Непорочное гл. iii-vi

Глава III

Неправильный лес.

    Красная стрела пронзила просыпающуюся северную столицу Руси, пасмурную, какую-то серую и сырую. Я старалась не глядеть в окно, на которое уже успели налипнуть меленькие капельки дождя. Ваня восторженно вбирал в себя все детали нашей новой реальности.
- В Ленинграде всегда так «солнечно»? – Не удержалась я от язвительного вопроса. Ленинград мне понравился ещё меньше Москвы. Где же ты, моя пронизанная светилом Родина?
Мали вытаращил на меня удивлённые глаза, не понимая, где я солнце нашла. Ответил Августин, снова удивив меня чистотой своей русской речи:
- Твоё солнце рядом с тобой. Радуйся, что оно у тебя есть.
Я вздрогнула и тут же инстинктивно обхватила Ваню рукой. Грубый с хрипотцой ответ прозвучал с нескрываемой угрозой, в нём отчётливо слышались уничижительные нотки. Внезапно вспыхнувший страх за сына не дал мне оскорбиться. Мали поджал губы. Ваня нежнейшим образом погладил мою руку.
Экспресс ощутимо сбавлял обороты. В купе заглянул заспанный проводник.
- Вы, кажется, командировочные?
- Да. – Я обрадовалась человеку, внезапно разрядившему уже искрящую атмосферу купе.
- Вот вам ваши билетики. – Он подхватил со стола чашки и скрылся.
- Пола собилаться. – Радостно сообщил Мали. И все мы засуетились. Я извлекла из-под полки три своих чемодана и тощую сумку. У Мали из поклажи был только рюкзак. У Августина - потрёпанный вещмешок и что-то тонкое и длинное, завёрнутое в холст. Не иначе как копьё.
Поезд напоследок дёрнулся и остановился. Я взялась за чемоданы, но китаец деликатно оттеснил меня:
- Позвольте помоць.
Какой мужчина. Я отобрала у Ванятки его чемодан, оставив недовольному сынишке только лёгкую сумку с остатками продуктов. Августин и не думал проявлять джентльменские наклонности. И не надо. Как хорошо, что ещё немного, и мы расстанемся навсегда. Как жаль, что больше не увижу Мали.
Я подтолкнула Ванечку в коридор и царственно прошествовала следом. Спрашиваете, с чего такая важность? Я гордилась знакомством с Мали. Забыли? Он ошеломляюще хорош собой. Китаец сражал наповал всех встречных женщин. Собираясь выйти из своих купе, бедняжки тут же краснели и отскакивали назад, уступая дорогу красоте, той самой, которую я воспеваю.  «Красота превыше всего!» - помните? Мали продвигался вперёд, а пред очи ошарашенных тёток и девиц выплывала я. Не скажу, что меня радовало их растерянное удивление. Ну да: что за посредственная курица увязалась за ТАКИМ сногсшибательным мужчиной? Следующий за нами Августин, добивал обалдело-впечатлённых дам. Они не скоро придут в себя от увиденного. Не подумайте, что в вагоне ехали только женщины. Были, конечно,  и мужчины, но ничего не могу о них сказать. Когда идёшь с таким парнем, как Мали, остальные представители мужского пола попросту перестают существовать.
На перроне Мали спросил:
- Куда нести?
Я задумалась.
- Наверное, никуда. Нас должны встретить. – Наверняка Патриция Витальевна сообщила встречающему или встречающим номер нашего вагона. 
- Тода до вокцзала донецу и там распроцчаемся…
- Не надо до вокзала. Я уже здесь. – Перед нами вырос тощий длинный мужик с круглой красной мордой и маленькими слезящимися глазками.
Как не пыталась я выглядеть вежливо, скрыть разочарование мне не удалось.
- Валера. – Здоровенная лапища с грязными ногтями вытянулась для приветствия.
Мали грохнул чемоданами об асфальт и вцепился в руку мужика. Тот брезгливо стряхнул китайца.
- Сгинь, желтизна, я к девушке обращаюсь.
Я остолбенела. В этот момент мой встречающий кому-то подмигнул. Я проследила за его взглядом. Что? Из вагона как раз появилась угловатая фигура Августина с вещмешком и копьём за плечами. Я успела уловить ответный кивок негра.
- Да как вы смеете?! – Заорала я на весь перрон. Нашлись же силы. – Это же расизм чистой воды! Извинитесь немедленно!
Мали не казался обиженным. Впрочем, по его лицу мало что можно было определить. Прохожие замедляли шаг. В глазах женщин я читала одобрение моим действиям. Нельзя унижать человека лишь за то, что он принадлежит другой расе (к Августину это не относится). Мужчины, которых я, наконец, заметила, похоже, соглашались с Валерой. Ещё бы! Красота Мали разила наповал. Рядом с ним все прочие индивидуумы мужского пола смотрелись, как ошибка небесного скульптора. Особая заинтересованность выражалась на лице Августина. Он словно врос в землю, с любопытством ожидая дальнейшего развития сюжета. 
Мой встречающий, ничуть не смущаясь, приблизился к китайцу.
- Прости, брат, неувязочка вышла, мне чо-то на ум взбрела Золотая Орда. Вот и погорячился.
Мали кивнул головой и, не прощаясь, ушёл. Я с нескрываемым сожалением провожала его взглядом. Только бы не влюбиться. Народ вокруг нас зашевелился. Валера подхватил чемоданы, оставленные Мали.
- Стойте! – Я не забыла, как Валера подал знак Августину. – Покажите удостоверение.
- Какое удостоверение? – Уничижительно заржал Валера, бросая чемоданы и косясь на удаляющегося негра. – Что я водила библиобуса? На тебе паспорт и права. Сойдёт?
- Сойдёт. – Я впилась глазами в документы. «Валерий Коршунов. 1960 года рождения. Не женат. Прописан в деревне Непорочное».
- Ладно. – Я вернула бумажки хозяину и позволила увести нас с Ванечкой с перрона.
На привокзальной автостоянке красовалось несчётное количество разнообразного транспорта. Было на что полюбоваться, было над чем усмехнуться. Ванюшина челюсть отъехала вниз, глазищи наполнились восторгом. Автолюбитель растёт. Малыш принялся пальцем свободной от поклажи руки указывать на машины, мимо которых мы проходили и перечислять:
- Жигули шестёрочка, Москвич, Нива…
Я крутила головой в поисках голубого автобусика. Именно такой библиобус обслуживал мою родную библиотеку.
- Волга! – На подрыве воскликнул мой Ванечка, а потом аж захлебнулся, - Фер-ра-ри!
- А это что за зверь? – Я проследила за пальцем сына. Обозрела, стараясь скрыть безразличие под маской восторга, синюю, без царапинки, машинку. Фи. Я машину планирую приобрести. Как только разживусь деньгами, заведу железного коня. Но мне нужно что-то особенно-надёжное и удобное, похожее на изящный танк. Феррари  мне показалась мыльницей. Однако, не хотелось расстраивать Ванятку, и я воскликнула:
- О, Боже! Что за чудо!
- Будешь хорошо учиться, - стандартно и затасканно (тысячу раз слышала эту объезженную фразу) протянул Валера. – И у тебя такая же появится.
- У него будет Роллс-ройс! – Поспешила я возразить, помня, что Ваня в магазине игрушек уже два Роллс-ройса у меня выклянчил.
- А вот и наша карета. – Ласково, переходя на шёпот, сообщил Валера.
Никакого библиобуса перед нами не возникло. Валера уже закидывал наши вещи в обычный, лягушачьего цвета, бобик.
- Это же бобик? – Я старалась интонацией голоса выразить всё своё презрение и к расисту Валере, и к его таракану на колёсах.
- Это для вас, бестолковых обывателей, бобик. А для нас, автомобильных меломанов, УАЗ-469. Он услужливо открыл дверцу. – Прошу.
Ваня тут же юркнул в салон автомобиля, я помешкала.
- Вы библиобус обещали?
- Это и есть библиобус. А ты чего ожидала? Тот выцветший сарай на колёсах, что обычно именуют библиобусом? – Валера всплеснул руками, мне показалось, что он хочет меня ударить. - У нас в Непорочном таких не держат. Они на наших дорогах не далеко уедут. – Добавил он более спокойно. А я уже представляла себе огромную лужу посреди села. Пришлось садиться в бобик.
- Так. Вы тут располагайтесь. А я отлучусь на минутку.
В окно мы видели, как наш водитель подошёл к ближайшему телефону-автомату, бросил монетку и набрал номер. Говорил он не долго. Буквально два слова сказал и повесил трубку на рычаг. Наверное, рапортовал по поводу встречи с нами.
Через минуту Валера занял своё водительское место, нажал на газ, и мы поехали. Моим и Ваниным занятием стало беглое изучение ленинградских достопримечательностей, проносящихся за окном. Ничего не скажешь. Красивый город. Только дома странные: они не отстоят отдельно, как я привыкла, а плотно жмутся друг к другу, словно боясь замёрзнуть под промозглым воздухом северной столицы. Улицы старого Санкт-Петербурга – это сплошная стена. И, наверное, в этом есть смысл. Например, защита от ветра.
Валера нарочно провёз нас по знаменитому Невскому проспекту. То-то мы рты пораскрывали. Вот на что надо обращать внимание! Не на погоду, а на творения человеческого гения. Все питерские красоты я много раз видела на фотографиях. Восхищалась ими заочно, а теперь имела возможность воочию полюбоваться ими. Казанский собор я узнала сразу.
- Смотри, Ванечка, какая церковь замечательная.
Ваня неохотно отвлёкся от Мерседеса, остановившегося рядом с нами на переходе.
- Да. – Бросил мой малыш и тут же переключился на прежний предмет.
- А что это за толпа перед собором? – Поинтересовалась я у Валеры. Странно одетая молодёжь кучками стояла и сидела, занимая всё обозримое пространство перед чуждым всего земного, отстранённым от царящей повсюду суеты, храмом.
- А неформалы. – Небрежно бросил водитель. - Развелось их теперь.
Я с завистью вгляделась в разношёрстую массу людей. Загорелся зелёный, и мы двинулись дальше.
- Зимний! Зимний! – Вопила я. - А это там вдали?...  Никак Петропавловака?! Ах! Стрелка Васильевского острова… Ну почему ваша библиотека не в Ленинграде?
- У нас в Непорочном есть вещи и поинтереснее. А красиво как! – Обиженно изрёк Валера. Я неоднозначно хмыкнула, но не стала сеять комментариями. У каждого свой взгляд на красоту. Собственный я считала самым правильным.
Ближе к окраинам картина заметно изменилась, пошли ничем не примечательные многоэтажки. Я успокоилась и теперь равнодушно взирала на скороспелые творения современных зодчих.
Ленинград резко закончился: вот тебе дом, а вот тебе лес. И потянулись бесконечные «сосны да берёзы», «берёзы да сосны», с преимуществом в сторону сосен. Промелькнуло за окном ещё несколько многоэтажных населённых пунктов, а потом пошла сплошная, ещё не отошедшая от зимы, растительность, наводящая на меня, привыкшую к лесам средней полосы, уныние. Деревья жались друг к другу так близко, что ни о каких прогулках на природе не могло быть и речи. Тихо, пусто, одиноко. Кое-где снежок белеет, а ко всему и туман начал сгущаться.       
 - Долго нам ещё?
Валера обернулся ко мне.
- Вы на дорогу смотрите. – Я испугалась. Сейчас влепимся в какой-нибудь самосвал. – В машине ребёнок.
- А чего на неё смотреть? Дорога, она и есть дорога. Прямая, как стрела и пустая. Сюда мало кто заезжает.
- Однако же заезжают. – Я перевела дух. Валера выпрямился и глядел куда надо.
- Да. Мы вот заехали. А ещё кто-нибудь вряд ли.
Машину затрясло. Я выглянула в окно. Асфальт кончился так же неожиданно, как несколькими часами ранее оборвался Ленинград.
- Эта колея ведёт только в один населённый пункт. – Продолжал Валерий.
- В Непорочное? – Предположила я, надеясь, что не придётся продираться через чащу с чемоданами в руках, так как вдруг окажется, что в деревню нет никакой дороги.
- В него, в родимое. – Согласился Валерий. – А ехать нам ещё есть. Это как оно время обернётся: может, час, а может, и трое суток.
- Вы знаете, – нервно перебила я, - мне такие шутки не по нраву. Я  в курсе, что Ленинградская область не маленькая. Но я не дура и понимаю, что при любом раскладе, если без остановок, к вечеру мы будем на месте.
- Ага. – Подтвердил Валера. И ехали мы без заминок и длительных остановок, как он и опасался, аж трое суток.
Валера всё это время крутил баранку. Он не спал, перекусывал на ходу. Выходил из машины лишь по нужде и чтобы залить в бак бензина из канистры. Мне было показалось, что он специально, из вредности, ездит по окольным дорогам, но я не могла не заметить возрастающего его беспокойства. Как-то не выдержала и спросила:
- А вы не заблудились?
- Негде тут заблудиться. – Уведомил Валера, осторожно зевнув. - Ни тебе поворотов, ни перекрёстков.
Он был прав. Ничего подобного я не видела. Спала я мало, по сторонам смотрела зорко. За время пути я успела Ванечке все известные мне сказки пересказать. Мы спели всё, что помнили. На третий день сидели молча. Наша подавленность переросла в раздавленность. Я решительно ничего не понимала.
- Я как-то целый месяц кружил… - Брякнул Валера. Эта неожиданная новость не прибавила нам оптимизма.
- А бензин? А продовольствие? – Подумав, я немного расслабилась, водила наш врунишка. Заблудился и ищет оправданий. Был поворот. Наверное, ночью. Я, видать, либо проглядела, либо проспала.
- Чем дольше едем, тем меньше требуется бензина и продовольствия.
Я задумалась. А и правда, последние полторы сутки мы ничего не ели и есть не хотелось, по нужде не ходили и машину не заправляли, а она не глохла, не спали, а бодрости не убавилось.
Что за чертовщина?
И вдруг меня словно током ударило: Валера-то знакомый, а может и друг того страшного негра из поезда. А что если?.. Ну и дура же я!  Нас с Ваней похитили и везут в дальние дали. А зачем?.. Ответ пришёл незамедлительно. Это ж и ежу понятно. С целью каннибализма. Сожрут. Как пить дать, сожрут. Надо срочно что-то предпринимать. Спасать себя, идиотку, и дитя невинное.
Под удивлённым Ваняткиным взглядом я нашарила под ногами пустую железную канистру от бензина, втянула её себе на колени. Напряглась. Приготовилась, как пантера перед прыжком. Глаза мои хищно вперились в Валерино темечко. Я настраивала себя морально на аморальный поступок. Ох, не люблю делать людям больно, но в данном случае это необходимо.
Мои руки с канистрой взлетели вверх и… Бах!!!
- Ой! – Завопил Валера, не справляясь с управлением.
Ещё один Бах! Мы врезались в берёзы.
Первое, что я увидела как только ко мне вернулось соображение – это Валеру трясущего головой. Я тут же обернулась к Ванятке. Его глазёнки пылали, как два уголька. Напуган бедняжка, но цел и невредим.
- Бежим! – Я схватила Ваню за руку, надавила на ручку. Дверь подалась. Я выскочила из машины…
- Куда?! – Валера перекрыл нам дорогу. И когда он успел оставить своё место за рулём?
- Да куда угодно! – В истерике заорала я. – Лишь бы от вас подальше! Каннибал!
- Что?! – Он снова затряс головой, будто поправлял съехавшие от удара по черепной коробке мозги.
- Думаете, я не видела, как вы здоровались с тем Августином на перроне?.. Вы заранее договорились нас похитить…
    - Ну ты и дура! – Валера запрокинул голову и заржал такими дикими раскатами, что у меня душа ушла в пятки. Я обогнула беснующегося водителя и потянула сынишку за собой в тайгу. Но Валера успел схватить Ванятку.
- Стой, ненормальная! Ты всех нас погубишь! – Он рванул моего сына так, что мне пришлось разжать руку, выпуская Ваничкину ладошку. – Иди, пацан, в машину. Я с твоей мамой переговорю, и мы поедем.
Ваня послушно вернулся на прежнее своё место. Валера захлопнул дверцу.
- Каждая минута из тех, что я трачу на объяснения с тобой, увеличивает опасность, что мы никогда не доберёмся до пункта назначения. Будем вечно блуждать по тайге.
- Да ну? – Я покосилась на сынишку, ошарашено приникшего к окну автомобиля. Не было никакой возможности освободить его.
- А негра того я и правда знаю. Как-то купил у него травы из Африки првезённые. Подагра замучила. Знаешь, помогло. С тех пор забыл, что она у меня была.
Я не верила ни единому слову.
- Вижу, что не смог убедить тебя.
- Отпустите Ваню.
- И куда вы пойдёте? Каннибализма боитесь? Люди вас съедят. А как насчёт медведей?
- Я и так понимала, что некуда нам с Ваней идти, пропадём мы в лесу. Так и так кому-нибудь на обед достанемся.
- А ты машину водить умеешь? – Испытующий взгляд Валерия впился мне в глаза.
- Если по свободной от прочего транспорта дороге – легко.
Мой ответ его не обрадовал.
- Выходит, если бы я вырубился, ты бы меня выкинула, а сама за руль села?
- Не выкинула, а связала. Что я зверь какой?
- Вот и я не зверь. Давай руки. – Он выдернул ремень из штанов.
- Штаны потеряете. – Съязвила я.
- Зато жив останусь.
Он нешуточно стянул мои руки жёстким ремнём.
- Больно. – Я не врала.
- А мне как больно. – Он потёр макушку, посмотрел на мои ноги.
- Не надо. – Взмолилась я, выдавливая слезу. Изувер. Ремень жестоко врезался в мою нежную белую кожу. Руки начинало ломить. А что будет через час? Валера вынул из бардачка скрученную с телефонным кабелем кроссировку.   
- Не думал я, что так обернётся. Теперь всегда с верёвкой буду ездить.
- А трос? У всех нормальных водителей есть трос про запас. – Я хотела его задеть.
- Он мягкий. Не хочу, чтобы ты чувствовала себя комфортно. – Валера ловко орудовал ножом, ваяя из проводов оковы для моих ног.
Скоро я сидела на заднем сидении, связанная по рукам и ногам. Ванятка помог Валере переложить весь хлам, что ездил и подпрыгивал позади, на переднее сидение. Вот вам и рыцарь!
Мы продолжили путь. Я мучительно представляла себе, как мы приедем в незнакомую деревню, торчащую посреди глухого леса, любопытный народ выбежит нас встречать.
- Кого привезли? – Крикнет баба в пуховой косынке.
- Новую библиотекаршу. – Ответит с замиранием в голосе веснушчатый мальчишка. Дети нас обожают.
А уже через минуту Валера предоставит всеобщему вниманию их новую библиотекаршу. Ему придётся держать её за шиворот, так как связанные её ноги прогибаются, а онемевшими руками она уже не способна ни на что упираться. Вот стыдоба…
Но это случится только в том случае, если едем мы в деревню, а не на жертвенный костёр дикого африканца.   

Глава III

Непорочное

Сидючи в самом неудобном положении, мне удалось задремать и, что удивительно, даже сон увидеть. Мне приснился Мали в развевающемся плаще, восседающий  на белом коне. Прекрасный рыцарь загородил нам дорогу. Валера нажал на тормоза, вынул меч из багажника, и состоялась жестокая схватка. Всё было как наяву, я вскрикивала, когда мне казалось, что Валера вот-вот одолеет моего защитника. Меня разбудило лёгкое прикосновение Ваниных пальчиков к рукам. Сыночек гладил мои раненые запястья, чем  причинял ещё большую боль. От ремня уже разбегались по коже красно-синие пятна.
- Что случилось, Ванечка? – Я не сразу сообразила, где нахожусь. Действительность не обрадовала: нет принца на белом коне, некому меня защитить. Впрочем,… всмотрелась в жгучие очи подрастающего сына. Нет. Увы, похоже, Ваня принял сторону моего обидчика.
- Дядя Валера говорит, что мы почти приехали.
Взгляд мой упёрся в лобовое стекло. Ничего кроме леса я там не увидела.
- Ещё минута и ворота покажутся. – Обрадовано сообщил Валера.
И правда, вдали что-то зачернело. Скоро я различила впереди добротные чугунные ворота, какие в парках городских ставят. Сбоку от ворот торчала табличка на шесте. Когда мы с нею поравнялись, я прочла: «Деревня Непорочное». Краска ударила мне в лицо. Как я выгляжу в глазах Валеры не важно. Это уже пережито. А вот дальше меня ждёт позор из позоров.
Мы продолжали ехать, а деревня всё не появлялась. Наконец, я заметила, что лес поредел, появились прогалинки, а вот и первая изба темнеет за деревьями. Только куриных ног не хватает. Неужели в такой жить придётся? Метров через триста я заметила ещё один дом. А лес при этом не кончился.
- Вот она наша библиотека. – Потеплевшим голосом объявил Валера, притормаживая.
Впереди вырисовывалось белое одноэтажное здание с колонами, растянувшимися по обе стороны от входа, над которым высилась пристройка. Мезонин, кажется, такое сооружение называется.
Впечатление от библиотеки у меня сложилось, самое что ни на есть, приятное. Классический барский дом XVIII века, в лучших традициях эпохи: ступени белокаменные, окна высокие, арочного типа, колоны по всему фасаду. Так строили в Древней Греции. К входу ведёт широкая дорожка с чёрными пока клумбами по бокам. Не удивлюсь, если обнаружу позади библиотеки ухоженные пруд и сад.
Если бы не моё унизительное положение, я бы получила огромное удовольствие от увиденного. Но что теперь будет? Моя голова автоматически вжалась в плечи.
Высокая створа библиотечной двери отворилась. По ступенькам резво спускались… три…пять…семь женщин. И как вы думаете, кто бежал впереди всех? Патриция Витальевна собственной персоной! Опередила! Теперь понятно, почему Валера круги по лесу наворачивал. Остальных женщин, значительно моложе моей директрисы, преимущественно рослых и, как на подбор, красавиц, я не знала.
