Настоящее погружение в писательскую среду для литераторов «со стороны» начиналось с путевки в Дом Творчества, то-есть обычный Дом отдыха - минус коллективные развлечения, как-то экскурсии, танцевальные вечера, массовики; советское изобретение, неизвестное больше нигде в мире, так как в других странах писатель в состоянии выбрать для работы любой город, любую гостиницу.
В зимнее время столичные писатели предпочитали «Малеевку» - в Подмосковьи, в летнее пользовались популярностью южные - «Коктебель», «Ялта», «Пицунда». Всегда высоко котировались «Дубулты» на Рижском Взморье.
Однако наиболее известным и еще выше считалось « Переделкино» - поселок советских литераторов в получасе езды на электричке. От платформы Киевского направления ж.д. пять-семь минут на тряском местном автобусе, который ходит точно по расписанию один раз в час либо минут двадцать пешком мимо патриаршего подворья – Храма Спаса Преображения, рядом с кладбищем, на котором покоится Великий Пастернак...
Писательский поселок был создан в средине 30-х, чтобы писатели имели возможность общаться, читать друг другу рукописи. Тут и там зеленые участки корифеев отечественной литературы. Многих из них уже нет в живых. С Переделкиным связаны имена А. Серафимовича, Л.Леонова, И.Бабеля, И.Эренбурга, Б. Пильняка, Л.Кассиля, В. Каверина, Б.Окуджавы, К. Симонова, Б.Слуцкого... Дачи тут именовались именем их владельцев - К.Чуковского, В. Катаева, М. Прилежаевой, Е.Евтушенко, Р. Рождественского.
Здесь же огромные генеральские и адмиральские поместья - подарок Сталина своим военачальникам – перевезенные по бревнышку из Восточной Пруссии особняки, уходящие вглубь немерянных лесных участков, с вековыми деревьями, с белками на ветках, с грибными полянами... Зимой до рассвета приписанные к хозяевам фольварков военнослужащие срочной службы ревностно чистят залитые ярким электрическим светом безлюдные дорожки, наметая вокруг огромные сугробы; чуть позже они же, вытянувшись по стойке «смирно», отдают честь выезжающим из ворот неизвестно в каком направлении и зачем черным «волгам» хозяев ...
Всюду имена, что у всех на слуху. В глубине поселка аккуратно собранная по кирпичику всегда пустая дача вдовы знаменитого живописца и графика, члена Компартии Франции Фернана Леже, ближе к дороге усадьба известного поэта Виктора Бокова. Мой первый сосед по столу поэт Иван Киуру как-то заметил остроумно, что мадам Леже и Виктор Боков разделили между собой фамилию общего предка – Лежебокова...
Знаменитый Дом Творчества располагается за каменным забором в окружении старых высоких деревьев - несколько двухэтажных коттеджей и казарменного вида «главный корпус». В конце 80-х на территории Дома появился еще и «новый» или «обкомовский», вполне современный и комфортабельный, но прежде писатели долгие годы довольствовались только «главным»» - длинный темноватый коридор с мрачноватыми комнатками по обе стороны, столовая, библиотека, кинозал.
Внутри комнат все для спартанского образа жизни писателя - кровать, письменный стол, умывальник, узкое окно в парк. В вестибюле два «московских» телефона, к которым по вечерам выстраивалась длиннющая очередь письменников. Перечень имен в иные дни мог бы украсить школьную хрестоматию по советской литературе. От стояния в очереди освобождался только популярный поэт Эдуард Асадов, участник войны, потерявший зрение на фронте. Эдуарду Асадову разрешалось звонить из кабинета администратора и он просиживал там все вечера, ведя нескончаемо-долгие переговоры.Потом поэт выходил в парк и быстро-быстро без палки бродил по аллеям, никого не видя, так что всем остальным вокруг следовало быть настороже. Новичкам напоминали о старенькой, с уже с хрупкими костями писательнице, которая во время не остереглась...
