отражает настроение и передает дух одного из самых прекрасных периодов моей жизни – ранней юности. Тогда все вокруг, весь мир танцевал этот великолепный латинский танец. Тогда еще рядом был Михаил.
Ха, старушка, - сказала я себе. – Все уже перегорело и все давно закончилось. Лучше не начинать, чтобы не было больно…. У него давным-давно своя жизнь, в которой нет места  прошлым увлечениям. Так  будет лучше для всех….
Моя рука снова потянулась к серебристой металлической фляжке. Я отвинтила крышку и втянула терпкий запах коньяка. Даже в самые плохие времена я никогда не экономила на качестве. Возможно, это  помогло мне удержаться на краю.
«Алкоголизм неизлечим, - услышала я снова вкрадчивый голос Арсения, – а женский – тем более…»
Ляля, тебя к телефону! – позвала меня мама.
Я вздрогнула, быстро завинтила крышку и засунула фляжку поглубже, на самое дно сумки.
Быстро же расходятся слухи у нас в городе! Не успела я стряхнуть дорожную пыль, - примчалась Олька.  Теперь вот еще один звонок, который, скорее всего, тоже окончится встречей. Интересно только, с кем?
Алло! – я постаралась, чтобы мой голос звучал, по возможности, нейтрально.
Привет, Ляля, это Наташа. – Глубокое волнующее контральто, голос великолепной, уверенной в себе  женщины.
Счастье, что я – не мужчина! Все они, услышав этот голос, сразу делают стойку. 
О, Натали! Как я рада, что ты позвонила. Мы с Олькой недавно говорили о тебе.
Она уже успела нанести  визит?
Ну, да! Примчалась посмотреть на меня.
Наверное, ты ее разочаровала. Иначе Олька уже была бы у меня….
Как я могла ее разочаровать?
Ну, например, не изменила форму носа или не покрасила волосы в какой-нибудь сногсшибательный цвет…. Или все-таки покрасила? – встревожилась Натали.
Нет-нет, - поспешила я успокоить подругу, – все такая же скучная, прозаическая, может, слегка постаревшая….
Эту радостную новость я бы тоже узнала одной из первых! – перебила меня Натали, и мы дружно рассмеялись, как раньше.
                * * *
Натали жила теперь в большом красивом доме, в центре города. Я решила пройтись пешком, а за одно  посмотреть: какие перемены произошли в моем родном городишке.
Легкий променад всегда полезен. Я пока держалась, но справляться со своим неустойчивым настроением мне становилось все труднее.
Иисус и соболезнующие, помогите!
Я зашагала вперед, повторяя про себя заученную формулу о том, что у меня все хорошо
Святая макрель,  как в раю!
и что мне совсем не хочется выпить….
Совсем не хочется
толкнуть пальцами крышку фляжки так, чтобы она завертелась сама собой, поднимаясь все выше и выше, по резьбе, и, в самом конце, притормозить ее кончиком пальца. Вдохнуть в себя смешанный запах спирта, мореного дуба и ванили, глотнуть обжигающей коричневой жидкости.
Дыхание на мгновение перехватит, горло засаднит. Но только на мгновение. Мягкое, влажное тепло разольется по  телу. Оно достигнет кончиков пальцев, развеет легкий туман в голове. Оно сделает жизнь простой и приятной….
Нет! Нельзя!  Я смогу, смогу!
Сжав зубы, кося глазами по сторонам, я почти побежала вперед.
Постепенно теплый ветерок, бьющий в лицо, превратился в горячий кляп, ноги стали подкашиваться, сильно застучало в висках. Я остановилась, прикрыв  глаза и прижав руку к груди.
Старательно дыша,  прислушиваясь к затихающему стуку сердца,  я медленно огляделась.  Зрелище было впечатляющим.
Перемены, существовавшие за пределами города, не смогли сломить его консерватизм, не смогли войти победно в городские ворота. Они стали просачиваться в щели.
То здесь, то там появлялись новые здания нелепой архитектуры.
В будущем ее, вероятно, назовут пост социалистической или, быть может, стилем эпохи первичного накопления капитала.
На небольшую кирпичную сараюшку была нахлобучена алюминиевая крыша, загибающаяся  к верху в виде огромной, несуразной запятой.
Интересно: куда стекает вода во время дождя?
Я наклонилась, всматриваясь:  есть! Поток воды обрушивается со всей этой конструкции прямо на асфальт, рядом с крыльцом. Он уже выдолбил там  приличную ямку.
Тазик бы, что ли, подставляли!?
Так, а здесь вместо прелестного скверика – излюбленного места встречи всех влюбленных - теперь высится гигантский монстр здания Сбербанка, особенно уродливый на фоне окружающего патриархального пейзажа.
Куда смотрят отцы города?
Ясно, куда! Они уже решили будущее старого центра. Скоро двух-трех этажные домики, утопающие в зелени, сменят такие вот стеклобетонные создания.
И удивляться особенно нечему: кто платит, тот  девушку и танцует!
Наконец, дом Натали. Хорошо устроилась, однако, подруга!
 Этот дом считался в городе одним из элитных, построенных на заказ. В нем проживали чиновники и политики, составляющие цвет города.  Что ж, Натали была достойна занять место среди избранных.
Может быть не по положению в обществе,
хотя, что я знаю о ее сегодняшнем положении?
но по природному уму, способностям, по красоте, наконец!
Блондинка, она совсем не была банальной. И глупой тоже. Длинные стройные ноги, выразительные глаза цвета вечереющего летнего неба уравновешивались живым умом и весьма внушительной коллекцией принципов. Принципов, которыми это изящное  создание не жертвовало никогда.
«Никогда не говори никогда! – назидательно просипел голос Арсения».
Пошел к черту! – буркнула я в ответ, входя в огромную, отделанную деревом   прихожую.
Что-что? – Натали недоуменно уставилась на меня широко распахнутыми синими глазищами.
Это я так, своим мыслям. Потом объясню! – раскрыла я ей навстречу объятия.
Ох, Лялька! – воскликнула Натали.  Мы замерли, прижавшись друг к дружке. Потом отодвинулись немного, оглядели себя с ног до головы и вновь обнялись.
Наконец, ты появилась! – Натали капризно выдвинула нижнюю губу. – Уехала  - как в воду канула!
Я была в другом мире.  Действительно, как в омуте.
Натали понимающе кивнула головой. Как всегда, нам не нужны были лишние слова. Возможно, она и сама мечтала вот так уехать и оставить позади себя кусок жизни. Уехать и не возвращаться.
Уехать и забыть….
Все равно, мне тебя не хватало! – Призналась она. – Столько всего произошло….  Я не знаю: с чего начать?!
Расскажи: откуда у тебя взялась такая квартира? Это же бомба, роскошь, отпад! – я восхищенно оглядывалась вокруг. -  Или ты разбогатела?
К сожалению…, - Натали развела руками. – Пойдем в комнату. Я  приготовила нам кофе. Там все и расскажу….
Мы устроились за уютным чайным столиком в огромной гостиной. Я узнала, что, работая в больнице, Натали познакомилась с  пожилой женщиной. Женщина эта жила одна и Натали, не жалея времени и сил, старалась скрасить ее одиночество.
Страдать и умирать  легче в чьем-то присутствии…
 В последние недели ей пришлось взять отпуск и буквально жить у своей подопечной в этой огромной, роскошной квартире. Дальнейшие события походили на сказку.
После смерти старушки, Натали узнала, что та завещала эту квартиру ей.
Но почему? У нее что: не было родственников?
Знаешь, я тоже задалась этим вопросом. Мне не хотелось, чтобы родные чувствовали себя ущемленными или обиженными. Ну, ты знаешь, как у нас относятся к наследственным делам!
Еще бы мне не знать! Деля жалкие свидетельства жизни умерших родственников, люди буквально теряют человеческий облик. Они непременно хотят владеть тем, что никогда им не принадлежало. 
Я посмотрела на Натали. Чего не было у нее никогда, так это – корысти. Она безропотно и добровольно помогала всем нуждающимся, оказавшимся рядом волею судеб.
Эта черта ее характера - весьма благородная, но такая не типичная в наше время - проявилась еще в нежном возрасте, когда она подбирала на улице и тащила в дом брошенных котят, щенков, птиц с перебитыми крыльями….
Ее мама, Ирина Сергеевна, безропотно принимала непрошеных гостей и помогала выхаживать их. Единственным  условием, выполнение которого было непременным –  найти каждой животине дом по выздоровлению.
Мы  втроем: я, Натали и Олька бродили по улицам и предлагали окрепших, отъевшихся зверенышей всем подряд. Надо отдать должное людям: мало кто мог устоять против просьбы взять опекунство над каким-нибудь котенком, исходившим от милых маленьких девочек.
Из которых  по крайне мере одна была настоящей куколкой!
Я не нашла никого из родных моей  Олимпиады Васильевны. Ни близких, ни дальних. Похоже, она и в самом деле, была одна-одинешенька. – Закончила Натали свой рассказ. – Пришлось мне принять наследство и жить в этой большущей,  пустой квартире.
Наконец настал удобный момент в нашем разговоре, для того, чтобы перейти к  личным делам. Я постаралась его не упустить:
Полагаю тебе недолго оставаться одной?! Олька говорила, что у вас с Глебом уже все сложилось?
От Ольки ничего не скроешь! – неожиданно нахмурилась Натали.
Похоже, между ними пробежала черная кошка.
Верная своей железной прямолинейности, я, без околичностей,   спросила об этом.
Да нет, - вяло отмахнулась Натали. – Просто с годами хочется покоя. Начинает раздражать, когда кто-то слишком осведомлен о твоей личной жизни…. Когда лезут в душу  сапогами….
Ну и ну! Но ведь Олька-то не все! Мы дружим целую вечность! Кому, как не ей знать все о ближайшей подруге!
М-да, перемены, перемены….
Только вот в лучшую ли сторону? Скорее, как всегда….
Мы немного помолчали, а потом Натали  решилась:
Знаешь, Ляля, я  ни с кем еще не говорила на эту тему. У нас с Глебом довольно запутанные отношения…. Возможно, по моей вине.
Она встала и отошла к окну.
Хороший приемчик, когда не хочешь, чтобы собеседник видел твое лицо!
Наташ, давай не будем усложнять! – предложила я. – Глеб влюблен в тебя даже не со школы, - с детского сада! Для него из девочек всегда существовала только ты. По-моему, вопрос вашей свадьбы откладывался только из-за юного возраста брачующихся. В таких обстоятельствах естественно было ожидать, что вы поженитесь сразу после совершеннолетия….
Ничего не естественно! – рассердилась Натали. – Сначала нужно было поступить в институт, получить образование, профессию, встать на ноги….
Ну, только не говори мне о том, что ты пропустила свадьбу из-за важной лекции!
Нет, конечно! – улыбка необычно красила  Натали. На ее смеющееся лицо хотелось смотреть бесконечно.
Сначала мы договорились подождать. Немного… понимаешь? Признаться, я сама на этом настояла. Мне хотелось увидеть мир, оглядеться вокруг, не быть связанной обещаниями...
Ну, чего не понятного? Девушка хотела слегка развлечься. Каждому может надоесть известная предопределенность в судьбе.
Я хотела убедиться, что Глеб - это то, что мне нужно, понимаешь?
Она всегда относилась очень серьезно к браку. Для нее это было «на всю жизнь». - Похоже, это был не лучший способ испытания чувств? – полувопросительно,      полу утвердительно заметила я.
К сожалению! В какой-то момент я поняла: что-то не так. Это сложно объяснить… Глеб переменился. Он стал таким далеким….
Женщина?
Мне кажется, да! Мне казалось, в этом я уверена и сейчас, что у него кто-то появился тогда!
Вот это да!
Ситуация, в действительности, была банальной до оскомины. Натали  всегда держала Глеба на расстоянии, а он – мужчина!
Знаю, что сама виновата, знаю! Но почему  я должна ломать себя? Если я еще в юности решила, что не лягу в постель до алтаря, то почему  должна изменять себе?
Еще одна навязчивая идея Натали!
Впрочем, мне всегда казалось, что любая идея – это лишь попытка отвлечь внимание от чего-то большего. Может быть, от того самого нежелания выходить замуж за Глеба? Или скрытый комплекс?
Не себе, а себя! Нат, тебе просто нужно научиться приспосабливаться к обстоятельствам. Если уж ты не можешь переспать с Глебом до свадьбы, то устрой эту чертову свадьбу!
Не могу!
Но почему?
Как я могу выйти замуж за человека, который мне изменяет! – яростно выкрикнула она.
Ого! Вот это действительно положеньице! Точно – комплекс! Какой-нибудь «сверх ценности  собственной значимости»…
Но ты, все-таки, приняла его предложение?
Да, приняла! Но теперь - все по-другому. Он расстался с той, с пассией своей…
Откуда ты знаешь?
От него!
????
Представь себе, он пришел, и сам рассказал мне все. Преподнес на блюдечке с голубой каемочкой, приправив  слезами раскаяния.
Воистину, мужская глупость безмерна!
Он объяснил, что ему было очень одиноко и …. Так все случилось…. Он каялся, просил прощения. Говорил, что любил и любит только меня…
Послушай, Натали! - Решительно заговорила я после нескольких минут молчания, во время которого она шмыгала носом и пыталась справиться со слезами. - Все что не делается – к лучшему! Глеб действительно убедился в прочности своих чувств. Пусть даже таким странным способом. Теперь ты можешь быть  уверена  в нем!
Уверена? А если он опять побежит к кому-нибудь за утешением? Ведь семейная жизнь – не сахар! Все сказки кончаются свадьбой!
Не попробовав – не узнаешь! – рассудила я.
                * * *               
Мы еще долго болтали. Натали посвящала  меня в подробности местной жизни. Я наслаждалась незамысловатостью проблем, таких понятных и таких знакомых. Люди решали их неторопливо, со вкусом, оглядываясь на общественное мнение, руководствуясь нравственными критериями.
Такое поведение составляло разительный контраст с оголтелой напористостью питерцев.  Я даже расслабилась, убаюканная неспешными рассказами, пока Натали не спросила:
Ты ведь сбежала от нас тогда потому, что рассталась с Мишкой?
Уф, к  прямой атаке я еще не была готова.
Честно говоря, я сама не знала истинных причин моего отъезда. А, может быть, и не хотела их знать…. Потому на вопрос только пожала плечами.
Кстати, -  Наташа сменила тему. - Мы собираемся поехать на выходные в горы. Поедешь с нами?
С кем это – с нами?
Ну, Глеб, Олька, Эдик…
Ну, вот! Мы снова вместе! Наша теплая кампания восстановилась, после двенадцати лет автономного плавания по волнам судьбы.
А, может быть,  это – судьба?
Может быть, я за этим  вернулась сюда, в этот заштатный и родной городишко?
Додумать до конца я не успела: позвонили в дверь.               
Ты кого-то ждешь?
Да, нет! – пожала плечами Натали.
Ага! Не ждали?! – жизнерадостно завопила Олька, появляясь в дверном проеме. – Хотели без меня тут все решить! Не выйдет! Вот она – я!
Ты успела  во время, - заметила Натали, входя следом. – Я как раз пытаюсь уговорить Лялю поехать с нами в горы….
Ну и как?
 Пока без особого успеха!
Олька скорчила рожицу:
Ты чего: разлюбила горы или зазналась? Брось свои столичные штучки и давай, вливайся в нашу  простую жизнь. С ее маленькими радостями и удовольствиями…
Я недовольно фыркнула. Мне уже порядком  надоели эти постоянные намеки на мое столичное прошлое и   бравирующее Олькино самоуничижение. В одном она была права: раньше я просто обожала «горы». Так мы назвали местечко над одним из небольших ущелий, окруженное лесистыми горами.
                * * *
Это место – было остатком родового имения семьи Натали.
Ее родственники были весьма почетными и далеко не бедными членами  разрушенного революцией общества. Об их известности говорил тот факт, что они сохранили за собой небольшой домик  в заповедном уголке. Сохранили, не смотря на все войны, реформы и приватизации.
Один из многочисленных дядюшек  был достаточно влиятельным человеком. Он руководил каким-то закрытым институтом в каком-то закрытом городе. Судя по тому, что он имел в собственности такой славный уголок в качестве личного места отдохновения от трудов на благо Отечества, он действительно кое-что мог в этой жизни.
Иногда он забивался в нашу глушь на несколько месяцев и работал там, в тишине и покое. После таких периодов затворничества, как правило, он выдавал на гора какую-нибудь оригинальную идею. Сначала, как водится, ее все критиковали, а затем давали за нее премию. Так что домик в горах был весьма прибыльным местечком для семьи.
Дядюшка имел экзотические вкусы в отношении отдыха и работы. Он ничего не перестроил, не усовершенствовал в этом своем личном пансионате. Даже воду не провел. Потому мы, молодежь, на правах близких друзей любимой племянницы, часто проводя там выходные дни, вынуждены были тащиться спозаранку за водой к озеру.
 Впрочем, отсутствие удобств было едва ли не единственным  минусом этого чудесного места. Оно компенсировалось с лихвой прелестными пейзажами, тишиной и  нетронутым очарованием  естественной природы.
Именно там находился тот самый водопад, который я написала по памяти и который был для меня самым дорогим воспоминанием юности.
Жемчужный дождь ледяных брызг, ощущение невероятной свежести и новизны мира, тепло  губ и трепет неумелого поцелуя….
                * * *
Ну, что, решилась? -  Олька с любопытством рассматривала меня. В ее глазах я заметила понимание и насмешку. Словно она знала, о чем я думала.
Знала? Откуда?
Пожалуй, ты не отстанешь! – неожиданно я ощутила досаду.
Конечно – не отстану! Я люблю добиваться своего! – бахвальство, прозвучавшее в ее голосе неприятно резануло ухо.
Я уже решила отказаться, но вмешалась Натали:
Поехали, Ляленька! Иногда полезно возвращаться назад!
А кто будет? – я уже сдалась.
Все наши. Старая компания: Глеб, Эдик, ты, я, Натка….
Ну, хорошо! Договорились: в субботу утром я буду готова!
Заметано! – радостно воскликнула Олька. – Постарайся не проспать!
                * * *               
Конечно, я не могла проспать! Я начала собираться еще в пятницу. Долго и тщательно складывала вещи, памятуя, что в горах будет прохладно вечером и ночью. Распотрошив свой старый гардероб, я обнаружила пару любимых рубашек. Сделанные из мягкой клетчатой байки и поношенные до  потертости, они так приятно ласкали кожу, что, не удержавшись, я прижалась щекой к их ворсистой поверхности. Прелесть!