Валера вышел из машины. Я вжалась в сидение и немного пригнулась, втянула голову в плечи, насколько это возможно. Мои будущие коллеги уже вставали на цыпочки, надеясь разглядеть новеньких.   
Патриция Витальевна бросилась Валере на шею. Это в её стиле – людей с ног сбивать. Валера принял объятия, как должное. Значит, привык.
- Ох, Валерушка, мы и не чаяли! Снова закружила пурга времени? – Глаза моей директрисы обеспокоено впивались в водителя.
- Было дело, Пенелопа Витальевна.
Что?! Пенелопа Витальевна?! И как я сразу не догадалась? Это же сестра моей Патриции Витальевны. Я всмотрелась внимательней в даму, сходство потрясающее. Отличия, если можно так это величать, наблюдались только в манере одеваться. Моя прежняя городская директриса предпочитает стиль деревенский: кофточки попроще, брюки или юбки не марких тонов из не мнущихся тканей. Нынешняя же начальница была облачена в длинное шерстяное платье бордового цвета с воротом под самую шею, увенчанным овальной брошкой с профилем высокосветской дивы. Плечи директриса прятала под коричневой шалью с бахромой. Такие раритеты теперь мало кто носит. Мне кажется, ткацкая промышленность выпускает их исключительно для библиотекарей. Только мы признаём этот пережиток былых времён, я сама владела двумя подобными шалями – синей и бежевой. А вот у Патриции Витальевны подобного аксессуара не наблюдалось.
Пенелопа Витальевна оглядывала Валеру, словно доктор на осмотре.
- Но ты цел, как я погляжу. - Вынесла вердикт начальница.
- Да не совсем. – Валерий интенсивно зачесал макушку. Я ещё сильнее пригнулась.
- Привёз? – Пенелопа Витальевна обернулась к машине и задрала голову, пытаясь увидеть нас с Ванечкой.
- Привёз. Такую, как вы хотели, боевую и решительную. – Он с ещё большим остервенением потёр ушибленное темя. – Только дура она несусветная. Чуть не загубила и меня, и себя, и сына своего. 
Библиотекарши зашушукались.
- И мальчишка здесь? Что ж ты медлишь? Представь нам дорогих гостей. 
Вот она, торжественная минута позора! Та-дам!!!
Валера распахнул дверь. Нож блеснул в его руке. В следующий момент он лихо разрезал путы на моих ногах, расстегнул ремень, освободил руки. Библиотекари, скрытые за дверцей автомобиля, не могли видеть его манипуляций.
Я предстала перед будущими коллегами не во всей красе, как хотелось бы: лицо усталое, волосы взъерошены, отёкшие ноги дрожат, руки ничего не чувствуют. Ваня и Валера придерживали меня на всякий случай, вдруг рухну.
Патриция… то есть, Пенелопа Витальевна, шагнула нам навстречу. Взгляд её выражал такое трогательное радушие и беспримерное участие, что я, как ни старалась, не смогла сдержать слёзы.
Пенелопа Витальевна протянула руку для приветствия. Я сделала то же. Из-под свитера выползли синие подтёки, свидетельства недавнего заточения. Я тут же отдёрнула руку. А Пенелопа Витальевна, понимая всё без слов, грозно глянула на Валеру, меня же приняла в свои мягкие и тёплые объятья. 
- Ну, здравствуй, сердешная! Познакомь меня со своим добрым молодцем. – Отпуская меня, Пенелопа Витальевна взялась за моего сына.
- Как зовут тебя, богатырь? – Директриса пригнулась к Ванечке.
- Иван. – Не успев произнести имя, Ваня забарахтался в нетерпящем возражений директорском захвате. Я надеялась, мой сынок с честью снесёт странное приветствие. Тем более, у него уже есть опыт общения с Патрицей Витальевной. Он у меня ярый противник бабских лобзаний. Мужик. 
- Ох, и давно же я не имела дело с детишками. – Довольно прокряхтела директриса.
Освободившись от Пенелопы Витальевны, я попала в круг молодых библиотекарей.
- Галя.
- Маша.
- Оля.
- Юля.
- Нина.
- Алевтина.
Я переводила глаза с одной на другую, стараясь запомнить. Да где уж там! После длительной дороги и некомфортного сидения в машине в голове моей сквозило нещадно. Я рассеянно пожимала предложенные руки, приветливо улыбалась, боюсь вымученно и неискренне.  Когда девушки принялись знакомиться с моим Ваняткой, я переключила внимание на Пенелопу Витальевну, за локоть отводящую Валеру в сторонку.
- Ты что наделал, изверг?
- Да она меня чуть не убила…
Я коварно осклабилась, потирая запястья. Валера казался очень растерянным. Поделом ему. Может, выговор влепят и прогрессивки лишат.
Нас с Ваней повлекли на ступеньки, а потом в обширный вестибюль библиотеки. По дороге я прочла «Непорочненская Кордонная библиотека». Странное название. Сказать кому, не поверят. Сама сейчас верю с трудом.
Вестибюль оказался достаточно светлым, чтобы несколько исправить моё подавленное состояние. Живые цветы в горшках первыми поглотили моё внимание. Их было так много, что и не перечесть. Они красовались и на подоконниках, и подвешенные над подоконниками, во всех углах и в проёмах между мебелью. Если бы мне вдруг захотелось влить в общую картину ещё один горшок, долго бы пришлось место разыскивать. Не надо говорить, что такое интерьерное решение оживляло обстановку до предела. На стенах, до потолка обитых светло-коричневыми панелями, висело несчётное количество досок с надписями и фотографиями, подробно раскрывающими все достижения библиотеки за последние годы. Охотно бы ознакомилась, но моё внимание привлекла высокая узкая тумбочка с единственной фотографией в чёрной рамке. Красивое юное лицо светловолосой девушки улыбалось мне и всем, кто смотрел в сторону тумбочки. Кедровая веточка и свеча дополняли страшную картину.
- Это Наташа. – Рука, кажется, Гали легла на моё вздрогнувшее плечо.
- Что с нею сталось? – Я невольно посмотрела на Ванятку, окружённого всеобщей любовью и вниманием, задаренного конфетами и пряниками, купающегося в неге женского общества и явно наслаждающегося своим положением.
- Медведь задрал. – Неживым голосом ответила Галя.
Растерянный, до смерти перепуганный мой взгляд вновь впился в принимающего почести Ванятку. Зачем он здесь?
- Тут что медведи прямо под библиотекой разгуливают? – Как я могла согласиться на эту афёру?
- Днём нет. – Галя передёрнула плечами и обернулась к Ване, оставив меня в одиночестве размышлять на тему хищников и их повадок, да таращиться на белокурые локоны погибшей красавицы.
- Наташенька, милая, не уберегла я тебя, загубила. То-то будут убиваться твои родители, когда получат тело бездыханное. – Я не заметила, как Пенелопа Витальевна вошла в вестибюль и приблизилась ко мне. Её пухлые пальцы слегка подрагивая, сжали чёрную рамку.
- А они, что ещё не знают? – Понимая неуместность всяких слов, всё-таки спросила я.
- Звонила я им. – Пенелопа Витальевна выпустила из рук фотографию. – Как нашли её, при первой возможности позвонила. Только они тогда ещё не до конца осознали, не поверили. А когда увидят её, - Директриса махнула в сторону портрета,  - всё иначе будет. Она же как живая, ни синячка, ни царапинки. Ох, что это я? Галя, отведи Любу и Ванечку в вашу теперь избу, объясни ей, что к чему. – Она строго посмотрела на меня. – Завтра к девяти будь на работе.
Я было открыла рот, чтобы про Ваню спросить, но она опередила меня:
- Ванюшку с собою возьмёшь.
Мы попрощались со всеми, и Галя, взяв Ваню за руку, пошла на выход. Я немного замешкалась, сопоставляя услышанное от Гали, о том, что Наташу убил медведь и только что высказанное Пенелопой Витальевной, о том, что на теле девушки не было «ни синячка, ни царапинки». Детектив какой-то получается.
- У меня там чемоданы в машине. – Вдруг вспомнила я.
- Валера их уже доставил. – Пенелопа Витальевна стояла у выхода, сложив руки на животе. Настоящая хозяйка барского имения. – Так что пойдёте налегке.
Выйдя из библиотеки и спустившись по ступенькам, мы сразу свернули от дороги и пошли вдоль колон по узкой тропинке. Обогнув дом, тропка устремилась в лес. Теперь я воочию убедилась, что мои предположения насчёт сада и пруда оказались верными. Позади библиотеки синел холодными апрельскими водами водоём, а перед ним вырисовывались коричневые силуэты голых плодовых деревьев. Наверное, летом это место похоже на рай. Но пока что…
Мы топали по тропинке, я непрерывно озиралась, надеясь увидеть хоть какое-нибудь жилище. Но мой взгляд натыкался только на деревья, тянущиеся во все стороны бесконечной лысой стеной.
- А далеко нам идти? – Я видела, как заплетаются Ванины ноги. В животе моём урчало. Сколько же мы не ели? А Бог его знает. Мои челюсти, наверное, жевать разучились.
- Ещё минут двадцать. – Галя на миг обернулась ко мне и тут же обратилась к тропе. Ванятка послушно держался за её руку. Я, за неимением лучшего занятия, принялась на ходу рассматривать свою спутницу (со спины, конечно). Она была повыше меня сантиметров на десять, фигура стройная, осанка ровная, как у балерины. Чёрные прямые волосы зачёсаны назад и собраны в длинный конский хвост, сейчас он колыхался перед самым моим носом, как перевёрнутый маятник. На Гале были надеты светло-серый плащик, однотонная синяя юбка-плиссировка до колен и высокие изящные сапожки. Мне бы такой набор не пошёл. А она смотрелась, как лучшая ученица института благородных девиц, скромно и со вкусом.
Задумавшись, я не заметила, как мы подошли к избе. А ведь и десяти минут не прошло. Ошиблась Галя, наверное, предполагала, что мы с дороги будем еле ноги переставлять. Возле дома копошился Валера. Я вспомнила, что он наши чемоданы доставил. Пешком, конечно. Дорогой, пригодной для его бобика, тут и не пахло. Спасибо сказать, что ли? А обойдётся. Нечего было меня связывать.
Водитель стоял под окном с доской в руках, сосредоточенно что-то высматривал. Галя почему-то не замедлила хода, мне даже показалось, что она ускорилась и занервничала. А Валера тем временем взял молоток и приладил доску наискосок к окну. Стук эхом разнёсся по лесу.
- Что это он делает? – До меня постепенно доходило – домик-то не наш. Не тот, в котором нам жить определили.
- Окна заколачивает. – Со вздохом ответила Галя. – Здесь Наташа жила.
- А. – Сказала я, а сама подумала: «Если бы после смерти одного из обитателей заколачивали дом, живым пришлось бы жить на улице». 
Скоро мы приметили и нашу избушку. Мне почудилось в ней что-то игрушечно-сказочное. Там, где я живу, все постройки сооружаются из камня. Деревянный дом, созданный не в декоративных целях, я видела впервые. Ванечка всецело разделял мой восторг, от удивления его губки вытянулись в трубочку. Гале наше замедление шагов и восторженные взгляды весьма польстили. Она первая ступила на ступеньки премиленького домика. Их было всего три, под Галиными ступнями они едва заметно прогнулись и как-то уютно, по-домашнему, скрипнули. А потом я вдохнула воздух и …
Может, вы и не заметили, но все человеческие жилища имеют свой, никогда не повторяющийся запах. Обычно, он врезается в наши ноздри, как только мы переступаем порог и оказываемся в прихожей. Это, как правило, смесь хозяйского духа с привычками и хобби. Привычки тоже пахнут. Например, гастрономические. Один любит рыбу, другой клубнику, третий, прежде чем положить что-нибудь в рот, обязательно зажарит его до румяной корки. У кого-то в доме кот, у кого-то собака, а некоторые заводят змею. Все люди пользуются парфюмерией, некоторые курят, кого-то ежедневно, ежечасно раздражает моль или мухи. Наша жизнь сопровождается запахами, целыми букетами ароматов, привычных и не замечаемых. Наблюдательный человек смог бы по ним составить довольно точное мнение о нас. Откуда я это знаю? Книги. У бумаги есть свойство впитывать в себя окружающую среду. Достаточно понюхать книгу, возвращённую читателем, и она вам расскажет, где была и что видела. Но я редко пользуюсь этим знанием. Библиотекари уважают личную жизнь своих читателей. Кроме тех случаев, когда запах слишком силён, и мы ничего не можем поделать. Дышать-то надо.
Так вот, избушка наша пахла сосной, древесной смолой и мхом. Ничего человеческого. Возможно, внутри всё изменится, но сейчас я закрывала глаза от удовольствия, уже влюблённая в место своего временного проживания. Может, всё не так плохо? Вы, наверное, думаете - я странная? Что удивительного в какой-то там избе, одной из сотен тысяч таких же? Не скажите. Это для тех, кто привык, деревянный дом – обычное дело. Но у меня, выросшей в каменной крепости, есть преимущество. Я сторонний наблюдатель и вижу больше. Невысокая деревянная постройка, сложенная из одинаковых брёвен-близнецов - это живое существо. Приглядитесь, прислушайтесь, - она дышит. Камень тоже не мёртвая субстанция. Но нет в нём теплоты дерев, он строг и высокомерен, он отстранён от всего. То ли дело дерево. Помнится, в школе кто-то из учителей рассказывал о русских мастерах, способных воздвигнуть хатку без единого гвоздя. Тот случай. Смекалка, мастерство и любовь двигали деревянными зодчими. И вот он результат – перед нами – живое творение, с которым хочется поговорить, поделиться мыслями.
Избушка казалась вросшей в почву, трудно было определить, где кончается земля, а где начинается дом. Потемневшие от времени брёвна, выложенные стройными рядами, снизу поросли мхом. Я даже заметила некоторое сходство с грибом-переростком, этаким мутантом радиоактивных лесов. А ещё пришёл на ум фильм знаменитого Александра Роу. Сейчас створки распахнуться, прижмутся к наружным ставенкам, и высунется из окошка небезызвестная нам Баба-Яга. Ваня как раз таращился на одно из двух, видимых нам небольших оконец. Да, здорово жить в сказочном срубе. Да только, помнится мне, уколола первая неприятная мысль, в этих самых срубах нет ни ванной, ни туалета. Лишь сени, печь, да пару комнат, кажется, их горницами называют, – вот на что можно рассчитывать в лучшем случае.
Ничего, привыкну. Буду представлять, что попала в прошлый век. Ведь мечтала же в детстве попутешествовать во времени. Я глянула на Ванечку, он с открытым ртом таращился на верхушку избы. Вряд ли моего сыночка сильно расстроит отсутствие водопровода. Ему по малости лет, ещё не положено воду из колодца таскать. Я огляделась. Колодца поблизости не наблюдалось. А может, я ошибаюсь? И найдётся внутри хоть какая-нибудь уборная с умывальником в придачу. Я в последний раз глянула на наружность избы, задержала взор на коньке, установленном на крыше. Вы не поверите, позади кто-то не поленился даже хвост приделать. Может, и о санузле побеспокоился? Под крышей красовалось, разбрасывая лучи в разные стороны, резное солнышко, а вокруг него жались незнакомые мне значки, ромбики, кружочки. Короче, ерунда всякая, то ли для красоты, то ли по причине глупых суеверий. Читала я про такое. Следует сказать, что символы присутствовали повсюду: и на одностворчатой двери, и на наличниках, и на ступеньках. Куда не бросишь взгляд – везде какая-нибудь загогулинка вырезана. Коньки, солнышки, уточки, петушки. В одном месте я даже свастику обнаружила. Ага, ту самую, всем знакомую по фашистским фуражкам и гимнастёркам.
- Вы в дом-то зайдёте? – Позвала Галя.
И я, пропуская Ванечку вперёд, шагнула на ступени. Доски приятно скрипнули и чуть прогнулись, добротные. Пьянящий аромат сосны усилился. По телу разлилось умиротворение. Всё будет хорошо.
Но оказалось, ещё лучше, чем просто хорошо.
Галя толкнула массивную, грубо сбитую дверь.
- Добро пожаловать домой.
Ваня тут же нырнул в нутро жилища. Я немного задержалась. Боялась входить, не хотелось разочарований. Ох, к маме бы сейчас, к папе, в родную квартиру на пятом этаже. Посидеть в лоджии, не спеша чаёк потянуть, о жизни порассуждать.
- Ой. – Вскрикнула я, вспоминая обещание, данное маме. – Мне же срочно позвонить надо.
Волна неловкости окрасила мои, ещё минуту назад, радужные ощущения в более мрачные тона. Почему о самых дорогих и близких мы вспоминаем в последнюю минуту? За три дня блуждания по лесу я ни разу не задумалась о том, что чувствуют мои родители, когда все лимиты времени, отпущенного на дорогу, давно исчерпаны. Да они, наверное, с ума сходят от переживаний. Надо немедленно успокоить их.
- В избе есть телефон? – Я думаю, с моим вопросом всё нормально было. Я же не спросила про джакузи там, или бильярдную. Мне требовался всего лишь обычный телефон, который должен быть в любом доме, в любой квартире. Но Галя вытаращилась на меня так, будто бы я потребовала от неё организовать экскурсию на Луну.
- Нет. – Её щёки порозовели. Ну да, стыдно. На дворе конец XX века, а в этих местах ещё XVIII не истёк. Сказочная нирвана, в которой я только что купалась, развеялась, как дым под напором урагана.
- Придётся мне сбегать в библиотеку. Или почта поближе будет? – Не могу передать, как мне не хотелось снова слоняться по лесу. Дорога высосала из меня последние силы. Оркестр в животе с торжественных маршей переключился на похоронные мотивы. Но родители – это святое. Не допущу для них ещё одной ночи, полной волнений.
- В Непорочном вообще нет телефонов. – Врезалось в мои уши. – И почты тоже нет.
Не знаю, как выдержали мои барабанные перепонки подобную, немыслимую, нереальную, просто фантастическую весть. Я припала к косяку. Рай, мелькнувший передо мной, стремительно превращался в ад. 
- Не может быть. – Она прикалывается? Разыгрывает меня. Как жестоко. Возникшее в памяти воспоминание о недавнем разговоре с директрисой, подтвердило мои подозрения о гнусной, необдуманной шутке.  – И откуда же тогда Пенелопа Витальевна звонила родителям Наташи и своей сестре? С орбитальной станции Мир? 
- Отвезла… тело… в Питер на поезд. А там… со связью всё в порядке. – Гале не легко было говорить о Наташе. Ясное дело, вместе работали, жили почти рядом. По местным меркам это можно считать соседством.
- Боже мой! Мои родители, наверное, уже похоронили меня. – Я чуть не рыдала. Как могла Патриция Витальевна заслать меня в такую глушь.
- Нет. Я сама слышала, как Пенелопа Витальевна наставляла Валеру, чтобы позвонил её сестре, как только вас увидит. – Галя расстроилась не меньше моего.
- А. – В мыслях возник образ Валеры, топчущегося у таксофона. Значит, мама с папой предупреждены. Но чувство сожаления не покинуло меня. Хотелось самой рассказать родителям о своих наблюдениях, услышать их голоса.
Галя, казалось, поняла мои чувства.
- А ты напиши им.
- Так почты же нет.
- Валера отвозит письма девочек в Ленинград. Он туда ездит по два-три раза на месяц а то и чаще.
- Девочек? А ты, стало быть, своим не пишешь?
Галя опустила глаза.
- Пойдём в дом. Вечереет уже. – Она первая шагнула в сени. Я шла следом, размышляя, почему Галя так стушевалась, когда я задала ей нормальный, вытекающий из предыдущей её фразы, вопрос. Наверное, поссорилась с родственниками? Не иначе, как тут замешана третья сторона - прекрасный принц в маске Зорро. Видать, за плечами у моей соседушки осталась полная печалей  сердечная драма. Она, непременно расскажет мне обо всём, когда мы станем подругами.  И маска спадёт с таинственного лица обладателя её сердечка.
Внутренность избушки превзошла все мои ожидания. Оставив за дверью век XVIII-ый, мы вступили в век XXI-ый. Первые минуты моя челюсть балансировала на уровне шеи. Вы не поверите, я стояла посреди ярко-освещённой лампами дневного света, жарко-натопленной веранды и соображала, не сон ли это. Вот что я увидела на веранде: не строгие обои на стене - неброские глобусики сменялись кисточками и мольбертами – несколько тёмных картин в узких рамах с видами Санкт-Петербурга, простенький диванчик, строгие стулья под двумя занавешенными тюлем окошками. И странная предосторожность. Я уже упоминала о наружных ставнях, так вот, внутри таковые тоже имелись. Я назвала предосторожность странной, но, не скрою, она меня порадовала. За окнами уже темнело, лес из приветливого и радостного, превращался в зловещий. Казалось, деревья подались вперёд и сгущаются, как тучи, вокруг нашей избы. Мысль о медведях заставила меня выскочить из сапожек, миновать шкаф для одежды и обуви, на который указывала Галя и подступиться к окну.
- А можно, я ставенки прикрою?
- Конечно. – Галя улыбнулась понимающей улыбкой. – Только цветы передвинь.
Я так и сделала и лишь потом, удовлетворённо глядя, как Галя запирает дверь на толщенную щеколду,  разделась и определила верхнюю одежду в шкаф. Ванино пальтишко валялось на стульях с высокими спинками, их в отапливаемой веранде маячило три штуки.
Управившись с одеждой, я вернулась к одному из окон, положила руки на батарею, мне хотелось убедиться, что это чудо мне не привиделось. Глаза мои перебежали под потолок на электрические лампы. 
Из веранды вглубь дома вёл коридорчик, но в самой веранде, по обе стороны от входа, имелись ещё две дверцы.
