***

                АЛЕКСАНДР  РОГИНСКИЙ

      ДЕВОЧКА   НА   БАЛКОНЕ

                ПОВЕСТЬ

Константин Думар, директор частного предприятия «Сло»,  посмотрел на часы и выключил компьютер.
Было без десяти пять, в пять он, как обычно, закрывал дверь арендуемой квартиры, в которой  размещалось «Сло», и шел домой. В пустую трехкомнатную квартиру, в которой   он теперь жил один, а до этого жил с матерью.
Мать умерла, и Костя не мог долго  оставаться  дома один. Все время казалось, что из-за угла, за которым был короткий коридор  и дверь в комнату матери, выйдет согбенная и властная, презирающая и безмерно любящая своего сына  Нелля Александровна, и скажет, глянув мимо него:
-Снова ты ночью храпел.
И все. За день, если это было воскресенье, кроме этого, ни единого слова.  Только шарканье, звон кастрюль,  человеческие всхлипы льющейся воды в ванной, запах куриного жаркого, от которого слюнки бежали... Полдня  мытье кастрюль, и без того чистых, имитации мытья пола, чтобы не казаться зависимой, и, наконец, обязательные сериалы с громким  звуком. А вечером тяжелые вздохи одиночества.
Все звуки жили в квартире совершенно самостоятельно, но с одной особенностью: они были слышны как в церкви.
Мать настолько углубилась в себя и  свое умирание (ей шел    95-й год), что Константин ходил на цыпочках, чтобы не потревожить святого человека. А мать свою он считал святой. Она пережила столько, что никакой учебник истории не вместил бы  ее жизнь: кончина капитализма, революция, гражданская война, сталинизм, хрущевизм, построение и кончина социализма и сново строительство капитализма, а затем неизвестно чего…
Иногда мать допускала к себе сына, садилась в гостиной в кресло, специально  купленное Константином для нее,   и спрашивала:
-Что скажешь?
В это «что скажешь» вмещалось все: какая температура на улице, во что нынче одеваются и много ли машин, и как относятся граждане к Тимошенко, лидере оппозиции. Но самое главное – как продвигаются финансовые дела на ниве  предпринимательства.
Мать помнила своего отца, который был предпринимателем при старом строе. Но он был богат. А вот  сын ее -  кандидат наук, знающий пять иностранных языков, - никак не становился богатым.
И хотя Костя объяснял матери, что тогда были другие предприниматели и законы и что тогда Россия находилась в расцвете, а та страна, в которой они живут, уже много лет упорно находится  сразу в нескольких кризисах и  что о настоящем предпринимательстве тут очень мало знают. Больше знают, как реквизировать государственную наличность, а проще говоря, украсть. И что он, как честный предприниматель, не может конкурировать с ворами. Поэтому у воров есть все: дачи, машины, проститутки… А у него, честного частноого предпринимателя, только то, что не дает умереть с голода, хотя он и работает как последняя сволочь. Правда, если бы он захотел, то все бы и было, достаточно дать свое согласие на сотрудничество с разными новоукраинцами  и олигархами, которым психологи нужны для украшения собственного имиджа. Таких предложений было достаточно.
От этих его речей мать быстро уставала и не слушала, и всегда делала один вывод:
-Ты просто бездарен. Я это знала. И что стоит твоя диссертация? Ты бездарен!
У матери  были представления о жизни телесериальные. Ее сын не вписывался ни в один фильм.
Костя давно махнул на свои доказательства честной жизни и объяснения неполучения миллионов. И  как только мать начинала его допрос о финансовом состоянии его фирмы «Сло», он тут же переводил разговор на воспоминания о прошлой жизни, о которых мать с удовольствием рассказывала.
В ее рассказах даже банда Зеленого выглядела привлекательно, а времена террора – мужественной борьбой с коммунистами людей, которых сейчас и близко нет.
Мать была крупной личностью, и когда ее не стало, в доме поселилась жуткая пустота  и страх.
Мать умерла просто – ночью от инфаркта (о чем все время просила Господа, в которого поверила за несколько лет до кончины).
Ночью Косте было страшно выйти в туалет, за углом коридора в комнату матери и в пустых комнатах витал ее призрак  с ее укоризненными глазами.
Жизнь заставляла его идти по надобности, и он шел, как на казнь.
Он решил продать квартиру и купить себе небольшой домик где-нибудь в пригороде. Но продать квартиру он не мог, а вдруг мать не разрешит. По той же причине он опасался приводить в свою квартиру женщин, с которыми иногда имел дело.
А после работы он шел домой неизменно в одно и то же время, потому что мать всегда встречала его и, если он опаздывал хоть на 15 минут, выказывало свое недовольство хлопаньем дверью.
Так выработалась привычка, от которой он не смог освободиться  и сейчас.  Хотя его ничего такого срочного дома не ждало, он торопился не опоздать. Не раз смеялся над собой, н ничего не мог поделать,  мать все время находилась рядом.
Это сводило с ума. Однажды он решился пойти  к психологу, но  вспомнил, что он сам психолог и его фирма как раз занимается консультациями вот таких больных.
Это было странно: другим он помогал, а себе помочь не мог. Конечно, он мог позвонить Израилю Мушевичу, своему учителю. Тот бы все объяснил. Но ему было стыдно, а с объяснением проблем не было, а вот снять аурные ощущения никак не мог. Сколько  ни убеждал себя, что квартира его чиста, там все равно находилась его мать.
В доме за ним все время кто-то наблюдал. Конечно, как психолог, он мог объяснить, что это он сам за собой наблюдает и что темные силы всегда сидят рядышком и  ждут, когда ослабеет сознание здорового и разумного  человека, чтобы впиться в него со всей своей мрачностью и превратить жизнь в сплошной кошмар.
Иногда Константин проклинал тот день, когда он решил поступать на психологию. Это ведь изначально несчастные люди, которые многое знают, но доказать ничего не могут. И себе в первую очередь. Только другим.
Кабинет Константина в арендуемой квартире находился в бывшей библиотеке, от которой остались стеллажи и  на которых он разместил литературу, необходимую  для  повышения квалификации, хотя эту функцию прекрасно выполнял компьютер. В  небольшой комнатке перед кабинетом располагалась секретарь Зинаида Павловна Ушакова в прошлом литературный редактор военной газеты, женщина гордая, дисциплинированная и замкнутая.
Как только  частное предприятие «Сло» въехало в квартиру бывшего профессора математики Гринберга, от которого только то и осталось, что шкаф раритетов и учебников, написанных математиком, так тут и появилась Зинаида Павловна в строгом коричневом костюме и  кокетливо завязанным платком вокруг  все еще стройной, н уже в складках, шеи. 
Она села напротив Константина и сказала, прямо глядя ему в глаза:
-Я  соседка Михаила Борисовича, много помогала в его работе, могу и вам помогать.
-Понимаете...- начал было  Константин.
-Понимаю…Деньги для меня не главное, пенсия не то чтобы хорошая, но и неплохая. Мне главное занятость и чтобы мне спуску не давали.
-Это как? - не понял Константин.
-Чтобы заваливали работой.
Ушакова понравилась Константину. Была, правда, у него мысль взять в секретари длинноногую красавицу, но сидеть в пустой квартире с длинноногой красавицей было опасно и неудобно.
Организовывая частное прредприятие, Костя не думал становиться ни богатым, ни успешным. Он просто хотел вырваться из-под крыла государства, которое ему до смерти надоело.
Константин Думар занял нишу, которая была еще свободной на рынке.  Ниша называлась: «Психологическое обеспечение рисков».
Константин защитил диссертацию на эту тему и издал ее отдельной книжицей. Книжицу «Сло» официально разослало  во все крупные предприятия и фирмы.
Заказы посыпались, как из рога изобилия. Все боялись  рисков, хотя мало знали, что это такое. Константин тут же взял на работу бухгалтера  и юриста. Обе женщины и обе такого же возраста, как и Зинаида. Теперь  в арендованной квартире был настоящий женский раек. Офис снова превращался в жилую квартиру.
Женщины, загруженные работой, могли поболтать в специально отведеное время - время приготовления обеда.
Продукты закупались вскладчину и обеды варились по очереди; каждая женщина демонстрировала свое кулинарное мастерство.
Ровно в час дня звенел серебряный колокол, и все шли на кухню обедать.  Фирма разрасталась. Появились разработчики компьютерных программ рисков.
В основном это были мужчины.
Константин прикидывал: не прикупить ли еще и квартиру выше этажем.
Работа набирала обороты. Ноэто не мешало Константину строго соблюдать узаконенный им график: ровно в пять дня он уходил домой.
Срочную работу Костя брал на дом, но переступить порог дома  он должен был в точно обозначенное время.
И сотрудники должны были выполнять график шефа: после пяти запрещалось кому-либо оставаться на рабочем месте.