Воспоминания полезли их всех закутков  мозга. Зазвучали высокие и чистые молодые голоса, раздался звонкий смех…. Снова невыносимо захотелось глотнуть из фляжки.
Голоса звучали так, словно Глеб, Натали, Мишка и Олька находились в соседней комнате. Олька что-то рассказывала, захлебываясь смехом, а ей вторил ломающийся дискант Михаила.
Я автоматически достала фляжку, сдернула пробку и сделала несколько больших глотков. Обжигающий вкус коньяка вернул меня в реальность. Я еще раз аккуратно отпила, лизнула повисшую на горлышке каплю и поболтала фляжкой. Отлично! Еще  больше половины!
Я  завинтила пробку и снова спрятала свой волшебный сосуд.
Действие божественного напитка не задержалось. Легко закружилась голова – сказались несколько дней воздержания – и медленно стали теплеть руки.
Я откинулась на спинку дивана. Мысли лениво потекли, сменяя друг друга.
Половина - это мало. Надо будет купить еще бутылку. Придется начать экономить.
Творческий кризис, вкупе с личными неприятностями, заставили меня сдать оптом все картины Маняше-галерейщице. Она обещала пристроить их на ближайшую выставку-продажу. Ее энтузиазм по поводу раскупаемости моих полотен всегда забавлял меня.
Не могу же я, в самом деле, сесть на шею родителям-пенсионерам!
Впрочем, она выплатила мне весьма щедрый аванс. Так что все не так уж и плохо.
Горы…. Я завтра вернусь в мои скалистые горы….
Снова зазвучали молодые, звонкие голоса.
Что за напасть! Неужели  допилась-таки до галлюцинаций?
«Женский алкоголизм, - послышался ехидный голос Арсения, ….»
Проваливай! – раздраженно буркнула я, отмахиваясь от прилипчивого видения. – Отстань от меня, постылый! Учи жену свою…
Я встряхнулась и  снова принялась за сборы. Аккуратно свернула одну рубашку, сунула ее в сумку: буду спать в ней, а другую - швырнула вниз комода.
Еще пригодиться. Таких рубашек уже не делают!
Методично и тщательно я отбирала одежду. Пара теплых брюк, джинсы, пара свитеров. Один – потоньше, другой – толстый, свободный, пушистый. К рубашке – еще спортивная майка, майка без рукавов. Юбки там не нужны.
Пожалуй, нелишней окажется  и куртка: в горах  холодно. Особенно на заре.
Я свернула ее и попыталась затолкать в сумку. Ничего не вышло. Упругий пакет из ярко-голубого, пропитанного водоотталкивающей жидкостью шелка, упрямо разворачивался.
Ладно, наброшу на плечи. Рано утром  это не будет выглядеть смешно.
                * * *
Назавтра, когда к воротам подкатил снежно-белый микро автобус с сиреневым логотипом частного банка, я бегом сбежала с крыльца, волоча за собой набитую сумку. Глеб, подхвативший ее, на мгновение задержался, чтобы окинуть меня оценивающим взглядом.
Еще совсем недавно, я  почувствовала бы себя смущенной. Но теперь Елена Стешина,  среди друзей  - Ляля – была защищена от подобного неудобства. Защищена плотной коркой цинизма и шрамов, приобретенных собственными потом и кровью.
В ответ на откровенный взгляд, я ответила прямым и спокойным вопросом. Он недвусмысленно читался на моем лице. Пришла очередь смущаться Глебу.
Глеб по-мальчишечьи тряхнул головой и покрылся багровыми пятнами. Светловолосый и светлокожий, он так же, как  в юности, легко краснел. Это сходство с тем Глебом, которого я знала, неожиданно разрушило  преграду, возведенную временем. Я улыбнулась и протянула к нему руки:
Привет, бледнолиций!
Глеб резко вскинул голову и отбросил рукой со лба  волнистые волосы, разделенные на прямой пробор. Встретив мою улыбку, он облегченно и радостно улыбнулся в ответ:
Здравствуй, Лялька! Я рад, что ты вернулась!
Это прозвучало искренне. Я чмокнула его в щеку:
Я тоже!
Он хотел еще что-то сказать, но передумал, и только махнул рукой в сторону открытой дверцы автобуса, из которой неуклюже выбирался огромный, заросший черной щетиной мужичище.
 Остолбенев, я во все глаза смотрела, как наклонился под его весом автобус,  как затрещала хрупкая пластмассовая ручка. Я была не в силах отвести взгляд от его  неспешных, широких движений плечами, разминающих затекшие мускулы.
В какое-то мгновение мне захотелось сделать шаг назад, за спасительную створку ворот, но усилием воли, я осталась  на месте.
Наконец, несколько раз крякнув от удовольствия и насладившись произведенным эффектом, гигант перестал совершать телодвижения. Он поднял заросшую трехдневной щетиной физиономию. Из под косматых, знакомых бровей мне подмигнул веселый, коричневый глаз.
Эдик! – завопила я, чувствуя неожиданный восторг. – Эдик!
Здравствуй, дорогая! – его голос изменился так же сильно, как  он сам. Мальчишеское контральто, превратилось в густой бас с интимными модуляциями. Откуда-то взялся и яркий кавказский акцент.
Мама родная, - только и смогла ответить я.
Впрочем, от меня особого ответа и не требовалось.
Эдик осторожно обнял меня, словно я была сделана из драгоценного фарфора, а потом, как это уже проделывалось неоднократно за последние дни, отстранил  и внимательно оглядел.
Похоже, он остался доволен тем, что увидел, потому что поцокал, одобрительно, языком и сказал своим невероятным басом:
Вай, дорогая! Разлука пошла тЭбе на пользу.
Неожиданно, я покраснела. Мне было приятно его откровенное мужское одобрение.
Только надо тебя нЭм-но-жЭч-ко откормить! – Лицо Эдика приняло озабоченное выражение. – Совсем нЭм-но-жЭч-ко! Чтобы фигура стала более….
Эдик! Давай быстрее, - послышался капризный голос Ольки.
Я не вписываюсь в твой идеал, Эдик? – я, наконец, пришла  в себя.
Э! НЭ то гА-вА-риш! ЖЭн-Шина должна быть женственной!
Так, так! – угрожающе протянула я.
НЭт, дорогая, нЭ обижайся! Ты прЭкрасна! Эдик хочет просто, чтобы ты стала еще прЭкраснЭй! Эдик позаботится об этом….
В горах будет, кому позаботиться о ней, - снова вмешалась Олька. – Да садитесь же, наконец! Ехать пора!
Действительно, пора, - подхватил Глеб, с улыбкой наблюдающий за нами.
Я повернулась к нему и картинно расширила глаза, кивнув в сторону Эдика. Он перехватил мою гримасу и рассмеялся. 
РазрЭши, Эдик поможЭт тЭбЭ, - акцент в голосе Эдика стал еще явственнее. Он на глазах разучался говорить по-русски.
Продолжая проявлять чрезмерную озабоченность, он, демонстративно, помог мне забраться в автобус, забитый сумками.
На нескольких свободных сидениях расположились Натали и Олька. Глеб сел за руль.
Устраивайся поудобнее, - суетился Эдик, напоминая огромного, гудящего шмеля. – Садись здЭсь! – он указал на свободное место, рядом с собой.
А можно я – вместе с Натой? - Не дожидаясь ответа, я уселась рядом с Натали и озадаченно покачала головой. – Если я так же переменилась, как Эдик….
Значительно меньше, - успокоила она меня.
Ага! Особенно в части габаритов, - хихикнула Олька. Эдик снисходительно посмотрел на нее и, наклонившись к Глебу, что-то сказал.
Ну, поехали! – с облегчением крикнула Олька, стараясь перекричать запущенный двигатель.
Я откинулась на спинку и засмеялась. Мне стало необыкновенно легко. Так, как не было уже давно. Легко от ожидания  приятной поездки, от близости старых друзей, от всего такого знакомого и такого нового, что окружало меня. Окружало и совсем не тяготило.
                * * *
Автобус, пропетляв по узким улочкам, выкатил на широкую федеральную трассу и весело помчался к голубеющим на горизонте вершинам гор.
Я смотрела в окно, вслушивалась в ровное гудение мотора. Покой и умиротворение, давно покинувшие меня, вернулись. Я незаметно задремала.
Мы везде и всегда ходили втроем. Так уж повелось. Натали, Олька и я.
Олька была самой ранимой из нас. Ей постоянно чего-то не хватало. Она любила поплакаться нам по отдельности и всем вместе. О жизни вообще и о текущем моменте. Только обычно, именно ей  доставались лучшие места в кинотеатре, самые толстые пирожки и самые вкусные пирожные.
Впрочем, тогда я слишком была поглощена сначала живописью, потом своими личными переживаниями, чтобы обращать на это внимание. А Натали, по-моему, была просто самодостаточна.
Она, молча и совершенно спокойно расставалась со своими жутко дорогими, красивыми игрушками, которые ей регулярно поставлял дядя, давала Ольке списывать контрольные и вдалбливала в нее школьные математические формулы.
Я, признаться, даже не пыталась их запомнить. Просто в нужный момент рядом всегда оказывались Натали или Михаил, что обеспечивало мне достаточно стабильные положительные отметки.
Учителя снисходительно относились к моей нелюбви к точным наукам, поскольку безоговорочно  признавали выдающийся художественный дар Стешиной.
Единственное, что мы с Натали иногда позволяли себе – это беззлобное подтрунивание над Олькой. Оно, впрочем, совершенно ее не трогало. Она только вздергивала к верху нос, поджимала пухлые губы и, заталкивая за щеку очередное пирожное, бормотала:
Смейтесь, смейтесь! Вам меня не понять: сытый голодного не разумеет.
Нам действительно было непонятно, что она имеет ввиду. Ведь пирожное-то трескала она….               
                * * *               
Несколько ощутимых толчков на ухабах, привели меня в чувство. Я потерла глаза ладонями и огляделась.
Раннее вставание, к которому я совсем не привыкла, невероятное количество положительных эмоций за слишком короткое время совершенно истощили меня. Поэтому, несмотря на оживленную беседу между кокетничающей изо всех сил Олькой и поощрявшим ее Эдиком, я умудрилась крепко уснуть.
Спросонья, я все никак не могла определить место нашего нахождения. Спрашивать было неловко, да и Натали, на сидении рядом, кажется, тоже дремала, откинув голову и прикрыв глаза.
Вдали мелькнула крыша дома. Окружающее стало узнаваемым. Деревья, кусты, рисунок ландшафта… Я прислушалась, стараясь различить шум падающей воды.   
Узкая, засыпанная гравием дорога резко свернула вправо и, натужно гудя, автобус подобрался к стоящему на самой макушке горы, дому.
Дворцы Шехерезады и сады Семирамиды - отдыхают.
Я дивилась на обшитые новеньким тесом стены, на красную черепичную крышу и резное крылечко.
Теремок из сказки!
Мои воспоминания об этом доме были  иными….
Мы недавно отремонтировали его, - тихо заметила Натали, – провели воду, газ, удобства. Теперь в нем можно жить даже зимой, не заботясь больше о дровах.
Классно! - только и смогла выговорить я.
Нравится? – хихикнула сбоку Олька. – Внутри тебе понравится еще больше! Давай, выгружайся!
Она подхватила огромную сумку и поволокла ее к выходу. В салон вошел Глеб. Он начал подносить к двери многочисленные сумки, коробки и передавать их наружу, Эдику. Мы с Натали бросились помогать.
Наконец, последняя коробка была сгружена,  Глеб спрыгнул за нею следом, а я прошлась еще раз по салону в поисках позабытых вещей.
Все в порядке! Придерживаясь рукой за поручень,  я ступила  на решетчатую ступеньку.
Осторожно, сеньора, ступенька!
                * * *
От потрясения, забытого и пугающего, я вывалилась из автобуса. Если бы не крепкие руки, подхватившие меня, я  бы точно брякнулась на землю.
Крепко зажмурившись, я пыталась определить свое положение в пространстве
где-то между небом и землей,
узнавая эти руки и вдыхая незнакомую смесь запахов. Запахов мужчины: свежего лосьона для бритья, крепких сигарет и здорового мужского тела.
Медленно закружилась голова.  В этом таинственном кружении проявилась и стала расти забытая боль.
Ступенька, сеньора, ступенька. – Вместе с рукой мне был предназначен обожающий взгляд.
Я оперлась на руку и легко выпорхнула из машины.
 Мишка, не отпуская моей ладони, обнял меня за талию и закружил. Дом, горы, машина превратились в разноцветное кружащееся пятно. В этой карусели единственной стабильной точкой оставался его взгляд, за который я цеплялась, пища от страха и восторга.
                * * *
Я резко открыла глаза и посмотрела прямо в лицо державшего меня Михаила. Уколовшись о мой взгляд, он осторожно отстранился и тихо сказал:
Здравствуй, Ляля!
Здравствуй, - так же тихо ответила я, не отводя глаз.
За  мгновение я успела рассмотреть знакомые черты, отвердевшие и возмужавшие. Я увидела, как сжались его губы, обозначив скулы, сдвинулись брови, оформив суровую складку меж ними, но глаза…. Глаза смотрели внимательно, с теплотой и пониманием. Пониманием и грустью.
Я так долго и так безнадежно искала его. Мне так не хватало все эти годы  заурядного понимания… 
Ну, вы, хоть обнимитесь! – воскликнула Олька, жадно наблюдая за нашей встречей. Она театрально закатила глаза и всплеснула руками. – Ничего не могут сделать, как следует!
А как следует? – хотела спросить я, но она уже подскочила к нам и подтолкнула  друг к другу.
Михаил неловко обнял меня, а я резким движением высвободилась:
Давайте обойдемся без спектакля.
Олька смешалась. Она пожала плечами и, не желая сдаваться, буркнула:
Ну и портьте себе отдых своими детскими обидами!
С видом человека, сделавшего все, что было в его силах, но так и не достигшего результата, она отвернулась и зашагала к дому.
Действительно,  если мы сейчас не разрешим эту ситуацию, то  оставаться - не стоит!
 Я обернулась к Михаилу, с убитым видом глядящего на заросшие густым лесом вершины гор:
Знаешь, я рада, очень рада тебя видеть!
Он  недоверчиво повернулся ко мне.
Прошло столько лет, что было бы глупо ворошить старое…. Мир? – я протянула ему сложенную лодочкой ладошку, с оттопыренным мизинцем. Это  была наша старая шутка.
Михаил бережно взял мою руку и осторожно просунул свой мизинец под мой. Крепко зацепившись пальцами, мы хором запели, чувствуя, как уходит мрачное и тяжелое, что повисло между нами:
Мирись, мирись, мирись
 и больше не дерись,
а если будешь драться,
я буду кусаться!
Мы последний раз тряхнули руками и хлопнули в ладоши:
Хоп!
Я засмеялась,
в который раз за этот едва начавшийся день?
легко и радостно. Михаил на мгновение закрыл глаза, потом посмотрел на меня и тоже улыбнулся:
Мир!? Ты больше не сердишься на меня?
Я отрицательно покачала головой. Тогда  опять, 
в который раз за последние несколько дней?
 мы упали друг другу в объятия.
Такое количество выражений дружеских чувств я не одолевала и за полгода.
Подхватив оставшиеся сумки, мы двинулись к дому, где на крыльце нас уже поджидали остальные.               
                * * *    
Остаток дня прошел в хлопотах по обустройству нехитрого быта. Дом, на самом деле, был очень небольшим, но со вкусом и любовью отделанным. Светлое дерево и кожа создавали впечатление уюта и достатка.
На первом этаже находились просторная гостиная и небольшая кухонька, а на втором - две спальни. Одна из них была переделана под кабинет. Здесь работал Михаил. Только не над диссертацией, а над книгой.
За эту монографию, - объяснил он, - ему вполне могут досрочно присвоить степень.
Так что Олька недалеко ушла от истины.
Как тебе удалось сделать так много, за такой короткий срок? - удивлялась я, елозя влажной тряпкой по мебели, пока он чистил камин.
Камин находился в гостиной и его розжиг был непременным ритуалом каждого нашего приезда в этот затерянный в горах домишко.
Все просто, - отвечал Михаил глухо, из дымохода. – После нашего…. Короче, я бросил учебу и отправился в армию. Там мне быстро вправили мозги и помогли определиться с ценностями.
Ценностями?
Да! Под пулями как-то сразу начинаешь различать временное и постоянное.
Под какими такими пулями? – у меня засосало под ложечкой.
Я  был в армии по контракту. Пришлось повоевать….
В Чечне?
И там тоже…. Когда   жизнь предстает перед тобою не чередой лет и не запланированным будущим, а только настоящим мгновением, миновав которое ты можешь уже не быть, то сразу становится ясно: что в этом мгновении самое главное….
Зачем ты сунулся в  пекло? - не слушая его, в ужасе, повторяла я.
Потому что хотел разобраться.
В чем?
Во всем. В том числе, в наших с тобой отношениях.
Нет! Этого не надо было делать!
А что было надо? Мчаться за тобой и пытаться оправдаться? Или тоже бежать, куда глаза глядят? Ты просто не понимаешь, в каком я был тогда отчаянии.
Да уж, не понимаю, - буркнула я. – Почему, по-твоему, я уехала?
Все равно, это – другое. Виноват был я. Я был причиной нашего разрыва. Я был растерян, зол. Я не смог тебе ничего объяснить.
А теперь – сможешь? – спросила я, замирая, чувствуя странное болезненное любопытство. – Теперь ты сможешь все объяснить?
Полагаю, что смогу. – Михаил подошел ко мне очень близко и смотрел  прямо в глаза настойчиво, требовательно. – Я все искупил, но ничего не исправил. Теперь твердо намерен сделать это.
Ах вы, мои голуби сизокрылые, - из кухни вывернула Олька. – Помирились-таки!
Слушай, Миха, - окликнул Глеб сверху, перевешиваясь через перила. – Я не могу разобраться в твоем компьютере. Помоги!
Сейчас, - откликнулся Михаил. Он стал подниматься по лестнице, а я с досадой хлопнула тряпкой по камину:
Откуда они только взялись? Ну, никак не удается уединиться! Словно не в горах, а на пляже….