- Это чулан. – Галя небрежно махнула вправо. – А это туалет и ванная в одном флаконе.
- И вода есть? – С издёвкой спросила я.
- Да. Горячая и холодная. – Галя непонимающе уставилась на меня.
- Значит, электричество есть? Паровое отопление есть? Водопровод! А связи нет? – Теперь я точно знала – меня разыгрывают. Я наступала на Галю.
- Нет у нас телефона. – Галя попятилась и чуть не перелетела через мои чемоданы, предусмотрительно оставленные Валерой прямо на проходе. Я зацепилась ногой за ручку сумки и налетела на Галю. Она не дала мне упасть. Это несколько охладило мой пыл.
- Ты с кем будешь жить? Со мной, или с Ваней? – Галя подхватила два чемодана и вошла в средней длины коридор, который вёл прямиком на кухню, а по бокам разветвлялся на две комнаты, вероятно идентичных размеров.
Из кухни показалась Ваняткина заинтересованная голова. Бедняжка ждал, когда его накормят, а мы тратили время на выяснение отношений.
Я не знала, что ответить на Галин вопрос. Как поступить? Ивану уже восемь лет, девятый пошёл. Неудобно, наверное, смущать его своим вечным присутствием, а, кроме того, умалять в глазах окружающих, но… я взглянула за, ещё незакрытое ставнями  окно, которое видела через одну из комнат, на сгущающиеся сумерки. Если там гуляют полчища медведей и ещё чёрт знает чего…
- А ты во всех комнатах на ночь ставни закрываешь? – Вырвалось у меня непроизвольно.
- Понятно. – Галя продолжила движение в одну из комнат. – Поживёте вместе. Я так и думала. Просила поставить в этой спальне ещё одну кровать.
- Какая ты предусмотрительная. – Я шагнула за Галей. – На психолога училась?
- Ага. И работаю в библиотеке.
- А что такого? У меня дома в библиотеке кого хочешь можно встретить: и учителей, и инженеров…
- И мастеров машинного доения… - продолжила Галя. – Только не в той библиотеке, куда ты попала. Тут с этим строго. Никаких побочных профессий, только посвящённые.
Я растерянно стояла посреди комнаты.  Что значит «посвящённые»?
- Мама, я кушать хочу. – Позвал Ваня с кухни.
- Ой. – Галя выбежала за дверь. Я на минутку присела на стул и устало огляделась.
Мне было неловко за своё поведение и оттого, что я сейчас не в состоянии контролировать ни его, ни свои чувства. Что я чувствовала? То, что, как правило, никогда не посещает меня - подозрение. С того самого момента, как нога моя переступила порожек своеобразного библиобуса ещё в Ленинграде, мне стало казаться, что я нахожусь в каком-то придуманном, нереальном мире. Что всё вокруг обман, наваждение: и люди, и предметы, и слова. Странное состояние. И я знала, как вывести себя из него. Боль. Когда Валера связал мои руки и ноги, именно она заставила мир вокруг приобрести чёткие очертания. Я осторожно ущипнула себя за раненое запястье. Помогло. Что ж, познакомлюсь с комнатой и пойду жить дальше. А если опять выпаду из осязаемого мира, я знаю, что делать.
Наша с Ваней комнатка вполне отвечала моим требованиям: два окошка, с цветами на подоконнике и занавесками из тюля.  Под одним из окон стоял письменный стол, явно не заводского производства, скорее творение местных мастеров. В нём удивительным образом сочетались изящество и надёжность. Уже знакомые мне символы были вырезаны на ножках и  нижних досках, поддерживающих столешницу. В углу от стола на уровне среднего человеческого роста торчала инкрустированная полочка. Она пустовала. Видать, ждала мою икону. Мысль о том, что в Непорочном очень серьёзно относятся к религии, слегка покоробила меня. Моя дева Мария с Иисусом на руках для меня добрый друг, но не идол, а, скорее, произведение искусства. Я боюсь догм и догматиков. Надеюсь, нас с Ваней не станут вовлекать в «истинную» веру? Я верю в добро и совесть, другого мне не надо. Сердце всегда подскажет, как поступить.
В остальном комната являла собой удобное место для проживания двух непривередливых человек. Железные кровати, укрытые голубыми покрывалами с подушкой-уголком наверху располагались у стены напротив окон по обе стороны от входа. Глядя на них, я усмехнулась, они напомнили мне детство. Стандартная заводская модель - сплющенные пружины, удерживаемые металлическими рамами. В последний раз я спала на подобной в пионерском лагере лет пятнадцать назад. Платяной шкаф под углом к окнам, массивный без ножек, разделённый на три отдела, был явно не из этого века. Не удивлюсь, если обнаружится, что там обитает какое-нибудь безобидное привидение. Шутка. Привидения живут только в сказках. Напротив шкафа, ворочая огромным маятником, постукивали напольные часы, заключенные в классический деревянный корпус. Странно, но именно они создавали в комнате ощущение гармонии и заставляли остальные предметы казаться соответствующими друг другу. Правее часов, ближе к кровати возвышалось зеркало человеческого роста. Несколько брошенных в него взглядов, убедили меня, держаться пока подальше от его гладкого отражения. Дорога не прибавила мне красоты, я увидела очень усталое незнакомое лицо с вытаращенными глазами. 
Я бросила взгляд на не разобранные чемоданы и  тяжело поднялась, игнорируя зеркало, прошлась по мягкому ворсу постеленного на полу ковра. Щёлкнула выключателем. Надо идти к Гале, разобраться, что к чему там, на кухне. Вернулась на минутку, закрыла ставни.
Войдя в ярко освещённую кухню, я обнаружила Ванечку усердно работающего ложкой и Галю, что-то моющую в умывальнике.
- Заходи. Присаживайся.
Но я остолбенело стояла на пороге. Никак не ожидала встретить такое великолепие в глуши. Кухня была больше, чем мне показалось через коридор. Стены, выложенные белой кафельной плиткой, блистали в свете ламп дневного света. Плита электрическая, умывальник, пять кухонных столов внизу, два на стенах и здоровенный холодильник казалось только что прибыли из магазина бытовых товаров, новенькие, современные, сделанные по последнему слову техники. Только самовар, торчащий в дальнем углу помещения, несколько портил впечатление прогрессирующей современности.  У большого обеденного стола, застеленного белой, ажурной скатертью, могло бы без проблем уместиться человек десять. Но стульев было приставлено всего пять. Напротив входа квадратные настенные часы, ажурные стрелки темнеют на фоне золотого узорчатого циферблата. Снова зеркало на стене, чуть поменьше, чем в комнате, но, тем не менее, достаточной величины, чтобы я смогла вновь убедиться, что в данный момент никаким боком не соответствую своему же девизу «Красота превыше всего!». Взгляд мой испуганно метнулся от гладкой поверхности отражающего стекла вниз. Тут же я заметила, что паркет на полу немного потёрт, совсем чуть-чуть.
- Надень тапки. – Галя неверно поняла блуждание моих глаз и указала мне на пару комнатных, ютящихся в уголке возле двери.
Я влезла в шлёпки и пошлёпала к столу, на котором вокруг до блеска натёртого чугунка были расставлены тарелки с яствами: солёными грибами, салатом из осенне-летних заготовок и маринованными помидорами, тоже из закромов погреба. Я глотнула слюну, безумно хотелось есть.
Галя метнулась от умывальника к столу, по дороге прихватила из хлебницы плетёную корзиночку с нарезанным хлебом, приподняла крышку с чугунка. Вслед за крышкой повалил белый дымок. Мои ноздри непроизвольно потянули аромат гречневой каши.   
С вожделением глядя, как Галя щедро накладывает гречку в мою тарелку, я вдруг вспомнила, что не мыла руки.
- Мне бы… - Я показала свои, давно утратившие естественный цвет, ладони.
- А помой здесь. Вон полотенце. – Галя взглядом указала на умывальник.
Я тут же бросилась к раковине.
- А Ваня руки не забыл помыть? – Я вспомнила, что у меня есть ребёнок.
- Пом-мыл, - прочавкал мой сорванец, вынимая ложку изо рта.
- Хорошо. – Я принялась за еду, стараясь делать это чинно. Однако, трудно вести себя культурно за столом, когда от голода кружиться голова, а глаза, словно оторванные от всего остального, вожделенно шарят по столу, в поисках, чтобы ещё слопать. В отличие от Вани, я отдала честь каждому блюду. Ваня налегал на гречку и ничем более не интересовался. Грибы, салат и маринованные помидоры он не признавал в качестве достойной его внимания пищи. Галя ела с аристократическим достоинством, словно на приёме. Сидела ровно, гречки положила себе самую малость, к хлебу, которого я сгребла уже половину, даже не притрагивалась. В завершение всего, ковырнула вилкой один грибок, и на этом её трапеза закончилась. Наше гастрономическое рвение не вызвало у неё никаких видимых эмоций, лишь несколько раз она деликатно глянула в мою сторону и тут же отвела глаза. Зато я, не отрываясь, изучала свою будущую подружку. Её можно было бы назвать красавицей, но красота эта неброская, замечалась лишь при внимательном изучении черт. Лицо овальное, немножко вытянутое. Кожа смуглая, но не слишком. Нос прямой, правильный, глаза большие, карие, во взгляде читаются уверенность и спокойствие. Она уже отстранилась от тарелки и изучала свои ухоженные, но не накрашенные ноготки. Вдруг, неожиданно для себя, со стопроцентной убеждённостью я поняла, что Галя украинка. Каждая линия её прекрасного лица кричала об этом. А голос грудной, певучий, с едва уловимой хрипотцой немедленно подтвердил мои догадки. Он был как песня, льющаяся над Днепром.
Галя, ты тоже приезжая?
- Мы здесь все приезжие. Я из Днепропетровска.
Я улыбнулась собственной проницательности.
- Из детдома. – Продолжила Галя, и мне, в который раз за сегодняшний день, стало неловко, щёки обдало тёплым покалыванием. Я-то предвкушала интереснейшую историю про несчастную любовь и вытекающую из неё сору с родными. И на тебе! Галя сирота. Не с кем ей сорится. Наверное, ей было нестерпимо больно, когда я с шерлокохолмовской въедливостью спрашивала её о родственниках, которым она не пишет. Я поспешила перевести разговор в другое, не менее важное, русло.
- А скажи, как так получилось, - я, наконец, наелась и отодвинулась от стола, - что электричество есть, а связи нет?
- У нас своя электростанция. Она и свет и тепло даёт.
Я покосилась в сторону батарей. Здорово, что они здесь, но всё же жаль, что не удастся насладиться теплом от настоящей русской печки.
- А что это Ванечка так мало ест? – Галя расстроено поглядела на моего сына, словно пиявка, отвалившегося от стола и выжидательно уставившегося на меня. Галя подтолкнула к Ване тарелку с грибами. – Ешь грибочки. Очень вкусно.
- А чай можно? – Ванины глаза забегали по кухне в поисках чайника. – Я грибы не ем.
- Ой, конечно. – Спохватилась Галя и бросилась к самому дальнему столу за самоваром. Я достала чашки из сушилки.
 – Не ешь грибы - отведай салатика. – В Гале явно томилась несостоявшаяся пока мамаша.
- Я люблю котлеты и колбасу. – Без задних мыслей сообщил Иван.
Галя с упрёком уставилась на меня.
- Что? – Я не поняла её взгляда.
- Ты кормишь его мясом?
- Я и сама иногда ем мясо. – Не знаю отчего, но мне стало вдруг стыдно, даже жаром обдало.
Галя растерялась, но скоро примирительно сказала:
- Закажем Валере, когда он в следующий раз в Питер поедет.
- Лучше попросим его привезти каких-нибудь сладостей. – Мне всё ещё было не ловко. Если в Непорочном живут одни только вегетарианцы, то и мы потерпим. – Без мяса Ваня обойдётся, а вот без конфет…
- Что это я? – Галя открыла стол. – У меня же пирог есть. К вашему приезду испекла. Правда, за три дня очерствел немного. И конфеты найдутся. Я тоже сладости обожаю.
К сервировке стола добавились ваза с конфетами и печеньями и пирог, слегка присохший, но вполне аппетитного вида.
Ваня мой повеселел, а я озадаченно покосилась на Галю. 
- Скажи, - осторожно начала я, - ты пирог испекла заранее, потому что боялась, что не найдёшь времени поближе к нашему приезду.
Честное слово, я не знала, как деликатнее подойти к теме. Галя, в отличие от меня, прекрасная хозяйка. Достаточно было переступить порог её дома, чтобы в этом убедиться. Но мой вопрос прозвучал,  как сомнение, намёк на то, что пирог не соответствует моим ожиданиям. Однако, Галя разгадала мою уловку.   
- Понимаешь, Люба, - она провела рукой по лицу, убирая волосы и собираясь с мыслями. – Судя по карте, Питер не так уж и далеко. Обычно, если Валера выезжал рано утром, то к вечеру уже возвращался, успев при этом справиться со всеми намеченными делами.
- Но мы ехали три дня. И это только в один конец!
Галя опустила глаза. Похоже, прямой вопрос её испугал.
- Это такое свойство нашего леса…
- А ближе Ленинграда нет городов или ещё каких-нибудь поселений? – Я нетерпеливо перебила Галю. Сейчас у меня достаёт смелости признаться себе в тогдашнем страхе, но в тот вечер лимит несообразностей был исчерпан. Я устала удивляться, а подозрения мои с каждой минутой возрастали. Все вокруг лгут, всё вокруг ложь. Может, меня и Ваню наркотиками накачали?
- Ну, на карте, вроде, есть, а на самом деле…
- А вы карту где покупали? – Я догадывалась, что даже на самой точной и крупномасштабной карте дыры, подобной Непорочному, где нет почты, а дома находятся друг от друга на астрономическом расстоянии, может попросту не оказаться. Знают ли в Питере о существовании этого…гм…населённого пункта.
- Понятия не имею. Карта старая, но достоверная. – Галя не слышала моего сарказма и потому отвечала спокойно, как экскурсовод на экскурсии, заранее знающий все вопросы.
Я подтянула к себе чашечку от самовара и, рассеяно глядя на Ванечку, с упоением откусывающего от пирога,  стала ворочать ложкой по дну чашки.
- Там нет сахара, - предупредила Галя. – Вот.
Перед моим носом возникла сахарница. Но я её проигнорировала.
- Врёт ваша достоверная карта. – Горячо выпалила я.
Галя растерянно пожала плечами.
- Раньше не врала, а в последнее время…шут его знает…
О, Господи. Мне вдруг захотелось поскорее допить чай и идти спать. Каждое новое слово моей собеседницы было лживее предыдущего. Напустила туману, овеяла себя и болото, в котором живёт, ореолом тайны. И ради чего, спрашивается? Напугать нас? Или это способ привлечь внимание к себе и к своему дорогому Мухосранску?  Непорочное!!! Лживое! Вот достойное название для этой дыры. Неожиданно я ощутила острую потребность сказать Гале что-нибудь неприятное. Задеть её. Но сделать это невзначай.
- А эта ваша Наташа, ну которую медведь задрал… - я видела, как болезненно исказилось Галино лицо. Ей без сомнения стало не по себе. – Она давно в Непорочном обосновалась?
Галя переборола себя, задумалась.
- Несколько лет жила здесь. Приехала сразу после института.
- Откуда приехала?
- Она из Владивостока. Там у неё родители остались. – Галя подавила такой тяжёлый вздох. Если бы у меня не возникло нового подозрения, я бы немедленно прекратила допрос.
- Ты, кажется, говорила, что её тело поездом отправили? Почему не самолётом? – Владивосток. Это ж где-то на краю Вселенной. Если гроб выслали в тот же день, что позвонили мне. Получается, я успела узнать о командировке, собраться в дорогу, приехать с двумя пересадками, а мёртвая Наташа всё ещё тащится по рельсам на свои похороны. Бедные её родители.
- Наташа летать боялась.
- Что? – Продолжать сыпать вопросами не имело смысла, у меня уже мозги набекрень перевешивались. Вы когда-нибудь слышали о покойниках, которые боятся летать самолетами? Которые вообще чего-то бояться? Куда я попала? В «Город лжецов»? Я до сих пор не поверила в отсутствие связи. В конце концов, придумали же для таких случаев рацию.  Но тут новая неприятная мысль замаячила на горизонте моего сознания.
- Библиотека лишилась библиотекаря. Образовалась вакансия. Значит, я займу место Наташи?
- Да.
- Это  что ж выходит, тело ещё не остыло, а Пенелопа Витальевна уже искала новую кандидатуру? – Какое кощунство! Сначала она позвонила Наташиным родителям. Сообщила им ужасную новость, положила трубку и тут же взялась обзванивать знакомых, нет ли у них подходящей идиотки, готовой сорваться в глушь к медведям. Таковой не нашлось, и она обратилась сестре, чтобы позычить одну из её подчинённых на то время, пока не найдётся сумасшедшая. Три месяца – вот достаточный срок, за это время кто-нибудь точно отыщется. Одно не понятно: Ванечка зачем им понадобился? 
Галя наблюдала за мысленными процессами, явно отражающимися на моём лице. Это были и злоба, и непонимание, и страх.
- Без замены мы долго не продержимся. – Сказала она, когда мои черты приняли выражение затравленного зверя.
- А что, много читателей? – Я представила себе очередь в Эрмитаж, которую видела в одной из телепередач. Но здесь не Питер. Откуда взяться читателям в этом медвежьем углу?
- Завтра узнаешь. – Галя широко зевнула и встала от стола.
Я перевела взор на Ванечку, он уже спал, уложив голову на ручки, сжимая в пальчиках недоеденный пряник Мали. Откуда? Неужели в кармане носил ещё с самого поезда?
Я взяла чашки, подошла к умывальнику.
- Ребёнка укладывай, я тут справлюсь. – Галя оттеснила меня от мойки.
Я довольно грубо растормошила Ваню. Раздражение моё грозилось вылиться на самого родного во всей Вселенной человека. Надо сдержаться. Он, такой ещё маленький и наивный, теперь единственная моя опора в этом новом, через край наполненном ложью, мире, тот, кому я могу доверять, мой рыцарь, теперь не игрушечный.
- Идём сыночек. Я уложу тебя в постель.

Глава IV

Сомнения.

Ваня запрыгнул на кровать, ту, что слева от двери, пружины скрипнули и прогнулись под тяжестью ребёнка.
- Можно, я буду здесь спать?
- Конечно. – Я села за стол, упираясь локтями в столешницу, взялась за голову, раскалывающуюся от впечатлений, преимущественно неприятных и пугающих. Ваня ждал. Какое счастье, что мой ребёнок ничего не понимает в происходящем. Увы, тот единственный, кому я могла доверять, пребывал в счастливом неведении. И я постараюсь, чтобы эти три месяца прошли для него в тишине и спокойствии. Я доверяю ему, но во имя его безмятежного детства, не доверюсь. Усилием воли я заставила себя подняться и улыбнуться.
- Ну что, мой рыцарь, снимай доспехи. Пришло время склонить голову на подушку и восстановить силы, утраченные в бою.
Ваня позволил мне раздеть себя, и, лишь коснувшись подушки, уснул. Я достала из чемодана измятую ночную рубашку, но не надела её, решила вернуться на кухню помочь Гале. Перед выходом проверила – плотно ли закрыла ставенки на окнах.
Галя вытирала крошки со стола, заметив меня, подняла голову и одарила  несчастливым взглядом. Я, как ни в чём ни бывало, заняла место у умывальника. Вода лилась с весёлым напором, регулятор температуры работал безупречно.
- А где у вас котельная? - Мой голос звучал ровно. Мне не верилось, что в глуши возможна такая роскошь, как горячая вода. Однако же была. Я ею успешно пользовалась.
- Недалеко. Сразу за рекой Непороченкой. Ты Непороченку увидишь в окно библиотеки. Там подальше за деревьями и электростанция. Все коммуникации проходят под землёй. – Галя принимала от мня посуду, вытирала и раскладывала по шкафчикам.
- И много там народу трудится?
- Один дядька Селиван всем заправляет. Он и электрик, и водопроводчик, и кочегар, и диспетчер всего этого хозяйства.
- А спит когда?
Галя выпрямилась и улыбнулась.
- Думаешь, если мы в избах живём без телефона, у нас не может быть современной электростанции? Там всё автоматизировано, такого оборудования даже в Питере и в Москве не сыскать. В Финляндии закупали опытные образцы. У Селивана там родственник работает, тоже русский, из эмигрантов. Головастый мужик.
В дверь постучали.
Я ахнула, вспоминая медведей, разгуливающих по ночам.
Галя вытерла руки, повесила фартук на крючок и пошла открывать.
- Как наши постояльцы? – Послышался из коридора радостный голос Пенелопы Витальевны. – Я тут им настольную лампу принесла. Можно на стол ставить, а если надо и на гвоздик вешать. У Любы наверняка есть наш библиотекарский грешок, читать перед сном, пока голова сама не упадёт на подушку.
- Ванечка уже спит. – Предупредила Галя полушёпотом. – А Люба меня вопросами засыпает. – Кажется, мне послышалась обида в её голосе.
- И что же ты?
Я не решалась появиться перед директрисой, но, не видя её, всеми клетками своего тела ощутила, как она посерьёзнела, будто бы боится, как бы Галя не взболтнула лишнего.
- Стараюсь, как можно кратче и определённей вводить её в наш распорядок. Но не всё я в силах объяснить, а она понять.
- Ничего, постепенно разберётся.
- Вот и я так думаю.
Пенелопа Витальевна вошла в кухню. Тепло посмотрела на меня, застывшую у шкафчика с тряпкой в руках.
- Ну что,  уже освоилась?
- Почти. – Соврала я. Сами понимаете, не буду же я делиться своими потаёнными, возможно, глупыми, мыслями, которые, к слову сказать, не все в пользу моих новых коллег. Особенно будоражила разум история с таинственно погибшей девушкой. Темнят они. Зря на медведя напраслину возводят. Да если бы шастали косолапые ночью по деревне, рискнула бы Пенелопа Витальевна идти через лес в столь поздний час? Но я только что дала себе слово больше не лезть с расспросами. Всё равно наврут с три короба и не подавятся, а только меня ещё больше запутают.