                Х  Х  Х

Маршрут пролегал по старой улице, выводившей Костю на площадь со знаменитым домом с Химерами. На пути был еще небольшой парк, в который иногда заходил Константин.
Любимым занятием  его на улице было определять психологическое состояние встречающихся ему людей.
Как психологу, такой тренаж был очень полезен. Во-первых, он применял свои знания, а во-вторых, тренировал память. Каждый  интересный тип был  обозначен символом или цифрой и помещался в специальный раздел памяти.
На первых порах было много ложных вызовов  и появлялись совершенно другие лица. Но этот дефект, оказалось, можно было исправить тренингом.
Бросалось  в глаза, что  в госучреждениях работает много бывших сельских жителей. Их лица в большей степени были схожи как по строению, так и  по выражению. Круглые, чернявые и  коренастые фигуры –  Черкасская область; квадратные,  рослые и широкоплечие – Запорожская…
Больше индивидуальностей было среди потомственных горожан. На их лицах, сформированных в закрытых пространствах, лежала печать стесненности и вечной заботы. Они  сутулились и пытались идти  не в густой толпе, а отдельно. Сельский тип был повеселей лицами. Городской  погрустней. Первые радовались, очевидно, тому, что покорили город и зацепились в нем. Вторые грустили о том, что теряли  город, каким его знали раньше.
Проходя мимо аптеки, Константин знал, что встретит  высокого мужчину с маленькой барсеткой и в легком пальто.
Второй пунктуалисткой была очень толстая женщина с больными ногами. Она шла, переваливаясь в своей вечной шляпе и широко размахивала небольшим портфелем.
Константин знал эту женщину: она преподавала в лицее, кторый находился недалеко от его дома.
Начал здороваться с Константином старичок с лопатистой грязно-серой бородой, смотрящий на прохожих с детским изумлением  сквозь  толстые роговые очки. Очки были с треснутой оправой. Однажды из этой оправы выскользнула линза  и покатилась к ногам Константина.
Констаниин отдал линзу старику, после чего тот   начал с ним здороваться.
Редко-редко проходили партийные люди, знакомые по телевизорам. Они озирались, выглядывая своих поклонников, и победительно улыбались.
Особую ячейку в своей компьютерной памяти выделил Константин для женщины, которая появлялась с  ним  на площади одновременно.
Он специально огибал клумбу с наиболее удаленной от дома с химмерами стороны, откуда просматривалась вся  площадь, чтобы издалека увидеть эту женщину.
Это была скромная женщина с точеной фигуркой.  Ноги ее  плотно ставили фигурку на землю и не передвигались, а как бы скользили на лыжах. Зрелище было настолько  впечатляющим, что многие мужчины останавливались и провожали женщину любопытными взглядами. 
Константин,  в первый раз увидев эту женщину, тоже остановился  и посмотрел ей вслед. Но потом, когда они стали встречаться чуть ли не ежедневно, он проходил мимо, делая вид, что очень торопится домой. А она проплывала мимо него, как на встречном курсе теплоход.
Это была особенная статья  интересов Константина Думара: как люди, вынужденные волей обстоятельств встречаться на улице, реагируют  друг на друг?
Константин не сомневался, что не он один замечает постоянных встречных, что и они начинают невольно обращать друг на друга внимание и где-то глубоко в подсознании анализировать свое отношение и давать оценку.
Многие были погружены в себя и проходили, глядя в другую сторону. Но все обязательно как-то реагировали на встречах.
Женщина, которую Костя назвал про себя  по Блоку «Незнакомка», интересовала его прежде всего тем, что он чувствовал ее ауру. Когда она проходила недалеко, его  словно обвевало теплым ветром. Незнакомка явно жила напряженной, может быть, трагической, внутренней жизнью.
Что-то неуловимо знакомое было в лице женщины, но Константин никак не мог понять что.
Однажды он поймал себя на том, что сразу же после выхода из офиса начинает думать, встретит ли  сегодня незнакомку или нет. Поначалу он не обращал на эту мысль  внимания, а затем, когда эта  мысль  стала превращаться в навязчивую, начал анализировать.
Ему не следовало углубляться в свою игру, такой вывод сделал Константин. Однажды он решил думать о чем-нибудь другом по дороге домой, но не смог.  Перед глазами стояли образы всех тех, кого он обычно встречал, идя домой, и, конечно же, эта женщина, которая казалась ему знакомой.
Чем больше запрещал себе Константин думать о ежедневно встречающихся людях и о женщине, тем чаще он о них думал. Дошло до того, что уже во время работы он представлял себе встречи и гадал, состоятся ли они сегодня.
Он знал, что это могло значить – навязчивое состояние, очень опасная болезнь. Поэтому первым делом, чтобы перебить привычку и установившиеся раздражители,  Константин изменил маршрут.
Новый маршрут был длинней и проходил по параллельной оживленной улице, на которой всегда было много машин. А к машинам Константин относился однозначно – он их не любил. Вонючие, грязные и смертоносные существа. Если взять процент пользы и процент зла, приносимый железными жуками человеку, то зла, конечно, во много раз больше.
Он продержался так несколько дней, потому что  на новом маршруте стал  заниматься тем же: искать запоминающиеся человеческие типы и изучать их психологию.
И потом ему стало не хватать чистого и сосредоточенного лица женщины, чем-то очень  озабоченной.  Иногда Константину хотелось подойти и предложить свою помощь. Он чувствовал, что эта женщина в ней нуждается. Но это у себя в офисе он свободно обращался со своими подчиненными женщинами, а во всех остальных ситуациях он с молодых лет был человеком застенчивым и не любил уличных знакомств. Поэтому просто так подойти и пристать с вопросами  к постороннему человеку он не мог. Однажды, кажется, заставил себя: сделал навстречу несколько шагов, женщина  начала поворачивать в его сторону голову, но смалодушничал.  Женщина ускорила шаг и сделал вид, что не обратила на его порыв внимания, хотя по бледному лицу пробежала небольшая волна судороги.
Конечно, она реагировала на него.
Когда начались запарки на работе, Костя мчался домой, ничего не видя вокруг. Дома его ждала работа, и он забывался. было не до женщины.
Это была увлекательная игра. Страна, начав вытаскивать ноги из социализма, тут же увязла в проблемах незнакомого дикого капитализма, или, как его называли специалисты, грабительского капитализма.
Люди, собравшиеся под единое начало делать деньги, с первым же столкновением с несправедливым разделом их, становились врагами и сами разрушали удачную и нужную рынку структуру.
Коллективы рассыпались, как карточные домики, потому что их руководители не владели элементарной психологической грамотностью.
Выйдя из советского общества, человек под руководством  прежде всего подразумевал власть. Я начальник – ты дурак – формула, ставшая анекдотом, тем не менее работала во всю.
Были кричащие начальники, полагающие, что благодаря усилению звука, они подавят сопротивление, были начальники хитрые, раздувающие в коллективах нездоровую конкуренцию, всякие были… Но у всех был один изъян: начальник должен получать больше.
И если приходил специалист, который делал предприятие или контору успешной, и требовал адекватной оплаты, то на такого смотрели чуть ли не с ненавистью.
Всем Константин задавал один и тот же вопрос: знают ли они, что такое плановая психологическая экономика?
Конечно, они все знали, что такая плановая экономика, их отцы и  деды жили при этой системе, но что такое плановая психологическая…
Система психологических рисков, созданная Константином Думаром (этому и была посвящена его кандидатская диссертация),  как раз и стояла на этой опоре – плановости.
Если взять машину, то она хорошо работает, если сделана из прочных частей, и эти части хорошо пригнаны, смазаны и правильно эксплуатируются.
Но эта машина может попасть в экстремальные условия, нагрузка увеличится на одну часть системы, и она может не выдержать. Поэтому  следует запланировать дублирующее усиление…Безопасность пояляется тогда, когда риски предусмотрены.
Тот или иной человек может вести себя в коллективе по-разному. Но  руководителю нужно уметь вырабатывать смягчающее удар обращение с человеком, знать несколько хотя бы приемов устранения агрессивности.
Первая заповедь учения Константина: в коллективе человек человеку не друг, а партнер. Дружба на работе ни к чему хорошему не приведет, а только свяжет по рукам и ногам обязательствами.
Другой вопрос –  творческое отношение друг к другу…
Если ты берешь на работу высококвалифицированного  специалиста, то должен создать  для него хорошие условия, запланировать безопасность от всех рисков. Только при таких условиях можно рассчитывать на успех.
Константин мчался домой, а потом из дому, а в своем кабинете встречался с заказчиками, ездил в командировки, консультировал, выступал на семинарах и конференциях. 