Несмотря на досаду, я чувствовала легкое волнение. Все оказалось гораздо  приятнее и романтичнее, чем можно было себе представить. Не было никакой напряженности, многозначительной недосказанности,  ранящей боли.
Они ушли в прошлое, растворились, погребенные руинами моей  жизни.
Эх, напрасно я оставила дома свою заветную фляжку! Я знала, что она может мне пригодиться здесь. Знала. Она всегда была моей утешительницей и поддержкой в трудную минуту.
Трудную минуту?
Традиционно трудностями считаются утраты, потери, но обретения могут стать едва ли не большим испытанием. В тени скалистых гор, неожиданно нашлось  все: друзья, старая любовь, воспоминания. Расколотая на части жизнь сложилась, словно части мозаики, в которой каждый кусочек идеально подходит к другому. Сложилась и наполнилась смыслом.
Нет, фляжечка мне здесь  совсем не нужна. Она помешает  адаптироваться к новой реальности.
Здесь и сейчас все начинается заново. Здесь и сейчас. Сквозь развалины пробивается новая жизнь, новая надежда и…новая старая любовь?
Я поразилась собственной готовности принять ее появление.
«Личность разлагается постепенно. И однажды,  неожиданно, ты понимаешь, что стала совершенно иной. Ты совершаешь непредсказуемые, непонятные тебе самой поступки, которым имеешь обыкновение позже удивляться, - монотонно тянул голос Арсения. – Удивляться до тех пор, пока…»
Ты не уберешься к дьяволу, - предложила я ему и наблюдала удовлетворенно, как голос постепенно истаивал, растворяясь  вдали.
Чего ты такая довольная? – подозрительно спросила Олька. – Что это он тебе     такое  сказал?
Ни-че-го! – раздельно произнесла я. – Проголодалась, есть хочу.
Ну, да…, - Олька, полная невысказанных подозрений скрылась в кухне.
Я  показала ей в спину язык.
Эта девушка была редкостно сентиментальна. Она находилась в постоянном поиске сюжетов из мыльных опер, и если не находила, создавала их сама.
Когда-то Олька отказалась от вожделенной поездки на теплоходе, уступив мне свое место. Она хотела, что бы у нас с Мишкой состоялось романтическое свидание.
Оно состоялось. Состоялось, и было выдержано в лучших традициях жанра. Об этом, по возвращении, с меня был стребован подробнейший отчет….
Я усмехнулась своим мыслям и, яростно орудуя тряпкой,  стала заканчивать уборку.
Через пару часов, благодаря нашим усилиям, домишко сиял чистотой. Все было готово для хорошего отдыха.
                * * *
Мы дружно, со вкусом пообедали привезенными продуктами и разбрелись, кто куда. Глеб с Михаилом отправились к компьютеру, Эдик с Олькой тихо исчезли. Натали, пожаловавшись на отравление свежим воздухом, решила прилечь. Я не возражала. Мне не терпелось побывать на своем любимом месте –  на скале над ущельем, откуда был виден водопад.   
                * * *               
Скала находилась, как и положено всякой скале, на краю неглубокого ущелья с отвесными склонами. По дну его змеилась речка с ледяной, прозрачной водой. Она брала свое начало из крохотного озерца, притулившегося у края отвесного камня. Вода била прямо из его середины пенной, искрящейся струей, пополняя озерцо, которое, кстати сказать, было бездонным.
Я подошла к краю обрыва и замерла, сраженная красотою.
Нет, этот вид невозможно  забыть!
Я всмотрелась в облако брызг, парящее над водопадом. Молочного цвета, оно легко колыхалось, изменялось. Под действием легкого ветерка, гуляющего по ущелью, облако принимало причудливые формы. Причудливые и удивительно естественно перетекающие друг в друга.
Я зачарованно следила за их волшебными превращениями.
Вай-вай! Такая дЭвушка, а гуляет одна! - послышался жизнерадостный голос Эдика.
Я вздрогнула от неожиданности и, инстинктивно, шагнула назад.
НЭ хорошо! Надо было меня позвать! Я бы  нЭ отказался составить  кампанию красавице….
Эй, Эдик! Давно я из друга детства превратилась в объект твоего внимания? - насмешливо спросила я. – Ты собираешься меня разводить по полной программе?
Эдик смешался:
Прости, дорогая, прЫвычка!
Я подошла к поваленному дереву, перегораживающему тропу – крутой, но кратчайший путь от дома к дороге - и присела на него.
Садись, лучше, - я хлопнула ладонью по стволу, - да расскажи, как вы тут жили без меня? Чем занимались?
Нормально жили…,- Эдик совсем не был настроен вести задушевные беседы.
Ну, тогда объясни, почему Олька еще не Григорьян?
Вай, девушка! Ты совсем не знаешь наших законов….
Каких законов? В таких случаях должен действовать один закон: любовь и согласие.
Если бы, - обронил Эдик, отвернувшись. – Не  все так просто….
Мы помолчали, вслушиваясь в шум воды, в щебетание птиц и в какофонию множества  звуков. Звуков, существующих отдельно, каждый – сам по себе, но вместе составляющих тишину, а потом я протянула задумчиво:
Знаешь, однажды, совсем неожиданно, барахтаясь в сутолоке Питера, я поняла одно: ничего не нужно усложнять. Все, на самом деле, в жизни очень просто. Очень! – подчеркнула я. - Тем более, в таком клиническом случае, как у вас. Ты бегаешь за Олькой. Она - никогда не была не против…. Где сложности? Или дело, все-таки, в ней? 
Может быть, - неопределенно ответил Эдик.
Его раздражающий акцент и поведение ловеласа-сердцееда испарились.  Он снова стал тем милым, добрым мальчиком, каким я его помнила. Если только можно было назвать «мальчиком» девяносто килограммового гиганта, поросшего черными курчавыми волосами.
Так все-таки Олька, - заключила я. – Вот вертихвостка!
Нет! Не думай о ней так! - вступился Эдик. – Ей тоже пришлось хлебнуть – врагу не пожелаешь! Она не заслужила такого….
Чего?
Такого…. Ляля, я хотел сказать, хотел попросить тебя….
Ну?
Будь к ней помягче. Не спеши судить ее. Пойми, она сильно страдала…
А ты? Сам-то ты – не в счет?
У меня все в порядке. У меня есть невеста….
Да?
Да! Хорошая армянская девушка….
Как ты с нею познакомился?
Познакомился? – он усмехнулся, и продолжил уже с нарастающим акцентом:
Приходит отец домой однажды: «Ты занят, Эдуард?» - «Нет!» - «Тогда пошли!» - «Пошли!» Пришли в большой дом, зашли в комнату. Там, в комнате, работает телевизор. Свет выключен. На диване сидит девушка, смотрит телевизор. Мы посидели, тоже посмотрели. Потом встали и ушли. Дома отец говорит: «Ну, как? Понравилась?» - Я говорю: «Кто?»  - Он мне: «Девушка!» - Я ему: «Я не видел, темно было!» - Он мне: «Лучше бы  увидел! Она – твоя невеста!» Я чуть со стула не упал. Оказывается, они уже сговорились, и мы ходили на смотрины….
Ой, Эдик! – воскликнула я, задыхаясь от смеха. - Как же ты, не глядя, согласился?
Почему – не глядя? Я ее потом рассмотрел! Хорошая девушка, скромная. Она специально свет выключила – стеснялась очень….
Отсмеявшись, мы посидели некоторое время молча. Неожиданно громкие голоса, многократно усиленные стенами ущелья, привлекли наше внимание. С края утеса  была хорошо видна речка, берущая начало у озера, и мужские фигуры, собравшиеся на ее берегу.
Интересно, что они задумали? - поежилась я. – Не купаться же?
Вода в речушке была совершенной чистоты и такая холодная, что немели зубы.
Рыбу будут ловить, - философски заметил Эдик.
Рыбу?
Форель. Если повезет, то на ужин будет свежая рыбка. Пожалуй, пойду, помогу.
Махнув на прощанье ему рукой, я с интересом стала следить за разворачивающимися передо мною событиями. С высоты деталей было не разглядеть, но мне удалось узнать в широкоплечей фигуре с темными волосами Михаила, а рядом с ним - более тщедушного, светлокожего и светловолосого Глеба.
Кабинетная работа не способствует наращиванию мускулов. Хотя…. Сейчас, кажется, модно ходить в зал, на тренажеры.
Мужчины, между тем, зашли в воду по колено. Они забросили удочки и застыли в напряженных позах. Наступила тишина. Через некоторое время к ним присоединился Эдик, а я, устав глазеть на неподвижные фигуры, отправилась в дом. Мне требовались одиночество, блокнот и карандаш.
                * * *               
В доме Наташа висела на телефоне. Она срочно  улаживала какие-то дела.
Олька валялась в спальне, которая, к стати сказать, была нашей общей спальней. Там, посередине комнаты, стояла огромная кровать, на которой  должны были разместиться все присутствующие дамы.
Михаил, естественно, прикорнет на кушетке, стоящей в кабинетике, а Эдик и Глеб – переночуют в нижней комнате-гостиной. В этот план меня посветила Натали между двумя очередными звонками. Я не спорила. Мне было сейчас все равно, даже если бы пришлось спать на коврике перед камином.
Меня терзало радостное нетерпение, как всегда, перед работой.
Прихватив необходимые для рисования принадлежности, и набросив на плечи куртку, я торопливо  направилась обратно к упавшему дереву.
Мне пришла в голову шальная мысль: написать тот же пейзаж, что и много лет назад.
Интересно, как  все  увидится сегодня? Что почудится мне в облаке водяных брызг?
                * * *    
Я устроилась на толстой ветке, с которой открывался прекрасный вид на водопад, и принялась за дело.
Из ущелья доносились радостные возгласы – рыбная ловля оказалась удачной, но, увлеченная работой, я едва обратила на них внимание.
Постепенно на листе возникали макушки гор, заросшие лесом, каменистый утес, из сердца которого била  вода. Струи ее, сбегающие по крутому склону, походили на распущенные волосы откинутой  головы. Над озером, в бесконечно прозрачном воздухе, висела женская фигура в длинном, ниспадающем складками, одеянии. В ее опущенных плечах угадывались скорбь и усталость, а простертая  рука искала опоры….
-     Что это? - Раздалось у меня над ухом.
Карандаш, чиркнув, сломался. Вздрогнув, я обернулась. Кутаясь в шерстяную кофту, позади  стояла Олька. Несмотря на отдых, выглядела она не лучшим образом. Под лихорадочно блестевшими  глазами залегли глубокие тени, губы побледнели.
Ты не заболела? – озаботилась я ее здоровьем.
Не дождетесь, - фыркнула она в ответ, умащиваясь  на дереве.
Олька со вкусом поерзала, устраиваясь поудобнее, потом наклонилась над рисунком.
Хорошую ты себе выбрала специальность, денежную. Этим можно заниматься даже прикованной к постели, страдая от хронического метеоризма….
Я снова, искоса, глянула на нее. Давно уже не было слышно в Олькином голосе столько отчаянного сарказма.
«Эдик сказал, ей нелегко пришлось, - мелькнула непрошеная жалость».
С метеоризмом? – Едва ли…
Почему это?
Карандаш не зафиксируешь на листе. Будет подскакивать…
Олька криво улыбнулась:
Все шутишь…. Мне бы твои проблемы….
Я только покачала головой:
пусть каждый остается со своими проблемами!
Впрочем, Олька любит поплакаться! Всегда любила. Другое дело, - я стала слишком черствой….
Стешина заболела объективностью.
Хотя, с другой стороны…. Девушка работает в «ресторанном бизнесе» - это, должно быть, приносит  солидный доход….
«Большинство человеческих особей стремятся достичь наслаждения, не затрачивая усилий. Удовлетворение чувства голода - кратчайший путь «в небеса» …»
Я сильно ущипнула себя за ногу и услышала скрип перьев, когда  призрак Арсения мягко снялся с ветки….
Олька сидела, уставившись в одну точку, поджав губы. Кажется, шум, произведенный бесплотной тенью моего любовника, не был ею услышан.
Интересно, что бы она делала на моем месте?
Впрочем, надо смотреть правде в глаза: на моем месте она  никогда не окажется. 
Это Стешина всегда вляпывается лицом в грязь.
Олька никогда  не позволит ситуации развалиться. Она  вцепится в нее зубами и когтями. Она  сможет переломить ее….
Я смотрела на  заострившийся профиль подруги, на ее крепко сжатые губы.
«Никогда! Олька никогда не сдается!»
Я никак не могу этого понять, - тихий голос  звучал устало, с надрывом. – Почему одним везет, а другим - нет?
Это она -  о ком?
Почему одним достаются квартиры в центре, мужья – банкиры, жизнь осыпает их розами и брюликами, а другие только и знают, что бьются как рыбы об лед, без успеха, без надежды, без смысла.
Она сцепила пальцы и сжала их так сильно, что хрустнули суставы.
Ты не права, Оля, - тихо сказала я. – У всех проблемы. И у Натали, и у меня.
У тебя? Какие у тебя-то проблемы? Пожила в свое удовольствие в столице, вернулась. Мишка сразу прибежал….
Вот она – проблема.
Олька хмыкнула и отмахнулась:
Тоже мне - проблема! Он же любит тебя! Не видно, что ли? Постоянно о тебе с Глебом говорил…
С Глебом? Откуда ты знаешь?
Оттуда! Любите вы все усложнять! Вон Натали…. Прын-цес-са,- с нажимом сказала Олька. Мне не понравился ее тон.
Выходить замуж - не выходить замуж…. Перебирает еще…. Вот откажется от нее Глеб.
С чего он откажется? Они вместе с детского сада!
С детского сада, говоришь, - Олька хитровато, с превосходством, глянула на меня. – Ничего-то ты не знаешь….
Расскажи, - предложила я. – Умираю от любопытства.
Этот разговор все больше и больше интересовал меня. 
Нечего рассказывать. – Олька опять искоса глянула на меня. – Сама лучше расскажи, что там у тебя с Мишаней. Уже объяснились?
В общем, нет. Да и нужно ли?
Точно, не нужно! Зачем ворошить прошлое? Это в настоящем надо разбираться. Особенно некоторым…
Это кому же? - замысел Ольки мне становился, понемногу, понятным. – Мне или Натали?
Всем, - неопределенно обронила она. – Но Натке, конечно, в первую очередь.
Почему?
А, по-твоему, нормально, когда она динамит Глеба: то будем вместе, то не будем….
Слушай, - я поднялась и потянулась, - они люди взрослые, сами как нибудь определятся…
Нет, - заторопилась Олька, видя, как я собираю карандаши и складываю блокнот. - Если не знаешь, чего хочешь, надо  отпустить человека, дать ему возможность устроить свою жизнь….
Слушай, подруга, - насмешливо спросила я ее, - ты, случаем, не тот самый запасной вариант, с которым Глебу  можно будет устроить жизнь?
Я? - фальшиво удивилась она.
Нет, Олька! Нет! Ты не можешь так поступить! Ты не можешь стать между ними! Забудь! Даже не думай об этом! Не смей!
А почему - нет? Почему? Может быть, я какая-то не такая? Может, я больная или дефективная? Может, от меня воняет? Почему? Почему мне даже помечтать нельзя?
Потому что это - подло, - тихо сказала я. – Подло! И потом: на чужом несчастье…
Мне было невыносимо дальше продолжать этот разговор. Я резко повернулась и направилась прочь.
Подумаешь, какие мы правильные! – понеслось мне в след. – Подумаешь! Чистенькие и благородненькие! Только мужикам это не всегда нравится! Да! Даже Мишке! Он уже однажды доказал….  Он уже  предпочел меня!
Что? Что ты сказала? – Я, не веря себе, медленно обернулась.
Что слышала! Он тогда встречался со мной, а тебе все никак не решался сказать, дать отставочку! Так что не думай, что ты уехала сама. Это я тебя прогнала, я!
Я  бросилась вверх  по крутому склону. Сердце колотилось, как сумасшедшее, звенело в ушах. Негодование и ярость бились в голове глухими, тупыми молоточками.
Ту-тук, ту-тук, ту-тук…
 Примчавшись к крыльцу, я остановилась и уперлась руками в колени, тяжело отдуваясь.
Так, так, подруга! В лучших традициях….
На негнущихся ногах я поднялась в дом и заметалась по гостиной. Кое-что не давало мне покоя. Кое-что жгло меня, сильнее адского пламени.
Махнув рукой на свои планы и решения, я прошмыгнула в кухню. В холодильнике весело индевели прозрачные бутылки водки, охлаждались  бутылки с вином.
Не то, не то!
Я пошарила в настенных шкафах. В последнем, что висел в дальнем, от раковины углу и потому открывался реже, чем остальные, на верхней полке стояла довольно вместительная банка из темного стекла с широким горлом. На этикетке, с черного фона, ехидно ухмылялся череп со скрещенными костями.
Черт, ничего не найдешь! Все - барахло!
Я со стуком захлопнула шкафчик и прислонилась лбом к прохладной поверхности пластика.
 Так значит, это - Олька…. Олька! Шумная, своенравная, но никогда - коварная. Ее желания были незамысловаты, а средства – предсказуемы.
 Ах, Олька! Как же ты могла?
Разочарование - в который раз? -  привычно обожгло душу. Впрочем, с этим  нужно было разобраться до конца.
                * * *
Действуя почти автоматически, я плеснула себе водки и, глотнув холодной, чуть вязкой жидкости, сразу почувствовала себя лучше.
Нужно разобраться!
Я быстро  поднялась в кабинет, к Натали. Она только что положила трубку телефона и сидела, уставившись в даль невидящими глазами. Очнувшись от звука моих шагов, она хотела улыбнуться, но, зародившаяся было улыбка, погасла.
Что-то случилось?
А что? – агрессивно ответила я вопросом на вопрос.
На тебе лица нет.
Тон Натали был спокойным, с легкой тревогой.
Что произошло? Где ты была?
На скале. С Олькой.
А-а-а, - Натали понимающе кивнула головой.
Так вы знали? Вы всегда это знали? И ты мне не сказала? –  я чувствовала себя преданной. Преданной и униженной. – Почему? Развлекались, смотрели, как я страдаю, и - развлекались?
Нет, конечно! Боже мой! Как тебе такое могло прийти в голову? Хорошо с тобой Олька поработала!
Поработала? А с тобой она еще не поработала?
Ляля, успокойся! - сказала Натали спокойным, твердым голосом анонимного алкоголика. – Конечно, мы знали, что Олька крутит с Мишей. Глеб говорил с ним, просил не поступать так с тобою, но…
Что – но? – Я чувствовала, как слезы неудержимо текут у меня по лицу.