- На вот тебе лампу. Повесишь у кровати, сможешь читать и Ванечке не мешать.
- Спасибо. – Я бережно приняла фарфоровый светильник с матерчатым абажуром и понесла в комнату. Пенелопа Витальевна проследовала за мной. Гвоздь для лампы нашёлся сразу. Видать, она там уже висела когда-то. Пока я втыкала вилку в розетку и выключала верхний свет (уставшего до изнеможения Ванечку он нисколько не тревожил), Пенелопа Витальевна уселась за стол, оглядела полуосвещённую комнату, задержала удивлённый взгляд на закрытых ставнях. Но ничего не стала спрашивать.
- Поставь пока лампу на стол.
Убедившись, что шнура хватает, я так и сделала. Затем села напротив директрисы. Она пошарила в кармане платья, извлекла клеёнчатый пакетик.
- Извини, что так поздно пришла. Мазь изготавливала, она должна быть самой что ни на есть свежей. Ещё минут двадцать и от лекарственных свойств останутся только воспоминания.
Я ничего не понимала, но вежливо помалкивала.
- Протяни мне руки.
Я вытянула руки, из-под рукавов выползли багровые пятна, почти полностью скрывающие запястья.
- Больно? – С искренним сочувствием спросила Пенелопа Витальевна.
- Я только что вспомнила, что они у меня вообще есть. – И как это так? Я смотрела на отёкшую свою кожу и диву давалась. От волнений и переживаний душевных, от сомнений и страхов, наполнявших моё сознание, боль физическая отступила. Мыслимо ли такое?
Пенелопа Витальевна с внимательным беспокойством изучала меня,  её пальцы, смоченные в лекарстве, зависли в воздухе.
- Ты меня удивляешь. – Наконец выдавила она, осторожно касаясь моих ран. – Не стесняйся того, что естественно. Такие синяки не могут не болеть. А Валеру прости. Он всех нас сюда когда-то привёз. Все мы ему поначалу не доверяли, однако ж, только тебя осенило расшибить ему голову.
Вот это новость! Оказывается, Валера старожил в Непорочном, а остальные мои знакомые библиотекари, как и говорила Галя, приезжие. Я верила, что так оно и есть. Помните, в начале повествования я упоминала о своей проницательности и умении чувствовать чужие мысли? Так вот, в Непорочном всё перевернулось с ног на голову. Я решительно ничего не понимала. Мой, всегда спокойный нематериальный детектор лжи, зашкаливало. Будто немеханический механизм вышел из строя.
- А дядя Селиван тоже приезжий? – Вспомнила я чудо-электрика, водопроводчика и прочих дел мастера.
- А ты откуда знаешь про Селивана? – Мне послышалась досада в голосе директрисы.
- Я спросила у Гали про электрика. – Я заподозрила, что Гале не разрешили  рассказывать мне о Селиване, потому пустилась врать. Мне не хотелось подводить соседку в первый же день – Я же не знала, что вы принесёте мне настольную лампу. Вот и интересовалась, у кого можно раздобыть сей предмет. Ванечка спит при свете, только если очень устал, а я привыкла перед сном почитать немного.
Пенелопа Витальевна услышав о моём пристрастии к чтению перед сном, расплылась в довольной улыбке. Директрисе явно польстил тот факт, что она смогла в первый же день разгадать мои предпочтения и снабдить меня именно тем, в чём я больше всего нуждалась. Однако, скоро я поняла, что Пенелопе Витальевне этого мало, она хотела всецело участвовать в моей жизни. Её глаза так и светились любопытным вниманием, а руки продолжали втирать целительное средство в мои раненые запястья. Мазь уже не впитывалась и начала расплёскиваться во все стороны.
- Скажи правду, ведь больно? – Не унималась директриса. -  Наверное, приходится всю волю собирать в кулак, чтобы другие не заметили твоих мук?
Она так явственно ожидала утвердительного кивка, что я не удержалась и пошла на большее – пустила слезу и всхлипнула.
Пенелопа Витальевна засветилась от сострадательного счастья, метнулась к тумбочке, достала бинт, забинтовала мои руки. Затем она прижала мою голову к своей обширной груди, обняла меня и чмокнула в щёку.
- Вот увидишь, всё будет хорошо. Ты попала в самое лучшее место на планете. Вот ведь редкое счастье тебе выпало.
Я опустила глаза, надеясь, что Пенелопа Витальевна не успела заметить моей непроизвольной скептической ухмылки. Нет, не просекла, продолжает вдохновенно вещать.
- Ведь мы же ближайшая земная цитадель к дороге, что ведёт к Чистым Полям Вселенной. Слыхала про такую?
- Нет? – Я состроила удивлённую гримасу. Что за нелепица? Странная мадам эта директриса.
- Когда-то человечество не нуждалось в книгах…
- Как это? – Я не на шутку разнервничалась. Как это жить без книг? Невозможно.
- Ведь во Вселенной имеются ответы на все абсолютно вопросы. Сокрыты знания и о прошлом, и о будущем. Миллионы вариантов. Но люди разучились их получать. – Пенелопа Витальевна закатила глаза и стала похожа на пациентку психиатрической больницы. – Мы, именно мы, - путь к Чистым Полям…
Неужели, она верит во всё это? Что ж. Её право. 
Скоро она ушла. Я немного посидела, уравновешивая дыхание. Моя новая директриса до боли напоминала мне свою сестру. Что вселяло некоторую надежду на доброжелательные отношения между нами. По крайне мере, я знала, что эта добрая, но своенравная женщина, способная в течение одной минуты и обласкать, и обжечь каким-нибудь колким замечанием, никогда не бросит товарища в беде. Иногда она способна довести до исступления своими абсурдными требованиями к работе, но она ни за что не предаст вас и вытянет из любой неприятности. Но, может, я и ошибаюсь. Сестра сестре рознь. Лучше присмотреться повнимательней к Пенелопе Витальевне и не спешить пока с выводами.
Не задумываясь над своими действиями, я раскрыла клетчатый чемодан, развернула икону, всмотрелась в лицо Марии, улыбнулась Исусику. Может, наконец, пришло время побеспокоить Бога? Нет. Я справлюсь. Икона заняла предназначенное для неё место.      
Я ложилась в постель, растирая слёзы по щекам. Они появились неожиданно, и я не в силах была остановить их поток. Надеюсь, вы не смеётесь надо мною? Если да, то хоть на миг поставьте себя на моё место, хоть на одну минуточку. Что может чувствовать человек, которого вместе с ненаглядным чадом выдернули из тёплых солнечных краёв из-под родительского крыла, да и воткнули посредине тайги, хоть и в комфортабельную, но всё же избу (я такие раньше только на фотографиях и по телевизору видела), где медведи, а может, что и похуже, на людей кидаются, где вроде и светло, да только небо вечно тучами задёрнуто, словно тюлевой занавеской, мятой и полвека не стираной.  Солнце сюда заглядывает, как заключённый по решению суда, не чаще, чем указанно в протоколе. Поняли, каково мне было?
Мои горькие всхлипывания долетели до Ванечкиного слуха, и он проснулся. Не могу передать, какое испытала облегчение, ощутив его тёплое тельце, устраивающееся под моим одеялом. Нет для женщины большего счастья, чем материнство. Сынишка мой рядом, живой и здоровый. Лишь коснувшись подушки, Ваня снова уснул. Я слушала его ровное дыхание и успокаивалась, силы и уверенность в дальнейшей нашей счастливой жизни возвращались ко мне. Мы вместе, мы молоды и дерзки, а значит, прорвёмся. Где наша не пропадала…
- Люба, - зашептали мне в самое ухо, - вставай. Уже утро.
- Где утро? Ночь ещё. – Я клипала глазами в кромешной тьме, соображая о месте своего нынешнего пребывания. День вчерашний возрождался в памяти по крупицам, воспоминания меня не обрадовали.
Я уныло смотрела на радостную Галю, открывающую ставни. Милая девушка, как я могла питать к ней недоверие? Вопреки ожиданиям, в комнату ворвались самые настоящие, блистающие жёлтым золотом, солнечные лучи. Это благотворно подействовало на моё настроение. Впустив в комнату свет, Галя тоже сделала открытие. Моя соседка удивлённо уставилась на Ваню, прижимающегося к моей груди, на мои, всё ещё красные от слёз, глаза. Она поняла.
- Вы привыкнете. Увидишь, какой прекрасный у нас коллектив, и не захочешь домой возвращаться.
- Я … м…вчера очень устала. – А что мне было ещё сказать в своё оправдание? Плачу по ночам, дитя не правильно воспитываю. -  А который час?
- Шесть.
- Так нам же в девять на работу? – Громко и возмущённо зашептала я, мне показалась, что Галя из вредности характера так рано припёрлась меня будить. На сборы, дорогу, приготовление и поедание завтрака хватило бы двух, а то и полтора часов.  Уж никак не трёх.
- Ты письмо собиралась родителям писать.
Я задумалась. Не помню, чтобы говорила об этом. Мы закончили разговор на том, что звонить нельзя, но зато есть возможность написать.
- На работе напишу. – Я с вожделением уставилась на подушку. Родители знают, что со мною всё в порядке. Валера ещё когда в Питер поедет. Вчера же только приехал. Не каждый же день туда будет мотаться.  Так что, спешить некуда.   
- На работе не сможешь.
Я поняла, что Галя не отвяжется, только сына мне разбудит. Что делать? Я осторожно сняла с себя Ваничкину руку и выползла из-под одеяла. Скользнула взглядом по не разобранным чемоданам. Вместо того, чтобы кропить подушку слезами, лучше бы шмотки в шкаф переложила. А теперь придётся целый день шастать в том, что носила всю дорогу. Наспех умывшись, я облачилась в не первой свежести юбку и свитер.
- Я буду завтраком заниматься, а ты иди в мою комнату. Я там на столе приготовила ручку и бумагу.
Мне любопытно было ознакомиться с Галиными апартаментами. Вчера как-то не удосужилась. Оказалось, ничего себе помещеньице, не меньше нашего, тоже два окна. Набор мебели примерно тот же, только расположение иное. Меня больше всего озадачила аккуратно застеленная со взбитой, стоящей уголком, подушкой, кровать, устроенная под самым окном, за которым, помните, медведи гуляют. Интересно, ставни на ночь закрываются? Надо бы проверить. Я скептически оглядела дверь. Если медведь ввалится в окно – пиши пропало – проломить эту тонкую дощечку ему не составит труда. Ставни вызывали у меня куда большее доверие. Взгляд мой скользнул за окно, с этой стороны пейзаж, состоящий исключительно из стволов-близнецов, казался пасмурным. С досадой вздохнула. Классный лес: кроны вверху, внизу одни палки, и всё это, если не полениться задрать голову, хвоя. Пятнистые берёзки остались южнее. Свежесть атмосферы омрачала скудость красок и природного разнообразия, к которому я привыкла. Ну да Бог с ним! Не навсегда же здесь.
На паркетном полу красовался шерстяной коврик с карпатским орнаментом. Между окнами постукивали часы, похожие на штурвал. Сбоку над кроватью торчала лампа точь-в-точь как моя. Столик Галя поставила в углу у изголовья. Над ним была прибита рама с пожелтевшими фотографиями. Я вгляделась в снимки повнимательней. Понятно, антология детского дома: воспитанники, воспитатели, всё чинно и пристойно. Дети счастливо улыбаются, их наставники глядят в объектив сердобольными подуставшими глазами. Да, работёнка у них ещё та. А вот качели. Галя, уже почти взрослая, катает девчушку лет десяти. Та заливается хохотом. Моя соседка тоже старательно растягивает губы. Снова улыбки, улыбки, улыбки. Вот Галя на берегу реки ещё маленькая, но вполне узнаваемая. Ей тут, как моему Ванечке. Я узнала её по осанке: ровная, как доска, только что сошедшая с конвейера, да по волосам - больше ни у кого на фотографиях таких нет.  А вот какой-то праздник. И ещё…и ещё. Все рады, да только от радости этой разит такой казёнщиной и канцелярщиной, что противно становится уже на первой минуте созерцания. Искренне сочувствуя Гале, я отвернулась от фото-галереи. В другом углу через кровать стояла тумбочка, над нею под потолком красовалась икона в полотенце. Мадонна в украинской вышитой рубашке прижимала к груди младенца вопиюще славянской наружности. Я улыбнулась, дивясь фантазии иконописца-патриота, и вспомнила свою византийскую Мадонну. Сколько же времени она в чемодане томилась? Кроме перечисленного в комнате имелись шкаф, зеркало и кресло. Почти как у нас с Ваней: скромно, но уютно. В отличие от фотографической показухи, без казёнщины.
Как и обещала Галя, я нашла на столе шариковую ручку и стопку бумаги формата развёрнутой тетради. Сейчас принято говорить А-4, а тогда я не знала, как оно называется.
Присев к столу, я подтянула к себе этот самый А-4, подняла ручку, а что писать – не знаю. Я люблю в письмах вдаваться в подробности, перечислять не только основные события, но и самые мелкие детали и всё это основываясь на пережитые чувства. Если вы помните, чувства мои были не так чтобы очень радужные. По всем попутчикам, кроме Мали, плакали либо дурдом, либо тюрьма. Мои новые коллеги, с виду приятные, но я пока что могла судить только о Гале и о Пенелопе Витальевне. Однако, эти мои суждения кишели подозрениями, монологи, уже произнесённые библиотекарями, имели привкус неприкрытой лжи. Большинство пережитых моментов после того, как я оставила дом, вспоминать не хотелось. А страшная весть об убитой девушке, вообще отбивала охоту что-либо писать. Я долго сидела с ручкой в руках, думала и если бы взялась строчить от сердца, хватило бы одной фразы: «Мама, забери нас отсюда!».
Вошла Галя, с пониманием обозрела чистый лист, потом меня.
- Пиши о том, что понравилось. Ведь и такое было?
Я аж губу прикусила от удивления. Неужели она, выросшая в детдоме, испытывала здесь подобные моим чувства?  По поведению не скажешь. Притерпелась? Освоилась? Научилась врать? Если директриса в этом преуспела, почему бы подчинённым не взять пример с начальника?  Не хочу становиться такою, как они.
Галя взяла что-то из шкафа. Вышла на цыпочках, словно боясь спугнуть моё не существующее вдохновение. Плотно прикрыла дверь.
И тут меня понесло. Побежали строчки. Я посвящала родителей в интересные события, имевшие место в поездах, в то же время, избегая неприятных моментов. Дав себе слово не лгать, я выбирала только то, что меня либо радовало, что случалось редко, либо оставляло равнодушной. Расписала прекрасных наших соседок с Украины, как они полюбили Ванятку. А что? Было. И женщины, если откинуть заскоки и отклонения, очень даже ничего, сердобольные, участливые. О Красной стреле я с восхищением описывала комфортабельную обстановку вагона и проводников, обходительностью и одеждой похожих на дворецких. О попутчиках упомянула вскользь – два иностранца. Рассказала, как мы ехали через лес. Само собой, ни слова о затраченном на это путешествие времени. Чтобы письмо не получилось противоестественно радужным, пожаловалась на погоду. Я прекрасно знала, что мои родители теперь не пропустят ни одного прогноза погоды касательно Ленинградской области. Дальше мне пришлось нарушить своё обещание и пустится во враньё. Если мама с папой узнают, что в захолустье, в котором мы с Ваней пробудем аж три месяца, отсутствует телефонная связь, их ужасу не будет предела. Потому я посетовала на то, что в посёлке как раз к нашему приезду почта сгорела от короткого замыкания, а с нею и телефонная станция. Разумеется, люди не пострадали. Всё случилось ночью. Теперь ждут специалистов из Финляндии с новым оборудованием. Но у тех запарка, потому, неизвестно, когда связь восстановится.
Тут я снова застряла. Надо хоть что-нибудь написать о коллективе. А чего я так боюсь? Люди, как люди. Странные немного, одичали в глуши. В нескольких предложениях я охарактеризовала Пенелопу Витальевну. В основном потрясалась её поразительным сходством с Патрицией Витальевной. Наверняка родители очень удивятся, узнав, что мои директрисы не просто сёстры, а почти идентичные друг другу близнецы. Удивительно, что похожесть не стёрлось с годами и наблюдается не только во внешности, но и в повадках, и в интонациях речи. Об остальных я упомянула, что они молоды и, не в пример мне, хороши собой. Словно не библиотека тут, а модельное агентство.  В этом месте я представила, как возмутится мама. Она считала меня раскрасавицей и всегда обижалась, когда я, по её словам, принижала свои достоинства. Ну что есть, то есть. Пришлось остановиться на Галиной персоне. Я выложила факты: детдомовка с Украины, педантичная хозяйка, к Ване отнеслась, как к родному.
Письмо получилось на лист с двух сторон. Я его сложила, пошла за Галей.
- А где конверт можно купить?   
Стоя в дверном проёме кухни, я с вожделением вдыхала аромат вчерашней гречки, разогретой на молоке. Ох и люблю же я это блюдо.
- У Пенелопы Витальевны попросим. – Галя неловко оправила фартук, будто робела под моим взором. – Ванечку буди. Завтрак готов.
Ваня встал охотно. Я с радостью заметила, что щёчки его порозовели. Обычно он у меня бледненький. Смуглые тоже бывают бледными. Я на всякий случай прижала ладонь к его лбу. Может, температура? Нет, всё в порядке.
Ваня привычным жестом оттолкнул мою заботливую руку, соскочил с кровати, подбежал к стулу, где вчера развесил свою одежду.
- А что мне одеть?
Я покосилась не разобранные чемоданы, потом на часы. Восемь ноль, ноль. Уже восемь?!
- Оденься во вчерашнее, - мой тон не предполагал никаких возражений. – Только сначала сходи в ванную и умойся.
- Мне что перед тётей Галей в трусах расхаживать?
Мне почудилось, или голос моего сына приобрёл за ночь оттенки взрослости? Даже не нашлась, что возразить. Я тут же открыла первый попавшийся под руку чемодан и нашла его пижаму (можно было и вечером это сделать). Вручила Ване рубашку густо усеянную синими полумесяцами. Он взял её, посмотрел на меня строго.
- А штаны?
- Рубашки хватит. – Я небрежно махнула рукой. – Попу же прикрывает.
Он деловито застегнул пижаму и вышел. Что это с ним? Какой-то он не такой. Будто годков пять добавил.
Галя осторожно заглянула в дверь, убедившись, что можно войти, переступила порог, озадаченно остановилась над чемоданами.
- Если хочешь, я вечером помогу тебе их разобрать.
- Да нет, я справлюсь. – Улыбнулась я не без натяжки. Вот ещё! Не хватало, чтобы она трусы мои складывала.
- Пойдём завтракать. Ваня к нам присоединится.
- Сейчас, только постели заправлю.
- Я свою и сам могу заправить. – Ваня влетел в спальню. Увидев Галю, несколько стушевался, прижал коленки друг к дружке. Да, пижамка оказалась не столь длинна, как я обещала. – Где моя зубная щётка? 
Я виновато посмотрела на чемоданы.
- Понятно. – Он сел на свою кровать, принял выжидательную позу.
- Ты чего не одеваешься? – я совершенно не узнавала своего ребёнка.
- Мне что при вас тут оголяться?
Да что это с ним?! Будто подменили.
- Пойдём. – Галя повлекла меня на кухню. Я выходила из спальни, дико озираясь на сына. Кажется, нашей игре в рыцаря и даму сердца пришёл конец. А жаль.
Ела я машинально, всё думала о Ване.
- Дома у него были бабушка и дедушка, - заговорила Галя, заставив меня поперхнуться от неожиданности. – Все баловали его, опекали. Вот он и вёл себя как ребёнок. Здесь всё иначе. Ты – женщина, он – мужчина. Глава вашего маленького семейства. Прими его таким.
Я досадливо поглядела на Галю. Да что она, детдомовка, знает о семье и семейных отношениях? - Сейчас мне стыдно вспоминать тогдашние свои умозаключения. Но было. Легко ей говорить. У неё же никаких привязанностей в жизни. Она привыкла отвечать только за себя и ни за кого больше. А что мне делать? Мне необходимо за кем-то ухаживать, холить, лелеять, направлять. Я без этого не могу чувствовать себя полноценной личностью. Мне вспомнилось, как Ванечка ночью забрался в мою постель. Маленькое, беззащитное тельце прижалось ко мне, и я ощутила нескончаемый поток счастья, вливающийся в моё существо. Хорошо быть нужной, необходимой, незаменимой. Ну почему он решил повзрослеть именно сейчас?
Зашёл Ванечка. Пожелал приятного аппетита. Сел между нами. Принялся за еду. Не зная, о чём говорить, я поинтересовалась:
- А кто с Наташей жил в доме? – Эта мысль ещё вчера пришла мне в голову, когда я смотрела, как Валера заколачивает окна.
- Никто. Тут принято по одному в избу селиться. – Насторожилась Галя. Мне было ясно, что она не лжёт.
- А как же мы? – По выражению её удивлённого лица, я поняла, что она не ожидала такого глупого вопроса.
- У тебя же ребёнок. Тебе нужна помощь.
Ваня уронил вилку и обиженно уставился на Галю.
- Ага, - я тоже не обрадовалась её ответу, - значит, вы решили, что я не совладаю с восьмилетним малышом. – Ваня при моих словах оскорблёно засопел, но, слава Богу, промолчал.
- Ты не понимаешь… - Галина решимость куда-то испарилась. – Это должна была сказать Пенелопа Витальевна… ну да ладно. Наша библиотека работает круглосуточно. Когда тебе выпадет,...  я с Ваней побуду.