Примерно в это же время возвращался со своих ежедневных дальних прогулок его сверстник популярный поэт-песенник и драматург Николай Доризо. Он тоже гулял один, с непременной суковатой палкой в руке. По пути он словно ставил себе целью коснуться посохом каждое попадавшее в дороге дерево. Наблюдать за ним было весьма любопытно.
С наступлением вечера вниз в вестибюль выносили шахматную доску, вокруг собирались любители и болельщики. Немало тут было приезжих из республик, которые , практически, только ночевали в Доме творчества, проводя все дни в различных издательствах, улаживая свои писательские дела. Среди них было немало интересных и близких мне по жанру авторов.
Иногда днем заходил Симон Львович Соловейчик. Ныне покойный.
Несколько лет назад вместе с Сергеем Юрцевым - капитаном милиции под вечер мы долго искали могилу Симона на опустевшем Востряковском кладбище между занесенных снегом памятников. Ближайший ориентир был известен – скульптурное изображение в прозрачном пластмассовом кубе, поднятое высоко на пьедестал. Мы прошли вокруг этого места уже несколько раз. И вдруг...
Черно-белая фотография в десятке метров от тропинки прямо на снегу под деревом. Копна вьющихся волос, острые глазки за стеклами очков.
Только снег и фото. Знакомая неустроенность быта его недавних лет.
А рядом колеблющееся пламя. Кто-то прямо перед нами был тут, зажег поминальную свечу...
Через год здесь в Востряково было уже все по другому. Обустроено, обихожено. Цветы. Памятник со знакомым изображением и известная фраза Симона. Только на этот раз отлитая в металле: « Вы блестящий учитель, у вас прекрасные ученики...» И рядом факсимиле.
Философ, педагог, публицист, прозаик, драматург...
«Властитель дум...»
Как-то в начале нашего знакомства он попросил дать ему что-нибудь мое - почитать.
Я задумался. У Симона был свой читатель – продвинутый, тонкий.
Герой одной из его пьес чудак-художник ставил перед своими учениками задачу - нарисовать букет так, чтобы, глядя на рисунок, стало ясно - кто именно положил цветы на подоконник - юноша, девушка, старик, ребенок?
Я же писал п ро розыскников из милиции и считал моим главным читателем – такого же розыскника, знающего все про ментовскую жизнь .
- У нас пока неплохие отношения, - осторожно заметил я. - Может не рисковать?
Он настоял.
Я дал ему « Астраханский вокзал». На другое утро он сказал, что рассказы о вокзальном уголовном розыске ему понравились.
Больше того. Симон предложил совместно написать по ним сценарий для «Мосфильма». Это было для меня полной неожиданностью.
Симон был уже опытным драматургом, автором многих пьес. К тому времени были уже написаны наиболее известные его вещи - « Час ученичества»( «Жизнь замечательных учителей»), « Изгнания Палагиных», «Учение с увлечением». По его сценарию был снят восьмисерийный телефильм «Ватага «Семь ветров» и другие. Пьеса «Печальный однолюб» шла на сцене уже несколько лет с неизменным успехом.
Вскоре мы начали вместе работать.
Симон жил на квартире в поселке, не в Доме Творчества уже один без семьи.
Позади у него был первый перенесенный инфаркт и жилось ему нелегко. Днем водитель столовой Дома творчества развозил по квартирам писателей в судках остывшие обеды. Привозил и ему. Симон был не прихотлив: разогревал еду, приносил с колонки воду. Не помню, чтобы он тратил время на приготовление разносолов или ходил по магазинам. Ограничивался необходимым. Столовский обед часто оставался ему и на ужин. Почти все деньги, что он зарабатывал, шли семье.Ей же отошла и квартира, выделенная ему в это время Союзом писателей. Симон спокойно воспринимал и безденежье, и житейские неудобства.
Примерно раз в неделю он брал из дома младшего сына – Матвея, не по годам серьезного, вдумчивого мальчика – и они проводили этот день вдвоем. Отношения отца и сына были удивительны. Симон многое узнал, наблюдая мальчика и живя его интересами. Мысли о взаимоотношениях родителей и детей, навеянные в общении с младшим сыном, во многом определили его взгляды на систему воспитания, положенные в основу его «Педагогики для всех». Недаром друзья подшучивали :
- «Педагогика от Матвея».