Пойми, Ляля, мы не имели права вмешиваться. Это было бы некрасиво, не правильно. Да и молоды мы были  очень. Не всегда знали, как поступить…. То были ваши отношения, и вы сами должны были в них разобраться. Мы сделали тогда все, что могли. Глеб говорил  с Мишей, я пыталась вразумить Ольгу….
И что?
Ты же знаешь ее пунктик в отношении мужчин….
И что?
Она делала удивленное лицо и утверждала, что не понимает меня….
Я молча вытирала слезы. Они градом катились из моих глаз.
Как, ну как я могла объяснить сегодня, что разговаривать тогда нужно было со мной! Со мной и ни с кем другим! Я сама смогла бы разрешить ситуацию. Я сама смогла бы разобраться в своей жизни!
Но что бы ты сделала?
Господи, да что угодно! Убила бы Ольку, отхлестала бы по щекам Мишку, разбила бы пару чашек, наконец!
Это – не серьезно….
А серьезно было строить куры за моею спиной? Серьезно? Все это очень плохо пахнет. Просто воняет!
Натали побледнела.
Ляля, я не предавала тебя!
А как по-другому это называется? – с яростью выкрикнула я.
По-другому я не могу. – Твердо произнесла Натали. – Не могу! Ты сама это знаешь!
Ну, да! Как же! Принципы! Везде и всегда – принципы!
Натали пожала плечами и отвернулась к окну. Я молча боролась со слезами. Интересно, чего я хотела от нее? 
Едва ли я  могла ответить на этот вопрос. Я только вздыхала и хрюкала, как старая  засоренная канализационная труба.
Натали присела рядом со мною на диван и обняла меня за плечи:
Все уже позади. Все разрешилось хорошо. Мишаня просто светится от счастья. Мне казалось, вы объяснились….
Нат, как она могла?
Она вообще такая. Всегда была такой. Ей казалось, что, заняв твое место, она будет счастлива и любима. Но: она – это не ты, а ты - не она.
Мы немного помолчали.
Слушай, - я отстранилась от Натали, - ты не могла бы кое-что сделать для меня?
Что?
У тебя здесь есть коньяк?
Ляля! – в этом возгласе слилось удивление с укоризной Мальвины,  пытающейся воспитать  Буратино.
Я скорчила в ответ гримасу:
Лучшее лекарство от стресса….
Кажется, внизу, в шкафу, осталось что-то от дяди….
Я уже искала. Ничего кроме водки, а водка – гадость! - меня передернуло. – Пойдем, поищем?
Пойдем!
Мы спустились в кухню и Натали, в две секунды, нашла то, что я безуспешно искала. Она точным движением раскрыла нужный шкафчик и выудила из-за многочисленных пакетов и банок  бутылку коньяка. Та была наполовину пуста.
Держи!
Я плеснула себе на дно бокала и, наслаждаясь ароматом, медленно выпила. 
Мне еще нужно кое-куда позвонить, - голос Натали звучал нерешительно.
Занимайся, - широким жестом руки, я отослала ее прочь.
Для погружения в знакомый мир покоя, благоухающий ванилью, дубом и еще тысячью составляющих запах выдержанного коньяка, попутчики не нужны.
                * * *
Я проснулась, когда уже начало смеркаться. Коньяк успокоил меня, а крепкий сон  пошел  на пользу. Теперь я могла мыслить здраво.
Рассудительность  всегда была моею сильной стороной. Понимание мотивов поступков как собственных, так и окружающих, всегда действовало на меня благотворно.
Сегодня все части старой головоломки соединились. Все было ясно. Ясно, как божий день.
Михаил растерялся, Натали  лелеяла принципы, Олька – искала счастье.
За этим занятием она проводит большую часть своей жизни….
Я отбросила мысли об Ольке вместе с пледом и быстро переоделась. Снизу раздавался неясный гул голосов. Кажется, они смеялись, пели под гитару. Заскрипели ступеньки. В дверях появилась голова Глеба.
Проснулась, наконец? Ну, и  горазда ты спать! Мы шумели изо всех сил, а тебе – по барабану! Давай, спускайся!  Ждем тебя к ужину.
Он повернулся и крикнул вниз:
Она проснулась!
Голоса зазвучали громче, раздался звон тарелок. Я быстро оглядела себя в зеркало, провела щеткой по волосам и отправилась вниз.
Мужчины поймали несколько рыбин, и теперь в центре стола стояло блюдо с аппетитно поджаренными, благоухающими кусками.
Осторожно, сеньора, ступенька, - Михаил подал мне руку внизу лестницы, испытующе, глядя  мне в лицо.
Кажется, он уже был в курсе событий. Я улыбнулась ему в ответ. Мое решение - оставить все в прошлом - казалось мне единственно разумным.
«Оставьте мертвым погребать своих мертвецов….»
Давай, Лялька, быстрее, - жизнерадостно поторопила меня Олька, словно ничего не произошло. – Мы сейчас скончаемся от истощения. Представляешь, жарить рыбу и даже не попробовать! – она с  вызовом смотрела  на меня.
Я сделала глубокий вдох и  ответила спокойно:
Немного воздержания никогда не повредит.
Кому как! – она не отвела взгляд, а я вдруг почувствовала неудержимое торжество, такое неожиданное и такое нелепое в этот момент.
Полуобернувшись к Михаилу, я сказала, обращаясь ко всем и глядя на него:
Давайте не терять времени! Больше - никаких разговоров!
Он радостно улыбнулся мне, а Натали подхватила:
За стол! За стол!
Эдик уже открывал бутылку вина, Глеб отодвигал стул для Натали. Под руку с Михаилом, мы прошествовали на свои места.
Выпьем за любовь! – провозгласил первый тост Глеб.
И за дружбу - как высшее проявление любви! - подхватила Олька.
Я встретилась с нею глазами.
Она никогда не сдается!
Ее глаза лихорадочно блестели. Она улыбалась мне сквозь прозрачную стенку бокала. В ответ, я приподняла свой и, отдавая дань ее мужеству, отпила глоток густого, похожего на кровь, вина.
За дружбу!
Ужин затянулся. Разговор то принимал общий характер, то, как часто это бывает, распадался на несколько разных тем. Комната, постепенно, наполнялась табачным дымом.
Натали, которая сначала призывала мужчин выходить курить на крыльцо, сдалась, и теперь лишь страдальчески морщила нос, когда кто-то брал очередную сигарету. Наконец, атмосфера стала совершенно невыносимой.
Я тихо выскользнула за дверь, на свежий воздух.
                * * *
Сумрак уже успел окутать горы непроницаемой пеленой. Одиноко светился фонарь над входной дверью. Отражаясь от него, в небе тускло мигала луна. Окружающая дом темнота походила на  рыбачью сеть, полную добычи. Из ее дыр высовывались острые макушки деревьев, изломанные ветви кустарников и сваленные в кучу горы.
 Я невольно поежилась, но не от страха, а от наступающей прохлады. Бояться здесь было некого: от людей  достаточно далеко, чтобы запросто добраться сюда, а   диких зверей, крупнее кролика, поблизости никто никогда не видел. Шагнув  за круг света, я медленно побрела вокруг дома.
Так странно и загадочно выглядел ночью  дом, одиноко стоящий на горе. Его окна светились желтым, стены мягко белели.  Я  кружила вокруг, наслаждаясь свежестью горного воздуха и одиночеством.
Негромко хлопнула входная дверь, кто-то вышел на крыльцо. Я остановилась, не желая делить чувство покоя, воцарившееся, наконец, в душе.
Между тем,  на крыльце велась довольно бурная беседа. Мне послышался Олькин голос и, прижав рукою забившееся сердце, я подошла ближе:
Плевать мне, что ты там думаешь! – бессильная ярость  Ольки была почти осязаема. – Ты будешь делать так, как мы договорились!
Очень жаль, но, возможно, всплывут обстоятельства, которые не позволят мне выполнять свое обещание.
Обстоятельства? Какие же,  интересно?
Я тебе о них сообщу непременно.
Что ты задумал? Ты снова хочешь обмануть меня?
О каком обмане ты говоришь? Из нас двоих именно твоя жизнь переполнена ложью. – Послышался глухой звук, словно говоривший ударил кулаком о перила веранды. - Ты умудрилась испортить отношения Ляли и Михаила, ты пыталась разрушить наш брак с Натали….
Пыталась? Еще не пыталась! Теперь я даже пытаться не буду! Я это сделаю!
Как?
Да мне только стоит ей рассказать о нас…
Это уже не новость! - в голосе Глеба послышалась насмешка. - Ты опоздала.
Нет! Еще нет! Теперь она услышит мою версию событий!
И думаешь, она поверит тебе? Особенно сейчас, когда всплыла правда о Ляле и Мишке?
Всплыла? Она всегда лежала на поверхности! Ее не видел только тот, кто не хотел видеть! А в нашем случае – другое. Ты подумай, Глебушка, подумай…
Не смей угрожать мне, дрянь! Тебе ничего не удастся сделать!
Поглядим-посмотрим….
Снова хлопнула входная дверь. На крыльце остался один Глеб. Я видела красный огонек сигареты, чертивший дугу на фоне почти черного неба.
Меня била мелкая дрожь. Что там случилось меж ними такое? Почему  Олька открыто угрожает Глебу? Что там за тайна?
Мой небольшой жизненный опыт утверждал: люди редко скрывают свои достижения. Наоборот, флер таинственности, напускаемый  невзначай или умышленно,  маскирует пороки. Причем пороки постыдные.
В Питере у меня осталась соседка по коммуналке - Татьяна. Она казалась очень таинственной женщиной. Она ходила таинственно, загадочно поглядывая по сторонам. Она говорила приглушенным голосом таинственные вещи, потому что понять то, что она говорила, было почти невозможно. Однако позже выяснилось, что она пьет. Пьет в одиночестве, сама с собой, и вся ее невыносимая таинственность -  лишь жалкая попытка скрыть свое горькое увлечение.
«Алкоголики - неполноценные люди. Они - нравственные уроды. Когда смотришь в эти потухшие глаза и  на эти обрюзгшие физиономии, невольно приходят мысли о  расовых чистках…»
Без сомнений, первой в «черном» списке была бы старушка Стешина….
Что  за напасть? С одной стороны вещает Арсений своим гнусавым голосом, полным ненависти к «недочеловекам», а с другой – подстерегает опасность быть пойманной за неблаговидным занятием.
Сидела бы ты дома, Пенелопа!
Пока я раздумывала о том, как мне, по возможности, более элегантно выйти из этой щекотливой ситуации, снова стукнула дверь.
Я узнала голос Михаила. Мужчины закурили. Движимая неясным чувством опасности, любопытства и сладостью запрета, я подошла еще ближе.
Поговорил? – спрашивал Михаил. - На чем остановились?
Она, как обычно угрожает, - обронил Глеб. - Только теперь ее методы не актуальны. Натали все знает. Почти все.
Ты рассказал ей о ребенке?
Я прикусила руку, чтобы не вскрикнуть:
У Глеба и Ольки есть ребенок?! Святая макрель!
Пока нет. Хочу дождаться результатов экспертизы….
Я больше не могла стоять спокойно. Эмоции рвались из меня обезумевшим торнадо.
Стараясь не шуметь, я отступила за дом. Сделав большой круг, обошла крыльцо и села, прислонившись спиною к дереву.
Мама дорогая! Ну и дела! Оказывается Олька перебрала всех наших кавалеров! Я еще легко отделалась! А вот Глеб, бедняга – попал!
Натали! Бедная Натали! Она еще ничего не знает! Не знает, но чувствует!
Я вспомнила ее сомнения перед нашей поездкой.
Она должна узнать обо всем как можно скорее! Мне самой слишком хорошо известно чувство униженности, когда все - в курсе дела, и только влюбленная дурочка с обожающим взглядом находится в полном неведении.
Но кто просветит Натали?
Только не я! Я слишком малодушна для этого. 
Глеб должен сам рассказать ей все. Сам! И тогда, когда сочтет нужным! А до этого нужно помешать Ольке.
Несчастный мотылек, летящий на огонь!
Слишком болезненные шрамы остаются  после неудачных попыток согреться у чужого очага.
Ляля, ты где? Послышался голос Михаила. Он искал меня, но шел в другую сторону. Его шаги удалялись.
Здесь! Я – здесь! – откликнулась я, поднимаясь.
Он подошел ко мне в темноте слишком близко. Щеку обожгло его горячее дыхание. Неожиданно ослабели ноги, я качнулась. Он,  будто только и ждал этого, тотчас подхватил меня, прижал к себе.
Его быстрый шепот доносился  из невыразимой дали,  ищущие губы скользили по коже.
Какого черта?
Я откинула голову и подставила свое лицо  поцелуям.
Время остановилось, потом завертелось вспять.
Мне снова было шестнадцать. Я снова таяла, пронизанная миллионами электрических разрядов. Я снова кружилась в обжигающем танце любви.
                * * *
Притихшие и молчаливые, мы брели к дому, взявшись за руки. Скрипнули понимающе ступеньки крыльца, хлопнула дверь. Душная атмосфера комнаты была полна  голосов и бренчания гитары.
А вот и наши голубки! – выкрикнула Олька.
В ее голосе звучала отчаянная бесшабашность висельника, которому  нечего  терять.
Натали сновала между кухней и комнатой, убирая со стола.
Вай, Михаил! Разве можно забирать от нас такого человека! Ляля! Без тебя здесь было уныло…, - Эдик ущипнул струны гитары, которую держал в руках, и они послушно откликнулись призывным стоном.
Эдик намекал на наши былые упражнения в пении. Его  глубокий, низкий баритон хорошо сочетался с моим голосом. Мы часто пели раньше.
Интересно, что получится сейчас?
Я с готовностью подсела к нему:
- Начнем?
Под мягкий аккомпанемент знакомого романса полился его густой бас. Я с восторгом вслушивалась в прекрасные модуляции зрелого  мужского голоса и, улучшив минуту, присоединилась к нему.
Наверное,  мои голосовые связки тоже огрубели.  Я пела низковато, но, тем не менее, дуэт получался весьма недурственным.
Все притихли, даже Натали оставила свое бесконечное хождение и присела на ручку кресла Глеба. Он осторожно пересадил ее на колени, прижал к себе.
Я отмечала это краем глаза, потому что Эдик не давал мне перевести дыхание. Он   руководил мною движением бровей, интонацией, своим вдохновенным голосом.  Я вслушивалась в знакомую мелодию и наслаждалась великолепными стихами:
«Плесните колдовства
В хрустальный мрак бокала….»
Так мы пели примерно час. Потом я запросила тайм-аут. С непривычки напряженное горло саднило. Я глотнула вина и поморщилась: щиплет! Как бы назавтра  не осипнуть!
Сейчас мы проветрим комнату, разожжем камин и сварим кофе! - Распоряжалась Натали. - Он будет весьма кстати Ляльке. Боюсь, чтобы она не сорвала голос.
Мы открыли дверь и дружно принялись за уборку.
Я наблюдала за Натали. Она явно была озабочена чем-то. Озабочена и огорчена. Но, напряженное ожидание, так сковывавшее ее в последнее время, ушло. Ушло, сменившись задумчивостью.
Я тщательно следила за тем, чтобы они с Олькой не оставалась наедине. Пришлось даже пожертвовать собственной крайней  нелюбовью к кухонной работе и вызваться мыть посуду.
Олька о чем-то догадалась, потому что снова вызывающе усмехнулась и с легкой душой оставила нам все хлопоты по дому.
                * * *
Глеб предложил сыграть в карты. Я с удовольствием похвасталась своим умением играть в бридж. Мало того, я даже стала завзятой бриджисткой.
Только мое слишком кратковременное пребывание в родном городе не позволило открыться этой тайной страсти.
Карты, коньяк и женатый мужчина – все признаки падшей женщины! Остается, правда, еще шантаж и разбой…
Четверка составилась довольно быстро. Мы вытащили на середину комнаты круглый журнальный стол и уселись вокруг него. Прямо передо мной находился камин  и кресло, в котором устроилась Натали. С пола мне была видна только ее светлая макушка и рука, держащая стакан с соком.
Олька подтащила к камину второе кресло. Они уютно расположились у огня, разговаривая о чем-то вполголоса. Сначала я старательно прислушивалась, пытаясь разобрать, о чем они говорят, но потом пошла масть, и я забыла обо всем на свете.
В этот раз мне везло. Не просто везло, а везло по-крупному. Я насчитала девять взяток, когда Глеб спасовал. Эдик нервно сглотнул, а Михаил поощрительно хмыкнул. Я  подмигнула ему победно.
Зачем ты поднимаешь? - прошипел Глеб Михаилу, грозно кося на Эдика.
Протри глаза, - ехидно пропела я, выкладывая карты. – Четыре козыря, две взятки, да еще две дамы с валетом….
Видел? - торжествовал Мишаня. – Большой шлем в козырях, а ты сомневался….
Я показала Глебу язык, а он с досадой шлепнул картами об стол:
- Чертовка!
Олька встала и подошла к нам. Я отметила это краем глаза, но теперь на руках у меня все было красное, как на митинге, а Мишка, конечно, пошел в пику. Потом - трефовый ход взял и снова - в пику. Наконец, ситуация разрешилась: как Эдик не вертелся, поимел он свои восемь взяток.
Я взглянула на Ольку и поразилась смеси удовлетворения и торжества, сияющих на ее лице.
Нелепая тревога, полная опасливой боязни, охватила меня. 
Костяшки пальцев на руке Натали, сжимающей стакан с нетронутым соком, побелели от напряжения. Предчувствуя беду, я поднялась с пола и, не обращая внимания на боль в занемевших ногах, обошла кресло.
Лицо Натали напоминало гипсовую маску. Бледное и застывшее, со стиснутыми зубами и обозначенными скулами, оно выражало страдание и ожесточение.
Нат, что случилось? - громким шепотом спросила я.
Она молчала. Тогда я испугалась. Испугалась по-настоящему. Никогда еще за все годы нашего знакомства, мне не приходилось видеть у Натали такого выражения лица. Она казалась сейчас гораздо старше своих лет. Старше и жестче.
Нат, не молчи, - затормошила я ее. – Скажи, что с тобой? Это из-за Ольки, да? Она тебе что-то сказала?