Неосознанно следуя  примеру сына, я выпустила вилку из рук. Она грохнулась в кашу, гречнево-молочные брызги разлетелись по столу. Нет, я слыхала о круглосуточных библиотеках. Но это в больших городах. А тут деревня, если не хутор. Да что за читатели у них?
Уже на выходе из дома, Галя заметила:
- Ах да, чуть не забыла. Пенелопа Витальевна просила напомнить тебе, чтобы ты бинты сняла. – Её заинтересованный взгляд прошёлся по моим рукавам. - А что у тебя за беда?
Я опрометью метнулась в комнату. Жаловалась, что все врут, а сама в лихорадке соображала, чего бы такого насочинять про замотанные запястья. Вены перерезаны? Ещё хуже правды.
Когда белая змейка бинтов с левой руки приземлилась на стол, я оторопела в полном смысле этого слова, аж глазам больно стало, так выпучила их. Но как бы не таращилась, всё равно не увидела бы ни синяков, ни кровоподтёков. Моё запястье нежно розовело, а уши отчего-то краснели. Наверное, от выпускаемого пара. Ай да Пенелопа Витальевна! Кудесница! Целительница! Никогда не слышала, чтобы раны так быстро заживали. На второй руке та же картина. Вот это да! 
- Я когда из поезда выходила, на перрон упала, хотела ладонями смягчить удар. Не вышло, врезалась запястьями в бетон. – Сообщила я по дороге.
Ваня удивлённо поднял брови. На его счёт я не переживала, он у меня парень умненький, может и не рад слышать из моих уст грубо-сочинённую небылицу, однако, не выдаст ни под каким предлогом. Галино лицо сделалось невыразительным. Не хотела меня обидеть, а удовлетворённая ответом маска не получилась. Что ж, если сравнить, сколько они мне набрехали за каких-то пару часов, мы ещё не в расчёте. Мои запястья – моё личное дело.
Глава V

  Первый рабочий день.

На работу мы пришли без пятнадцати девять. Галя отправилась доложить, что новенькая прибыла. Мы с Ваней остались в уже знакомом вестибюле Непорочненской Кордонной библиотеки. Мои глаза пробегали по давно ставших историческими фотографиям, на которых блистали молодые библиотекарши, находящиеся преимущественно на своих рабочих местах или в фонде. Нашлось несколько изображений коллектива у фасада библиотеки. В отличие от Галиных детдомовских снимков всё путём, никакой фальши. Библиотекари народ искренний. Я задержалась на Наташе, прижимающей книгу к груди, ну вылитая мадонна с энциклопедией вместо младенца. А что? Так и есть. Книги – наши дети. А вот и Галя в обнимку с Пенелопой Витальевной. Директриса светится от счастья, а Галя, похоже, вот-вот задохнётся. Да, знаю я эти, выжимающие все соки, директорские объятья. Несколько фотографий были посвящены застольям. Тоже немаловажная страничка библиотекарского быта. Стоп! А где мероприятия? В моей библиотеке фотки, подобные тем, что я видела, как правило, складывались в альбом, а на всеобщее обозрение вывешивались только те, что увековечивали наиболее удавшиеся концерты, фестивали, постановки, встречи со знаменитостями, конкурсы и прочее в том же духе. Здесь же не было ни одной фотографии, хотя бы отдалённо намекающей на творческий подход к работе с читателями. Более того, читателей я тоже не обнаружила. Я дико оглянулась по сторонам. Библиотека открыта, а очереди за книгами не наблюдается. Кажется, Галя говорила, что библиотека работает круглосуточно. С какой стати? Кого она обслуживает? Медведей что ли? Может, в этом странном Непорочном принято ночью за книгами приходить? Днём все заняты.
Мой взгляд невольно перескочил к траурной тумбочке. Что же случилось с тобою, Наташа? Сегодня мы проходили мимо её осиротелого дома, мне показалось, что за ночь он осунулся, покосился. Горестная картина.
Ваня, не в пример мне, быстро пробежался по вестибюлю и переключился на окно. Там на дорожке перед библиотекой возился Валера со своим бобиком. Тоже мне зрелище.
- Люба, Пенелопа Витальевна ждёт тебя. Я про конверт ей сказала. – Галя ласково посмотрела на Венечку. – Пойдём со мною, я тебе мой отдел покажу. У меня музыкальные сказки есть. Хочешь послушать?
Ваня радостно закивал головой. Галя пригласила нас войти в квадратный коридор, следующий за холлом. Я заметила две двери по бокам и одну прямо, в обе стороны от неё уходили два крыла, продолжающие коридор. На двери блестела табличка «Директор». Галя и Ваня свернули направо, я постучалась.
- Заходи.
Толкнув дверь, я застыла на входе. Кабинет новой директрисы буквально сразил меня наповал своим потрясающим сходством с кабинетом моей старой директрисы. Идентичная мебель занимала те же места с точностью до миллиметра. Сборище близнецов. «Организованный хаос» - назвала бы я обстановку.  Вроде всё чинно -  узковатый стол с ответвлением, стулья и стеклянные шкафчики вдоль стен. В шкафах ряды книг и всевозможных предметов: чашечки, вазочки, поделки, одеревеневшие грибы, сорванные с деревьев, ветки замысловатых форм, шишки, фарфоровые статуэтки, необычные брелки и прочая дребедень. На шкафах серели потёртыми боками старинные кувшины, а ещё выше в полинявших рамках висели выцветшие от времени фотографии библиотеки, сделанные в разных ракурсах.
- Садись.
Я безошибочно определила, что Пенелопа Витальевна пребывает в прекрасном расположении духа. Но, помня её сестру, я так же понимала, что это временно-нестабильное состояние может измениться в любую минуту,  приняв прямо-противоположную направленность.
Я поискала, куда бы приземлиться. На большинстве стульев высились жёлтые газетные подшивки, практически из-под всех сидений между ножками торчали какие-то коробки. Но мне всё-таки удалось обнаружить один свободный стул. Его-то я и подтянула к узкому директорскому столу.
- У меня тут перестановка. – Обезоруживающе улыбнулась Пенелопа Витальевна. 
Я всепрощающе улыбнулась в ответ. Дома, у Патриции Витальевны, тоже перестановочка происходит. Если я не ошибаюсь, в этом году она отпраздновала своё пятилетие.   А если ошибаюсь, то и больше.
- Значит так. – Пенелопа Витальевна посерьёзнела. – На конверт. Подпишешь, запечатаешь и сразу отдашь. Я намеренна Валеру сегодня в Питер отправить.
Конвертик без марки плюхнулся в середину стола.
- А вот тебе должностная инструкция. – В мою сторону, движимый пухлыми директорскими пальцами, поехал листок с печатным текстом. – Потом изучишь и распишешься, получишь копию. А я тебе всё на словах объясню. Работаем с девяти до семнадцати. Обед полчаса. Домой не ходим. Едим в специально отведённом для этих целей помещении. Оно при входе направо. Ты сядешь в детском отделе. Это наверху. Мезонин видела?
- Да.
- Теперь твоё государство и Ванечкино. У нас ещё есть взрослый отдел, отдел искусств, научный отдел и отдел комплектования. Сейчас прогуляемся, всё увидишь.
Я недоумевала. А где читальный зал, методический и библиографический отделы? Без них, можно сказать, нет библиотеки.
Между тем, Пенелопа Витальевна не без вдохновения продолжала:
- У нас коллектив спаянный, девочки все умницы-разумницы. Полюбишь их, уезжать не захочешь.
Да уж, не захочу. Но вслух я сказала:
- Придётся уехать. Ване в школу надо. Он и так сейчас пропускает.
- Насчёт этого не беспокойся. После 17-00 к вам будут девочки захаживать, Ваню учить, чтобы не отстал от ровесников. Так что, с 18-00 до 21-00 будешь принимать учителей. Три урока в день, думаю, не утомят мальчика? Выходной в воскресенье. Вот расписание.
Ко мне перекочевала ещё одна бумажка. Я прочла: «Понедельник: 18-00 русский язык (Юлия Гуськова), 19-00 чтение (Алевтина Синявская),  20-00 математика (Галина Шоколадько). Один или даже два предмета из вышеназванных встречались в расписании каждый день, кроме них на неделю приходилось два урока физкультуры, причём проводить их должна была не кто-нибудь, а сама Пенелопа Витальевна. Я украдкой глянула на свою крупногабаритную директрису. Ежу понятно, что она решила таким образом сбросить килограммов этак пять.  Фамилия моей начальницы невольно заставила меня усмехнуться. Барабанова. Придумают же люди. Её сестра в данном вопросе оказалась более удачлива. Она Весёлкина. Природоведение два раза в неделю должна была проводить некая Ольга Вартанен. Пению моего сына придётся учить Нине Тимофеевой, рисованию – Марии Русаковой. На мою долю выпала история раз в неделю, субботним вечером. Я снова вскинула глаза на Пенелопу Витальевну. Откуда она знает, что именно в истории я разбираюсь лучше, чем в собственной жизни. Спросите меня, я любую дату назову вам без запиночки. А что касается античности – тут я так ориентируюсь, будто жила в те времена.
- Копия расписания будет висеть на доске объявлений. – Сообщила Пенелопа Витальевна. – Это Ване отдай. Вечером будет учиться, а до обеда в библиотеке делать домашние задания. Предупреди сына, что нагрузка его ждёт не шуточная.
- Но это до конца мая. – Вспомнила я, мысленно смахивая растерянность. Тут снова предпринималась попытка руководить нашими с Ваней судьбами, и я не знала, как ей противостоять. – Там в июне у всех детей каникулы.
- У всех, - подтвердила директриса, - но не у Вани. Я не хочу, чтобы у вас дома сказали, что в Ленинградской области дают слабое образование.
- Никто не скажет. – Молящим голосом воскликнула я, однако осадок безнадёжности уже покрывал моё сознание. Я знала этот тон. Если Патриция Витальевна его использовала, возражения не принимались, браться её переубеждать – гиблое дело.
- Конечно, не скажет. – Пенелопа Витальевна даже не заметила моего разочарования. – Мы всё для этого сделаем. Так. Что ещё?
- А как же ночь. Медведи. Нехорошо девочкам в поздний час по тайге шастать. – Я представления не имела, где живут остальные библиотекарши.
- Ты про белые ночи слыхала?
- Конечно.
- Теперь будешь любоваться ими.
В этот миг я поняла, почему вчера пасмурность никак не уступала тьме.
- А медведи у нас смирные. Боятся их нечего. – Добавила Пенелопа Витальевна.
- Но Наташа… - Не удержалась я от нового возражения.
- Это тебе Галя про дикого зверя наплела? – Пенелопа Витальевна укоризненно покачала головой. – Ты когда-нибудь видела человека, побывавшего в медвежьих когтях?
Я отрицательно покачала головой.
- Оно и хорошо. Лучше такое не видеть. Наташу мы нашли утром у библиотеки. Лежала, как живая, кожа без изъяна – ни синячка. Сердечко у неё было слабое и нервишки не к чёрту. Переживала много. Я искала случай перевести Наташу в другую библиотеку. Сначала прямо ей заявила, но она наотрез отказалась. Но я же видела, что с нею неладное творится. Потому решила ехать в Питер заявлять о свободной вакансии. Только в столицу мы отправились вместе. Вот как вышло. Не успела я её уволить. Отослала тело и тут же позвонила сестре о беде своей рассказать. Она-то мне тебя и предложила, да так расписала, что я теперь возлагаю на тебя большие надежды.
Я смущённо поморщилась. Не люблю, когда от меня ждут чего-то. Ведь не оправдаю же. Да и звучало всё как-то неправдоподобно. Чего такого гениального можно свершить тут за три месяца, на которые меня командировали. И по каким таким причинам Наташа переживала, что довела себя до приступа со смертельным исходом? 
Пенелопа Витальевна встала из-за стола.
- Давай, подписывай конверт и пойдём, пройдёмся по библиотеке. Отправителя не пиши. Валера свои данные поставит. У него с почтой договор.
Я, представляя себе, как удивятся мои родители, когда получат письмо от незнакомого мужика, быстренько настрочила адрес получателя и тоже поднялась. Тяжелее чем обычно. Не понравился мне наш разговор. Водружая стул на прежнее место, я попутно соображала, что меня больше задело, Ванечкино летнее обучение или беспочвенные ожидания от меня чего-то выдающегося.  
- С чего начать? – Пенелопа Витальевна вертела головой то в одну, то в другую сторону коридора, потом уверенно шагнула к ближайшей двери, той, что сейчас находилась слева.
- Тут у нас, как я говорила, столовая. – Директриса уверенно толкнула светло-коричневую дверь. Щёлкнул выключатель, над нашими головами замигали лампы дневного света. Окон в столовой не было. Я с интересом оглядела уютную комнатку с электроплиткой на две конфорки и обеденным столом, занимающим почти половину пространства в помещении. У кафельной стены жались три кухонных столика и шкаф, за которым белел умывальник. В самом дальнем углу тихо урчал холодильник. Стерильность, царящая повсюду, натолкнула меня на мысль, что главной управительницей данного государства является моя Галя.
- Тут у нас в основном девочки из комплектования хозяйничают. – Опровергала моё предположение Пенелопа Витальевна. Галя, насколько мне известно, библиотекарь отдела искусств.   
- Миленько. – Протянула я радостно. Вид хорошо организованной кухни-столовой почему-то поднял моё настроение.
- Тогда пошли дальше. – Пенелопа Витальевна предоставила мне выключать свет, а сама уже открыла противоположную дверь. – Тут у нас не самое интересное место – кладовая.
Снова мне пришлось моргать и пристраиваться к освещению ртутных светильников. Кладовая, как и столовая, находилась в середине здания, потому не могла похвастаться окнами. Когда мерцание прекратилось, я обозрела широкую внутренность обитой такими же, как в вестибюле и в коридоре панелями, комнаты с полным отсутствием мебели. Повсюду высились неорганизованные, хаотично разбросанные кучки бумажных коробок из гофрированного картона. Позади, ближе к стене, соседствующей с вестибюлем, я заметила дверцу.    
- А там что? – Мой палец завис в интересующем меня направлении.
Пенелопа Витальевна вдруг насупилась. Похоже, у неё наступил, независимый от внешних обстоятельств, перепад настроения.
- Тоже склад. – Уныло протянула она, - но мы туда не пойдём. И так всё понятно. Склад он и есть склад.
Директриса тряхнула звонкой связкой ключей. Настороженно посмотрела на меня.
- Доступ туда только у меня имеется. Там подотчётные бланки хранятся.
- Ясно.
- Давай Галю твою навестим. – Я послушно поплелась за Пенелопой Витальевной, свернувшей направо в длинный коридор. Следующая на приличном расстоянии от директорского кабинета дверь оказалась входом в отдел искусств.
Начиналась непосредственно библиотека. Я обнаружила, что сгораю от нетерпения ознакомиться с книгами и обстановкой залов. А ещё мне хотелось поскорее увидеть Ванечку.
Пенелопа Витальевна, чувствуя моё нарастающее напряжение, нарочно задержалась у двери, впилась глазами в моё лицо.
- Теперь я вижу, что ты настоящий библиотекарь. Наверное, температура поднялась? А? – Рука с толстыми коротенькими пальчиками плюхнулась на мой лоб. Переживаешь?
- С чего бы это? – Моим ногам захотелось что-нибудь сплясать, ожидание становилось невыносимым.
- А с того, дорогая. – Она буквально запела. – Что там. – Её палец воткнулся в дверь, - ты встретишь такие книги…
Минутная пауза заставила меня задрожать всем телом.
- …их неоспоримая уникальность шокирует тебя. Так что готовься. Такого больше нигде не встретишь.
Ноги мои уже подгибались от нетерпения.
Мы вошли. Яркий свет, льющийся в окна, поначалу ослепил меня. Но скоро я различила моего Ванечку и Галю, сидящих с двух сторон единственного в отделе большого канцелярского стола. Галя, прямая, как доска, облачённая в халат, скроенный наподобие мантии, держала в руках какой-то странный, угрожающих форм предмет (я бы сказала – гибрид меду ножом и кухонной лопаткой) и целенаправленно тыкала им в бок книги. Ваня зачарованно, слегка приоткрыв ротик, глядел на это нелепое и глупое действо. Я ожидала, что Пенелопа Витальевна немедленно потребует от Гали объяснений, или, по крайней мере, заставит её прекратить издеваться над книгой. Но не тут то было. Директриса и ухом не повела.
- Вот он наш отдел искусств. – Благословенным голосом пропела Пенелопа Витальевна. – Гордость библиотеки. Как и его сотрудница.
Галя в это время с таким размахом резанула по книге, что у меня сердце зашлось в бешенном ритме. Одна из обещанных «неоспоримо уникальных» книг гибла на моих глазах от руки библиотекаря.
- Смотри, что мы тут имеем. – Пенелопа Витальевна приглашала меня ознакомиться с достопримечательностями отдела искусств. Я оторвала рассеянный взор от Гали. Да, здесь было на что посмотреть. Почти половину помещения занимали очень аккуратные, вырезанные из дерева книжные стеллажи. На каждом темнели инкрустации, по которым можно было с лёгкостью определить, какие именно книги обитают на данных полках. Скрипичный знак определял музыку, кисти на палитре - живопись, две маски, комичная и трагичная, – театр и драматургию. 
- Как здорово! – Не удержалась я от восклицания.
Пенелопа Витальевна довольно причмокнула.
- То ли ещё будет. Ты Галя, сейчас с чем работаешь?
- Скульптура. Античность заканчиваю. – Моя соседка снова врезала по книге, страницы отозвались громким шелестом. Мне стало не по себе. – Думала, завтра возьмусь за ранее средневековье, но девочки ещё пять книг по Древней Греции подкинули. Так что…
- Да, этот год богат на урожай. Мельчают люди, не то пишут, не то читают. Гибнут настоящие сокровища. Пропадают бесследно.
 Я, совершенно не понимая, о чём идёт речь, сделала озабоченное лицо и согласно кивала. Глаза мои рыскали по полкам, странная штука, ни один корешок, ни одно название мне не показались знакомыми.
- Что, Любушка, - Пенелопа Витальевна заметила моё замешательство, - ищешь своих приятельниц из домашней библиотеки?
Я закивала головой.
- Не трать время. Их тут нет. Я же сказала, что у нас собрание уникальных изданий. Таких даже в Питерской Публичке не сыскать.
Я не поверила ни единому её слову, однако и не обиделась. Все библиотекари любят хвастаться своими сокровищами. Дело понятное.
Дальнейшее изучение отдела искусств, всколыхнуло во мне такое примитивное чувство, как зависть. Нет, не по поводу шкафов, набитых пластинками. Такого добра и в моей библиотеке навалом. А что тут делают магнитофонные бобины вообще не понятно, мы их списали ещё в прошлом десятилетии. Но вот один из углов зала, в котором гордо красовались тумбочки с аппаратурой для просмотра и прослушивания аудиовизуальных носителей, сразил меня наповал. Но ещё больше потряс экран, белеющий на противоположной тумбочкам стене. Это ж надо! Два на три! Настоящий кинозал! С очевидной закономерностью мой взгляд перекочевал на окна, щедро заливаемые золотыми нитями солнечных лучей. Вверху рам имелись белые трубки, если потянуть за колечко, тёмная материя отсечёт солнце и погрузит отдел в кромешную тьму. В моей родной библиотеке такое оборудование тоже имелось. А где же телевизор? Такового не обнаружилось. Оно и понятно. Наверное, в этой глуши даже вышка ростом с Останкинскую башню не поймает ни одной мало-мальски приличной телеволны.
- А радио у вас есть? – Я была уверенна в положительном ответе. Ну, должно же у них быть хотя бы это.
- Нет. – Без тени смущения ответила Пенелопа Витальевна. – Здесь такое место, что никакие радиоволны не поступают. Даже если антенну до космоса дотянуть.
Опять враньё. И зачем я спросила? Лучше молча созерцать и делать выводы, опираясь лишь на собственные наблюдения. Конечно магнитофоны, кинопроекторы и проигрыватели - предметы потрясающе интересные и  бросающиеся в глаза в самую первую очередь. Но было здесь ещё кое-что, чего я не могла не заметить: цветы самые разнообразные, огромные и малюсенькие оживляли пространство отдела искусств, делали его не просто пригодным для жизни, но и желанным райским уголком. Сочная, цветущая палитра детей природы, их ненавязчивый аромат благотворно настраивали на доброе расположение духа. Жаль, что, уезжая, я не смогу взять ростки от каждого, уж слишком их тут много. Постараюсь выклянчить, хотя бы те, что больше всего приглянулись. Со светло-коричневых панельных стен с масштабных постеров нам улыбались счастливые звёзды кино и эстрады. Я задержала взгляд на Харатьяне. Даже если вы самый синий из всех ныне живущих синих чулок,  вы всё равно вздрогнете, увидев этого потрясающего мужчину. Уж слишком он хорош собой, но не это главное. Ведь, в чём больше всего нуждается женщина? Кто она такая? Нам необходимы любовь и защита, и в то же время наше главное предназначение – материнство. Мы с рождения матери. А в Харатьяне удивительным образом сплелись и мальчишка, и мужчина. Два самых необходимых компонента в лице одного человека.    
- Это для придания интерьеру оттенка непринуждённости. – Смущённо призналась Галя. Ага! Её идея, её выбор. Кто тут у нас ещё висит? Утёсов, Шаляпин, Зыкина, Орлова, Шульженко, Вертинский… В основном камерный вариант. Харатьян как-то выбивался из общей картины. Вот и пристрастия нарисовались. Как бы Галя не пыжилась, теперь я знаю, она обыкновенная баба, как все мы.      