Однажды попал в Париж, но так ничего там и не успел увидеть, потому что его увезли  в пригород, где после лекции накормили, напоили…
И там Константин вдруг вспомнил строгое печальное лицо женщины на площади перед домом с  химмерами…И решил после приезда обязательно с ней познакомиться и узнать, что так тяготит ее и портит ей жизнь.
Но приехав, снова попал в водоворот, и  вертелся в нем, пока не грянул финансовый кризис. Ритм упал, заказы пошли на нет.
Он снова стал замечать и старичка в роговых очках, и мужчину с барсеткой. И с волнением ожидал увидеть ту самую женщину, которая так была на кого-то похожа и чем-то волновала его.
И он увидел ее. Но она была не одна – с девочкой. Девочке в полушубке и меховых валенках и вязанной шапочке с бульбашкой можно было дать лет двенадцать. Они шли, как подружки, держа друг дружку под руку. Но завидя издалека Констатина, женщина руку свою забрала и на удивленный взгляд девочки что-то шепнула ей на ухо.
Костя точно знал: она сказала, чтобы девочка не смотрела на этого высокого мужчину в кожаной куртке. И девочка делала страшные усилия, чтобы не смотреть на Костю, но ее голова сама поворачивалась в его сторону.  Они встретились  глазами.
Девочка сделала реверанс  и тут же повернула голову прямо.
Конечно, женщина все это видела. Костя оглянулся очень медленно  и увидел, что женщина ритмично дергает девочку за руку. Наверное, таким образом она делала выговор.
Это было забавно, и это предсказывало новую игру. Костя не сомневался, что девочка обязательно не послушается маму (очевидно, эта женщина была мамой) и продолжит тайное знакомство с помощью знаков и движений. Иначе она не была бы девочкой.
Для такого поведения было все: и запрет мамы, и одобрение Кости (он слегка кивнул, отвечая на реверанс).
Костя не ошибся.  На следующий день девочка еще издали улыбнулась ему и слегка сморщила носик. Носик у нее был немножко удлиненный, как и у мамы, и эта удлиненность придавала смешливость всему лицу.
И в этот раз мама сделала ей замечание дерганием за руку.
Они были забавны в этот момент – мама  и дочка. Между ними также началась игра.
Дочь делала все, чтобы мать не заметила ее контактов с незнакомым мужчиной в кожаном пальто и шляпе, а мама стерегла ее, как кошка стережет мышь: ловила малейшее движение… И это видел Костя из своего шляпного укрытия. Теперь они играли втроем. Каждый  раз девочка придумывала что-то новое, и Костя не отставал от нее.
Зима внесла некоторые коррективы. Шел обильный снег, мама с дочерью теперь ходили с зонтиком. Из-за зонтика их не было видно, и девочка играла сама с собой.
А потом Костя уехал на месяц в командировку в Болгарию. И когда впервые шел домой после командировки, вдруг почувствовал какое-то неудобство, чего-то  определенно не хватало. За месяц он отвык от встреч на площади, новая страна, новые впечатления и даже знакомство с болгарской журналисткой Вандой, которая сопровождала его в поездке и с которой у Кости сложились предлюбовные отношения.
Но вот он вернулся, шел по площади и ощущал пустоту, словно разрушили один из домов, или что-то поменяли местами.
Он понял наконец в чем дело: он не встретил девочку с мамой. Их не было,  и площадь для Кости опустела.
Он даже остановился, чтобы убедиться, не пропустил ли он случайно знакомые лица. Нет – по площади, как всегда, гуляли мамы с колясками (это было единственное место в округе, куда не пускали машины), на месте был  дом с химерами и толпой экскурсантов...
Сердце Кости вдруг всколыхнулось и забилось невпопад. Он почувствовал тревогу, будто что-то случилось с близким ему человеком.
Какая  разница, говорил себе Костя, они ведь совершенно посторонние чужие люди. Мало ли ты встречаешь по дороге  внешне знакомых уже тебе людей?
Но никакие уговоры не помогали. Костя решил даже у милиционера спросить, не проходила ли сегодня  женщина с девочкой. Но вовремя остановился. Мало ли тут ходит женщин с девочками, а потом, что он ответит, если милиционер спросит, кем приходится ему эта женщина с девочкой?
А кем? Никем, в том-то и дело.
«Никем» успокоило. Действительно, если  он  будет так беспокоиться обо всех?
Но дома волнение  снова накинулось на него. Костя  начал думать, кем могла быть эта женщина и где работать. Она шла со стороны дома Кости. Там находился жэк, супермаркет, лицей, почта, два салона красоты, частная клиника, фирма по организации образования за рубежом…Что же - он должен обойти их всех и спрашивать, не работает  ли у них такая-то женщина?
Все время смущало, что он где-то встречался с этим лицом, с этой изящной походкой.
Дома работы хватало, и Костя вскоре забыл о своих уличных проблемах.
Ночью Костя проснулся. Он всегда просыпался ровно в половине четвертого и шел в туалет. Но в этот раз он проснулся потому, что ему приснился сон, который  сразу, как по тревоге, поднял его на ноги. Во сне он вспомнил это лицо.
Люда Петренко – дочь полковника КГБ, семья которого жила на втором этаже старого дома на Печерске.
У них был большой двор, одна часть которого ограждалась фундаментальным кирпичным забором, за которым находилась правительственная резиденция.  Другая сторона квадрата была садом. Там жила собачья мать, у которой был свой сад и свора домашних жучек, рьяно гавкающих, когда кто-то приближался к забору, но совершенно смирных, когда их строем хозяйка, старая украинка в вышиванке и широкой юбке, выводила гулять.
Рядом с садом был двухэтажный дом, на втором этаже которого жил аккордеонист Зяма. Каждое утро во дворе начиналось с того, что в семь часов Зяма выходил на балкон и играл марш Цвасмана, а затем «Карусель». Зяма прекрасно играл на аккордеоне, и вечером  он снова появлялся на балконе, собирая под ним огромную толпу, которая криками заказывала музыку.
-Зяма, а ну давай «Коробейники», - кричал  напивавшийся  к концу дня портной Горохов.
И Зяма играл «Коробейники».
Следующая сторона квадрата состояла из двух крепких старых  пятиэтажных домов, принадлежавших железнодорожникам. И, наконец, дом, составляющий четвертую сторону квадрата. В нем жили сотрудники МВД с семьями. В том числе и семья  Кости и полковника Петренко.
Люду во двор не выпускали. Очевидно, полковник Петренко боялся, что такие хулиганы, как Костя и вся его банда, тут же втянут дочь высокопоставленного военного чиновника  в свои преступные дела.
Однажды Костя столкнулся с Людой и матерью, которые шли в магазин. У Кости пропал сон, он стал плохо учиться. Перед его глазами маячили голубые глаза девочки,  светлые волосы, боязливая походка с оглядкой, словно за ней кто-то гнался.
Полковник добился своего: его дочь боялась обыкновенных мальчишек. А Костя влюбился в девочку Люду и каждое утро выходил и на расстоянии провожал Люду с матерью в школу, которая находилась довольно далеко,  возле клуба Кабинета Министров. Костя и вся его дворовая команда учились в школе через два двора. Но, по всей видимости, та школа, куда отдали учиться Люду Петренко, была специально для  детей таких полковников.
Костя сидел на кухне в одних трусах, ошарашенный вещим сном. Ведь он сразу почуял что-то знакомое. Первая любовь, разве такое забывается!
Неужели  строгая женщина с девочкой, которых он встречает практически каждый день по дороге домой – Людмила Петренко?
И можно ли верить сну?  Открытие настолько поразило Костю, что он просидел до утра, вспоминая свое беспризорное детство и первую любовь.
Возникал совершенно логический вопрос, и  что дальше? Ну, скажем, это действительно его первая любовь - девочка Люда, с которой он ни разу не поцеловался и к которой даже не дотронулся.
Не прошло и полугода, как мать Кости вышла замуж, и они переехали в другой район. Правда, он еще некоторое время приезжал к своей шпане, но Люды не видел. А потом пошло – поехало: техникум, университет, больная мать, фирма…
Стоит ли ворошить старое? Судя по девочке, Люда была замужем. А вот судя по ее лицу, не совсем удачно или муж умер. Но какая-то трагедия точно произошла. Не зря ведь он хотел помочь…
Как психолог, Костя сейчас проворачивал в  памяти свои первые впечатления от встречи на площади, и  более поздние. Костя  видел лицо Люды, а потом лицо девочки, которая пыталась с ним наладить контакт. 
Он вспомнил первый взгляд, который украдкой бросила на него Люда при встрече: взгляд испуганной радости.
Она была рада ему. А все остальное время встреч делала вид, что не видит его, что не знает, кто он…
Надо подойти, заговорить, открыться, решил с тяжелым вздохом Костя. У нее что-то случилось, и неужели это она?
Вот, оказывается, в чем и состоял главный вопрос (а вовсе даже не в помощи), она ли это? Неужели возможно, чтобы через столько жизней, которые он прожил с тех времен, он встретил свое прошлое?