Глеб, почуяв неладное,   присел на корточки перед Натали. Она тотчас очнулась и сказала, не глядя на него:
У меня неожиданно сильно разболелась голова. Пожалуй, пойду, прилягу.
Я провожу, - вызвался Глеб.
Не стоит, - Натали так и не взглянула на него. – Ляля, помоги мне, пожалуйста.
Вы уже спать? - жизнерадостно откликнулась Олька. – А мы еще посидим. Кофейку попьем. Как вы, мальчики?
Можно, - откликнулись Эдик и Михаил.
Ляля, если не заснешь, спускайся, - предложил Мишка, когда мы с Натали поднимались по лестнице. Я только вымученно улыбнулась ему в ответ.
                * * *
Добравшись почти до верхней площадки, я оглянулась. Открывшаяся картина навсегда врезалась в мою память.
Нет, не в память. Она врезалась  в мою жизнь, оставив прочный, не стираемый оттиск.
Эдик и Михаил еще сидели на полу, у нашего карточного столика, и с легким беспокойством наблюдали за нами. Точнее, Михаил смотрел на меня, а Эдик - на Ольку, которая стояла, прислонившись спиной к косяку кухонной двери. Она с сардонической усмешкой, странно исказившей ее лицо, провожала взглядом Натали.
Глеб стоял у подножия лестницы. Его запрокинутое лицо было бледным. Решительно сжатый рот и, полные отчаяния, темные глаза делали его удивительно красивым. Я отметила это про себя мимоходом, отложив в глубине мозга и мысль о том, что мне нужно будет нарисовать его таким – с прямоугольными скулами, откинутыми назад волосами и отчаянием в глазах. Отчаянием и решимостью.
                * * *
В спальне Натали дала волю чувствам. Она не билась в истерике, не рыдала, но ее дрожащие пальцы, ее закушенная губа и молчаливые слезы были еще безнадежнее и страшнее бурного взрыва эмоций. Взрыва опустошающего, разрушающего и очищающего.
Она молчала, словно потеряла всякую способность говорить и только методично заворачивалась в одеяла. Эта ее молчаливая методичность, крупная дрожь, сотрясающая  тело  и слезы, текущие из закрытых глаз испугали меня не на шутку.
Я принялась трясти ее изо всех сил, потом села рядом и обняла напряженные плечи:
Натали, дорогая, не пугай меня! Что случилось, скажи!
Я добивалась от нее ответа, словно для меня целью жизни было услышать ее голос. И  услышала, в конце концов.
Ненавижу, - процедила она сквозь стиснутые зубы. – Ненавижу!
Я отшатнулась. Никогда больше: ни до этого, ни после я не слышала такой ненависти ни в одном человеческом голосе.
-  Ненавижу! – она перестала закутываться в одеяла, отбросила их и с размаху, обеими кулаками стукнула по кровати:
Не–на-ви-жу!
Кого, Бог мой! Кого ты  ненавидишь?
Всех ненавижу! Всех!
Меня? Мишку? Эдика? Очнись, Натали! Что ты говоришь!
Я ненавижу его! Я всегда чувствовала, что он предал меня! Всегда!
Кто? Глеб?
Теперь это выяснилось. Выяснилось! И с кем? Как он мог? Как он посмел?
Слушай? Ты поверила? Ты поверила этой дурехе? Как тебе не стыдно! Ты ведь знаешь ее! Она могла придумать все что угодно! Она просто хочет разрушить свадьбу. Вашу с Глебом свадьбу! Я слышала!
Свадьбы не будет, - опустошенно проговорила Натали. – Не будет….
Давай, не горячись! – я капала без счета корвалол в рюмку. - Вот, выпей. Утро вечера – мудреней. Завтра разберемся – что к чему.
Она разлучила вас с Мишей. Как я раньше не догадалась, что мы с Глебом у нее – как кость в горле…
Вот именно об этом мы завтра и поговорим. Не надо рубить с плеча. Не давай ей повода для торжества.
Но как она могла?
Легко! Ей всегда чудилось, что она обделена счастьем. Ты же мне сама это объясняла.
Теперь роль анонимного алкоголика была за мной.
Но я ей верила….
Ой, ли? Ты всегда была очень разумной девушкой. Едва ли ты слишком доверяла Ольке. Тем более что перед тобою был мой пример….
Только идиоты учатся на собственных ошибках.
Я помогала ей…
Ты многим помогала и помогаешь.
Я любила его….
Открыла, наконец, Америку!
Ты и сейчас не можешь отказаться от любви. Посмотри на меня. Жизнь все равно сделает по-своему.
Что ты мне всыпала? Я хочу спать.
Надо было по-другому всыпать, по старинке, розгой!
Ну и спи на здоровье. Завтра будет все иначе….
Уложив Натали и дождавшись, пока она уснет, я спустилась вниз, готовая к объяснению с Олькой. Но ни Ольки, ни Эдика не оказалось в доме.
Пошли прогуляться, - объяснил мне Михаил, вопросительно-встревоженно глядя на меня.
Она уснула, - сказала я громко. Так, чтобы услышал Глеб. Он сидел в кресле у камина. В том, в котором до него сидела Натали.
Голубой ароматный дым сигары поднимался над спинкой. На придвинутом столике, рядом с  бутылкой ликера, дымилась большая чашка кофе.
Кофе будешь? – спросил он, слегка повернув голову.
Нет, пожалуй! – откликнулась я. – Не усну потом.
Нам всем нужно  поспать. – Голос Михаила звучал решительно. - Я - наверх.
Я, пожалуй, тоже! – усталость навалилась неожиданно. Я почувствовала, что глаза мои закрываются, а ноги - отказываются служить.
Осторожно, синьора, ступенька! – Михаил подхватил меня и заботливо потащил вверх по лестнице.
                * * *
Мы постояли немного у порога комнаты, не решаясь оторваться друг от друга. Мне было так спокойно, так уютно в его объятиях. Михаил осторожно повлек  меня в сторону кабинета. Я отрицательно качнула головой:
Потом, позже….
Но почему? – его горячие губы сводили меня с ума, но именно этого я и хотела избежать сейчас.
Все происходило слишком быстро. Слишком….
Я снова качнула головой и шагнула к себе в комнату. Михаил с сожалением смотрел мне в след. Я постаралась быть твердой.
Стешина, наконец,  проявила  благоразумие! И как всегда – не вовремя!
Однако поздно было что-то менять. Я быстро переоделась и юркнула под одеяло, рядом со свернувшейся клубочком Натали.
Она дышала спокойно, иногда  всхлипывая. Прислушиваясь к ее дыханию, я медленно поплыла по темной и теплой реке сна.
                * * *               
Просыпалась я постепенно. Рядом ворочалась и вздыхала Натали. С другой стороны, со стороны Ольки, ощущалась прохладная пустота. Я с трудом приоткрыла глаза. На Олькином месте постель была едва примята, но одело, с вечера сложенное у ног, было развернуто и  сиротливо свисало до пола.
Ох-ох! Грехи мои тяжкие причитала Натали.- Ляль, ты как?
Я-то нормально! А ты?
Что я вчера вечером творила?  Вспомнить страшно!
Я узнавала Натали.
Наконец-то!
К ней вернулись рассудок и здравый смысл.
Я не слишком вчера буйствовала?
А ты что же? Ничего не помнишь!
Знаешь, как-то смутно! Не надо было пить. Это вино на меня так подействовало….
Я знала, что Натали плохо переносит алкоголь даже в малых дозах. Но вчера за ужином она не выпила и половины бокала. Разве что потом, на нервной почве, догналась…
В конце вечера Натали сильно смахивала на бедную Офелию после неприятностей с этим совершенным ублюдком Гамлетом.
А где наша домашняя стервочка?
Я вопросительно посмотрела на Натали. Она перехватила мой взгляд и смущенно развела руками:
Я ее вчера не сильно приложила?
Было за что….
Нет, конечно! Я же обо все догадывалась. Помнишь, дома я говорила тебе об этом?
Совсем даже ты не говорила, что это была Олька!
Не говорила, потому что боялась. Не верила! Глеб мне все рассказал. Только отказался назвать свою зазнобу. По элементарной логике это должна быть дама, которую я знаю. Иначе, зачем ему было что-то скрывать? 
Интересно,  знает ли Натали о ребенке?
А она, между тем, продолжала:
Чего я так вчера разбушевалась, не пойму! Все ведь уже решено!
Бывает, - неопределенно зевнула я. – Идем, выпьем чего-нибудь тонизирующего.
Идем, если осталось…. Глеб здесь глушит кофе литрами. Он пьет его только с «Амаретто».
Барские привычки…
Не говори!
Почти не веря, что все так легко разрешилось, я спускалась вслед за Натали.
По дороге мы заглянули в кабинет. Там на кушетке, прикрытый пледом, спал Михаил.
Я задержалась взглядом на его расслабленном лице. Сейчас, во сне, он гораздо больше походил на того Мишаню, которого я знала когда-то.
                *  *  *
В гостиной на диване раскинулся Эдик. Узкое сидение было слишком мало для него, и его мощная рука свесилась до пола. Колени были согнуты под неудобным углом и вообще, вся его поза казалась крайне неудобной. 
Я могла заключить это профессионально. В художественном училище мы изучали основы анатомии. Правда, несколько иначе, чем врачи.
Бедняга, - прочитала мои мысли Натали. Она подошла к дивану и стала поправлять руку Эдика.
Я двинулась к Глебу. Он спал в кресле, у погасшего камина. Бутылка ликера, как и вчера, стояла на столике, рядом с чашкой из под кофе.
Эй, ковбой, пора вставать! – я обошла вокруг кресла и застыла. На меня  глядело посиневшее,  мертвое лицо Глеба.
Что там? – Натали закончила поправлять Эдика и двинулась ко мне.
Не подходи! – просипела я.
Нет! Не надо! – мое предупреждение опоздало. Натали увидела.
Она несколько мгновений смотрела на Глеба, потом закричала.
Она кричала, и кричала и кричала….
Я присела на корточки, привалившись спиной к камину,  зажмурившись и закрыв уши руками. Но это мало помогло. Тогда я стала раскачиваться, не открывая глаз, тихо подвывая, чтобы заглушить все звуки.
Но это тоже не помогло.
Крик еще звучал у меня в голове, когда кто-то осторожно обнял меня и повлек прочь.
Что было потом, я помню очень смутно. Мир начал проясняться после нескольких глотков водки, которую Михаил заставил меня выпить. Я закашлялась и начала приходить в себя.
Флакон с нашатырем, подсунутый мне тем же Михаилом, окончательно привел мои чувства во взаимодействие с внешним миром.
Я прислушалась. Было тихо. Натали больше не кричала.
Я осмотрелась кругом и увидела, что она лежит в глубоком обмороке на диване, а возле нее топчется растерянный Эдик.
Ляля, очнись, ты нужна нам…, - дошли до моего сознания слова Михаила.
Он стоял на коленях передо мною и держал в руке стакан с остатками водки. Невероятным усилием воли, о существовании которой я до сих пор не подозревала, мне удалось взять себя в руки.
Наташе очень плохо. Мы с трудом представляем, что надо делать. Точнее, мы знаем, но нам нужна твоя помощь. Ведь она - женщина…
А где Олька? – я с трудом заставила себя говорить и с удивлением почувствовала, как способность думать и ощущать снова возвращается ко мне.
Я не знаю. Об этом – после. Нужно сейчас помочь Натали и вызвать милицию. Потом уже найдем Ольку.
Михаил, убедившись, что я реагирую на окружающее, помчался наверх за мобильником. Спускаясь по лестнице, он яростно кричал в трубку:
Вы что, не понимаете? У нас тут труп. Просим прислать кого-нибудь. Да, мужчина! Да, умер. Приезжайте и сами разбирайтесь! Мы его только что нашли…. Хорошо, ждем!
Я с трудом поднялась с нижней ступеньки лестницы, на которой приходила в себя, и побрела, на подгибающихся ногах, к дивану.
Мои колени колотились друг о дружку, пальцы тряслись. Я изнемогла, преодолевая эти пару метров.   
Добравшись до дивана, и  притулившись на краешке, возле Натали, я посидела, переводя дыхание.
Ее рука была ледяной.
Спасительный флаконом с нашатырем у лица, пара глубоких  вздохов и – голова Натали задергалась.
Держи! – успела я крикнуть Эдику. Он подхватил Натали, не дав ей упасть.
Что это? Где я? – она открыла глаза. Ее непонимающий взгляд перескакивал с меня на Эдика и обратно. – Что со мной? Лялька, представляешь, мне почудилось, что Глеб…. Глеб? Где Глеб?
Она заметалась и рванулась к камину. Совместными усилиями нам удалось удержать ее. Она снова потеряла сознание.
Ее надо унести отсюда! – решительно сказала я. – Черт, где же Олька?
Разве она не с вами? - откликнулся Эдик.
Ее уже не было, когда я проснулась…. Осторожно! Давай, я подержу голову.
Сообща, бережно, мы занесли Натали в спальню и уложили в кровать. Я укрыла ее одеялами и попросила Михаила согреть чайник.
Натали понадобится грелка, да и всем  нужно выпить кофе.
Хорошо, не стал спорить Михаил. – Я быстро.
                * * *
Хлопоты и заботы о Натали отвлекли меня от кошмара, который ждал нас внизу. Мы выпили кофе, даже смогли поесть кое-чего, оставшееся от ужина, что принес на подносе, вместе с чашками, Михаил.
Сидя у постели подруги, которая находилась в странном, плавающем состоянии полузабытья, мы шепотом разговаривали.
 Эдик рассказал нам о концовке вчерашнего вечера.
После того, как Михаил ушел спать, они с Олькой немного побродили вокруг дома. Олька была возбуждена и никак не хотела угомониться. Наконец Эдик, уставший после рыбалки и  целого дня на природе, уснул на диване.
Он утверждал, что Олька тогда еще разговаривала с Глебом. Они собирались пить кофе.
«Губит людей не пиво…. Давно и всем известная истина. Глеб был бы жив сейчас, если бы пошел спать вместе со всеми! – фальшиво сокрушался торжествующий голос Арсения.»
Я потерла лицо руками, прогоняя свой привычный кошмар.
Значит, последней, кто видел Глеба живым, была Олька. Нужно срочно найти эту авантюристку. Может быть, тогда что-нибудь прояснится. 
Михаил с Эдиком согласились со мной.
После краткого совещания,  было решено, что мужчины отправятся на поиски Ольки, а я посижу с Натали. О том, что внизу  находился мертвый Глеб, я, почему-то, забыла.
Михаил напомнил об этом, чем страшно переполошил меня. Перспектива остаться в доме с покойником привела меня в ужас. 
Эдик поступил как настоящий джентльмен: предложил нам с Михаилом идти вместе на поиски. Заодно, мы  должны были встретить  милицию.
                * * *
Для начала, Михаил предложил осмотреть ущелье. Я была не против, хотя совершенно не понимала: что там могла делать Олька ранним утром?
Не в водопаде же купаться, в самом деле?
Однако, решив пока не спорить, я молча направилась по тропе  к озеру. В голове у меня уже давно вертелась одна мысль. Точнее, она начала оформляться тогда, когда мы спустились на первый этаж.
Я, уткнувшись взглядом в пол, стараясь не глядеть по сторонам, ринулась к двери, а Михаил - подошел к Глебу. Он наклонился над ним, внимательно всмотрелся.
Замирая, я проговорила:
Кажется, там ничего нельзя трогать….
Я и не трогаю, - хмуро ответил Михаил.
Видимо, то, что он увидел, не очень понравилось ему, потому что пока мы спускались по извилистой, узкой тропе к речке, потом шли против ее течения к истоку, внимательно оглядывая близлежащие кусты и склоны гор, он молчал.
Наконец, я не выдержала:
Слушай, Миш, как ты считаешь, отчего он умер?
Я не знаю, - Михаил еще больше насупился. - Но мне очень, очень не нравится, как он выглядит.
Еще бы, - согласилась я, вспомнив искаженное лицо Глеба и пену, засохшую на его губах.
Похоже,  он умер от удушья….
Его задушили? – с ужасом спросила я.
Следов нет, – пожал плечами Михаил, - хотя с виду….
Тогда получается, его убил кто-то из нас?! – мысль, обретя словесную форму и вырвавшаяся на свободу, выглядела абсурдной и пугающей.
Так получается…, - снова буркнул Михаил. 
Я остановилась. Все это не укладывалось у меня в голове. Не укладывалось еще больше, чем сама смерть Глеба и странное исчезновение Ольки.
Ты, в самом деле, думаешь, что это – кто-то из нас?
Михаил остановился и повернулся ко мне. Его глаза смотрели проницательно и строго.
Ляля, сейчас не время предаваться истерике и рвать на себе волосы. То, что убийца  среди нас – это факт.
Но может быть, он умер сам….
На это Михаил только обронил, отводя глаза:
Не будь ребенком.
Но кто? Кто мог сделать такое? Ты должен мне сказать!
В принципе, это мог сделать любой….
Даже я? – потрясенная, я остановилась, не в силах тронуться с места.
Я не подозреваю тебя, Ляля, я просто хочу предположить, рассудить….
Ты… ты…, - я задохнулась от неожиданности. – Как ты смеешь?
Да не смею я, не смею, - удержал меня за руку Михаил. – Я тебе расскажу сейчас кое-что, а ты сама будешь решать, и делать выводы. Договорились?
Я скорбно качнула головой.
Что мне еще оставалось?
                * * *
Мы  дошли до подножия водопада, покружили вокруг озерца и направились в обратный путь. Шум от падающей воды был силен,  нам приходилось почти кричать.
Наконец, когда мы начали подниматься в гору, я, задыхаясь от усталости и волнения, требовательно сказала:
Миша! Твои обвинения очень серьезны. Они требуют обоснования. Что такого ты знаешь, что позволяет тебе делать подобные заключения?
Михаил остановился, вздохнул несколько раз, чтобы отдышаться, и заговорил медленно, с нажимом.
Из его речи следовало, что, во-первых, в доме кроме нас не было никого.
Согласна!
 Во-вторых, когда мы ушли спать, Глеб был еще жив.
Согласна!!
Потом я слышал, как поднялась в спальню Олька. Я сплю чутко. Я ведь один в доме и привык прислушиваться к каждому шороху. Лестница скрипнула, когда она поднялась. Через некоторое время, лестница заскрипела еще раз. Кто-то спускался по ней. Я открыл глаза: за окном  только начинало светать. Потом этот кто-то снова поднялся. А когда  рассвело, лестница заскрипела вновь.