Обдав Галю снисходительной улыбкой, я переключила всё внимание на Пенелопу Витальевну, которая (я этого поначалу и не заметила) увлечённо вещала о роли искусства в развитии общественной мысли. Придав лицу идейно-направленное выражение, я не знаю, сколько времени провела в состоянии ступора. Ещё в детстве родители любили таскать нас с сестрой на всевозможные собрания с бессмысленными и долгими речами. Вот там-то я и научилась выпрыгивать из реальности. И это был наилучший вариант. В наихудшем меня разбирал смех, я потешалась над всем, что попадалось на глаза. Моя младшая сестрёнка страдала тем же недостатком. А если учесть, что в битком набитых залах заседаний царила противоестественная, какая-то патологически-извращённая тишина (некоторые дышали шёпотом), наши с трудом сдерживаемые прысканья, вызывали всеобщее беззвучное раздражение. Впрочем, уже тогда я допускала, что большинство людей, как и я позже, научились переносить своё сознание в другие измерения и потому не реагировали на явное нарушение общепринятых порядков. Возможно, и лектор рефлекторно читал свою заранее заготовленную речь, пребывая в то же самое время где-нибудь в райских кущах, а может быть в сущем аду.
Я пришла в себя оттого, что Ванечка интенсивно дёргал меня за руку.
- Мама, смотри, что мне тётя Галя подарила.
Я рассеянно уставилась на плакат с каким-то блестящим ретро автомобилем.
- Здорово. Спасибо, Галя. – Тут я заметила отсутствие Пенелопы Витальевны.
- Ну, вы идёте? - Раздалось из коридора.
- Куда? – Не поняла я.
- Осматривать библиотеку. – Хихикнула Галя.
- А! Ну конечно. – С избытком энтузиазма воскликнула я. – Твой отдел меня так зачаровал…
- Что ты на какое-то время забыла, где находишься и куда пойдёшь потом… - Продолжила Галя мою браваду.
- Ну да. – Я впилась в неё подозрительным взглядом. Мне показалось, её голос изобилует оттенками иронии. Она что, ржёт надо мною? Но Галино лицо излучало такую невинную бесхитростность, что я оставила свои предположения, воткнула в Ванины руки расписание уроков и вышла следом за директором.
Чуть дальше по коридору, с противоположной стороны от отдела искусств, распахнулась ещё одна дверь.
- Тут у нас красный уголок. – Пенелопа Витальевна шагнула внутрь.
Я всунула лицо в дверной проём, Ваня юркнул под моей рукой и тут же направился к окнам. Эта комната выходила окнами на центральную дорожку к зданию. Вероятно, мой сын надеялся разглядеть отсюда Валеру, копошащегося возле своего автомобиля.
Красный уголок не потряс моего воображения. Он явил собой стандартно обставленную залу, имеющуюся на каждом, мало-мальски уважающем себя предприятии. Всё, как везде – трибуна, столы, стулья. Однако, вру – нет Ленина, ни художественного, ни скульптурного варианта, так же отсутствует флаг. Ещё меня озадачило, что нигде на стенах не висит хотя бы одного красного вымпела с жёлтой бахромой и надписью типа «Победитель социалистического соревнования», или «Мы придём к победе коммунистического труда», или «Самая образцовая библиотека деревни… Вы ничего не перепутали с названием?», или «Недостаток в читателях компенсируем читающими медведями».  Не знаю почему, но красные уголки однозначно вызывают у меня пассивную ненависть. Не люблю тратить время на заседания, которые, как правило, являют собою бесполезное переливание «из пустого в порожнее». Однако отсутствие атрибутов эпохи меня одновременно и порадовало, и насторожило. С одной стороны оно говорило о независимости Пенелопы Витальевны от влияния окружающей среды (в такой глуши это не сложно), с другой – наталкивало на мысль, что отказ от общепринятых установок есть не что иное, как приверженность к чему-то ещё. Может они секта? Я слышала, что в тайге много их прячется. И не все благотворны, есть и очень опасные для человечества. Надо держать ухо востро.
- Что там дядя Валера, вылез из-под машины? – Спросила Пенелопа Витальевна у Ванечки.
- Да, - сынок мой обернул к нам своё прекрасное личико. – Он зашёл в библиотеку.
- Беги ему навстречу, отдай письмо, что на моём столе лежит. И скажи, мол Пенелопа Витальевна желает ему счастливого пути.
Ванечка с энтузиазмом вылетел из красного уголка. 
- Что? Продолжим осмотр?
- Ага. – Мне не терпелось покинуть претенциозное помещение.
- Дальше у нас туалет и ванная. – Мы уже стояли в коридоре, Пенелопа Витальевна указывала в сторону окна, зияющего в конце хода. Там действительно была ещё одна дверь, на той же стороне, что и красный уголок.
Не понимая, зачем в библиотеке ванная, я последовала за призывающей директрисой.
Мы завершили осмотр левого крыла и вернулись к директорской двери, сразу за которой открывался ход в узкий коридорчик, ведущий к лестнице на второй этаж, но прежде отмеченный дверцей в коморку, предназначенную для хранения инвентаря уборщицы.
- Сюда мы заглянем попозже. Тут, как видишь, начинается твоё царство. Ну и Марьи Дмитриевны, нашей технички, она к пяти приходит. Познакомитесь. Она тебе понравится.
Двигаясь дальше вдоль панельной стены, мы добрели до взрослого отдела, которым заведовала уже известная мне Алевтина – спортивно сложенная девица, остроносая, с веснушками, значительно скромнее моих. Коротко стриженные русые волосы топорщились во все стороны, что придавало Алевтининому лицу забавность и некое необъяснимое очарование. Халат-мантия делал её похожей на сумасшедшего учённого.
Девушка, завидев нас, положила на стол такой же, как мы видели у Гали, инструмент и поднялась нам навстречу, обнаруживая гуливеровский, в сравнении с моим, рост. Она явно предпочла библиотеку спортивной карьере.
- Доброе утро. – Раскатисто пропела Пенелопа Витальевна.
- Здравствуйте. – Алевтина легонько кивнула, я сделала то же. Но тут в зал влетел раскрасневшийся Ванечка и хозяйка взрослого отдела, напрочь забыв о нас, бросилась к ребёнку.
- Привет, Ванюша. – Алевтина просияла, расплываясь в улыбке. Меня поразили удивительно-ровные жемчужные зубки девушки. Мне вдруг захотелось познакомиться с её стоматологом. Хотя, скорее всего, в его роли выступала сама матушка-природа. В кармане у Алевтины обнаружилась шоколадная конфета, явно прибережённая для такого случая. – Как тебе у нас? Нравиться?
Шумно разворачивая обёртку, Ваня возбуждённо сообщил:
- Спасибо. Меня дядя Валера прокатил аж до первого дома. А это знаете, как далеко.
Пенелопа Витальевна и Алевтина подобострастно качали головами. Я поджала губу. У них тут явная нехватка детского общества. Как бы они не сотвори идола из моего дитяти. Это, уж точно, не пойдёт ему на пользу. 
Уж не знаю, откуда, но в руках у Пенелопы Витальевны оказались два пряника, которые тут же перекочевали в Ванины ладошки.
- Эм… Я бы не хотела, чтобы он ел много сладкого. – Не понимаю, зачем я это сказала. Мой Ваня ежедневно буквально объедался сладостями, поглощал их в огромном количестве. Это мало меня беспокоило и никак не вредило моему сыну. Но почему-то именно сейчас я сильно озаботилась здоровьем ребёнка.
- Конечно. Конечно. – Добродушно улыбнулась Пенелопа Витальевна, предлагая Ване шоколадку.
Я махнула рукой и огляделась. Неожиданно меня посетило ощущение, что чего-то не хватает, но глаза разбегались, и я не могла отдать себе отчёт, чего именно.  Тот же стол в единственном экземпляре. Полок значительно больше, чем в отделе искусств, цветов наоборот поменьше и те куцые. На стенах бездна надписей, типа «Ученье свет, а неученье тьма», «Книга – самый надёжный проводник в страну знаний» и прочее. Тут я нисколько не удивилась. Достаточно было вспомнить мою домашнюю библиотеку. Патриция Витальевна не редко сокрушалась, что стен мало и свободного места вовсе не осталось, а у неё ещё столько интересных цитат в столе прохлаждается.
- Алевтина, а как тебе «В хорошей книге больше истин, чем хотел вложить в нее автор»?
- Прекрасно. – Вмиг скисшим голосом сообщила Алевтина. Но тут же с энтузиазмом добавила, – жаль, места больше нет.
- Эбнер-Эшенбах сказала. Какая оригинальная мысль. Да? – Директриса впились в меня требовательным взглядом.
- Конечно. – Я не кривила душёй. Точно подмеченный факт. Писательница знала, о чём говорит. Мои глаза сосредоточенно блуждали по стенам. Там действительно всё было забито до такой степени, что уже не имело значения, какие именно аксиомы сообщались нам в табличках, они неизбежно терялись в хаосе себе подобных. Когда драгоценных камней слишком много, они автоматически утрачивают свою ценность.
- Для хорошего слова место всегда найдётся. – Следуя моему примеру, Пенелопа Витальевна включилась в изучение стен.
- А может, в коридоре повесим? Или в комплектовании? – Алевтина ещё надеялась, спасти свой отдел от обрушения. Несметное количество цитат, красиво вписанных в пространство массивных деревянных табличек, покрытых лаком, наверняка являлось для панельных стен чудовищной нагрузкой. По крайней мере, так казалось со стороны.
- Для коридора у меня есть парочка словес. – Отмахнулась Пенелопа Витальевна. – А в комплектовании не должно быть ничего лишнего. То, что здесь звучит настоящим сокровищем, в другом месте поблекнет и, возможно, даже изменит смысл. Да ты как не рада?
- Рада. Рада. – Под пристальным взглядом директрисы Алевтина опустила зелёные с крапинками карего глаза. 
Я, имеющая огромный опыт общения с близняшкой моей новой директрисы, придала лицу оттенок иноческой святости. Это на какое-то время обезоруживало мою прежнюю начальницу. В данном случае тоже сыграло роль – меня не стали ни о чём спрашивать.
- А вон, гляньте, под самым потолком целый кусок не занят. Как раз то, что нам нужно. – Пенелопа Витальевна ринулась в названном направлении.
- Ты не печалься, - прошептала я, - цитата замечательная. Прелесть. И главное, женщина сказала.
- А кто увидит эту прелесть? Кому она здесь нужна? – Грустно посетовала Алевтина. А я посмотрела на часы. Ого! Уже десять. А я не встретила ни одного читателя. 
- Ванечка, ты кушать ещё не хочешь?
Мой сын во время нашего разговора обходил взрослый отдел по кругу и как раз вернулся.
- Нет. – Он повертел перед моим носом всё ещё запакованной плиткой шоколада. -Мама, а здесь нет ящичков в которых ты любишь рыться.
Тут я поняла, чего не хватает, – каталожных ящиков.
В научном отделе, что дальше по коридору, мы встретили Олю с уже знакомым инструментом-мутантом в руках. Меня поразил небесно-голубой взгляд, направленный на нас сквозь стёкла очков. Никогда не видела таких глаз, всё в них – и глубина, и проницательность, и безграничная мудрость. Я даже оробела. Себя-то я считаю умной, но, к сожалению, совершенно не способна убедить в этом окружающих. Уж по моему виду и не скажешь, что я вообще думать умею. Меня из-за неистребимой рассеянности, безвылазно обитающей на лице, ещё в школе вызывали к доске раза в два чаще прочих учеников. Оля же гляделась, как само внимание, этакая курносая мисс сосредоточенность. Ей очень шла причёска с забранными кверху волосами, скрученными в диковинную загогулину. При виде нас сложенные бантиком губы разомкнулись, и выпалили приветствие:
- Здравствуйте. – Оля выскочила из-за стола, из-под распахнутого халата выглянули чёрная юбка строгого покроя и фиолетовая льняная блузка, а-ля закат XIX-го века, явное подражание директорскому стилю – ворот под горло, скромные оборочки на груди и едва различимые рюши на рукавах. Её рост – на два пальца выше меня, я восприняла с удовлетворением. Буду тут не единственной лилипуткой.
Оля склонилась над Ванечкой, коснулась его чёрных, как смоль волос. Он принял её благосклонность как нечто само собой разумеющееся. Мне очень не понравилась самодовольная улыбочка моего сына. Ой, разбалуют они его.
- Как тебе наша библиотека? – Глубокомысленный взор, пронзая стёкла очков, устремился на меня.
- Нравится. – Ответила я смущённо и без особого энтузиазма.
- А иначе и быть не может! – Пенелопа Витальевна бурно отреагировала на моё скромное признание, и вновь полилась речь о её грандиозных планах, касающихся внешнего и внутреннего убранства библиотеки.
Помня, что слушать вовсе не обязательно, я, как и в отделе искусств, придала лицу соответствующее выражение. Наверное, некоторым моё поведение покажется бестактным, я не виню вас за это. Просто вам ещё не приходилось сталкиваться с личностью, хоть на половину схожую с моей начальницей. В противном случае, вы бы меня поняли. Дома я не раз оказывалась втянутой в конфликт лишь потому, что слишком серьёзно относилась к идеям Патриции Витальевны. Стоило мне сделать какое-нибудь замечание по самому незначительному поводу, и директриса воспринимала его, как личное оскорбление. Я на какое-то время становилась персоной нон грата, для которой появление в директорском кабинете было чревато, если не последствиями, которые нельзя отнести в разряд приятных, то уж точно нескончаемыми придирками и упрёками. Примирение, которое тоже являлось закономерной неизбежностью походило на ритуал, при котором Патриция Витальевна самозабвенно тискала прощаемого, чмокала в щёку и обзывала «блудным сыном», вернувшимся в лоно родительского дома. Всё изменилось, когда я научилась не слышать. Не всегда это получалось, но даже так, жизнь моя стала намного спокойней и размеренней.
Пользуясь приобретённым дома опытом, я, покачивала головой в знак полного согласия с тем, чего не слышу, и осматривала научный отдел, который отличался от взрослого разве что наличием дополнительного стола, на котором торчали глобус, весы и микроскоп.
Покинув научный отдел, мы пересекли коридор и оказались в отделе комплектования. Огромный, как заводской цех, он был высотою в целых три этажа. Что, само собой, являлось обманом зрения, так как мезонин, который я видела над входом, на эту часть здания не распространялся. От созерцания внутренности зала у меня дух захватило, закружилась голова. Полки шли вдоль всех стен и простирались под самый потолок. Каких только книг тут не было. Не стану перечислять, скажу лишь, что знаменитая Публичка отдыхает. И заметьте, я сделала этот вывод, глядя издалека на переплёты. Столь значительны были мои впечатления. Повсюду высились гигантские стремянки. Я поёжилась. Падение с такой  лестницы обещает массу переломов и обязательную госпитализацию. Стоп. Стремянки тоже обман зрения. Отдел комплектования не может быть выше остальных залов.   
- Это у нас отдел комплектования. – Пенелопа Витальевна, удовлетворённая моим потрясением, повлекла нас с Ваней в середину залы, где вокруг невероятных размеров стола сидела знакомая мне троица: Юля, Маша и Нина.
Девушки радушно улыбались нам. Моя улыбка походила на оскал зомби. Дело в том, что кучка книг, лежащих перед комплектовальщицами одним своим видом обратила всю мою волю в нестерпимую жажду прикосновения. Руки непроизвольно потянулись к фолианту, с обложкой обшитой дорогой материей с кованными уголками и золотым тиснением на лобной части. Кириллическое название я прочла без затруднений, но понять его значение мне оказалось не под силу.  Чуть левее лежала книжечка, с золотым креплением на обложке, запертая на малюсенький замочек, микроскопический ключик находился в замке.
- Какая малютка! – Воскликнул Ваня.
- Да. – Вторила ему Пенелопа Витальевна. – А если пройдёшь вон туда, - она указала в угол у нас за спиной, найдёшь книжки, которые мы все вместе не сможем поднять. Такие они тяжёлые.
Ваня ускакал в предложенном направлении. Я проводила его взглядом, но тут же  попыталась сосредоточиться на библиотекарях. Не вежливо бросаться на книги, когда ещё с людьми не поздоровался, не узнал, как у них дела.
- Здравствуйте. – Мои глаза перебегали с Маши на Нину, с Нины на Юлю.
- Привет! – Ответили девушки хором.
- Извините, что не сразу поздоровалась…тут так интересно. Глаза разбежались.
- О, не переживай, - Пенелопа Витальевна взяла меня за талию и скорчила всепрощающую улыбку. – Здесь со всеми нечто похожее случается. Оно и понятно.  Такое разнообразие рукописных и печатных изданий, как у нас, не найдёшь ни в одной библиотеке мира. Тут, что называется, сливки.
Мои глаза беспокойно забегали. Опять врёт? Нет. Говорит правду, но масштаб  невероятности этой правды не укладывался у меня в голове. Что ж за библиотека приняла меня в свои священные палаты? Какими должны быть люди, удостоенные чести работать в ней? Уж не меньше, не больше, как ангелы.
Я посмотрела на девушек, ожидающих, когда мои разум и чувства придут к относительному равновесию. Наверное, я походила на человека, который только что проснулся и вдруг обнаружил себя в незнакомом месте.
Ближе всех ко мне сидела Юля, сбоку от неё, я увидела, не замеченную ранее тележку на колёсиках, на дне лежали книги обычные по виду, но я знала, их содержание потрясёт меня своей незаурядностью. Сама Юля не показалась мне человеком, выходящим за рамки обыденности. Круглое улыбчивое лицо с тонкой, почти прозрачной бледной кожей, обрамляли тёмные с рыжим отливом волосы. Небольшие, но выразительные глаза, казалось, насмехаются, носик точёный, узкие полоски губ будто бы вырезаны из мягких пород дерева, похоже, улыбка не покидает их даже во сне. Она уже вставала и я определила, что рост её не меньше метра семидесяти. Ещё одна каланча. И какая красивая! 
Но я уже свыклась с мыслью, что на протяжении всех трёх месяцев своей вынужденной командировки буду находиться в обществе королев красоты. Да и что в этом удивительно? Красивые люди не такое уж редкое явление. Я люблю красивых людей, ведь моё кредо «Красота превыше всего!». Что плохого в том, что теперь она будет окружать меня со всех сторон? Только то, что я не соответствую общей картине, совершенство окружающих сделает очевидной мою посредственность. Ну и Бог с ним. Надо радоваться за других.
- Пенелопа Витальевна, можно я организую для Ванечки экскурсию по отделу. – Юля вынула из ящичка стола две огромные конфеты, я тут же сделала вид, что не замечаю их. Надо будет потом обсудить со всеми тему воспитания моего ребёнка. Они же такими темпами жизнь мне сломают. Превратят моего рыцаря, моего доброго молодца в чудо-юдо несусветное - требовательное, капризное, а в добавок ещё и с избыточным весом.
- Конечно, Юленька. – Добродушно ответила Пенелопа Витальевна. – Только сладости припрячь. Он сегодня уже недельную норму употребил. Не будем баловать парня.
Юля, ничуть не расстроенная,  вернула конфеты в стол и с самым, что ни на есть, счастливым видом ринулась к Ванечке. Замуж им всем тут пора. Женская сущность заключается в материнстве. И здесь, в Непорочном, это ощущалось с особой ясностью. Неужели Ванечка единственное дитя в этом богом забытом месте? Зачем же тогда детский отдел?
Когда моего восхищённого сына взяли за руку и повели вдоль стеллажей, я вернула своё внимание к гигантскому столу, где продолжали сидеть две девушки. Они как будто бы ждали, когда на них посмотрят. Нина тут же вскочила со стула и горячо пожала мою руку и представилась.
- Нина. Вчера вряд ли у тебя была возможность запомнить всех нас. – Она так радушно смотрела в мои глаза, что я мысленно поблагодарила её за поддержку. Действительно в той недавней суете, когда мы якобы знакомились, мне сложно было сосредоточить своё внимание на снующих вокруг девушках, а уж тем более усвоить кого, как зовут. Однако же, к своему удивлению, я помнила, - конечно, сомневалась, правильно ли всё расслышала. Но Нина в очередной раз рассеяла мои сомнения. Надо больше доверять себе.
- Я помню, что ты Нина. – Я подмигнула ей. Она одарила меня обаятельнейшей из улыбок.  Милая девушка, зеленоглазая с кукольно-идеальным лицом. Светло-рыжие, сильно вьющиеся волосы, почему-то вызвали у меня ассоциацию с  Жанной д'Арк. Может, сыграла роль непоколебимая решимость во взгляде, какая-то неуместная в данном контексте отчаянная смелость. Ростом она была повыше меня, но не настолько, чтобы я расстроилась.
- Правильно. – Ещё больше засияла Нина.
- А ты Маша. – Ободрённая, я обернулась к девушке, оставшейся за столом и вздрогнула. Красота превыше всего! Но есть ли предел красоте? Весь Машин облик заявлял, что нет. И как я вчера не заметила?
Кажется, чуть выше я размышляла о том, что красивые люди явление достаточно распространённое? Забудьте. По сравнению с Машей все её замечательные, милые, сногсшибательные подруги меркнут, как звёзды в утреннем тумане. На мгновение я запамятовала, кто я, женщина или мужчина. Это не имело значения. С такими, как Маша, все привычные рамки вдруг расползаются, растворяются, исчезают, перестают существовать. Что такое природная красота? Это когда во внешности человека присутствует всеобъемлющая гармония с окружающим миром. Но Машину красоту я не назвала бы природной, она выпадала из общей гармонии окружающего мира, она стояла над этой гармонией, и служила свидетельством существования чего-то высшего, над природного. Но возможно ли такое на Земле? Теперь я знаю, что да. Только найду ли я достойную палитру, чтобы описать такое? Конечно, нет. Но я попробую, чтобы вы имели хоть какое-нибудь представление о Машиной внешности. Давайте представим.