Еще поймал себя Костя на том, что ему очень понравилась девочка и как она тут же нашла к нему подходы через разные сигналы связи. Что-то было в ней родное.  Чужая девочка вызывала в нем родственные чувства.
Этот факт очень заинтересовал Костю. Он подумал, что наверное, если ты любишь первой любовью,  то и все, кто окружает любимого человека, становятся близкими.
Костя записал это наблюдение в рабочий дневник. И почувствовал, что ему эта ситуация  становится интересной как ученому.
Он тяжело писал кандидатскую,  и, поставив точку,  дал себе слово больше не писать ничего подобного. Но вот сейчас что-то засвербило внутри, разгорячило мозг, он готов был сесть и начать, как он когда-то называл этот процесс, «формировать диссертационную мысль».
И мысль формировалась. Он уже видел введение, разработку темы, доказательства, эксперименты (с Людой, естественно, первый)…Глаза его горели, фирма как-то сразу уплыла в туман и исчезла, как будто ее не было вовсе.
Как хорошо бы забраться в библиотеку и начать копаться в раритетах, чужих мудрых головах, знакомиться с  чужими жизнями…Господи, почему он этим перестал заниматься? Если совместить эти два ряда – риски, деньги, коллектив, который надо кормить, звереющую налоговую, мародеров пожарников, санэпидстанцию, все эти конференции по продаже, делание из себя провидца и…Мозг Кости захлебывался от возмущения. Чем он занимается?
Ему так было удобно сидеть в библиотеке с зелеными лампами, дышать прогорклой книжной пылью, листать хрупкие и ломкие  страницы раритетов  и вглядываться в лица давно почивших умов, а потом в коридоре тихо  спорить с миловидной аспиранткой или юношей-фанатом…
Может быть, Люда повстречалась ему неспроста, и это перст судьбы, указывающий в каком направлении двигаться  дальше?
Конечно, ему жаль своих женщин, так уютно устроившихся  вокруг камина в аредованной квартире, которые днем и ночью только  и думали теперь как бы обезопасить от рисков многочисленные  фирмы…
И вот в одно прекрасное утро  приходит  директор частного предприятия «Сло» Константин Думар и  сообщает своему коллективу, что возвращается в науку.
Впрочем, почему обязательно нужно ликвидировать фирму, может быть, на посту  директора оставить Эммануила Слаботьева. Костя представил Эмму (так он его называл) в своем кресле, и тело прожег неприятный озноб. Оказывается, он уже привык к своему креслу и директорству. И все же – почему не попробовать?
Но как только он вспомнил о кресле, о работе, тут же обратный вал мыслей накатил на него.
Чем плоха его нынешняя жизнь? У него по работе все ладится, он чувствует себя уверенно, его уважают, он дает людям средства на жизнь, он их любит, своих кур-несушек, он любит и Эмму за его обвалакивающий всех туман иронического отношения к жизни. Это ж как удачно он вписался в их аредованную квартиру!
Вот в чем дело, Костя встряхивает себя неожиданным резким движением позвоночника, он обо все этом думает в связи с…Людой, своей первой любовью, которая, как  негатив, пролежавший на дне ваночки с химикатами, стала вдруг проявляться и  совсем проявилась, обретя даже чрезмерную резкость. 
Теперь Костя знал, он  сделает шаг навстречу и уже не свернет малодушно в сторону, как в прошлый раз. Люда ему нужна для...эксперимента и для чего-то еще, о чем он только догадывался. Вот эту мысль-догадку он никак не мог поймать за хвост. Но она была и тревожила Костю.
Собственно, изменения уже произошли. Не было бы этих встреч на площади, и он не додумался бы до того, чтобы продолжить свои научные изыскания. А это, надо признать, шаг вперед.
Теперь он этот шаг сделает навстречу женщине с девочкой.
На следующий день Костя вышел из офиса чуть раньше.
Но дочь с матерью не встретил. Он было оскорбился, словно к нему не пришли на свидание близкие люди, но потом вспомнил, что он давно их не видел и что даже хотел  навести справки у милиционера. Костя дал себе срок: если в  течение трех дней они не появятся, он начнет поиск.
На третий день он увидел торопливо идущую к нему девочку.  Он заметил девочку еще у чугунного кованого забора. И  по срывающемуся на бег шагам понял, что девочка идет именно к нему.
-Здравствуйте! – сказала девочка. – Моя мама очень больна, и она просила вас зайти к ней.
-Ты не ошиблась? – спросил Костя. – Именно меня?
-Конечно, вас. Мы вас хорошо знаем, вас зовут Константин.
Косте остро захотелось схватить девочку,  поднять ее в воздух и поцеловать.
Ее круглые серые глаза ему рассказали уже больше, чем ее тоненький голос, который она хотела сделать учительским.
-А как тебя зовут?
-Катя.  Екатерина Петренко! – с вызовом сказала она. – Вам эта фамилия должна быть известна.
Костя взял  Екатерину за руку.
-Веди меня к маме, а по дороге расскажи, что и как?
Катя  погрузила свою холодную ручку в теплую большую ладонь Кости и внутри, как цветок распускает лепестки, разжала кулачок.
Екатерина Петренко развернулась и зашагала в направлении  Костиного дома.
Костя остановился.
-А ты правильно идешь, ведь в пять часов, когда я вас обычно встречаю,  вы с мамой идете в обратном направлении, к метро?
-Мы живем здесь неподалеку, а в пять часов мы идем, чтобы встретить вас.
Костя почувствовал как краска разливается по его лицу. Будто он совершил что-то постыдное. Вот оно как! Это было…точно так же, как было тогда, когда он вставал рано ( зимой в лютый мороз,  осенью в слякоть…), чтобы проводить Люду в школу.
-А твой дедушка жив? – спросил Костя.
-Дедушка Юра давно умер. А сейчас умирает моя мама. Идемте быстрее.
Дом Людмилы Петренко находился в двух кварталх от дома Кости. Удивительно, как они до этого не встречались.
-А вы давно здесь живете? – спросил Костя, когда они остановились перед серым комодом сталинской постройки.
-Я не знаю, я родилась в Барселоне, а сюда приехала после смерти отца.
-Отец твой был дипломатом?
-Папа был очень хорошим дипломатом. Он предотвратил одну войну.
Катя говорила ровным спокойным голосом, словно объясняла непонятливому студенту простые истины.
Костя сжал руку девочки и та откликнулась.
Они вошли в просторный холл, сели в громоздкий лифт советских времен.
Лифт не двинулся с места.
 -Ничего страшного, - сказала  Катя  и подпрыгнула.
Лифт послушно двинулся вверх.
Они вышли из лифта, и Костя сразу почувствовал запах коммуналки.
-Мы живем в восемнадцатой квартире, это налево. Катя  достала из кармана пальто связку ключей.  Высчитала нужный ключ,   подошла к двери.
Он где-то видел эту широкую лестницу, обнимавшую шахту лифта, и этот запыленный створ полукруглого окна, через который виднелась  крыша с ржавыми листами и черной кирпичной стеной - брандмауэром.
Катя стояла у открытой двери и ждала. На лице ее читалось осуждение и тревога.
-Иду, - сказал Костя и быстро нырнул в теплый сумрак коммунальной квартиры… В проеме двери, ведущей налево, мелькнула разрушенная фигура старухи. Катя вела Костю по коридорам, похожими на лаврские пещеры.
Катя остановилась у высокой, подряпанной в нескольких местах двери, достала знакомую связку ключей.
-Мы живем очень бедно, - предупредила она Костю. – Мама наняла  человека по продаже мебели, и он нас обокрал.
Косте хотелось сказать Кате, что он пришел, чтобы им помочь. Но он не сказал этого.
Катя открыла дверь, и Костя вошел в комнату.
Комната была ему знакома. Откуда он знал ее?
Катя стояла посередине, на нее падал смутный луч света из окна, отчего она казалась маленькой старушкой. В глубине стены стоял диван, на котором лежала Люда. Длинные полоски решетчатого света слабо освещали ее руки, вытянутые вдоль тела и голову с устремленными на вошедших глазами.
 -Мама очень больна, - сказала Катя. - Врач говорит, что ей остался месяц жить.
Костя подошел к дивану, пододвинул стул с проваленным красным сиденьем.
-Здравствуй, Люда, - сказал он тихо. – Ты помнишь меня? Я тот самый мальчишка Костик из полуподвала. А вы жили на третьем этаже с балконом. Ты часто выходила на балкон, а во двор тебя не пускал твой отец, очень строгий полковник. А мать у тебя всегда кашляла. Ее кашель слышен был во дворе.
Женщина пошевелила рукой, Костя поспешно взял вялую холодную руку совершенно без косточек и  легонько пожал.