По ней спускались или поднимались?
Спускались. Я подумал, что вы уже проснулись….
Это могла быть только Олька, - заявила я решительно. – Мы с Натали спали, как убитые, а когда  проснулись, ее уже не было.
Наверное, тогда она и ушла….
Но, куда же она девалась? Уехала на автобусе?
Едва ли! Ольга не умеет водить машину, а управлять автобусом ей и вовсе не под силу….
Я скептически поджала губы: Михаил мог просто не знать об этом Олькином таланте.
 Как выясняется, мы многое друг о друге не знаем….
Чтобы развеять и эти сомнения, мы прошли по подъездной дороге до самого автобуса. Он стоял так, как оставил его Глеб накануне: с плотно закрытыми дверцами и запотевшими стеклами.
Мы побродили вокруг, заглядывая сквозь мокрые стекла в салон. Потом покричали, зовя Ольку – ответа не было. Да его и не могло быть. Это мы поняли, когда поднимались по тропинке, мимо скалы к дому.
Она лежала лицом вниз, прижавшись щекой к пожухлой прошлогодней траве, прямо за упавшим деревом. Ее неподвижность и поза были слишком однозначны:
живые так не лежат!
                * * *
Я смотрела на Ольку, прижав руку ко рту. Я не верила своим глазам. Я не хотела в это верить. Чтобы убедиться, что окружающее – не сон, я сильно укусила себя. Боль была, но кошмарная экспозиция не изменилась.
Я подбежала к Ольке и бросилась на землю возле нее. У меня появилась странная уверенность, что она еще дышит. Я осторожно отвела прядь с ее лба, но Олька не пошевелилась. Она смотрела мимо меня, на деревья, на ущелье и водопад, а кожа ее была белой и холодной, как лед.
Михаил подошел сзади и, обхватив меня за плечи, поднял с земли.
Я тоже чувствовала себя мертвой.
Олька! Жизнерадостная, неунывающая Олька! Маленький стойкий борец за собственное светлое будущее. Она не была достойна такого конца. Не была! И Глеб тоже!
Я почувствовала яростный протест, рвущийся  наружу.
Что происходит? Почему? Где я и с кем? В кого превратились мои бывшие верные друзья? В хладнокровных убийц? В монстров?
Я  подозревала теперь всех. Всех! Даже Михаила. По крайне мере, сейчас мне стали понятны его сомнения.
Он взял меня за руку и тихо сказал:
Пойдем в дом. Ты побудешь с Эдиком и Натали, а я сам встречу представителей власти….
Без сопротивления, я дала отвести себя в дом.
Растревоженный Эдик, по знаку  Михаила спустился вниз, где они некоторое время шептались. Потом он, побледневший и хмурый, вернулся наверх, распахнул дверь в кабинет и уселся там, глядя через дверь на лестницу. Теперь никто не мог незамеченным пробраться  на второй этаж.
Я устало прилегла рядом с  дремлющей Натали. Мысли мельтешили  в голове, причиняя боль.
Олька? Почему – Олька?
Мне не лежалось. Я находилась в каком-то беспокойном чаду. Подхватившись, я отправилась к Эдику.
Эдик, как ты?
Посеревший от горя Эдик только молча кивнул головой.
Расскажи, Эдик, что тут происходило без меня?
Он сначала вяло отмахнулся, потом начал рассказывать.
                * * *
 Его рассказ был полон горечи и снисходительности. Я поняла, что его чувство к Ольке  было подавлено обстоятельствами, оскорблено самой Олькой, но еще было.
Каждому ее поступку он находил оправдание.
Гюго мог захлебнуться  в рыданиях, ваяя новых «Отверженных». «Отверженную».
Впрочем, я, действительно, прослезилась. Эдик смог мне показать Ольку так, как видел ее сам. Видел своим любящим, мужским  сердцем. Он показал мне простую девчонку, из скромной семьи, с большим тщеславием и неиссякаемым желанием добиться успеха в жизни.
Если бы хотя бы сотая доля ее энтузиазма была присуща мне, то я бы  давно писала  пасторали в Болонье или городские пейзажи в Риме!
Я слушала, и передо мною вставала жизнь женщины, карабкающейся наверх по социальной лестнице.
К сожалению, Олька выбрала не тот путь. Она видела вокруг себя примеры состоявшихся судеб и пыталась их повторить. Пыталась повторить чужие успехи и достижения, не думая о том, что у нее, быть может, совсем иная дорога, своя, не похожая  на другие.
Оказалось, ее «ресторанный» бизнес был всего лишь работой официантки, потом - старшей официантки, потом барменши….
Она забеременела, родила ребенка. Его нельзя было оставлять здесь, в нашем маленьком городке, где все на виду и она уехала рожать в областную больницу. Там Оля жила до родов, снимая квартиру.
Ты помогал ей? - спросила я, наперед зная  ответ.
Немного, - помолчав, сказал Эдик. – Я был обижен сначала. Очень обижен.
Еще бы!
-     Ты знал, кто отец ребенка?
Тогда еще нет. Это потом Оля сказала мне, что это был ….
Глеб…
Ты тоже знаешь?
Узнала, - неопределенно ответила я.
Она оставила мальчика в детском доме….
Какой ужас!
Она не могла иначе. У нее умирал отец. Это известие могло доконать его…
А Глеб? Он признал сына?
Да, он согласился дать ему свою фамилию и содержать его….
Почему же Глеб не забрал его?
Понимаешь, - Эдик обратил на меня глаза загнанного лося, - этот ребенок…. Этот мальчик…. Он больной.
Больной?
Да! У него что-то там с головой и с генами…. Я точно не знаю. Его можно воспитывать только в специальном учреждении.
Я была шокирована. Больной ребенок! Судьба, действительно, бывает слишком жестокой…
Глеб устроил его в частную клинику. В государственных – сама знаешь, как обращаются с такими детьми….
Значит, - подумала я, - отказ Глеба от ребенка был равносилен катастрофе…. Малыша пришлось бы забирать из комфортных условий и помещать в ад государственного учреждения. Это, пожалуй, повод для убийства. Но, тогда, почему погибла сама Олька?
Я запутывалась все больше.
Мне нужен был сейчас Аристотель, Сократ  или кто-нибудь из их братии, чтобы помочь разобраться в той мешанине, что царила в моей голове.
Эдик…. Учитывая его чувства к Ольке, он вполне мог сговориться с нею….
Что они делали на прогулке?
Я опасливо покосилась на Эдика. Он сидел, глядя прямо перед собой. Его большие руки теребили плед, наброшенный на диван. Такие руки вполне могут задушить человека….
Но Олька…. Едва ли он смог бы причинить ей зло.
Из спальни, прерывая мои размышления, послышался голос Натали. Я поспешила к ней, радуясь, что уже не останусь наедине с Эдиком.
                * * *
Вскоре прибыли машины милиции и «скорой помощи». Врач оказался очень кстати. Он дал мне таблетку успокоительного, а Натали сделал укол, от которого она не спала, но выглядела вялой и заторможенной.
Сначала, она все рвалась вниз, к Глебу. Нам с Эдиком с трудом удавалось удерживать ее в комнате.
После укола Натали   успокоилась.  Так, что мы, вчетвером, смогли проводить до двери накрытое клеенкой тело. 
О гибели Ольки Натали узнала уже под действием транквилизатора, поэтому ее реакция была  очень умеренной. Она только подняла брови и долго скорбно качала головой.
                * * *
С нами в доме остались двое оперативников и молодой капитан. Он представился как капитан Шаховский. Если бы обстоятельства нашего знакомства были  иными, я обязательно бы заинтересовалась им. Профессионально, конечно.
 Капитан был среднего роста, худощавый и нескладный, довольно молодой человек. Его лицо поражало аскетичностью и тонкостью черт. Длинный нос, глубоко посаженные темные глаза, глядящие внимательно, и  узкие губы. Печать грустного знания и усталого цинизма делала лицо капитана интересным. По крайне мере, для художника.
Информированный обо всем Михаилом, капитан пригласил нас на первый допрос. «Беседу», как он выразился. Мы, гуськом, потянулись в гостиную, рассаживаясь, как придется. Окинув взглядом нашу немногочисленную группу, Шаховский нахмурился.
Мы пришлись ему не по вкусу. Молодые бездельники, убивающие жизнь в прелестном домике в горах. Убивающие жизнь и  своих соплеменников….
Мне захотелось запротестовать. На самом деле, все было совсем не так. Мы были  не бездельниками. Каждый занимался чем-то стоящим, каждый сам зарабатывал на жизнь. Так, как мог….
Помолчав, прикидывая что-то в уме, капитан попросил остаться Эдика, а остальных – подождать в соседней комнате. Мы, так же, гуськом, двинулись в сторону кухни.
Подождите! Подождите! - вдруг воскликнула Натали.
Мы остановились, как по команде. Она повернулась к капитану и, ухватившись обеими руками за спинку дивана, горько спросила:
Скажите же, почему он умер?
Капитан долгим взглядом посмотрел на Натали. Сначала он смотрел испытующе, а потом просто смотрел, не имея сил оторваться от ее требовательного, прекрасного лица. Наконец, словно очнувшись, он   отвернулся и ответил:
По предварительному заключению эксперта, потерпевший был отравлен.
Отравлен? Отравлен? – Натали словно не понимала значения этого слова. – Отравлен…
Я осторожно взяла ее под руку и повела в кухню. Там мы усадили Натали на стул, и Михаил включил чайник. Отвечая на мой удивленный взгляд, он сказал не впопад:
Надо выпить чего-нибудь горячего. Устал что-то….
Он принялся насыпать в чашки кофе, а я стала думать. Если Глеб отравлен,
Святые Угодники, чем?
то произошло это уже после нашего ухода. Мы все здоровы, кроме Ольки, конечно, а ели за ужином одно и тоже, и пили….
Без нас Глеб пил только кофе. Кофе и ликер.
Стой, - вскрикнула я, – а если отрава была в кофе?
Нет, - очнулась Натали. - Глеб никогда не пил растворимый кофе. Я для него всегда держала здесь немного настоящего, молотого.
«Действительно, вчера он постоянно требовал, чтобы ему сварили кофе, - вспомнила я. - Что ж, по крайне мере теперь, нам можно было не опасаться». Мы молча прихлебывали горячий, сладкий напиток.
Расскажи, как это случилось? - обратилась Натали ко мне.
Что? - Я не сразу поняла, о чем идет речь.
Как умерла Оля?
Я не знаю. Мы нашли ее у поваленного дерева, на тропе.
У нее была кровь?
Она лежала вниз лицом, как будто ее толкнул кто-то…
Или она споткнулась, - заметил  Михаил.
Натали горестно покачала головой:
Бедная Олька! Она так и не смогла победить….
Победить? – Михаил внимательно смотрел на Натали. Мне кажется, я поняла, о чем она говорила.
Она была отважным и стойким маленьким солдатиком. А жизнь ее постоянно пинала, постоянно подкидывала одну проблему за другой.
Мы  переглянулись с Михаилом.
Натали – знает?! Откуда?
В комнату вошел Эдик.
Иди, - кивнул он Натали. - Тебя ждут.
Он прошел к окну и сел у стола, повесив голову.
Кофе будешь? – попыталась разрядить я обстановку.
Он отрицательно покачал головой, потом встал, открыл холодильник, достал начатую бутылку водки. Наливая, Эдик вопросительно взглянул на нас, мы так же молча, покачали головой. Тогда он опрокинул в себя стакан и, шумно сопя, снова опустился на стул.
Михаил положил руку на плечо Эдика:
Давай, держись….
Я снова подумала о его возможной причастности к….
к чему?
Еще вчера она строила планы, радовалась, что у нее все получается, а сегодня…. Э-э-э! – он взмахнул рукой, характерным жестом - снизу вверх и замолк, уткнувшись головой в сгиб локтя. Так в молчании, мы провели оставшееся время.
Наконец, настала моя очередь. Я впервые подвергалась допросу и мне, честно говоря, было не по себе.
Что нужно говорить? А что можно? О мертвых либо хорошо, либо - ничего…. Да и много ли я знаю, на самом деле? Только обрывки подслушанных разговоров, да мои собственные наблюдения и ощущения.
Но, кажется, объективное следствие не может основываться на них?!
Так и не придя к какому-то решению, я уселась лицом к лицу с капитаном.
                * * *
Капитан молча курил и задумчиво рассматривал меня. Интересно, о чем он думал?
О чем вообще думает человек, которого оторвали от дома, от семьи и загнали в выходной день в горы, где он вынужден общаться с кучкой представителей   местного бомонда?
Вы женаты? - вырвалось у меня.
Что? - Капитан был не на шутку удивлен.
У вас есть жена, семья?
Нет, а в чем, собственно….
Но мы - не бездельники! Мы все работаем, мы все – состоявшиеся взрослые люди!
Я ничего такого не имел в виду, - кажется, он был так поражен моим наскоком, что пытался оправдываться.
Натали, например, работает сразу на двух работах: в больнице и в хосписе. Знаете, что это такое?
Наслышан.
Этот капитан немногословен. Похоже, они учатся там держать язык за зубами. Все равно я сумею разубедить его!
 Эдик – умница. Он помощник руководителя в крупной фирме. – Я назвала фирму, с удовольствием видя, как просыпается интерес в глазах капитана. – Михаил – ученый. Он работает здесь над книгой….
А вы?
Что? – я осеклась.
Чем занимаетесь вы?
Я недавно приехала. Вернулась домой. Из Петербурга.
Но у вас есть профессия?
Конечно. Я – художница.
Правда? – Шаховский оживился.
Да! - довольно нервно ответила я, еще не зная, какая реакция последует за обнародованием моего занятия.
Впервые знакомлюсь с художницей. Вы покажете мне свои рисунки?
Я с подозрением уставилась на капитана,
он относит меня к чокнутой богеме?
но его лицо было полно неподдельного интереса.
Могу.
Они здесь? С вами? – он, кажется, не мог поверить в свою удачу.
Ну, да. Я вчера рисовала вид со скалы. Подождите!
Я подтащила к камину сумку и показала ему набросок водопада.
Капитан несколько мгновений всматривался в эскиз, потом посмотрел на меня с новым интересом.
Красиво! Когда вы это нарисовали?
Вчера. Вскоре после того, как мы сюда приехали….
Еще пара заинтересованных вопросов и наивная старушка Стешина выложила капитану на блюдечке с голубой каемочкой весь распорядок вчерашнего дня. Правда, кое-что я утаила: сработал инстинкт самосохранения.
Но долго ли я смогу скрывать? Капитану ведь не понадобились ни щипцы, ни испанский сапожок, чтобы развязать мне язык.
Ляль, ты чего? – удивилась Натали. – Нормально, если ты помогаешь следствию. Это даже твой долг. Мы все заинтересованы в том, чтобы найти убийцу.
Я внимательно посмотрела на подругу. Я еще не могла точно сказать: заинтересована ли в этом я, на самом деле!
У меня появилась одно нехорошее подозрение, которое отравляло мне жизнь. Одно? Возможно, их было несколько….
                * * *
Допросы были закончены. Первый раунд состоялся. Нас отпустили восвояси, с условием не отходить от дома без особого разрешения. Натали отправилась вздремнуть: укол еще действовал, и она жаловалась на сонливость. Эдик  накачивался в кухне спиртным, пока без особого успеха. Капитан Шаховский занимался своими сыщицкими делами: составлением протоколов, совещаниями с подчиненными. Мы с Михаилом оказались не у дел.
Пойдем, подышим? - обратился он ко мне.
Мы вышли на крыльцо. Хмурый день уже подходил к концу. Вечер постепенно стлал свой серый муар, цепляясь за деревья и редкие пока булавки звезд. Я с наслаждением вдохнула прозрачный, как слеза, чистый и сладкий горный воздух. 
Как здесь  хорошо! Хорошо, несмотря на ужас смерти и тяжкий груз подозрений.
Хорошо!
Мы отошли подальше от входной двери. Михаил примостился на перилах крошечной веранды, а я смотрела через его плечо на туманные полосы легких облаков. Лохматые макушки гор торчали над ними, небрежно выписанные черной тушью.
Неожиданная мысль пришла мне в голову. Она была столь проста и столь очевидна, что я даже удивилась: как я могла не подумать об этом раньше?
Мы ищем убийцу, подозреваем друг друга, ссоримся, а на самом деле Глеб покончил с собой. Он решил, что между ним и Натали все кончено, потому принял решение больше не страдать….
Лично мне такая позиция была знакома и близка. Не раздумывая, я тут же изложила ее Михаилу. Он внимательно посмотрел на меня:
Ты когда нибудь думала о самоубийстве?
Я растерялась.
Мы говорим не обо мне.
Думала? – настаивал он.
Ну, да…, неохотно созналась я. – Малодушные мысли…. К счастью, дальше этих глупостей дело не зашло.
У Глеба тоже.
Значит, ты тоже думал об этом? Ты рассматривал такую возможность?
Теоретически. Только теоретически. Глеб был уравновешенный, здоровый молодой мужчина. Она был уверен в себе, в своих силах, в своей удаче. Он был настроен на борьбу.
А  банк? Может быть, там были неприятности….
Насколько мне известно – нет! Наоборот, его дело процветает. Банк занимается активными инвестициями, расширяется, его партнеры оказались надежными и честными….
Откуда такая осведомленность?
Я был его вкладчиком. В период кризиса мои деньги  пропали. На совете директоров было решено не возвращать вклады населению, а спасать банк….
Не очень красиво!
Возможно, но они решили тогда, что сохранить предприятие - важнее. С тех пор Глеб считал себя обязанным мне. И не только мне. Он выступал за последовательное погашение долга всем клиентам.
 Что-то не очень верится.
Почему? Теперь для них стала важна репутация, а восстановить ее таким способом - вернув вклады с минимальной индексацией - самый короткий путь. Так что все - логично. Что касается его личной жизни - здесь он был настроен весьма решительно. Он готов был бороться до конца.
Ты имеешь в виду эту историю с ребенком?
Ты уже в курсе?
Успела…. Так что же?
Он  понял: там - что-то не так и принял меры.
Какие?
Сделал ДНК-тест. Ему сообщили, что результат отрицательный. Он не мог быть отцом того ребенка. В начале наступающей недели он должен был получить официальное уведомление.
Это стало бы катастрофой для Ольки.
Да. Но не для Глеба.
Знаешь, я подумала, что Эдик…,- дальше я не смогла продолжить, но Михаил и так все понял.
