Преодолев сопротивление тяжелой двери парадного входа школы, белокурая девушка в светлом пальто с капюшоном, окантованным широкой полосой пушистого белого меха, замерла, завороженная сказочным зрелищем.
Медленно, словно в старинном вальсе, кружились искрящиеся в свете ночных фонарей крупные снежинки и, падая, застилали тёплым серебристым покрывалом холодный мрамор школьного крыльца.
От ближайшего фонарного столба в мечущийся по чистому снегу круг света отделилась одинокая стройная широкоплечая фигура. Андрей, как само собой разумеющееся, молча снял с плеча Шуры её спортивную сумку и привычно зашагал рядом.
Словно посыпанный бриллиантовой крошкой, блестел и поскрипывал под ногами прохожих свежевыпавший снег.
- Мне на троллейбус, - предупредила добровольного телохранителя Шура.
- Я знаю, - отозвался юноша. - Давайте пройдемся пешком. Смотрите, какая погода чудесная, - раскрыл он свою ладонь, и на неё медленно и нерешительно приземлились сразу несколько затейливых снежинок.
- Ой! Какие красивые! - восторженно воскликнула девушка, одновременно с Андреем наклоняясь над присмиревшими на теплой руке узорчатыми фигурками. - И все разные!..
Непослушный золотистый завиток, выбившийся из под плотной вязаной шапочки девушки, слегка коснулся чистого юношеского лица, и оно вмиг залилось непрошеным девичьим румянцем.
- Смотри, какое небо звездное!
Смотри, звезда летит! Летит звезда!
Хочу, чтоб зимы стали веснами.
Хочу, чтоб было так, было всегда! -
закинув голову к небу, с проникновенным чувством продекламировал Андрей слова из популярной песенки, вкладывая в них свой особый смысл.
Шура не знала, как отнестись к этому полупризнанию и что может послужить ему достойным ответом. Про себя же она ответила на него строками из другой не менее популярной песни: "Зачем вы, девушки, красивых любите? Одни страдания от той любви...", но вслух попросила:
- Расскажи что-нибудь о себе.
- О себе? Странное дело. Обычно все девушки в первую очередь об отце спрашивают. Вот и в классе тоже...
- Меня это как-то мало интересует. Мы с братом вообще без отца живем. Брат его даже не помнит. Родители расстались, когда Павлику едва четыре исполнилось.
- А о себе, что рассказывать? Родился, учился, не женился...
- Где родился? Где учился?
- Родился в Каунасе, когда отец там служил, а учился последние четыре года в Москве, когда родители в Германии жили.
- А с кем же ты жил в Москве, если родителей не было?
- Знаешь, в Москве есть школа, в которой дети военных и дипломатов с первого по одиннадцатый класс могут жить и учиться, пока их родители за границей находятся.
- Уж мне ли не знать, - радостно перебила Шура, как будто после долгой разлуки встретила близкого родственника. - Сама школу-интернат закончила. Только здесь, а не в Москве.
Лицо парня тоже расплылось в счастливой улыбке.
- Правда? Как хорошо! А я все думаю, почему мне с тобой так легко?
Днем и ночью, дома и в школе он искал, но не мог найти убедительного ответа на вопрос: "Чем же так поразила его эта хрупкая девушка в пионерском галстуке на лебединой шее, с затаенной грустью в глазах на приветливо улыбающемся лице, заглянувшая в их класс в первый день его в новой школе? Почему, приходя домой, он думал только о ней и не мог вспомнить ни одного из лиц своих беззаботно смешливых одноклассниц?".
- Постой! А почему на "ты"? Я все-таки в школе пионерская вожатая, - опомнилась вдруг Шурочка.
- Вот именно, пионерская! В школе! А здесь не школа, и я не пионер, - ответ, прозвучавший с некоторым вызовом и сдерживаемой обидой, только распалил девушку.
- Все равно, - не сдавала она своих позиций, - я старше.
- Что-то не видно. Ну, и с какого же Вы года, Александра Павловна? - вопрос был сдобрен изрядной порцией иронии.
- С сорок восьмого! - последовал невозмутимый ответ. - А ты?
- С сорок девятого... - не опускаясь до лжи, с достоинством, но уже несколько поникшим ломким голосом ответил Андрей.
- Вот видишь?! На целый год!.. Это тебе не какой-то там месяц или два... - как ни странно, победа в споре не принесла Шуре ожидаемого удовлетворения.
- Когда же Вам восемнадцать исполнилось? - всё ещё по инерции, словно это имело для него какое-то значение, спросил юноша, неожиданно для себя вовлеченный в сей беспредметный спор.
- Двадцать восьмого декабря... Будет... - привычно, ни на секунду не задумываясь, назвала вожатая дату своего рождения, размышляя лишь о том, что совсем скоро, достигнув своего совершеннолетия, станет совсем взрослой.
Неожиданный смех юноши, молодой, заразительный, со звоном разбивающийся о бетонные фонарные столбы и рассыпающийся вместе с танцующими снежинками по широким аллеям, сопровождающим бег нескончаемого проспекта, вывел девушку из мимолетной задумчивости.
- Ты старше меня на целых пять дней, Александра Павловна! - всё ещё смеясь, ответил Андрей на недоуменный взгляд своей спутницы. - Мне восемнадцать будет второго января.
- Как ты похож на Алладина!.. - вдруг сказала девушка стоящему перед ней "принцу" из любимых восточных сказок, и впервые открыто и счастливо улыбнулась.
- А ты - на Снегурочку!
Выронив на снег (одновременно из обеих рук) свой дипломат и Шурину сумку, "принц" подхватил на руки запорошенную снегом "снегурочку" и, приятным серебристым тенорком напевая "Вальс о вальсе", закружился вместе с ней по тихой аллее вдоль небольших домиков, изумленно глядевших на происходящее разноцветными огнями своих окон.
- Постой, Чижик! Остановись! - стала вдруг серьезной Шура. - Сколько сейчас времени?
- Почему Чижик? Скорее - Орлёнок, и вообще... "счастливые часов не наблюдают", - шуткой отозвался Андрей, но, увидев спрятавшиеся на дне растерянно глядевших на него голубых глаз замешательство и испуг, быстро посмотрел на свои массивные наручные часы и уже серьезно ответил:
- Два часа гуляли!
- Я пропала! - и Шура нырнула в приоткрытую парадную дверь своего дома.