-Я помню, Костик. Я все прекрасно помню. Как хорошо, что ты пришел. Тебе Катя, наверное, уже рассказала, что я больна и скоро умру. Перед смертью я хотела поговорить с человеком, которого любила всю жизнь.
Я с балкона в тебя влюбилась. Ты здорово играл в футбол, всегда забивал голы  и весь двор кричал «Костя - блеск!». А ты был скромным. Ты не обращал на крики внимания и несся к воротам снова...
Я помню, как ты,  подбегая к воротам, вдруг посмотрел на балкон, и мы встретились взглядами. Я до сих пор счастлива от того твоего взгляда. А потом ты вколотил мяч в ворота и снова тебе восторженно кричал двор.
В тебя все дворовые девчонки были влюблены, я это знаю. Но сама я не выходила, отец не разрешал. Отец недавно умер, он похоронен на Байковом кладбище.
Люда привстала и облокотилась о подушку.
 -А ты помнишь, как я тебя провожал в школу? – спросил Костя.
Лицо женщины (даже в полусумраке ощущалось), порозовело, глаза оживились.
-Да, помню.
Людмила замолчала. Ей трудно было говорить.
-Давай помолчим, я не хочу, чтобы ты теряла силы, - сказал Костя.
-Я сейчас себя чувствую гораздо лучше, просто я сильно волнуюсь, ведь такая встреча. Мой муж,  военный летчик, увез меня на Байконур, и мы жили в поселке космонавтов много лет, а потом переехали в Москву. Там я закончила университет и защитила диссертацию. А потом муж разбился на машине, и я приехала на родину, вернее, мне здесь предложили работу в одном из вузов.
-Ты преподавала?
-Много лет. И часто тебя видела, а потом мы переселились сюда, чтобы быть к тебе поближе.
 
Какая огромная и незнакомая жизнь прошла мимо него той девочки, стоящей на балконе и наблюдавшей за тем, как он забивал  мячи в ворота, нарисованные на кирпичной стене трансформаторной будки.
Костя хорошо играл, не зря ходил в детскую футбольную школу на стадионе «Динамо», и старый тренер, который был  тренером еще после войны, убеждал Костю стать профессиональным футболистом. Так и говорил “профессиональным”, хотя в советское время такого определения в футбольном мире вообще не было. Все были любителями.
Но Костя не стал профессиональным футболистом. Его не интересовали  восторги других, потому что ему нужен был только один восторг – ее.  Она не кричала, а смотрела на поле, на котором ее рыцарь сражался с мячом. И этого было достаточно.
Однако сейчас следовало уже разбираться не со своими прошлыми чувствами,  а с настоящим.
Настоящее же выглядело мрачно: Люда умирала от какой-то загадочной болезни. Врачи так  и не смогли поставить диагноз.
Случилось это месяц тому назад.
-Мама перестала есть, - рассказывала Катя. - Утром встанет, чаю выпьет, проглотит маленький кусок хлеба с маслом.  Днем  чашечка кофе, а вечером вообще ничего. Как ни упрашивали врачи, какие бы лекарства, стимулирующие аппетит, ни выписывали,  ничего не помогало. И даже, когда я сказала, что, если она умрет, то я останусь совсем одна, и мне никто не поможет, не подействовало.
Самое странное заключалось в том, что анализы были хорошие, а вот жизнь потихоньку начинала угасать. Сначала стало трудно ходить, затем Людмила вообще слегла.
Костя догадывался, в чем было дело, но боялся себе признаться в этом.
Женщины, бывает, умирают от невостребованностью женских чувств. На них нападает бессознательное равнодушие ко всему (даже к собственным детям), они перестают интересоваться окружающим. Все безразлично - глубочайшая депрессия.
Костя хорошо был знаком с такими случаями. Но обычно они происходили по причине сильных потрясений – смерти детей, любимого мужа, из-за измены…Мало ли причин, по которым человек начинает проклинать жизнь и искать спасения  в суициде.
Но ничего подобного в жизни Людмилы не случилось: у нее росла умная и красивая девочка, отлично успевающая в обычной и музыкальной  школе, виртуозно играющая на фортепьяно… Такой дочерью любая  мать должна гордиться.
И с профессией было все благополучно. Людмила издала хорошо написанную  книгу по детской психологии.
Костя вспомнил, что читал  положительную рецензию  на эту книгу в уважаемой газете. В работе была новая книга.
Муж  погиб в автомобильной катастрофе пять лет назад…Единственной причиной могла стать  неожиданная бедность. Книга дала мизерный гонорар, а на работе (работала Людмила в издательстве, выпускающим техническую литературу) зарплату в связи с кризисом стали выдавать нерегулярно.
Пришлось продавать мебель.  Людмила взяла кредит в банке.
Первое, что сделал Костя, снял  несколько тысяч долларов со своего счета и расплатился с кредиторами. Людмила вяло его поблагодарила, но вела себя все также – угасала на глазах.
Костя решил зайти с другой стороны. Он не любил медицину, врачей. Для него пойти лечить зуб было настоящей трагедией. Но когда касалось другого человека, его болезни, он верил во врачей безоглядно. Особенно тех, о ком шла добрая слава.
Таким врачом был его заказчик - доктор  Ростислав Проговорин,  директор частной клиники.
Познакомился с доктором Костя в своем кабинете. Сначаа ему позвонила  секретарь доктора и попросила о встрече.
Проговорин  внешне был  похож на баскетболиста – почти двухметрового роста с  короткими и  сильными руками, мощной грудной клеткой...Проговорин постоянно улыбался.
Между Костей и доктором установились сразу хорошие отношения.
-Мне вас посоветовал один инженер, рассказал, что вы точно рассчитываете риски? – первое, что сказал Проговорин. – Меня интересуют...женщины.
Доктор заметил странную черту их поведения.  Они приходили в кабинет и жаловались друг на дружку.
-У меня, знаете, ниже кандидата нет, сплошные доктора наук. Я сам, конечно, виноват, что принимал их на работу. С другой стороны, мне нужны крупные специалисты, без них в медицине ничего не сделаешь.
А я создаю клинику, какой еще в нашей стране не было. Получился балет на льду из олимпийских чемпионов. И все потому, что  я не учел одной вещи – конкуренции.
Дело даже не в зарплате, а в амбициях. У женщин эта болезнь протекает гораздо тяжелей, чем у мужчин. Если одна автор монографии, то и другая автор монографии, понимаете?  Сплошная зона рисков. А это по вашей части.
Вместе они и разбирали сложную психологическую ситуацию, в которую попал доктор Проговорин со своими женскими светилами медицины.
Костя  посоветовал доктору простую вещь – развести светил. Пусть каждое солнце светит отдельно.
Иными словами, уничтожить коллектив, а создать несколько коллективов, в каждом из которых выдающаяся женщина возглавляла бы свое направление.
Доктор был удивлен, он полагал, что именно дружный коллектив способен давать результат.
-Нет, - стоял на своем Костя. – У вас должны работать специалисты и получать свои деньги за конкретную работу.  Зарплата должна быть засекречена…
Словом, была разработана программа, которую доктор  Ростислав Поговорин безукоризненно выполнял.
И у него получилось, он разобрался со своими амбициозными научными женщинами. Когда он уничтожил коллектив, все сразу стало на свои места. Действия одного отдела пересекались с действиями другого только как действия самостоятельных единиц.
Доктор на радостях (по случаю заработавшей клиники) затащил Костю в загородний ресторан. И там они вдвоем  по-глупому  упились.
Потом созванивались и хохотали, вспоминая, как солидный директор клиники приставал к официантке, а Костя выдавал такие «па» в неизвестном никому туземном танце, что на его искусство сбежался смотреть весь ресторан, а директор ресторана пригласил Костю организовать танцевальное шоу... А как они провели остаток ночи!
Они стали друзьями и часто перезванивались.
С Поговориным и решил  переговорить Костя о Людмиле.  Они договорились встретиться днем и заехать  к больной. 
Первое, о чем спросил Поговорин, кем Косте приходится больная.
Костя коротко все рассказал, без утайки.
-Вот теперь веди меня к своей первой любви. Это же совершенно другое дело.
Люда встретила доктора настороженно, но вскоре даже улыбнулась ему, настолько это был обаятельный - свой человек. А главное – друг Кости.
О медицине речь вообще не шла. В разговоре доктор взял руку больной в свои руки. И тут же продолжил рассуждать о проблемах науки, о том, куда идет медицина, нещадно ругал ее… Особено интересовался доктор книгами Людмилы, как она их пишет, Он настолько дотошно всем этим творческим процессом интересовался, что Костя начал нервничать. Все-таки он привел доктора, а тот вел себя как в ресторане, пытаясь совратить женщину.
Весь разговор занял около часа. В конце беседы Люда устало улыбалась, благодарила доктора за то, что он хочет ее спасти  своей энергией. И что ему уже это удалось.