Возможно, у него и были претензии к Глебу, но Ольку он…. Он относился к ней с теплотой.
Почему она не попросила его ей помочь?
Но что он мог? Эдик связан по рукам и ногам правилами своей общины. Они не потерпят ничего подобного. Он мог оказать  только разовую помощь, а для ребенка нужны  постоянные субсидии. Здесь гораздо логичнее было бы подозревать Натали….
Ну, уж нет! - Я  была возмущена. Я слишком хорошо знала Натали, знала ее характер и постоянную готовность помочь любому, кто к ней обратится.
Ты ее хорошо знала, - подчеркнуто сказал Михаил. – Вспомни свои  слова о том, что мы все изменились….
Тогда я склонна подозревать тебя! – от неожиданности и злости голос мой задрожал. - Ты прогорел в Глебовом банке и отомстил ему….
Ну и ну! – Михаил озадаченно повертел головой. Его смех звучал легко, слишком легко для убийцы, и  я поняла, что сморозила очередную глупость. – Во-первых, там были не такие уж и большие деньги, во-вторых, я уж лучше бы дождался выплат, а потом - сделал свое черное дело, а в-третьих, мне легче было бы устроить несчастный случай….
Вот это - точно. Михаил служил в армии, был крепок и тренирован. Глеб часто приезжал к нему сюда  один. У Михаила была возможность не впутываться в дело с очевидным убийством.
Но подозревать Натали…. Нет, это уж действительно слишком!
Я так и заявила ему, перед тем, как войти в дом.
                * * *
Натали не спала. Она сидела на кровати, согнув колени и положив на них подбородок. Ее глаза грустно смотрели в угол. Я бросилась на кровать рядом с нею. Она молча подвинулась, так и не взглянув на меня.
Еще  день-два здесь, в заточении, и мы все свихнемся, - проворчала я.
Не все..., - обронила Натали. Что-то в ее голосе насторожило меня.
Свихнется только тот, - продолжила она монотонно, без выражения, - кто сделал это.
Что именно?
Все. - Лаконично ответила Натали. Потом, после короткой паузы, она продолжила:
Теперь я понимаю, что чувствует убийца….
И что же он чувствует? – я не стала подавлять закипающее раздражение.
И так все непросто, не хватает только истерики Настоящей, буйной, бабской истерики!
Он чувствует тяжесть. Тяжесть и вину за то, что сделал….
Ерунда! – я уже не скрывала своей злости. – Настоящий убийца, я подчеркиваю: настоящий! – чувствует торжество. Он победил, он добился своего. Он любуется собою и празднует победу. Только…
Что?
 Это не надолго. Потом он станет бояться. Когда пройдет эйфория, он ужаснется. Он будет потрясен содеянным. На смену радости придет страх.
Чего ему бояться?
Разоблачения.
Едва ли, - с сомнением протянула Натали.
Да, разоблачения. Он начнет сомневаться в правильности своих действий. Окажется, все можно было решить значительно проще и обойтись малой кровью….
Да откуда тебе знать, - наконец вскинулась Натали. - Откуда тебе это знать?
А почему – нет?
Да потому, что убийца – не ты!
Не я? А кто же? Может быть Мишка? Или Эдик? Или ты?
Да! Да! Да! Я! Я! Я! Во всем виновата только я! Я одна!
Но в чем? В чем ты виновата, Натали?
Я убила его.
Глеба?
Да! И Глеба, и эту бедную, безмозглую Ольку….
Не может быть…, - я похолодела. – Этого не может быть! Ты не способна….
Не способна? На что? Подложить яд? Перерезать горло?
Она умерла не от горла….
Проломить голову, - кричала Натали в беспамятстве, не обращая на меня внимания.
В дверях появились Михаил и капитан Шаховский. Они замерли на пороге, пытаясь, видимо, оценить ситуацию. Я махнула рукой, не разрешая им войти, потом повернулась к Натали и сказала раздельно, придерживая рукой клацающий подбородок:
Натали, не возводи на себя напраслину. Мы все не в себе сейчас.
Нет! Я – в себе! Я слишком даже в себе! Ты что же полагаешь, - перешла она на тяжелый, задыхающийся шепот, - это все так просто? Сунул яд в стакан, треснул по голове и – готово? Нет! Гораздо приятнее убивать каждый день, каждый час, каждое мгновение. Смотреть с подозрением, отчужденно. Молчать презрительно и не замечать, ничего не замечать…. А он будет рваться душою к тебе, будет стучать в твое сердце, а ты…. Ты будешь только пинать его, такая вся непорочная. Будешь хлестать его с высоты своей непорочности, убивая, унижая и… продолжая любить. Не желая этого, ненавидя себя за это и… все равно, продолжая любить. Еще больше ненавидя себя и еще больше изводя его….
Кажется, Натали выдохлась. Она опустилась на подушку, глядя в потолок широко раскрытыми глазами.
Я, только я виновата во всем, что случилось. Только я. Мне тоже не стоит жить….
Ну, уж нет! – я говорила твердо, с нажимом. – Не сходи с ума окончательно. Ты не можешь….
Натали в ответ только улыбнулась. От ее холодной улыбки я разом потеряла все свое самообладание.
Нет, Натали, нет! Я этого не переживу! Еще один труп? Ты что, думаешь, я железная? – Наконец, я дала волю своим слезам, стрессу и ужасу, которые преследовали меня на протяжении последних часов.
Я рыдала в голос, подвывая и причитая. Я оплакивала не только своих погибших друзей. Странным образом, я оплакивала себя, свою незадачливость, собственную слабость. Натали поняла это. Она обняла меня и мы, на пару, устроили настоящий Содом и Гоморру.
Штатные плакальщицы могли бы за небольшую цену  поучиться у нас.
Мы рыдали, вспоминая нашу юность, Глеба и Ольку, мы оплакивали их не состоявшиеся планы, их загубленные молодые жизни. Кто знает, как долго это могло продолжаться, если бы от двери не раздалось деликатное покашливание.
Мы оторвались, наконец, друг от друга, и обратили внимание на мужчин. Они не решились войти в комнату, но и наблюдать за повторяющимся по кругу поминальным плачем, больше не могли.
Михаил хмурился и смотрел в сторону, Шаховский не сводил глаз с Натали.
Ну, это – уже слишком! Мог бы, как представитель власти обратить внимание и на мое душевное состояние!
Однако он уставился на Натали.
Мы, - его голос неожиданно сорвался, видно, проняло и железного капитана. – Вы говорили, что…
Он откашлялся и продолжил, хотя ему, явно, было не по себе:
Я слышал, как вы говорили о том, что убили пострадавших. Это – правда?
Что? – Натали непонимающе смотрела прямо в его черные глаза.
Я повторяю свой вопрос, - голос капитана стал тверже и в нем зазвучал металл. – Вы  только что сознались в убийстве….
Господи, да вы что же, совсем ничего не понимаете?  - вмешалась я. – Она же не в себе. Она же не в том смысле….
Помолчите, - прикрикнул на меня капитан. Я обиженно замолчала, а он продолжал гнуть свою линию:
Вы признаете, что убили гражданина Садовникова Глеба и Юровскую Ольгу?
Вы что, с ума сошли? – вежливо спросила Натали.
От этого вопроса у капитана едва не отвалилась челюсть, но он во время взял себя в руки. Его сдвинутые брови и горящие гневом глаза не предвещали ничего хорошего.
Что-то сейчас будет! -  Я сжалась, ожидая взрыва.
Обстановку разрядил Михаил. Он вышел вперед и сказал, кивая на нас:
Товарищ капитан! Девушки разволновались, перенервничали. Они несут полную околесицу. Нужно дать им успокоиться…
 Но я слышал…, - попытался протестовать капитан.
Что? Что вы слышали? – Синие выразительные глаза Натали с искренним недоумением смотрели на капитана.
Он слегка стушевался, но, выучка пришла ему на помощь. Доблестный капитан Шаховский смог взять себя в руки.
Я слышал, как вы делали признание. Прямо здесь…
Товарищ капитан, - пришло время моей реплики. – Мы просто устроили небольшую разрядку. Говорили первое, что приходило в голову. Натали сокрушалась о своем жестком отношении к Глебу и недостаточном внимании к Оле. Ведь так бывает, правда? Теряя человека,  вы готовы многое изменить в отношении к нему, готовы многое сделать иначе…. У нас тоже такое случилось.
Я понимаю, - согласился капитан, но глядел он, все же, подозрительно. – Однако, учитывая вскрывшиеся обстоятельства, попрошу вас быть постоянно в поле моего зрения.
 Да, давайте держаться все вместе, - согласился с ним Михаил.
Это показалось мне странным: он что, тоже не доверяет нам? Или подозревает?
Прошу спуститься вниз, - приказал капитан, и мы послушно спустились на первый этаж, где расселись вокруг камина, и - замолчали.
Говорить не хотелось.
                * * *
Мы смотрели, как разгорается пламя, как багровые язычки огня перескакивают с полена на полено, и впитывали в себя  тишину. Телефонный звонок мобильника капитана разрушил это очарование. Очарование искусственной безмятежности. Он слушал донесение, сжав челюсти. На скулах проступили круглые желваки. Прищуренные глаза, кажется, не сулили ничего хорошего. По крайне мере, нам.
Ну, что там? – не выдержала я первой. – Есть новости? Долго нам еще здесь оставаться?
Глеба отравили комплексным ядом, основой которого является синильная кислота….
Цианид? - ахнула я.
У вас в доме есть подобный яд? – официально обратился к Натали капитан.
Я не знаю, - растерянно сказала она. – Не помню, чтобы здесь было что-нибудь подобное….
«Бутылка!» – взорвалось у меня в мозгу видение черной этикетки с ухмыляющимся черепом.
Пару лет назад, - вмешался Михаил, - во время ремонта,  Лев Александрович – дядя Наталии, воевал с осами….
Да, точно! – подхватила Натали. – Рабочие разобрали крышу, и нашли там несколько гнезд. Тогда, кажется, он травил их каким-то ядом. Но я точно не знаю, где он сейчас и что входит в его состав….
Это ни для кого не секрет, - снова заговорил Михаил. – Банка с надписью «Яд» стоит в кухонном шкафу, на верхней полке. Я еще спросил Льва Александровича, зачем он выставил его едва ли не на самое видное место.  Он ответил мне, что так больше вероятности, что им никто не отравится….
Где флакон?
Я покажу, - вызвался Михаил. Они скрылись в кухне.
Через несколько минут Михаил появился в комнате уже один.
Нашли?
Отправляет в лабораторию, - шепотом сообщил Михаил.
Я все равно не понимаю, -  решила задать я мучавший меня вопрос, - как Глеб не определил, что кофе отравлен?
Кофе горький, - неуверенно сказала Натали, пожимая плечами.
Глеб пил кофе с ликером. Наверное, вкус и запах миндаля заглушил вкус яда.
Я с восхищением посмотрела на Михаила. Он совсем не поглупел за это время. В отличие от меня….
                * * *
До сих пор  я так и не решила: кто мог быть убийцей? Ситуация была абсурдной и все больше походила на рулетку. Повезет – не повезет. Попаду - не попаду.
Конечно, более всего для этой роли подходила Олька. Только вот незадача: она сама была убита….
На диване тяжело заворочался Эдик. Он спал беспокойным, тяжелым  сном, всхрапывая и постанывая. Ему удалось, ценой героических усилий и неимоверного количества водки, привести себя в бессознательное состояние. Счастливчик! Мне же, как ни странно, пить не хотелось. Совсем. Даже воспоминания о коньяке вызывали сейчас отвращение.
Вот, Арсюша, тебе и теория о медленно спивающейся художнице! Ха! Можешь теперь подавиться ею! Теперь ты окончательно перестал что-то значить для меня. Окончательно и бесповоротно. 
Я поудобнее устроилась на полу, поджав ноги, опершись спиной о кресло и постепенно вернулась к нашим баранам.
Время текло медленно. Также лениво ворочались мысли.
Натали испытывает вину перед Глебом за  свои фокусы в их отношениях. Ясно, что она не могла никого убить. Точнее, физически у нее были для этого  возможности, но вот переступить свой нравственный барьер….
Она не смогла сделать это  даже в такой мелочи, как секс. Мурыжила бедолагу до последнего….
Олька. Может быть, дело в ней?
Все время я упираюсь в Ольку! О чем бы ни подумала, везде - она! Это происходит помимо моей воли, вопреки моим желаниям. Но  самое ужасное то, что рядом с нею маячит лицо  Михаила. Неужели  до конца дней  эти имена будут связаны в моем сознании?
Но я не хочу! Не хочу!
Святая макрель, я должна что-то сделать! Я должна разорвать их связь.
Их связь….
В этом все дело. Я не верю, что она была окончена.
Боже, что за бред я несу!
Конечно! Жить двенадцать лет в уверенности, что Михаил принадлежит другой, потом узнать, что эта другая – моя близкая подруга….
Здесь нужен рассудок святой Магдалены, чтобы не слететь с катушек.
Однако если предполагать худшее,
лучшее я уж как нибудь переживу,
 и Олька продолжала чем-то держать Михаила….
Стоп, стоп! У Ольки был ребенок и она устраивала его будущее.
Но кто был отцом?
Глеб, понятно, был спонсором, а настоящего отца никто не знает….
«Так, Стешина, - приказала я себе, – перестань бродить кругами вокруг цирка. Себе-то самой ты можешь сказать правду?»
Правду? Какую правду?
Горькую! Горькую, но необходимую. Например, что Михаил может быть этим самым отцом….
Я почувствовала приступ слабости и легкую тошноту. Сглотнув горький комок,  поднесла трясущуюся руку ко рту.
Ляль, ты чего? – Натали беспокойно смотрела на меня. – Что с тобой?
Меня сейчас вырвет, - простонала я сквозь стиснутые зубы.
Я провожу тебя в ванную, -   всполошилась Натали.
Давай!
Опираясь на хрупкое плечо подруги, я доковыляла до двери в ванную комнату и жестом попросила ее оставить меня.
Щелчок щеколды означал защиту от внешнего мира.
Я отгородилась от него и, кажется, готова была провести здесь остаток жизни.
С трудом волоча ноги, я пробралась к крану и повернула вентиль. Струя прозрачной воды казалась такой постоянной, такой  завораживающе реальной. Я, не отрываясь, смотрела на ее пенное извержение, потом сунула под кран голову.
Ледяные струйки потекли по спине, запутались в волосах, смочили пересохшие губы. Я захватывала их языком  и пила, пила, невыразимо сладкую, чистую воду горных источников.
Набирая полные пригоршни этой желанной, холодной воды я плескала ее в лицо. Плескала, пока туман в голове не стал рассеиваться. Тогда я присела на край ванны и, бережно, словно рану, промокая лицо и шею, заставила себя продолжить…
Итак, Михаил, возможно, и есть тот самый «неизвестный» отец несчастного Олькиного ребенка.
В таком случае, у Михаила появляется мотив. И мотив этот связан
«…с тобой, Стешина! – голос Арсения обогатился лицемерными, обличительными интонациями. – Ты принадлежишь к касте разрушителей. Жить подле тебя становится опасно…».
с нашими отношениями. Я заставила себя не обращать внимания на пасторский воротничок   видения.
Однако, при ближайшем рассмотрении, налицо натяжки. Во-первых, двенадцать лет - это много,  а ребенок у Ольки еще совсем маленький. Ее связь с Мишкой была окончена  давно. Она была полудетской и, едва ли, зашла так далеко. Во-вторых, Олька  хотела помирить нас с Михаилом. Это было заметно. Она хотела исправить давнюю ошибку. В-третьих, я верила Мише. Верила и все! Шестым, седьмым и еще каким-то там по счету чувством.
Интуицией, рефлексом, спинным мозгом я доверяла его словам. Он любил меня. Я это знала. Мои знания не требовали доказательств. Они просто были.
Любая женщина поймет меня. Любая, которую любили.
Мой Мишка не был причастен к этим смертям. Не был!
Тогда – кто?
Круг подозреваемых слишком узок. Слишком, к сожалению….
Ну, Олька! Какова? Как она смогла все так лихо закрутить?!
Но, все-таки, кто? Кто?
Ляля, выходи! – в дверь постучали.
Я со вздохом отодвинула задвижку и снова вошла в мир.
                * * *
 У двери меня ждал Михаил. Опираясь на его плечо, я вернулась на место у камина. Всю дорогу я не сводила глаз с Натали.
Что я хотела увидеть? Подтверждение? Опровержение?
Натали была бледна, но достаточно спокойна.
Я устроилась на своем старом месте. Успокаивающе кивнув в ответ на вопросительные взгляды друзей, я снова заставила себя думать.
Думать о Глебе и Ольке. О живом Глебе и о живой, мечущейся Ольке.
А если она рассказала Натали и та потеряла голову?…
Нет, это – исключено.
Скорее, Натали  сделала бы что-либо с собой….
Да и какой ей был резон мстить подобным образом?
Месть – это блюдо, которое должно остыть.
Логичнее  было бы сделать вид, что она мало беспокоится обо всем и выйти назло всем замуж. Ведь у Ольги такой перспективы не было и в помине….
Кстати, действительно интересно: знала ли Натали о больном ребенке?
А если знала? Могла ли? А если могла?
Наташа, - услышала я голос капитана Шаховского, - вы знали, что у Глеба была другая женщина?
Натали медленно повернула голову и посмотрела прямо в глаза капитану. Он мог прочесть в ее взгляде ответ, но только насупился и настойчиво повторил вопрос:
Так вы знали или нет?
Знала. – Тихо произнесла Натали.
Вы знали, кто это был? – так же не глядя на Натали, продолжал капитан.
Да! Это была Ольга Юровская.
Как вы относились к их связи?
Никак….
То есть?
Это значит, что, в принципе, я отрицательно отношусь к такого рода связям, но об этой конкретной мне рассказал сам Глеб…
Когда?
За некоторое время до нашего приезда сюда.
Уточните.
Дней за десять-двенадцать…
Неужели это так важно? - захотелось вмешаться мне, но я вовремя осеклась.
Это действительно важно. Особенно теперь. Если Натали узнала об этом здесь, то она могла убить любовников в состоянии аффекта, а это –  смягчающее вину обстоятельство. Если же она задумала это убийство заранее….
Но она не задумала! Я точно знаю! Ну, как же доказать?!
Он сам рассказал вам об Ольге?
Нет, он просто сказал, что у него была другая женщина. Он сказал, что их  связь уже закончилась….