- Еще неизвестно, кто кого воспитывает: мы его или он нас, - отшучивался автор.
Позднее нашел я любопытное высказывание, которое в переводе с иврита, звучит примерно так:
« Многому научился я у учителей моих, у друзей своих еще большему, чем у учителей, а у учеников своих больше, чем у тех и других...»
Попадались ли Симону на глаза эти строки Талмуда?
Мы писали сценарий в двухкомнатном дачном домике , который он тогда снимал. Я сидел за пишущей машинкой, спиной к кухонному проему, а он с книгой в руках ходил по комнате. Диктовал.
Иногда работа затягивалась за полночь.
Как только кухня пустела, там начиналась шумная невидимая возня. Это резвились огромные переделкинские крысы. Я их ни разу не видел, но постоянно ощущал спиной их присутствие. Однажды во время своих игр они скинули со шкафа килограммовый пакет с солью. Можно было только представлять размеры этих чудовищ. Каждый раз мне становилось не по себе, когда я думал о том, что закончив рботу, я вернусь в освещенный, полный голосами и сигаретным дымом писательский Дом, а Симон останется здесь, погасит свет и прежде чем уснуть будет слышать эту шумную возню, которая постепенно переместится из кухни к нему, в комнату.
Но сам Симон относился к этому спокойно.
Работать с ним было легко. Никогда я не видел его «не в настроении». Непроходящий интерес ко всему, что происходит вокруг, в советской школе, в Москве, в мире, исключал это напрочь.
Оставались мелочи.
Мы трудно переходили на «ты». Симон как настоящий интеллигент был со всеми на «вы». Ему не только не мешало ему, но он просто не мог по-другому. Мне это резало слух, сразу отдаляло, делало чужими. За четверть века службы я привык обращаться на «вы» - лишь вышестоящему начальству и к тем, на кого распространялся Приказ Министра внутренних дел Н.А.Щелокова « О культурном и вежливом обращении к гражданам». В первую очередь, к тем, кого отправляли за решетку...
Мы уже писали сценарий фильма « Капитан-Такое- Дело», а я все еще мучался, «выкая» соавтору.
Симон чувствовал это и вскоре нашелся выход:
- В каком месяцу вы родились? – спросил он. Мы были одногодки.
Я назвал.
- А какого числа?
Оказалось, он старше меня на несколько недель.
- Это все упрощает... - К младшему Симон мог обращаться на «ты».
Наша работа продолжилась.
Следующий абзац из сохранившегося у меня пояснения к сценарию на имя Пресс-Центра МВД СССР даст некоторое представление об этических требованиях Симона к литературному произведению. Он писал:
« Как все истории, взятые из жизни, они сначала могут показаться беднее придуманных, но зато в них сохраняется то, что всего дороже авторам сценария – правда. Авторы, в частности, старались как можно ближе подойти к правде о будничной милицейской жизни, сохранить те мелкие точности в действиях и терминологии, без которых даже правдивая мысль кажется оскорбительно ложной...»
Думаю, как раз эти «мелкие точности и правда о будничной милицейской жизни» и стали причиной, по которой фильм так и не был снят. Пресс- Центр МВД СССР хотел видеть на экране даже в еще большей степени, чем в книгах, отлакированный полностью образ солдата охраны общественного порядка...
Справедливости ради отмечу, что взращенный на «невзаправдашном» искусстве средний советский зритель и сам не очень-то тянулся к правдивым художественным произведениям - они ему были скучны, малоинтересны. Большинство моих коллег – что удивительно и трудно объяснимо - всем другим книгам о милиции тоже предпочитало насквозь фальшивые придуманные байки...
Рукопись отвергнутого киносценария исчезла во время многочисленных переездов, остался лишь неясный след - отзвук- в последней книге Симона.