Когда они очутились на улице, Ростислав взял  железными пальцами локоть Кости и молча повел его к ближайшей скамейке.
И только когда они уселись, Поговорин  заговорил:
-Ситуация очень серьезная. Боюсь, что тебе придется в ней принять самое активное участие.
-Это по женской части, да?
Ростислав с удивлением посмотрел на Костю.
-Когда женщина не имеет долго контактов с мужчиной, наступает момент перекрытия каналов, в результате слабое поступление кислорода в кровь и  мозг. А с мозгом  шутки  плохи.
Это обычно случается  у старых дев, но вот случилось, как видишь, с твоей Людмилой.
Ты должен начать с ней жить, как ее муж, - неожиданно закончил доктор. – Только это ее может спасти. Ведь, насколько я понимаю, кроме тебя, другого мужчины у нее нет?
Костя тяжело вздохнул. После смерти мужа, по всей видимости, Люда замкнулась в себе. Создала психологический тупик, и даже мастурбацией не занялась, хотя это  был выход. Стеснялась пойти в секс-шоп.
Тут все понятно, ведь у нее растет дочь,  и она не может ей рассказать о своих страданиях.
Когда-то в детстве мать Кости взяла умирающую от голода кошку. Вовремя ее не кастрировали, пожалели. И эта кошка потом всю жизнь мучилась, и умерла тоже по женской части: у нее сосок распух и …
-Тебе надо с ней начать жить, - повторил Ростислав. - Но сделать это нужно очень деликатно и осторожно, можно напугать.
Ты это умеешь? Конечно, можно пригласить специалиста. Но вряд ли он что-либо скажет другое. Здесь и невооруженным глазом все видно. Она умрет, а никому не отдастся. Только тебе. Очень хорошо, что ты мне рассказал про первую любовь.
Когда они расстались с Ростиславом, Костя прямо спросил себя, а хочет ли он, как мужчина, женщину Люду? И  прямо ответил себе: нет.
Он помнил девочку, которую любил да так, что об одном воспоминании дыхание останавливалось.  Эта девочка жила вместе с ним и никогда не вызывала никаких сексуальных желаний. Она была чистым загадочным цветком, на который он смотрел издали. Может быть, если бы он дотронулся до этого цветка, вся прелесть его любви тут же  опала, как опадает  лепесток цветка от сильно задувшего ветра.
А сейчас ему предлагали заняться чисто животным актом во имя спасения женщины – совсем другого человека.
Костя точно знал, что та первая любовь к девочке Люде не возвратилась и не перевоплотилась в другое чувство. Ему просто было любопытно, что вот жизнь так смело вернула его в прошлое.
Он, как ученый, был несколько даже напуган таким фактом, что жизнь оставляет в пространстве свои следы, на которые ты можешь попасть, находясь в другом пласте потока энергии.
Этот поток энергии сейчас был направлен на достижение другой цели, а вовсе не на то, чтобы разрушить тот, может быть, единственный светлый образ детства, который зафиксировала его память.
Следовательно, единственный выход у него – стать тем специалистом, о котором говорил доктор.
Но как отнесется к этому Люда? Она ведь также помнит его мальчишкой, который ради нее забивал мячи в ворота, нарисованные не стене трансформаторной подстанции, и того мальчишки, который провожал ее  инкогнито в школу. 
Вдруг в постель лезет чужой мужик с чужими запахами и и чего-то хочет такого, чего хочет обыкновенный насильник, поджидающий в парке свою жертву.
Если бы  доктор Проговорин не порекомедовал ему способ лечения, Костя и думать бы себе запретил о таком выходе из положения по спасению женщины. Хотя он и знал, что именно так и можно заставить организм вспомнить о своих функциях – максимально сжечь полагающееся  количество клеток, чтобы,  выполнив свой долг перед природой, уйти в другой мир.
На этом этапе размышлений Костя поставил точку и запретил себе «дозволенные речи». Он знал, таким путем, каким он пошел в своих психологических  поисках выхода, обязательно придешь к выводу, что выхода никакого нет и что человек ведь когда-нибудь должен умереть, не можешь же ты спасать всех, у кого заканчивается женская энергия из-за чрезмерной стыдливости и  определенного устройства организма, который начал преждевременное торможение?
Он не виноват, она не виновата. Как говорил один писатель, никто не виноват в собственной жизни.
Вопрос  был решен. Доктор выписал рецепт, Костя, как единственный близкий человек больной мужского пола, должен был выполнить назначение врача, иначе…Иначе вина падет на него. Все-таки вина.
Костя пошел в парк, сел на скамейку возле детской площадки. И стал смотреть, как играют дети. Шустрая девочка в желтом платьице и белой панамке все время норовила попасть на глаза вихрастому мальчишке, который, в свою очередь, показывал класс поджимания на турнике перед  рослой девочкой, сидящей на корточках  и что-то рисующей на песке. Поджимаясь на турнике, вихрастый то и дело поглядывал на песочницу, а девочка в желтом платьице кругами обегала турник.
Кто знает, может быть, среди них есть второй Костя и вторая Люда, и с ними  в дальнейшей жизни случится то, что случилось с Костей,  в состоянии приговоренного сидящего на скамейке и внешне производящего впечатления спокойного, удовлетворенного своей жизнью, человека?
Глядя на играющих детей, находящихся совсем в другой плоскости  жизни, Костя подумал, что действовать придется через Катю.
Он сам так не сможет предложить Люде выполнить предписания врача.
Но что же он скажет Кате? Что он хочет спать с ее мамой для того, чтобы мама выздоровела? 
Выход один – жениться. Кате надо сказать, что мама сможет выздороветь тогда, когда Костя женится на ней. Но так быстро это ведь не делается, пришел, увидел, женился. Нужно время, а времени нет, как сказал Ростислав, каждый день на вес золота.
Костя встал и зашагал по аллее.  Катя  сказала, что мама специально квартиру поменяла, чтобы быть ближе к нему, что она давно любила его…Значит, в этом плане и подготовки никакой не надо.
Сегодня  вечером он скажет о женитьбе. А женатый человвек совершенно законным образом...
И тут Костя остановился: о чем он говорит? Разве он собирался жениться на Люде? И в планах близко такого не было. Один раз он уже совершил глупость, достаточно…Черт, как же все скверно получается! Он попал в ловушку. Жениться, значит стать отчимом Кате. Девочка уже взрослая, многое знает, а еще больше чувствует.
Правда, с ней у Кости сразу наладился контакт, и у него были даже отцовские (или что-то похожее) чувства к ней. Она так похожа на девочку на балконе…
Может быть, та любовь перекинулась на нее  и живет отдельно,  как живут в клетках птицы?
И Костя начал думать о Кате. О ней думалось легко  и светло. Ее умирающая мать на этом разноцветном веселом лугу казалась темным пятном серого озерца.
Если  и жениться, то именно ради того, чтобы Катя была рядом, чтобы воспитывать ее, направлять ее жизнь и быть ответственным…
Представь себе, что ты бесплоден, ведь такое может быть.  Взял, как это делают многие, девочку из приюта. Ну, попробуй хоть раз в жизни себя обмануть, Костя Думар!
Так   надо поступить.  Произнеся вслух эти слова, Костя сразу успокоился. Катя смиряла его с предлагаемым ему сценарием жизни.
Вечером Костя сидел у изголовья Люды и медленно гладил ее руку. Люда руки  не убирала, но он чувствовал напряжение, она  чувствовала, что он пришел с новыми намерениями.
-Как ты себя сегодня чувствовала?
-Я всегда себя чувствую хорошо, когда ты меня спрашиваешь о том,  как я себя чувствую.
-Ого! – воскликнул Костя, - мы уже способны на сложноподчиненные предложения  и чувство юмора. Ты сделала то, о  чем я тебя просил?
Люда смотрела на Костю и улыбалась. Улыбка – тоже победа.  Вчера Люда призналась, что на нее постоянно давит мрак. И Костя посоветовал, как только этот мрак на нее наваливается (он не сомневался, что это был страх смерти), вспоминать  о своей докторской диссертации, которую несколько лет назад Люда начала писать.
Она обещала попробовать. И теперь как бы отчитывалась:
-Понимаешь, моя диссертация мне не нужна, потому она и не улавливается моим мозгом. Я попыталась сделать так, как ты посоветовал, но не получилось. Еще хуже стало.
-Но ты поняла идею: заменить один пейзаж другим. Ты должна сказать себе, что ты живешь в саду, в котором растет огромное количество фруктовых деревьев. Ты  рассматриваешь плоды, нюхаешь их и ощущаешь аромат. Я вот сейчас тебе об этом рассказываю, и у меня  слюнки начинают течь, так хочется укусить вот эту огромную желтую спелую грушу, с которой прямо готов брызнуть сок.