Вы когда-нибудь видели золотистые сверкающие на солнце необъятные просторы пшеничных полей? Если нет, я вам искренне сочувствую. Великолепное, незабываемое зрелище, вызывающее чувство безграничного восторга. Вы охвачены священным трепетом, ваш разум порывается слагать бессмертные гимны во славу богам, даровавшим вам жизнь. Вы отчётливо и ясно понимаете, что стали созерцателем истинного совершенства. И вдруг…что это там синее на жёлтом? Маленькое, едва различимое, оно вмешалось в танец гармонии, и разрушило сказку. Вы сломя голову, бежите, к замеченному вами дефекту, давите по дороге то, чем миг назад любовались, самозабвенно затаив дыхание. А как иначе, надо устранить изъян. Вы достигли цели. И что же перед вами? Всего лишь сорняк. Хрупкий василёк одиноким сапфиром сияет на величественном золоте созревшей пшеницы. Ещё миг вы смотрите на него. И вдруг, всё вокруг перестаёт существовать для вас, растворяется в маленьком нежном создании, балансирующем на тоненьком стебельке. Он не вписывается в свой мир, он не вписывается в ваш мир, где царствует пшеница. Но он есть, и вам повезло познать его красоту. Он не из этого измерения, но он материален, он существует.
Вот так и Маша. Я не сразу увидела её красоту, потому что она не вписывалась в рамки моего суждения об этом понятии. Но когда осознала,… где-то в самой глубине моего мироощущения меня кольнула зависть. Мне никогда не стать такой. Моя многократно воспетая красота наполняла каждую чёрточку Машиного лица и все до единого изгибы стройного стана. Я не зря сравнила её с васильком, Маша излучала беспримерную кротость и редчайшее в наше время качество – терпение. Такие глаза, как у Маши, не бывают равнодушными. Большие, немного выпуклые, они кажутся чуть-чуть удивлёнными. Две карие бусины озаряли пространство убогого теперь зала, хотелось глядеться в них бесконечно. Матово-белая кожа с нежно-розовым отливом на щеках оттеняла этот странный, очаровывающий эффект глаз. Изогнутые в дугу с изломом брови и средней пышности ресницы подчёркивали лилейность кожи и противоестественную белизну волос, прямыми прядями струящихся по груди и плечам. Изящный носик и небольшие чувственные губы  дополняли и без того завораживающую картину.
Маша сидела, но было очевидно, что она достаточно выше меня. Моя огорошенная физиономия, кажется, её не порадовала. Я постаралась привести лицо в нормальный вид.  А что собственно такого я увидела? Ну, красивая девушка. Так я не мужик, чтобы так беспардонно таращиться на неё. Стоп! Если меня словно молнией пронзило, то как Машина внешность действует на мужчин?
- Проблемы? – Где-то сбоку прогремел голос Пенелопы Витальевны. Я и забыла, что она существует.
- Да. – Маша протянула директрисе какую-то брошюру. Глаза её теперь озадаченно смотрели на начальницу, но смущение, вызванное моим диким восторгом, ещё сквозило в облике девушки.
- Хм… - Озадаченно хмыкнула Пенелопа Витальевна
- Я точно помню, что она переиздавалась, а тут нет никаких признаков нового выхода. – Рассеяно проговорила Маша. Её восхитительно-певучий голос буквально пригвоздил меня к полу.
- Сейчас посмотрим. – Пенелопа Витальевна принялась крутить книгу, потом перелистала, нашла слипшиеся страницы, подобрала со стола инструмент-мутант и ловко резанула листы. Удовлетворённо причмокнула и показала Маше какую-то пометку. – Переиздаваться-то переиздавалась, но её уже больше трёх лет в руках никто не держал.
Маша приняла от директрисы брошюру и со словами: «Дай Бог, чтобы тебя заметили» положила в одну из корзин на колёсах.
Ничего из происходящего я не поняла, потому просто стояла и глупо улыбалась, мечтая сделать Маше предложение. Ой. Что это со мною? Я же женщина.
- Вот и Юля с Иваном вернулись. – Пропела Пенелопа Витальевна. – Что ж пойдём знакомиться с вашей резиденцией.
- Ага. – Выдавила я, в последний раз огладывая огроменный отдел и замечая скромненькую дверцу со стороны складов. Получается, что за коморкой Пенелопы Витальевны есть ещё одно помещеньице. Я решила не спрашивать о его предназначении, не хотелось услышать что-нибудь вроде: «Это секретная комната, тебя не касается, что в ней».
- Мам, там такие книжечки есть, меньше моей ладошки. Представляешь? – Ваня безуспешно искал моего внимания.
- Ага. – Снова буркнула я и позволила сыну себя увести.
Мы опять шли по коридору. Ваня что-то щебетал, путаясь у меня под ногами. Он естественно, не заметил в Машиной внешности ничего такого. Для него я самая красивая и точка. А я в свою очередь пренебрегла наружностью Нины и Юли. В другой ситуации они бы меня потрясли, но сейчас не впечатлили ни на грамм. И виновата в этом Маша. Помните, как в песне поётся: «Потому что нельзя быть на свете красивой такой»? И если я не увидела в высокой зеленоглазой Нине сногсшибательной красавицы, то скажите на милость, насколько я проигрываю в вышеупомянутом сравнении? Не берусь предполагать. Если Богом так дано, чего обижаться. Каждому - своё. И не думайте, что Бог кого-нибудь обделил. Так не бывает. Просто не надо заглядывать, давясь завистью, что есть у других, а пошебуршить в своей котомке, поискать и присмотреться к тому, что нашли. Поверьте, вы не останетесь в обиде. 
Так мы ознакомились со всеми отделами, кроме моего. Была половина двенадцатого, когда я, Ванечка и Пенелопа Витальевна поднимались в мой, детский отдел. Честно признаться, ноги не несли на рабочее место. Я обдумывала то, что увидела и приходила к неприятному выводу, что я, всегда считавшая себя если не красавицей, то уж точно умницей, ничегошеньки не поняла. Хуже всего то, что я ещё и запуталась. От замешательства и разочарования у меня начинала болеть голова, мне уже казалось, что в черепной коробке завёлся рой пчёл, который не только гудит, но и жалит. - Так тебе, дура! Не соображаешь? Мы тебя научим думать.
Мы стояли на площадке второго этажа, на пороге моего отдела и я рискнула спросить Пенелопу Витальевну.
- Мне показалось, или Маша на самом деле обладает не земной внешностью?
Пенелопа Витальевна хмыкнула:
- Что собиралась ей руку и сердце предложить?
Я покраснела.
- Не стыдись. – Она добродушно потрепала моё плечо. – Все через это прошли. Даже я.
Я не поверила. Наверное, моя чрезвычайно проницательная директриса хочет ободрить меня. Но откуда тогда она знает про руку и сердце? Надеюсь, она мысли мои не прочла.
- Мы все здесь по зову сердца, чтобы защитить книги, те, что заслужили бессмертия. А у Маши есть две причины прятаться вдали от цивилизации. Надеюсь, ты поняла суть второй причины.
Я согласно кивнула и представила себе полчища воздыхателей, волочащихся за Машей по городской улице.
- Так что постарайся не акцентировать своё внимание на Маше. Её это больно ранит.
- Хорошо.
Пенелопа Витальевна толкнула дверь и … 
 
 
Глава VI

Детский библиотекарь.
   
Детский отдел я полюбила с первого взгляда. Если б не глушь… В таком чудесном месте можно работать круглосуточно. Жить в нём счастливой жизнью, в которой каждый миг – это праздник.
Со всех четырёх стен на нас смотрели высокие, увенчанные арками окна. Надо отдать должное уборщице Марье Дмитриевне, глядя в натёртые до полной прозрачности стёкла, я усомнилась, что они вообще существуют. О наличии стёкол можно было догадаться лишь по отсутствию сквозняка и тёплому воздуху внутри помещения. Тут я вспомнила некоего, тоже ещё не знакомого мне, дядю Селивана, с лёгкой руки которого во всём Непорочном (не берусь судить о его размерах) всегда есть свет, вода и тепло.
За окнами радовали глаз пронизанные солнцем пейзажи просыпающегося после зимы леса. Я снова убедилась, что позади библиотеки примостился аккуратненький садик, а за ним синеватое небольшое озеро и в отдалении, обещанная Галей, река Непороченка. Где-то дальше пристроилась и невидимая электростанция. Сверху сад и озеро смотрелись ещё симпатичнее, чем если рассматривать их с одной плоскости.
Первое, на что я обратила внимание в детском отделе, были два средних размеров канцелярских стола, выстроенных в ряд. Наши с Ванечкой рабочие места. Что ж, вполне прилично. Пол под столами устилал мягкий зелёный ковёр, под всеми видимыми окнами вольготно располагались удобные претенциозные кресла, между креслами и окнами занимали пространство невысокие тумбочки со стеклянными, опять же натёртыми до блеска, дверцами. На тумбочках манили красочными мягкими обложками аккуратно разложенные гармошкой детские брошюрки. Их я заметила несчётное количество. То-то будет Ване развлечение.
Подняв глаза вверх, я непроизвольно ахнула. Под потолком, по всей длине помещения тянулась, не имеющая начала и конца, сказочная фреска. Я взглянула на Ваню. Он стоял поражённый невероятным сюжетом, изложенным неким художником с фантазией почище моей. Его Красная Шапочка не шла к бабушке пеше, а ехала верхом на волке. Кощей Бессмертный, не понятно каким макаром, оказался в посажённых отцах Василисы Прекрасной. Баба-Яга рьяно выплясывала на свадьбе вместе с Незнайкой в широкополой шляпе под весёлый аккомпанемент явно хвативших лишку Бременских музыкантов, в то время, как трудолюбивый Самоделкин прилаживал к видавшей виды ступе новенький, блестящий моторчик. В самом дальнем углу фрески, разбросав во все стороны зубасто смеющиеся головы, резвился Змей Горыныч, на спине ящера покатывались от хохота… Буратино с компанией. Карабас-Барабас, привязанный за длиннющую чёрную бороду к хвосту рептилии, болтался далеко книзу. Я могла лишь посочувствовать кукольнику, который казался жалким, но никак не злым. Встав на цыпочки, мне удалось разглядеть Доктора Айболита, перевязывающего щупальцу какому-то инопланетянину ярко-лилового цвета, ассистировала звериному эскулапу русалочка, наполовину скрытая в аквариуме на колёсиках. Под окном чудо-поликлиники принц, который, согласно задуманного Андерсеном сюжета, должен был полюбить другую, пел Русалочке серенады. Как я мечтала в детстве о таком повороте в развитии фабулы андерсеновской сказки. Да…нет предела человеческой фантазии.
На описание бреда, расписанного вдоль стен, мне бы и дня не хватило. Однако Ванечка был в восторге, потому я сделала вывод, что художник не кретин, как могло бы показаться, а гений. Чтобы угодить современным детям, одного таланта недостаточно.
Островок с ковром и столами был лишь малой частью огромного помещения. Остальное пространство занимали стеллажи, немного неуклюжие, но достаточно высокие, чтобы я завертела головой в поисках стремянки. Сейчас я видела только рёбра стеллажей, за которыми, несомненно, прятались мои подопечные – книги. Я взволнованно прошагала по мягкому ворсу напольного ковра и углубилась в проход между полками. Ну что могу сказать? Не столь впечатляюще, как в отделе комплектования, но это пока. Чтобы изучить фонд нужно время. Прочитанные названия близ расположенных книг ни о чём мне не говорили. Я, пройдя вдоль ряда, так и не найдя ничего, хотя бы отдалённо знакомого, вернулась к столам.
- Вот ваше рабочее место. – Пенелопа Витальевна явно наслаждалась впечатлением, которое гигантскими брызгами расплёскивалось с наших лиц. Да, ничего подобного я не ожидала здесь встретить. Непорочненской Кордонной библиотеке есть чем гордиться, что не отдел, то новое приятное потрясение.
Я присела на краешек стула, заглянула вдоль стены. В царстве стеллажей у окон всё так же располагались поочерёдно тумбочки и кресла. Наверное, чтобы особо стеснительные читатели могли укрыться от любопытных глаз библиотекаря за полками. О, выражения лиц и их смена во время углублённого чтения, это особая тема. Один из немногих шансов увидеть человека с оголённой, незащищённой душой.
- Нравится? – Расплылась в улыбке Пенелопа Витальевна.
- Д-а-а-а-а. – С подвздохом выдал Ваня, загипнотизированный окружающим великолепием.
- Тут не может не нравиться, - более сдержанно и со знанием дела ответила я.
- Что ж. Устраивайтесь поудобнее. Будем инструктироваться по поводу распорядка, обязанностей и прочих вопросов, которые у вас появятся в процессе ознакомления.
Ваня деловито сел за свой стол, приготовился слушать. Пенелопа Витальевна извлекла из-за стеллажей стул, устроила его так, чтобы находиться на одинаковом расстоянии от меня и моего сына.
- Ну, пока я не начала, интересуйтесь.  – Директриса требовательно впилась в меня своими мутно-серыми глазами, после чего, затихшие было пчёлы в моей голове, снова начали свою разрушительную работу. От количества недопонимания и избыточности  вопросов в мыслях аж зашкаливало. И главный звучал так: «Это что, сон?», второй, не лучше первого: «А скоро я проснусь?». Ускользающее ощущение реальности наталкивало на новые  несусветности: «Вы случайно не доктор, а я не в психушке? Когда это случилось со мной?». И зачем она спросила, есть у меня вопросы? О! У меня никогда не было столько вопросов, как сейчас! Есть ли у неё ответы? Начинать дознание я решила скромно, чтобы не показаться полной дурой.
- А сколько читателей читает в моём отделе и по библиотеке в целом? – Я безуспешно елозила глазами во всех направлениях, надеясь наткнуться на читательскую картотеку. Ей не нужно много места, потому я надеялась, что она отыщется где-нибудь на отдалённой полке, убранная со стола во время влажной уборки. Отсутствие каталога меня тоже не слишком волновало. В некоторых библиотеках для каталогов отводятся специальные помещения. Здесь, скорее всего, тот же вариант.
Пенелопа Витальевна задумалась, и я поняла – цифры не шуточные   
- Ну, с учётом добавившегося Ивана… (я затаила дыхание)… один. – Она впилась в меня и с физически ощутимым коварством ждала реакции.
Реакция не замедлила явиться: я подпрыгнула вместе со стулом, беспомощно посмотрела в окно. Захотелось выпрыгнуть. Точно, я сплю. Или, чего хуже, это больница. А может, меня разыгрывают?
- Вы шутите? – Безнадёжность собственного голоса заставила меня сжаться.
- Нет. Слушай меня. – Кажется, она понимала моё состояние больше, чем я сама.
- Сначала скажите, где каталог. – О том, почему нет картотеки, я уже знала. Нет читателей – нет картотеки.
- Он тебе не нужен. Мы не ведём учёт книг.
Это было более чем странно.
- Но как?
- Слушай меня. – Требовательно повторила она. – Я скажу то, что нужно знать по-первости. Остальное сама поймёшь, или спросишь. Мы не обслуживаем читателей и не учитываем книги. Наша главная задача - освобождать слипшиеся страницы. Загляни в стол, увидишь книжный разъём.
Я выдвинула верхний ящик и обнаружила уже знакомый инструмент-мутант, а под ним средних размеров книжку.
- Что там? – Пенелопа Витальевна вытянула голову. – Книга? Давай её сюда.
К слову сказать, мой Ванечка всё это время вёл себя особенно тихо. Мне казалось, что он даже дышит наполовину. Надо быть осторожнее. А-то, неравён час, напугаю ребёнка. Чтобы тут не происходило, моя главная задача – благополучие самого дорогого человечка во Вселенной.
- Всё очень просто. – Продолжила Пенелопа Витальевна таким беспечным голосом, будто мы вели непринуждённую беседу о мужьях и детях – Подходишь к полке, берёшь парочку книг, кладёшь их на стол и начинаешь.
Директриса взяла разъём и принялась ловко тыкать его острой стороной в бок несчастной книжечки, только что извлечённой мною из шуфляда. Сначала отошла обложка, следующее движение – и освобождена титульная страница. Так листок за листком и половина книги радостно зашелестела бумажными членами.
- На, попробуй.
Я взяла книгу, прочла название: «Быть, или не быть», автор некий Ерохин.
- А почему страницы слипшиеся?
- Это оттого, что их не читают. – Сказав полнейшую глупость, Пенелопа Витальевна нахохлилась.
Я хмыкнула.
- А кто их читать-то будет! Разве что мы, библиотекари. – Суетливый рой пчёл уже нагло впивался в мой мозг. Я в театре абсурда играю главную роль. А если убедить себя, что всё здесь не всамделишнее, не настоящее, может легче станет? Отыграю и пойду себе домой. Беда в том, что со мною на сцене мой малыш. Для него всё взаправду происходит.
- Их не читают во всём мире, а липнут они только у нас. – Продолжала добивать меня Пенелопа Витальевна.
Я криво улыбнулась и убедительно покачала головой. Ясное дело, если книги не читают где-то, скажем, в Москве, страницы их склеиваются именно здесь, в деревне Невинно Лгущее или Непорочно Сочиняющее. 
Пенелопа Витальевна, кажется, переходила из состояния миролюбивого добродушия в туго сдерживаемое свирепство. Она попыхивала, и, вероятнее всего, умудрялась сохранить самообладание только потому, что не впервые занималась неблагодарным делом убеждения кого бы то ни было в своей незыблемой правоте.   
- Некоторых экземпляров один на всю планету осталось. Лежит где-нибудь в забытом шкафу на опечатанном складе и ждёт, когда его заметят. А склад тот в огне не горит, в воде не тонет, он уж сто лет как никому не нужен, а всё существует. И только мы знаем причину – книга. И будет стоять тот склад, пока кто-нибудь не найдёт книгу и не даст ей новую жизнь. Для того мы и разнимаем страницы забытых, но очень нужных книг, самых важных на Земле. То, что не нужно – пусть пропадает, а те, копии которых находятся в этой библиотеке должны существовать.
- А не проще ли вручить эти копии издателям и забыть про склад? – Я втягивалась в игру, и это успокоило Пенелопу Витальевну.
- Увы. Это не возможно. – Вздохнула директриса.
- Ясно. – Я покосилась на Ванечку, он заворожено внимал каждому слову.
- И часто слипаются у них страницы? – До меня чётко дошёл абсурдный смысл всего услышанного бреда. Честно говоря, я всерьёз подозревала, что входя в здание, не заметила под крупной надписью «Непорочненская Кордонная библиотека», табличку поменьше «Психиатрическая клиника для буйно-помешанных библиотекарей». Что ж, буду выходить, обязательно присмотрюсь.
- Мы должны разнимать страницы раз в год. – Невозмутимо вещала Пенелопа Витальевна. Я со всей серьёзностью смотрела ей в глаза. Больница это или театр, будет легче принимать всё, как есть. Потом у меня найдётся время на обдумывание ситуации. – Этого достаточно. Если книгу отыщут и переиздадут, ты через год возьмёшь её в руки и обнаружишь, что все странички свободны. Это настоящий праздник для библиотекарей. Такую книгу надо нести в отдел комплектования. Видела там шкафы вдоль стен?
- Да.
- Это место для таких счастливцев.
- И часто случаются эти…м-м-м…праздники? – Играть, так играть. Я прекрасная актриса.
- Ну, - она на мгновение задумалась, – по несколько раз на год. В прошлом году отпустили в мир семь изданий. Но, к сожалению, история повторяется, и некоторые изданные книги через какое-то время снова возвращаются на наши полки.       
- Но если книгу переиздали, значит, она уже не одна. Не могут же все экземпляры в одночасье сгинуть? – Я прекрасно играла по правилам Пенелопы Витальевны. Она удивлялась моему легковерию. А я косилась на Ванечку. Он был как бы индикатором, если я переусердствую, это сразу же отразиться на его лице. Пока всё шло гладко. Я на полном серьёзе врубалась в суть вопроса.
- Ты меня не слушаешь. Важно не количество экземпляров, пусть их будут тысячи. Главное, чтобы в течение года хоть один из них кто-нибудь прочёл. Очень часто люди выбирают для чтения не то, что им нужно. В мире живёт много бесполезных, но читаемых книг. За их судьбу мы не отвечаем. Они подчинены правилам стихийного рынка. Наша задача – сохранить то, что действительно важно, что способно перевернуть жизнь, в лучшую сторону, конечно. Сечёшь?
- Да. – Я усердно закивала. – Но как вы знаете, что важно, а что нет?
- Хороший вопрос. Есть Международная Ассоциация книжных комплектований. Это в её компетенции.  Мы исполнители, русский сектор и, кстати, единственный в стране. Нам шлют нужные экземпляры и список книг, которые можно отпустить. Девочки вынимают их из шкафа, кладут в коробки и отправляют в Ассоциацию.  Ну что, дошло, наконец?
Мне впору бы обидеться. Наговорила три короба несусветностей и ещё хочет, чтобы я это переварила в одночасье. Но разве можно обижаться на больного человека?
Пенелопа Витальевна уже оборачивалась к моему сыну.
- А ты, Ванечка, когда захочешь, можешь помогать маме. У тебя в столе тоже есть разъёмчик.
Мой ребёнок безоговорочно поверил в дикие россказни свихнувшейся директрисы. С лицом, полным решимости спасать книги он рванул на себя ящик стола и восторженно предъявил нам своего мутанта, чуть поменьше всех ранее видимых мною.
- Этот инструмент предназначен для брошюрок. Их тут не мало.
Я бросила взгляд в сторону стеллажей. Не так уж много работы на год.
- Ах, да! – Пенелопа Витальевна внимательно следила за мной. – Пойдём к полкам. Я тебе кое-что покажу.
Я несколько занервничала. Оказаться в ограниченном тусклом пространстве один на один с ярко выраженным психом, это, знаете ли, не то, о чём я мечтала. Но делать нечего. Я уверенно вошла в привычный мир, где властвует только непрерывно текущая энергия книг. Надо сказать, меня обдало таким родным, неповторимым дыханием мудрости, таинственности и вечности, что я готова была поверить во все небылицы, рассказанные Пенелопой Витальевной. Знакомый запах приятно щекотнул ноздри. Вот он, мой мир! Я всегда преклонялась перед ним, мечтала о нём. И смогла воплотить детскую мечту в жизнь. Я библиотекарь. Не самая умная, не самая способная, не самая красивая. Но разве здесь это имеет значение? Какая бы ни была, я часть этого священного сказочного королевства, я несу в себе его мощь, его величие. Я знаю его тайны. Сквозь меня течёт его вечность.