«В убийстве служанки инспектор разобрался, - пишет он, -но кто разберется в УБИЙСТВЕ ДУШИ? Какой Шерлок Холмс, Эркюль Пуаре, капитан Денисов?»
С первыми двумя понятно – герои Конан Дойла и Агаты Кристи. А третий, Денисов?
А это и есть герой киносценария « Капитан –Такое –Дело» - вокзальный мент, главный герой повестей – «Транспортный вариант», « Дополнительный прибывает на 2-ой путь» , «Теннисные мячи для профессионалов» и еще нескольких.
Когда сценарий вернулся к авторам, никого из нас это особо не взволновало.
Симон продолжал работу над главным трудом своей жизни - « Педагогикой для всех» ( «Книга для будущих родителей»), которую он писал в течение девяти лет, и был близок к цели...
Вышедшая в 1987году в издательстве « Детская литература» тиражом 100.000 экземпляров книга эта тут же исчезла с прилавков магазинов и быстро стала библиографической редкостью. Сегодня ее полный текст можно прочитать в интернете. Серьезные специалисты предсказывают « Педагогике» долгую жизнь, не меньшую, чем знаменитым произведениям Песталоцци...
Шло время.
Симон поменял квартиру, в жизни его произошли и другие изменения. В его дом снова вошла молодая красивая женщина – друг и жена Татьяна Ивановна Пахомова, работавшая на телевидении. По-прежнему приезжал гостить Матвей. Живший подолгу в США писатель А.Н. Рыбаков с супругой пригласили Симона и его жену жить в отсутствии хозяев на их даче. Тут все уже было благоустроено и ничем не напоминало крысиную каморку, в которой мы писали сценарий...
Со всех сторон в дом съезжались друзья, которых у Симона было огромное множество - его единомышленники - выдающиеся советские педагоги, о которых он писал; люди, нуждавшиеся в его поддержке или хотевшие просто поговорить с ним, посоветоваться, выразить одобрение. На даче, стоявшей почти в лесу, отмечали праздники, юбилеи, пили холодную, из морозильника, водку, которую вместе с закуской передавали из кухни к столу через огромное «раздаточное» окно...
Помню, Симон шутил, что знает, единицу измерения дружеской приязни:
- Это количество грамм водки, которое можешь выпить с этим человеком...
Однажды он позвонил мне в Москву поздно ночью. В его отсутствие в даче А.Н. Рыбакова произошла кража. Вор вошел, разбив оконное стекло. Правда, дальше он повел себя странно. Похитил только пульт от телевизора и убежал, оставив на месте сумку с заполненными рабочими нарядами и номерами телефонов...
- Наверное я его вспугнул. Ты не мог бы его найти? Но только не через милицию. Я этого не хочу...
Содержимое сумки позволило быстро установить злоумышленника.
Оказалось, в дачу забрел в «усмерть» пьяный работяга. Он вышел из электрички не на своей станции и долго плутал по поселку в поисках своего дома, пока по неизвестной причине не забрел на дачу Рыбаковых.
На другой день я позвонил этому человеку на работу и он сразу согласился приехать в Переделкино, вставить разбитое стекло и, вообще, компенсировать моральный и физический ущерб, но Симон попросил его ограничиться вставлением стекол, что тот с радостью и сделал.
В конце жизни для Симона наступила светлая ее полоса. Набирала обороты созданная им прекрасная газета для преподавателей « Первое сентября», в которой из номера в номер печаталась его рубрика «Интервью с главным». У него была уже своя команда, в нее входил и его старший сын Артем Соловейчик, продолживший после скоропостижной смерти отца, его дело. Наладился быт, Симон и Татьяна Ивановна стали владельцами благостроенной по-европейски квартиры в Замоскворечьи, появилось помещение для библиотеки, машина с водителем. Возводился собственный дом в Переделкино...
Татьяна Ивановна по-прежнему работала на телевидении. В тот мой приезд ее не было дома. Мы провели вечер вдвоем. Он рассказывал о своем детище, о газете «Первое сентября». Было поздно, когда он проводил меня к автобусу. Ни он, ни я не знали, что эта наша встреча – последняя...