-Вот если так, то я вижу эту грушу - слабым голосом сказала Люда. – Когда ты рассказываешь, мой мозг лучше работает.
-А хочешь ты, чтобы я был всегда рядом с тобой и рассказывал тебе про сад?
Люда грустно посмотрела а Костю.
-Это невозможно.
-Почему, это ведь зависит только от нас двоих?
-Не только, да это и ненужно. Мне уже ничего не хочется. Если у тебя есть желание и время, приходи, я буду с тобой разговаривать, пока могу. Но чтобы ты жертвовал собой ради меня, я этого не допущу.
Костя был шокирован. Ему показалось, что и без помощи Кати он может достичь успеха, он уже готов был произнести  слова о женитьбе. Но получил, что называется, по носу за элементарную психологическую ошибку:  она никогда не пойдет на такую жертву, потому что знает, что испортит ему жизнь, жизнь человека, которого любит. Это же так естественно!
Костя не мог признаться ей в любви. А  она это сделала потому,  что, видно, действительно любила его всю жизнь. А его любовь закончилась в детстве. И она это чувствует.
Ей достаточно и того, что он рядом, иногда приходит и разговаривает с ней. Наверное, есть у нее и известная доля мести за что-то, может быть, как ей кажется, за неудачную жизнь.
По сути, на поле встретились два равных противника, один из которых смирился со своей участью, но в святых для себя ощущениях никогда не уступит. Ее чувство не законсервировалось, а только ждало момента – физического пояления  того, кто занял столько места в ее жизни. Он появился и детское чувство тут же  преобразилось во взрослое. Это ведь так понятно. А у него была другая жизнь и не такое, оказывается, глубокое чувство. Вот в чем и разница.
Все надо начинать сначала. Но как?  Разве он ее любит? Нет, он заставляет ее любить, чтобы спасти.  И потому, что уважает высокое чувство к себе другого человека (это такая редкость). Он даже гордится им, потому что вся его жизнь была наполнена, может быть, и крупными делами, но отнюдь не крупными чувствами.
Не каждому это дано. Жадность к жизни у мужчины  совсем не то, что жадность жизни у женщины. Разные инстинкты и задачи, поставленные природой.
Вечером Катя вызвалась проводить Костю. Вид у нее был значительный, будто она знала нечто такое, о чем никто не знал, а с Костей надо было просто  посоветоваться.
Костя не удержался и легонько притянул за плечи девочку к себе. И вдруг она прижалась к нему всем телом и заплакала.
Хорошо, что они были уже в сквере и подходили к скамейке.
-Что за слезы? – спросил как можно спокойней Костя.
-Я при  маме не могу плакать. Но она ведь умрет? Как только я об этом думаю, мне хочется броситься с моста.
-Почему именно с моста? – непроизвольно спросил Костя.
-Потому. что я ее очень люблю, вы не знаете, какая она замечательная. Она все отдаст ради любимого человека.
Катя помолчала и повернула к Косте заплаканное лицо, на котором голубыми  озерцами блистали глаза в ожидании необычного ответа.
-Я как раз хотел с тобой поговорить об этом, - взял Катины руки в свои Костя. - Думаю, ты меня поймешь, ты многое понимаешь для своих лет и хорошо знаешь свою маму.
К сожалению, я не очень хорошо ее знаю.  Мы ведь вместе никогда не жили, даже в друзьях ее я не числился. Понимаешь?
-Конечно. Она для вас совершенно чужой человек. Но так получилось, что она о вас не забывала даже, когда папа был жив. Я слыхала, как он однажды сказал маме, что она блуждает где-то далеко и близости настоящей у них никогда не было. Поэтому я нелюбимая дочь, и папа, хотя и любил меня, был чужим, старался побыстрее из дому уйти и никогда не брал меня на прогулки. У нас была очень скучная жизнь. Мама после смерти папы совсем замкнулась в себе. У нас дома был настоящий монастырь.
-А ее работа?
-Она ею и жила.
-А ты?
-Она меня любит, но вы ведь видите, что я не могу ей помочь, она согласна меня  бросить, чтобы уйти навсегда и оставить меня одну. Значит, она меня не так сильно любит, как полагается любить матери.
-У тебя совершенно взрослые рассуждения, Катя. А скажи, хотела бы ты, чтобы я стал твоим…отцом, или правильней, отчимом?
-Ой, очень! Это так романтично: мамина первая детская любовь становится моим… Я боялась вам об этом сказать, я хотела упрашивать вас, чтобы вы …тогда мама встанет, я точно знаю. А вы мне сразу понравились, я понимаю маму, если бы  мне повезло, чтобы я встретила такого человека. Но даю честное слово,  я вас буду любить. Я буду вас называть отцом.
-Я и хочу предложить твоей маме стать моей женой.
Катя вскочила, затем нагнулась и поцеловала Костю в лоб.
-Это будет так прекрасно! И мы с вами будем ходить в театры, на прогулки, к моим друзьям.
-Ну, к друзьям, положим, ты будешь ходить сама…Однако нам рано радоваться. Необходимо еще согласие твоей мамы.
Лицо Кати  помрачнело. Она села и стала похожа на старушку-вещунью, которая все знает наперед, что должно случиться.
-Это самая главная проблема, но я попытаюсь ее уговорить.
-Я уже ей намекнул, но она сказала, что не желает такой жертвы. Понимаешь, она считает, что я приношу жертву, что я…
-Да, я знаю. Она  никого не подпустит к себе, лучше умрет. Она бывает злой. Но если мы с двух сторон…Нет не получится.
И Катя заревела по-настоящему. Крупные слезы капали на песчаную дорожку, оставляя в ней глубокие воронки. Катя стояла, опустив руки и рыдала.
Костя  усадил ее и обнял. Его тело начало содрогаться от Катиных рыданий.
Это плохо вписывалось в реальную действительность. Сейчас ты проснешься и  окажется, что это был только сон. Но мокрое лицо девочки, которое было совсем рядом, сном не казалось. Наяву была элементарная трагедия, одна из тех, о которых писала большая литература и примеры которой приводили  в учебниках. А теперь он, психолог, сам стал главным героем этой трагедии, а вернее, трагикомедии. Комедийность заключалась в том, что Костя все время воспринимал эту действительность нереальной.
Ему даже показалось, что он влюблен по-настощему, но не в Люду, а в…Катю.
Он выругался и отогнал от себя эти паршивые мысли. Надо спасать ее мать. Но мысль о любви к девочке Кате не проходила.
Придя домой и поздоровавшись с призраками матери, Костя сел в темном углу дивана и задумался, отгоняя от себя свою профессию, которая все время маячила перед  ним и  ничего не объясняла.
Он заметил и у Кати влечение к нему. Она испытывала, наверное, те же чувства: перед ней был герой жизни ее матери, а ее любовь к матери превращалась в любовь к герою ее жизни.
Это так просто. И что же будет? Катя становится девушкой, они живут вместе, выздоровевшая Люда все это замечает и что?
Костя расхохотался и долго не мог успокоиться. Человеческие мысли, если их выпустить на свободу, начинают расти как фантастические ядовитые растения.  Чем больше их поливаешь своими устремлениями и фантазиями, тем коварней они становятся. В конце концов они обвивают тебя лианами и душат.
И все-таки надо было признаться себе: взаимное влечение у них было. Когда он обнял Катю, она по - девичьи прижалась к нему. Еще немного, и они начали бы целоваться.
Катя стремительно взрослела: ничто так не делает человека мудрее (а бывает,  злее), чем несчастья. Катя выглядела гораздо старше своих лет, а голова у нее работала, как у молодой женщины. Конечно же, она отдавала отчет своим чувствам к Косте. Может быть, она его любила любовью матери. Действительно, зачем искать где-то своего принца, когда он рядом,  проверенный родной матерью.
Вся эта чепуха вертелась в голове Кости, и он не мог ее выгнать, потому что не хотел. Ему было приятно чувствовать к себе юную любовь, она освежала, вносила в его жизнь энергию взрыва. Даже мыслить он стал быстрей  и активней.
Естественно, он не допустит никакого романа между им и Катей, но как приятно балансировать на грани и думать об этом. Этого удовольствия он себя лишить не мог.
В выходной они договорились пойти с Катей в зоологический музей. Кате захотелось посмотреть на скелет мамонта и на аллигатора. И вообще там было интересно.
Они встретилсь у входа в музей, и Костя обратил внимание, что Катя приоделась: на ней была мини и длинная курточка с копюшеном. От юбки оставалась лишь одна полоска. Она явно показывала Косте свои красивые ноги и не стыдилась подсматривать, нравится ли ему.
Костя сразу стал ухаживать за Катей, как за взрослой девушкой. Снял с нее куртку и выстоял  очередь в гардероб, взял под руку. Он рассказывал Кате о динозаврах, мамонтах, о том мире, когда все животные были большими и мощными.