Как-то странно получается, - сомнение в голосе капитана звучало слишком явственно. - Вы собирались пожениться, а у него была другая женщина….
Вы правы, вы совершенно правы. – Грустно сказала Натали. – В наших запутанных отношениях была, исключительно, моя вина. Глеб любил меня, а я….
Что вы?
Я все сомневалась, все придумывала какие-то глупые теории о любви….
Но то, что этой любовницей была Ольга, вы знали? – не дал увести себя в сторону капитан.
Мне кажется, я догадывалась…. Впрочем, она мне сказала об этом. Уже здесь.
И как вы прореагировали?
Я, конечно, рассердилась.
И?
И решила не медлить со свадьбой….
Взметнувшиеся вверх брови капитана ясно показали всю степень его недоумения. Он удивленно осматривал нас всех по очереди. Я передернула плечом:
он что, будет испытывать оргазм каждый раз, когда чего-то не понимает?
 Михаил развел руками:
Женская логика….
М-да! – хмыкнул капитан.
Что, собственно, вас удивляет? - возмутилась Натали. – Если бы вы знали Ольку, то поняли, что иначе было нельзя. Иным способом ее не проймешь!
Едва ли такое объяснение прозвучало убедительно, но капитан гнул свое:
Вы знали, что у нее был ребенок?
У кого? У Ольки?
Для меня изумление, звучавшее в голосе у Натали, весь ее ошарашенный вид, - совершенно однозначно послужили доказательством ее непричастности к трагедии.
Да! У Юровской Ольги есть ребенок, который содержится в специальном детском доме.
Так вот почему она исчезала почти на полгода…. Но почему она не забрала ребенка? Как она могла оставить его?
Наташа, ребенок болен, - вмешался Михаил.
Болен?
У него врожденный порок развития и за ним требуется специальный уход.
Но причем здесь Глеб? Или вы хотите сказать…. – Натали беспомощно взглянула на Михаила.
Тот уже открыл рот, что бы ответить, но капитан опередил его, сделав повелительный жест в его сторону:
Это был ребенок Глеба.
Глеба? Глеба? Не может быть! – Натали закрыла лицо руками. Мне показалось, что она упадет в обморок.
Это неправда! – Михаил не обращал внимания на знаки капитана.  Он склонился над Натали. – Это Ольга всегда утверждала, что отцом ребенка был Глеб. Их связь  приблизительно вписалась в сроки….
Утверждала? – Натали отняла руки от лица и с какой-то неистовой надеждой смотрела на Михаила.
Да! Она хотела, чтобы Глеб содержал этого несчастного ребенка. Но, на самом деле, Глеб давно начал подозревать ложь. Он сделал тест на отцовство и выяснил, что ребенок не от него….
Не от него. Не от него…. – По виду Натали было похоже, что она не знает: смеяться ей или плакать. – Но кто же отец?
Михаил молча пожал плечами.
Этого она не сказала. Никому.
Может, она сама не знала? – предположил капитан.
Оля была хорошей девочкой, - послышался сиплый голос Эдика с дивана. – Она была хорошей девочкой.
Да, она просто не знала, кто отец ее ребенка, - неожиданно резко сказал Михаил. – Не знала и хотела сломать жизнь и Глебу, и Натали….
Не надо мстить мертвым, - упрекнул его Эдик. – Она уже не может защититься.
Он сел на диване и теперь растирал лицо и голову обеими руками.
Мстить? – капитан с новым интересом взглянул на Михаила.
Кажется, Ольга умела достать нас всех. – Ответил Михаил на его вопрос. Он коротко рассказал о том, что было двенадцать лет тому назад, как Олька стала причиной нашего с ним разрыва. – Но прошло слишком много времени, - заключил он. – Если бы я хотел, я нашел бы способ испортить ей жизнь  раньше….
А не захотел? – не отступал капитан.
Она сама себе ее портила со значительно лучшими результатами, - устало ответил Михаил.
Я поднялась, подошла к нему и стала рядом.
А вы, Елена? Как вы отнеслись ко всему этому?
Слишком давно это было, - обронила я. – Слишком…. К тому же, я согласна: Олька сама портила себе жизнь лучше любого из нас.
Так, так, - неопределенно проговорил капитан. Было видно, что он находится в явном замешательстве.
Он отошел в другой конец комнаты и стал названивать куда-то, а мы снова замолчали, думая каждый о своем.
Вы не любили ее. Никто не любил ее. – Снова заладил  Эдик.
Ты не прав, - мягко сказала Натали. - Мы любили ее. Мы знали, что она делает, на что способна, но все равно любили ее.
Она просто хотела быть счастливой….
Мы это тоже знали….
 Я все равно не понимаю, - заговорила я. – У всех нас были причины не любить Ольку, но не у кого не было причин убить ее. А как же Глеб? Кто хотел его смерти? Может быть, он убил Ольку и испугался….
Испугался так, что отравился? - Насмешливо сказал Михаил. Однако в его насмешке слышалась паника. Он тоже думал над этим.
Глеб никогда бы не поднял руку на женщину! – твердо сказала Натали. – Я только из-за того прощаю вам эти нелепые подозрения, что мы все немного сошли с ума.
В ее голосе, ее словах звучала непоколебимая уверенность. Мне стало стыдно за себя. Остальные тоже старательно отводили глаза.
Но, тогда, кто?
Вопрос остался висеть в воздухе.
                * * *
Капитан, наконец, закончил свои бесконечные переговоры.  Он вернулся к нам, и четыре пары глаз с надеждой уставились на него. Шаховский с новым выражением интереса поочередно посмотрел на каждого. Возможно, мне показалось,
потому что очень этого хотелось, потому что все бесконечно и трагически затянулось,
но мне показалось тогда, что во взгляде капитана, в его профессиональном, сыщицком взгляде появился новый интерес. Интерес к нам не как к подозреваемым, а как к обычным людям. Запутавшимся, настрадавшимся и, все же, - людям.
Он пристально смотрел на каждого из нас, но дольше всего, конечно,   на Натали. Встретив ее прямой  взгляд,  капитан стушевался, покраснел и отвел глаза.
Ну, что? - первой не выдержала я, осознав, что эта немая дуэль может продолжаться бесконечно долго. 
Что? – сделал вид, что не понял вопроса капитан.
Что вы выяснили? – Не отставала я. - Долго нам еще здесь сидеть?
Я выяснил, что Глеб -  не отец ребенка.
О, слава Богу, - выдохнула Натали. – Но как же теперь? Кто будет содержать его?
Глеб Садовников внес достаточно крупную сумму и на ближайшие полгода ребенок будет обеспечен всем необходимым, а потом его, вероятно, переведут в обычную клинику для больных детей.
Натали взглянула на меня. Я поняла ее. В подобных учреждениях дети долго не выдерживают.
Но что можно сделать? Особенно сейчас, когда мы все еще под подозрением?
Именно эта проблема требовала незамедлительного решения.
А яд? Тот же? –  я не отставала от капитана.
 Ребенок еще полгода будет в тишине и холе, а у нас здесь - нераскрытые убийства.
Пока не известно, но в принципе, в этой марке яда содержится большое количество цианида. Точнее можно будет сказать после получения результатов анализа.
Может, перекусим чего-нибудь, - подал голос Михаил.
Как у него может сохраняться аппетит?
Капитан согласился. Его энтузиазм был неподдельным.
Михаил и Натали направились в кухню, в сопровождении пожилого оперативника. За ними поплелся и Эдик,  надеясь на опохмелку.
Скажите, - воспользовалась я отсутствием свидетелей, - вы не рассматривали возможность того, что это Глеб  случайно убил Ольку?
Я почти ненавидела себя за эти страшные подозрения, которые посмела бросить на Глеба, но выяснить, кто из нас мог сделать такое, было для меня важнее.
Нет, - лаконично ответил капитан.
Почему?
Смерть Глеба наступила около трех часов ночи, а Ольга Юровская была убита от  шести до семи часов утра.
Значит, все-таки кто-то из нас. Но кто?
Я почувствовала, как во мне растет злость.
Мало того, что этот идиот лишил жизни двоих человек, он еще  держит всех нас под подозрением. Он что,  возомнил себя идеальным убийцей?
Злость придала новый импульс моим мыслительным способностям.
Я смотрела на лица  своих старых друзей: хмурого  Эдика, напряженного Михаила и отрешенную Натали, и не хотела верить в очевидное.
Я вспоминала мой приезд, свои ощущения – радость, удивление, восторг - и казалась сама себе беззаботной,
слишком беззаботной, чтобы это могло достаточно долго продолжаться. Автоматически, я смешала коктейль из водки и сока и  потягивала его через соломинку. Доливая очередной раз бокал, я перехватила внимательный взгляд Михаила.
Он  решил, что может осуждать меня?
Я  вызывающе вздернула брови, но Михаил отвел глаза, так и не промолвив ни слова. Он посидел некоторое время, склонив голову, потом сказал:
Одного не могу понять: мимо меня ночью никто не проходил. Тогда, выходит, Глеба отравили  раньше, когда не все разошлись. Но этого не может быть, потому что цианиды действуют практически мгновенно.
Ничего подобного, - очнулась Натали. - Если яд принять на полный желудок и если это будет не чистый цианид, а  смесь, то действие может отсрочиться во времени.
Вздрогнув, она добавила:
Надеюсь, Глеб не долго страдал…
Нет, - поспешил успокоить ее капитан. – Доза была значительной и хотя, естественно, яд был разбавлен наполнителями, смерть наступила быстро….
Натали с благодарностью взглянула на капитана, а тот снова покраснел. Мы понимающе переглянулись с Михаилом.
Капитан перехватил наши взгляды и покраснел еще больше. Он заговорил неожиданно строго, пытаясь скрыть замешательство:
По всему выходит, что только один человек мог сделать это.
Кто? – четыре пары глаз вопросительно уставились на него.
Тот, кто последним оставался с Глебом….
Мы медленно повернулись к Эдику.
Кто? Я? – Эдик ошеломленно потряс головой. – Вы серьезно?
Серьезнее некуда! – капитан продолжал уверенно:
Судите сами: убийцей мог быть только тот, кто имел возможность подложить яд. После того, как все разошлись, вы остались с убитым наедине….
Но это не я! Я сразу заснул! Глеб тогда еще был жив…. Вы что, не верите мне? – Эдик поочередно заглядывал в наши лица.
Конечно, верим, - вмешалась Натали. - Это – абсурд! Эдик не мог никого отравить. Да и зачем ему это?
Действительно, где мотив? – поддержала я подругу, втайне надеясь, что мои догадки окажутся всего на всего бредом  старой алкоголички.
У тебя были причины, Эдик, - медленно произнес Михаил, глядя на него, - были. Ведь так?
Нет, Миха, нет! Я никогда бы не смог… Глеба.
Даже ради нее?
Даже ради нее…. У нас… у меня все было кончено.
Кончено? Тогда о чем ты говорил с нею на прогулке? Строили планы? Решали, как это лучше сделать?
Миш, - я рванулась к Михаилу, недоумевая и досадуя на него за эти яростные обвинения, забыв о собственных подозрениях. - Эдик не мог, конечно, никому причинить вреда. Он - самый снисходительный и мягкий из нас.
Стой, - перехватил меня Шаховский. Он с интересом следил за происходящим.
Михаил подошел к Эдику, наклонился над ним и продолжал, жестко:
Погиб мой друг. Он был виноват лишь в том, что повелся на шантаж ресторанной шлюхи…. Ты ведь знал, чем Ольга зарабатывала себе на жизнь? Отвечай!
Миша! – наше с Натали восклицание прозвучало одновременно. Мы с ужасом переглянулись.
Ты знала? – едва шевеля губами, прошептала я.
Нет! – Натали явно была шокирована словами Михаила. – Этого не может быть!
Не может? – нехорошо усмехнулся Михаил. – Эдик, так как – не может?
Эдик ссутулился, сразу уменьшившись в размерах, и спрятал лицо в ладонях. Михаил встряхнул его за плечо:
Смотри на нас! Посмотри, что произошло с нами! Мы сидим здесь и ищем убийцу. Кого-то из нас! Может, это – Натали? А может – Лялька? Или я? Ты еще долго будешь защищать ее? А может быть, это – ты? Тогда скажи это!
Эдик отнял руки от лица и заговорил медленно, словно каждое слово его давалось ему с большим трудом:
Она всегда была такая: неуемная, жадная, несчастная…. Но что я мог поделать? Я любил ее такой, какой она была. Я знал обо всем, что она вытворяла, знал. И вы должны знать, почему она делала так: она просто хотела быть счастливой.
Счастливой? – эхом повторила Натали. – Как? Уничтожая окружающих? Ляля скиталась, я – мучилась, Глеб….
Глеб сам виноват, - пробормотал Эдик.
Что-о-о?
Он не должен был отказываться давать деньги на ребенка.
Ну, знаешь! - от возмущения Михаил не находил слов. - Если бы Ольга пришла к нему и рассказала все, попросила помощи, он никогда бы не отказал.
Михаил, ища поддержки, обратился к Натали. Та согласно кивнула ему в ответ.
Глеб был достаточно благороден, чтобы помочь и ей, и ребенку. Она же выбрала другой путь….
Она не могла иначе. Признаться в своей глупости – Олька никогда бы не сделала этого, - обронила Натали.
Она была гордой. - Эхом откликнулся Эдик.
Мы молча переглянулись. Слишком  спорным было это высказывание, но никому из нас не захотелось спорить.
Так это она отравила Глеба? – вопрос капитана прозвучал холодно и спокойно в раскаленной атмосфере комнаты.
Я думаю, что – да! - тихо ответил Эдик. - Я никогда, никогда не сказал бы этого, если бы сам не попал под подозрение. Тем более, Оли больше нет….
Расскажите подробнее, что вам известно, - властно предложил капитан.
И Эдик рассказал.
                * * *
Олька видела в нем единственного друга, поэтому не скрывала ничего. Она была в отчаянии, когда Глеб рассказал  о  ДНК-экспертизе.
Если бы он только собирался ее делать, то она успела придумать бы что-нибудь, но Глеб поставил ее уже перед свершившимся фактом. Оля была в панике. Она пыталась просить Глеба, пыталась угрожать ему….
Чем она угрожала? – капитан явно плохо разобрался в запутанных отношениях Натали, Глеба и Ольки.
Она говорила, что расскажет Натали….
И что?
Глеб сам бы мне все рассказал.
Да? И что? – Капитан – с недоверием, смотрел  на Натали. – Вы святая? Все бы ему простили?
Нет, конечно.
Вы немного не в курсе, - поторопилась я на помощь. – Эта история длится уже не один год, потому особого накала страстей не было.
Капитан хмыкнул, но от этого его подозрения не уменьшились.
Оля убила Глеба. – Эти слова, произнесенные тихим голосом, слова, которых все ждали, тем не менее, прозвучали как гром среди ясного неба. Мы все повернулись к Эдику.
Почему вы утверждаете это? - официально осведомился капитан.
Она сама мне сказала. Сказала, что если Глеб не согласится на ее условия, она убьет его. Я тогда подумал, что Оля блефует. Или что она просто неудачно выразилась, иносказательно….
Убила она, однако, совсем не иносказательно…, - прошептала я.
Эдик горестно покачал головой.
Когда мы вернулись, я зашел на кухню, выпить воды. Оля варила  там кофе для Глеба. Она…
Ну? – нетерпеливо сказал капитан. – Вы видели, как она брала яд?
Нет! Она только спросила, что там за флакон с черной этикеткой. Я сказал, что это - яд от ос….
Ясно! – капитан отошел к окну и начал набирать номер.
Но кто убил Ольгу? – Натали озвучила тот вопрос, который вертелся у нас в голове.
Я думаю, - неуверенно начала я, - мне кажется, что она сама….
Теперь четыре пары глаз уставились на меня. И только в одних я увидела понимание. Цепляясь за это понимание, черпая в нем смелость, я продолжила:
Она, проснувшись рано утром, пошла взглянуть на Глеба. Может быть, она надеялась, что все будет в порядке. Может быть, она ждала, что ее поспешный поступок не будет иметь такого следствия…. Увидев Глеба, она   испугалась. Она пыталась убежать, мчалась, куда глаза глядят.
Я представила, как на яву, Ольку, бледную, дрожащую, со всклоченными волосами. Она неслась, оглядываясь по сторонам, обезумевшим взором.
Впопыхах, она споткнулась и…. неудачно упала…
На флаконе с ядом,   обнаружены свежие отпечатки пальцев гражданки Юровской. – Сообщил капитан, приблизившись к нам.
Мы молчали, потрясенные открывшейся нам картиной. Все было кончено. Я, трясущимися руками, вылила в бокал остатки коктейля и залпом выпила. Мало!
 Водка и сок есть в холодильнике….
Михаил осторожно отобрал у меня бутылку.
Тебе это больше не понадобится.
Я посмотрела в его глаза, и, почему-то, мне очень захотелось ему поверить.
Очень захотелось поверить….
                * * *
На утро мы уехали. В доме остались оперативники, завершать сбор улик. Михаил должен будет вернуться туда через пару дней: ему еще нужно  заканчивать свою книгу.
Мы с Натали тоже очень скоро приедем сюда. Приедем через сорок дней, чтобы помянуть старых друзей, пережить еще раз кошмар несостоявшегося отдыха и попытаться оставить  этот ужас в прошлом.
Мертвые погребают своих мертвецов…
А сейчас мы возвращаемся. Возвращаемся в нормальную жизнь. Она кажется нам немного нереальной,  нормальная жизнь. Но я надеюсь, это скоро пройдет. За рулем - Михаил. Капитан сидит рядом с Эдиком, напротив меня и Натали. Он из под тишка наблюдает за Натали, практически не сводит с нее глаз. Он думает, что этого никто не замечает.
Мы стараемся не замечать. Мы стараемся не смущать его.
Я прошу Михаила остановиться перед водопадом. Выйдя из автобуса,  долго смотрю на монотонно шумящую воду и облако водяных брызг. Сегодня мне кажется, что там, над озером,  ясно видны две фигуры. Они рядом, но не вместе.
Олька и Глеб…. Рядом, но не вместе. Навсегда.
Мы еще вернемся сюда, - тихо шепнул  Михаил, обнимая меня за плечи. – Вернемся, и все будет по-другому.
Я верю ему. Я очень хочу ему верить. Я знаю:
мы исполним с ним наше танго. Танго скалистых гор. 

                17 апреля 2003