Чувство невесомости вселилось в каждую клеточку моего тела. Я засияла. Пенелопа Витальевна благоговейно любовалась моим преображением. Она тоже светилась. И мне подумалось, а может, Пенелопа Витальевна не совсем сумасшедшая. А если и сумасшедшая, то что с того? Она, как и я, преданно и беззаветно любит книги, служит им, защищает их.
- А знаешь, - её голос, словно впитываемый переплётами, звучал глухо, - моя сестра не ошиблась в выборе. Ты именно то, что нам нужно. 
Я невнятно пробормотала, что книги моя слабость. Мне не хотелось подпевать на её волне.
- Смотри. На каждом стеллаже написан месяц. – Директриса указала вверх.
Я прочла «апрель». Тут же пересчитала стеллажи. Ровно двенадцать.
- Один стеллаж в месяц? – Вырвалось уничижительное. – А что делать в остальное время?
- Один стеллаж и тумбочка. – Пенелопа Витальевна плеснула рукой в сторону окна. – Там тоже есть надписи. А насчёт работы, не беспокойся. Скучать не придётся.
Мне сразу на ум пришли еженедельные вылазки домашних библиотекарей на прилагаемую к библиотеке территорию. Уж мы не скучали. Я научилась косить траву, пилить отсохшие ветки и орудовать секатором. Как у каждой уважающей себя библиотеки, у нас был дворник. Но разве может он, с восьмью классами образования, быть компетентнее Патриции Витальевны?  Нет, конечно. Дяде Лёне доверяли только метлу и грабли. Остальное, – прерогатива людей с высшим образованием. Примечательно то, что желание «прибрать территорию» у Патриции Витальевны вспыхивало спонтанно, не зависимо от погоды, загрязнённости среды и настроений других библиотекарей. Мы, не предупреждённые заранее, выходили «поразмяться» в одежде, не приспособленной к лазанью по деревьям и шнырянью по кустам. В конце концов, я принесла из дому спортивный костюм и кроссовки и научила себя не принимать близко к сердцу факт внезапно расстроившихся планов.
- Сейчас мы разберёмся, на чём Наташа остановилась. – Пенелопа Витальевна обошла стеллаж по кругу.
Я непроизвольно вздрогнула. «Расстроившиеся планы», из-за которых я так часто нервничала дома, для Наташи расстроились навсегда. Она работала, думала о том, чем займётся завтра, даже книгу в стол отложила, чтобы сутра приступить к её реабилитации. Но утро не наступило… Теперь я приноравливаюсь довершить начатое несчастной девушкой, погибшей в лапах медведя или от сердечного приступа. Я ещё не пришла к выводу, от чего именно.
Наверное, вы удивляетесь моей непоследовательности по поводу суждения о Наташиной смерти? Пенелопа Витальевна ясно дала понять, что медведи тут не при чём. Но я пока решила не отметать медвежью причастность к гибели коллеги. В конце-то концов, другой вразумительной причины мне никто не предоставил. Остановка слабого сердца тоже произошла не сама по себе, что-то ей предшествовало. Не медведи ли?
- Так? – Директриса тыкала пальцем в невидимую с моего местоположения область. – Иди сюда.
Я не замедлила явиться пред её очи. Тут же и Ваня материализовался. Его лицо, в отличие от моего, не источало никаких сомнений, только глубокую заинтересованность.
- Смотри. Наташа, когда переходила на новую полку, прислоняла книги к противоположной стороне. Вот, те, что справа, ещё не сделанные, а слева - …   
Она провела по страницам крайней книги левой горки, те радостно зашелестели.
- Видишь?
Я отчаянно закивала головой.
- И, вот ещё что. – Пенелопа Витальевна прошла вдоль стеллажей и оказалась с другой их торцевой стороны в свете окон. – Тут на полу коробка.
Я поравнялась с начальницей и правда увидела обычную картонную коробку средних размеров, сестру тех, что обитали в кладовой. 
- Ты её не передвигай. И каждое утро заглядывай в неё. – Что директриса и сделала. На дне коробки лежал фолиант в толщенной обложке. – Ну вот, что я и говорила. Мы тебя, красавица, уже однажды снимали с полок. А ты снова у нас. Возьми.
Пенелопа Витальевна воткнула книгу в мои руки. Я прочла: «Уроки вежливости». И что такого важного может быть в этой книженции? Мало их пишется о вежливости?
- Это добавление к твоей апрельской работе. Если вдруг обнаружишь на полке не склеившуюся книгу, положишь в коробку. И ещё. Бывает, к сожалению, не редко, когда разнимаешь одну, две страницы, а дальше никак. Тогда начинай читать. Дойдёшь до склеенного места снова бери разъём. И так, пока не прочтёшь до конца. Такое случается с книгами не читанными более десяти лет. В последнее время нам много приходится читать. Так, кажется, всё сказала? А нет! Запомни – книги, ни под каким предлогом, не должны покидать территорию библиотеки. Сама понимаешь, они не обычные, как и всё здесь. Каждая из них матрица, главная в тираже. Её гибель – это смерть для остальных. Сгорит тогда склад, и щепок не останется.
Пенелопа Витальевна направилась к двери, уже на выходе развернулась.
- Скоро обед. Не опаздывайте.
Я кое-как доковыляла до ближайшего окна и плюхнулась в кресло, вцепилась пальцами в голову. Что со мною было? Лучше бы меня не вводили в курс дела. А может?.. – Я вспомнила, как с подружками по институту, дабы приобрести опыт на будущее, накурились какой-то травы (не помню названия). Теперь, говоря с молодёжью о вреде наркотиков, я не выгляжу голословной. Их разрушительную силу я испытала на собственной шкуре. А кого ещё краном с колокольни снимали? Травка вывернула меня наизнанку и во всей красе выплеснулась в свет божий моя романтическая сущность, жажда приключений и незыблемая вера в святую православную церковь. Правда, батюшки почему-то меня не поняли, вызвали милицию. Спасибо отцу Василию, он меня спас, убедив своих монахов простить рабу божью Любовь и забрать заявление из участка. А ментам сказал, якобы я юродивая, сбежавшая из церковной подведомственной клиники для душевнобольных. Мол, сразу не разобрались. С тех пор я не притрагивалась к наркотикам, а перед поруганной мною церковью выполняла повинность. До конца института я служила храму. Когда уезжала из города, плакала, просила отца Василия оставить меня при церкви. Он тогда ласково и требовательно убедил меня, что я необходима в миру, там моё место. С тех пор я изредка строчила письма своему духовному наставнику и получала от него ответы. Благодаря ему, мои родители так и не узнали о том постыдном происшествии. Теперь узнают, когда прочтут эту книгу. Может, написать отцу Василию, спросить? Нет. Стар он теперь, немощен, зачем нагружать его своими проблемами? 
Ваня сел у моих ног, посмотрел на меня снизу вверх. Как же нужен мне этот родной взгляд. Только лучше бы мой сынок находился дома с бабушкой и дедушкой. Я постаралась как можно увереннее улыбнуться. По его взгляду поняла – не получилось.
- А мне здесь нравится. – Ваня встал. – Ты, мам, ничего не бойся. Я же твой рыцарь. И я с тобой.
- А почему ты решил, что я боюсь? – Неужели это можно прочесть по моей физиономии.
- Потому что ты можешь обмануть кого угодно, только не меня. Ты думаешь, что все вокруг врунишки.
Я усмехнулась.
- Тут всё чужое. Это я с непривычки такая. А ещё усталость. Но ты прав, мне нечего бояться. Ведь со мною мой рыцарь без страха и упрёка. – Я ловко выбралась из кресла. На душе повеселело. Да Ванечке всего восемь лет. Но это не имеет значения. Он моя опора. С ним я сильнее, ради него я сильнее.
Мой взор упал за окно, в сад, пробежался по глади озера. Нет, я не сплю. И наркотики тут не причём. Я в своём уме. И я разберусь, где правда, а где ложь.
- Ваня, - я решила в последний раз проверить свои утверждения, - ущипни меня пожалуйста, да побольнее.
- Ты не спишь, мама. – Он безжалостно впился пальчиками в мою ногу под коленом.
- Ай! Ты что?!
- Сама просила. – Он о чём-то задумался, потом серьёзно напомнил. – Пенелопа Витальевна говорила, что нельзя рассиживаться без дела.
- Ой, я тебя умоляю. – Опять эта его благочестивая правильность. И в кого он такой? – Этот отдел уже столько времени простаивает. Ещё один час ничего не решит.
Я огляделась по сторонам. Внимательней всмотрелась в книги: типичные обложки, размеры, шрифты. Почему Пенелопа Витальевна назвала их матрицами? В памяти всплыло: «Каждая из них матрица, главная в тираже. Её гибель – это смерть для остальных. Сгорит тогда склад, и щепок не останется». А если этих остальных сотни тысяч? У нас матрицы только самых важных книг, а где матрицы остальных? И кто отвечает за матрицы вредных и опасных книг? В моей домашней библиотеке были и такие, я их припрятывала от читателей, но тоже берегла. Такова судьба библиотекаря – мы живём вне политики и вне религии. Я христианка, но только за порогом библиотеки. В храме книг я лишь жрец и никто больше. Кому я служу? А что есть книга? Литература? Литера – буква, ту – ты, Ра – Солнце – Бог. Буква – ты Солнце. Я служу букве, которая есть Свет, есть Бог. Потому мне смешны политики, их удел – вечная слепота. Мой долг, я в этом уверенна, помочь читателям проникнуться Светом, несомым книгами. Я никогда ничего не навязываю. Лишь легонечко подталкиваю тех, кто готов, к книгам, которые считаю важными. Меня прошибло судорогой. Вот оно! Важные книги! Мы их вычисляем не путём логических умозаключений, мы их чувствуем. Вот подумайте, чем важен Корней Чуковский? Пишет сказки, и только. Не скажите. Слог прост, лёгок. Слово к Слову. Буква к Букве. А Маршак? Да его переводы Шекспира, возможно, потрясли бы самого Шекспира. Важность книги не только в сюжете, есть нечто большее. Что? Я и сама не до конца понимаю. Я библиотекарь, я доверяю своим чувствам… 
В детский отдел неожиданно вернулась Пенелопа Витальевна. Я приготовилась к упрёкам и наставлениям типа: «Что ты расселась в рабочее-то время?» или «Я же тебе говорила – простой смерти подобен» и прочему в этом роде. Но она, хоть и не разделяла моих чувств, поняла их (по крайней мере, мне так показалось) и промолчала. В руках директрисы мы с Ванечкой заметили два матерчатых свёртка. Я сразу догадалась, что это халаты. Цвет хаки в этом заведении я заметила только на плечах библиотекарей. Сейчас мы станем как все. Ненавижу форму.
- Вот. Марья Дмитриевна только что закончила шить. Ну-ка посмотрим, угадала ли она с размером?
Мы с Ваней примерили мантии. Подошло.  Удивительно, но меня вдруг посетило чувство комфорта, как будто бы я сижу в мягоньком гнёздышке, надёжном и уютном. Ваня осматривал себя и растягивал губы в довольную улыбку. Странно, но ему тоже понравилась.
- Это вы так точно описали нас? – Я хотела, чтобы моя реплика воспринялась как комплимент.
- Нет. Она уже три дня не приходила убирать. Шила. Марья Дмитриевна никогда не ошибается. Ей не нужны никакие описания.
Ваня принял всё как должное. Моё лицо не выразило никакого удивления. Не скажу, каких усилий мне стоило это деланное равнодушие. Три дня нас мотало по тайге, три дня уборщица шила халаты, которые я бы соорудила за один вечер и ещё бы нашла время книжку почитать. Угадала с размером? Это вам не фрак и не бальное платье. Халат есть халат: чуть шире - чуть уже, чуть короче – чуть длиннее – значения не имеет. Одно ясно – тунеядка у них уборщица.
- Уже двенадцать. – Пенелопа Витальевна улыбнулась так сердешно и снисходительно, как будто бы приглашала нас на торжественную дегустацию блюд в самый изысканный ресторан. Что-что, а поесть библиотекари любят.
Мы с Ваней охотно покинули отдел.
- А кто готовит? – Спросила я по дороге. В моей родной библиотеке мы это делали по очереди.
- Я уже говорила - девочки из комплектования. У них есть график дежурства. Вас, отделовских, мы не привлекаем.
- Ну да, нас некому подменить. – С тонким намёком на несуществующих читателей съязвила я. Но Пенелопа Витальевна не обратила никакого внимания на мой тон и ответила на удивление серьёзно.
- Это точно. Я подумываю, прислать тебе кого-нибудь в помощницы.
- Я успею. – Мне стало обидно.
- Ой ли?
Я поняла, что директриса дразнит меня. Надеется таким образом улучшить производительность. Зря старается. Я не ребёнок.
- Нужна будут помощь – сообщу.
- Ладно.
- А где Наташина мантия? – Я вдруг испугалась, что хитрая уборщица могла не париться с нитками и иголками, а попросту подсунуть мне халат покойницы.
Пенелопа Витальевна остановилась, как вкопанная, я налетела на неё, Ванечка врезался в меня. Директриса сильно переменилась в лице.
- Сожгли. Наташа в ней умерла. Тело, как ты уже слышала, было без повреждений. Одежда тоже. А вот халат… изодран в клочья. – Слова давались ей с трудом. Она и Наташу жалела и меня не хотела пугать.
Мы уже находились на первом этаже, наши ноздри щекотали соблазнительные ароматы кухни. Но меня отчего-то затошнило. Мой взгляд нашёл Ванечку, с интересом глядящего в коридор, предвкушающего вкусный обед. Он мне напомнил маленького волшебника - чернявенький, с таинственным блеском в тёмных глазах, матовой кожей, ровными чертами лица, стройный в распахнутой мантии, оставалось вложить палочку в руки. Мне показалось, или он стал другим? Подрос что ли?
Мы вошли в кухню. От приятного благоухания картошки, тушенной с луком и морковью, на душе как-то полегчало. Переступая порог, я скользнула взглядом по уставленному соленьями столу. Огурцы, помидоры, грибы, уже заправленные сметаной и головка капусты, порезанная ровными дольками, несколько обеспокоили меня, я судорожно сглотнула и покосилась на Ванечку. Ничего из предложенного он не ест.
Чтобы не показаться невежливой, я спешно поздоровалась, хотела сделать знак Ване, но он уже сказал «здрасти». В его голосе я прочла полный конфуз. Ещё бы! Все молодые библиотекари были в сборе, кто сидел за столом, кто колдовал над плитой. При нашем появлении девушки прекратили беседу, их взгляды устремились к нам, по вполне искренним улыбкам могло показаться, будто они нас ждали если не всю жизнь, то уж точно последние пару лет.
Первой зашевелилась Галя. Положив вилки и ложки на стол, она поспешила ко мне.
- Ну, как ты, уже освоилась?
- Да, - ответила я, отводя глаза в сторону.
- А Ванечка?
Но Ваня был занят. К этому времени он уже отвечал на вопросы, задаваемые наперебой Машей и Алевтиной.
- Похоже, Ванечка от счастья голову потерял. – Ответила я вместо сына.
Обстановка разрядилась, чувство неловкости покинуло меня.
- Что у нас на первое? – Плотоядно потирая ладошки, поинтересовалась Пенелопа Витальевна из-за моей спины.   
- Украинский борщ! – С торжественным причмоком объявила Галя.
По моему телу разлилось приятное тепло. Ох люблю же я борщок со сметанкой. К сожалению, Ванечка это замечательное блюдо не слишком жалует.
Пенелопа Витальевна деловито проследовала к столу. Маша тут же подсунула ей тарелку со свекольного цвета жидкостью. Нам с Ванечкой указали на стулья, ближе к стене, соседствующей с вестибюлем. Было заметно, что каждая девушка имеет своё законное место и свои обязанности. Рассаживались без суеты, Маша и Нина тут же подавали тарелки, Юля орудовала половником. Меня посетило неприятное чувство, что мой стул некогда принадлежал Наташе. Иногда кидаемые в мою сторону затравленные взгляды библиотекарей подтверждали опасения.
- Ваня, тебе чего больше наливать, юшки или густого? – Поинтересовалась Юля.
Ваня стушевался.
- Жидкости и так, не очень много. – Тут же ответила я. – Можно я сама наберу?
- Конечно. – Юля отошла от кастрюли. Я влила в тарелку пол черпака красной жижицы. Сунула её Ване под нос. – Хлеба не забудь.
Себе я набрала полтора половника средней густоты. Отвлёкшаяся от собственной тарелки Пенелопа Витальевна щедро снабдила наши с Ваней блюда настоящей домашней сметаной. Я толк в сметане знаю, мне не подсунешь чёрт-те что. Так вот, в банке посреди стола белела домашняя сметана самого безупречного качества.
Когда я отошла от плиты, Юля подхватила видавшую виды, но тщательно начищенную кастрюлю, с торчащим из дышащего паром жерла половником, и водрузила на подставку в центре стола. Я поняла этот жест, когда Пенелопа Витальевна тут же схватилась за ручку поварёшки и подлила добавки в свою уже опустошённую тарелку.
Ели мы молча. Я и Ваня ещё робели перед новым обществом. Пенелопа Витальевна так воодушевлённо прихлёбывала, что вряд ли вообще понимала, где находится. И я борщ люблю, но не до такой же степени. Кучка хлебных ломтиков возле директрисы таяла на глазах.
Маша, подобно моему Ване, набрала в блюдо только юшки, ела её без хлеба, ложкой черпала осторожно, будто боялась подцепить что-нибудь несъедобное.   Галя наслаждалась каждым глотком, когда в её рот опрокидывалась очередная ложка, она на миг застывала, переваливая на языке вкусные кусочки, и только потом принималась жевать, после чего самозабвенно глотала.  Движения трапезничающей Нины были исполнены сдержанного достоинства. Сидела она ровнёхонько, словно, к спине её доску привинтили, только голова слегка наклонялась к медленно приближающейся ложке.
Обычно за столом я не наблюдаю за людьми, но сейчас мне было очень интересно подглядывать за девушками. Ведь по тому, как ест человек, можно узнать многое из его характера. Например, прислушавшись к негромкому журчанию, будто бы в столовой спрятался и мурлычет довольный кот, я угадала знакомую классическую мелодию, что-то из Чайковского, если не ошибаюсь. Обвела коллег глазами и поняла, кто поёт – Алевтина. Вряд ли она сама отдавала себе отчёт в том, что издаёт какие-то звуки. Остальные не обращали внимания – привыкли. Так Алевтина выражала своё трепетное отношение к поедаемой пище и позволяла мне значительно расширить свои рамки суждений о себе. Оля, напротив, не казалась увлечённой процессом поглощения борща. Её зоркие глаза внимательно следили за окружающими. Уже два раза она подтолкнула новую горку хлеба к тарелке Пенелопы Витальевны. Пододвинула стакан со сложенными уголком салфетками Алевтине, которая, увлечённая безотчётным мычанием капала борщом вокруг блюда. Мне Оля хотела долить борща, видимо, моё усердное борщепоедание не осталось ею незамеченным. Я отклонила предложение.
Юля не ела, а скорее, откушивала. Так принимают пищу кошки – не спеша, изящно. Из её ложки, наполненной лишь наполовину, ничего не выплёскивалось, не капало. 
На второе была картошка. К её подаче мои коллеги заметно оживились.  Я, с удовольствием, отметила, что девушки ведут себя непринуждённо и общаются, как старые друзья. Меня тоже постепенно затягивало в этот  тёплый круг. Галя с неподдельной заинтересованностью спрашивала меня о порядках в моей домашней библиотеке, я не без удовольствия рассказывала о наших многочисленных мероприятиях с театральными вкладками.
Девочки дивились. Пенелопа Витальевна довольно ухмылялась. Как же, ведь главный кудесник всех описываемых мною событий её сестра-близняшка – есть чем гордиться. Но иногда и на её лице мелькало изумление. Благо раздухарившийся Ваня подтверждал мой рассказ живописными кивками головы и оживлёнными репликами. Если в моих словах и сомневались, ребёнку все верили безоговорочно. Осмелев, я тоже рискнула задавать вопросы.
- А всё это великолепие из Питера привозится? – Я обвела стол глазами. Давно подмывало спросить, откуда в Непорочном такая качественная сметана и идеально заготовленные соленья.
- Нет, конечно! – Пенелопа Витальевна обиженно всплеснула руками и тут же подтолкнула в рот гриб, вывалившийся на губу.
- Мы же в деревне живём. – Назидательно ответила Юля, одаряя меня невзыскательной улыбкой. – У нас есть хозяйство: и поле, и скотный двор, и луг. Заправляют хозяйством дед Захар, Марья Дмитриевна, уборщица наша и Валера, водитель и их сын. Мы тоже в поле не редкие гости. Приходим на помощь, когда она требуется. Скоро будем картошку садить, морковку, свеклу.
Моё лицо вытянулось. А я-то думала, что в этом году избегу огородной повинности. Дома мы всю весну пашем, как волы. Папа понабирал огородов где только можно: и от горсовета, и от соседского совхоза, и с работы. Нам в библиотеке тоже давали землю, но я открестилась от неё. Папе сказала, что молодым сотрудникам не положено.
- И когда же вы успеваете? – Мой голос мне самой не понравился, какой-то наиграно-озабоченный получился.
- В воскресенье и после работы. – Весело ответила Галя, ей явно не терпелось броситься на плантации некоего деда Захара. Я невольно покосилась на Галины ухоженные ногти.
Обед закончился. Я вызвалась мыть посуду. Ну, чтобы девушки не сделали выводы из разговора, будто бы я какая-нибудь лентяйка. Но мне объяснили, что все кухонные обязанности – удел комплектовальщиц. Что ж: «Баба с возу – коням легче».