-А почему же они умерли? – спросила Катя, рассматривая похожие на оглобли кости мамонта.
-Потому, что еды на всех не хватало.
Катя посмотрела серьезно на Костю снизу вверх, шутка, что ли? И прижалась к нему и засмеялась.
-Значит, через несколко веков мы будем похожи на муравьев?
-Точно. Или на блох.
-Лучше на муравьев, они мне нравятся. В лесу я как-то наблюдала муравейник, там такой у них порядок. Катя задумалась на секунду.
-А не пойти ли нам в следующий выходной в лес?  В Пущу-Водицу. Мы там одно лето отдыхали с папой и мамой, там  прекрасные озера!  Мама будет рада, вот увидишь.
Костя  вздрогнул. Она впервые ему сказала «ты». Но он сделал вид, что ничего не произошло.
-Хорошая идея. Можно даже шашлык поджарить…
-Здорово. 
Катя снова прижалась к нему.
Костя решил: именно в лесу он все расскажет Кате. Если начинаются у них новые отношения, она должна знать, почему он хочет жениться и что будет, если он станет Кате отчимом. Точки надо ставить еще до того, как началась писаться  эта любовная история.
История, которая выбила Костю из рабочего ритма. Теперь он уходил из офиса раньше, чем немало изумлял своих сотрудников. А недавно к нему в кабинет вошел Эмма и, присев на кончик стула и положив по-девичьи руки на колени, сказал тихо:
-Костя, так больше нельзя. У нас море заказчиков, а тебя не бывает в самые ответственные моменты.
Мне приходится принимать решения, и я не уверен, что все делаю правильно.  Когда подхожу к тебе с вопросами, ты  убегаешь куда-то. Ты что охладел к нашей фирме?
-Я не охладел, у меня возникли проблемы, а ты, Эммануил Григорьевич Слаботьев, между прочим, мой заместитель. Представь, что я заболел?  Что – фирму  разгонять?  Представь, что я заболел тяжелой  продолжительной болезнью…
-Типун тебе на язык. Перестань так говорить. Мы про твою болезнь все знаем. Так женись, мы  этот вопрос уже обсудили и решили его положительно.
Даже думаем о подарке. А про ответственность – это я так, чтобы потом ты не выгнал меня с работы. Знаешь, у меня и без тебя получается. Вот недавно я заключил с одной крупной строительной фирмой договор на создание проекта по строительству автобана.
Заказов много, а сил мало. Тут ты должен решать со штатами. Мне нужны дополнительные люди. Как ты на это смотришь?
Костя не ответил. Его как дубиной по голове огрели. Его женщины, его коллектив, оказывается, все знают. Откуда? Не иначе как доктор проговорился, а, может быть, кто-то следил за ним? Вот так – думаешь, что живешь в полной изоляции,  о твоей жизни никто   ничего не знает, а в это время за тобой наблюдают, да еще и решения какие-то на твой счет принимают.
-Ты считаешь, что я должен жениться? – спросил Костя.
-Мы так считаем. Мы тебе такую свадьбу закатим!
-А ты знаешь, кто моя невеста?
-Знаю. Пока она больная, но когда-нибудь же выздоровеет?
Последнее слово Эмма произнес нерешительно.
-Хорошо, Эммануил Григорьевич, спасибо, что ввел меня в курс дела. Я действительно, отошел от дел и спасибо тебе, что вовремя взял на себя мою обузу. Я, честно говоря, и готовил тебя в свои заместители с этой целью, потому что хотел снова заняться наукой, дописать  свою докторскую.
Но, честно скажу, ты мне казался не совсем подходящей кандидатурой. Правильно говорят, не было  счастья, да несчастье помогло.  У тебя открылись организаторские способности, тебе и карты в руки. А под заказ можешь брать специалистов. Но только под заказ.
-Спасибо, Костя, за доверие, я сделаю все, чтобы…
-Ладно, ладно, я знаю, ты сделаешь. Но все-таки расскажи мне о последних твоих достижениях.
Костя слушал Эмму, дивился тому, как тот изменился: даже кожа на лице подтянулась, словно он сделал пластическую операцию. В глазах горел огонь, движения  решительные…
Что-то вокруг Кости происходило невообразимое. Не иначе, кто-то наверху начал коренное реформирование его жизни. Казалось, он ничего такого не сделал: просто совершил логическое действие, ведь Катя сама к нему на площади подошла. Самое интересное, что его интуиция, которая долго работала безупречно и всегда предупреждала  об опасных шагах, не сработала. Ее словно отключили. Значит, он делал все правильно, ведь интуиция – часть иммунной системы, и ее обязанность не допускать в организм вредных веществ. А вот ведь допустила, или кто-то вредительски открыл ворота крепости? Сейчас уже поздно  об этом думать.
Вывод напрашивался один: он все делал естественно, согласно велению  совести. Следовательно, все правильно и свидетельствует только о том, что в сценарии его жизни был предусмотрен именно такой сюжет.
Лето выдалось сумрачным, постоянно шли дожди. Но в субботу, в день поездки в Пущу-Водицу, с утра светило веселое солнце, и против окна на высоком тополе уселась крупная лесная птица, которую из-за незнания, Костя условно назвал сойкой. Сойка смотрела прямо на него и покачивала клювом.
И как это природа сумела каждой мелкой тварью так усердно заниматься, дав ей  нрав, раскраску и голос? Костя  этого понять никак не мог. Такое глубинное внимание могло значить лишь одно: каждый живой (а может быть, и неживой) организм под присмотром. И все эти энергии заложены в человека, чтобы он мог воспринимать красоту. Вряд ли эта сойка что-то понимает в красоте.
Катя стояла на конечной остановке двенадцатого номера трамвая в ситцевом легком платьице, обтягивающем ее изящную девичью фигурку и маленькие груди, и жмурилась. В  правой руке она держала темные очки, на плече висела спортивная сумка.
Вчера Костя договорился с Людой, что они с Катей  поедут в Пущу, и  он покатает Катю на лодке. Люда посмотрела на него  понимающе и одобрительно кивнула головой:
-Я буду тебе очень благодарна. Из-за меня у нее не было детства, а теперь и юности.
Катя была счастлива и начала целовать мать.
-Поезжай, подыши чистым воздухом, это райское место, я всегда хотела там жить.
Увидев Костю, Катя бросилась навстречу. Все-таки детского у нее еще было много, она не скрывала радости. А, может быть, она воспринимает нашу встречу, как свидание, а на свидание иногда кавалеры запаздывают, а иногда и вообще не приходят.
Костя потрепал Катю по мягким волнистым волосам, которые (это сразу было видно) она специально вымыла  шампунью.
-А купальник ты взяла?
-Да,  правда, старый.
Облупленный двухвагонный трамвай выгнулся на повороте Контрактовой площади, и  толпа ринулась брать его штурмом.
Костя занял два места на металлических, протертых тысячами задов, раковинах.  Дорога предстояла долгая, почти час езды до пятой линии, где находился центральный пущинский парк и  лодочная станция.
Катю он посадил у окна, и она тут же принялась в него смотреть. Со стороны они выглядели, как отец с дочерью, едущие на отдых. Да так, собственно, оно и было. Катя, после их откровенного разговора, считала Костю своим отцом и больше чем отцом. Костя видел, что она еще не выработала к нему определенного отношения, ее разрывали разные чувства.
Молодость брала свое – она неслась по горной реке,  забыв об опасности и полностью доверив себя взрослому мужчине.
Костя вспомнил взгляд Люды, она о чем-то таком догадывалась. О чем? Костя сейчас был в положении мудреца, которому следовало за многих окружающих, теперь близких для него, людей принимать решения. Как он скажет, так и будет. Захочет он поцеловать Катю по-мужски, и поцелует, она не откажет. В ее жизни он теперь был стержнем, опорой, надеждой не только потому, что вокруг не было людей, которые могли бы подать руку помощи. Тут связь была глубже, и о ней знали и ее чувствовали только трое: мать, дочь и он.
Трамвай тяжело стучал по  рельсам, мимо проплывали старые кварталы с глухими, темными в глубине, дворами, яркими новыми магазинами, сквериками…
Проехали барахолку, Костя подивился, сколько бедного люда еще живет в Киеве. На земле (в лучшем случае, на ковриках и одеялах) лежал скарб нескольких веков киевского быта: останки самоваров, сами самовары, швейные и пишущие машинки, трубы и трубки, пуговицы, ярко надраенные  и сверкающие на солнце, пожелтевшие и освященные сыростью толстые книги, и даже  валенки…
Среди всего этого богатсва  ходили покупатели и что-то покупали.
Катя молча смотрела в окно. И только, когда въехали в лес, тяжело вздохнула, будто переварила город и освободила место для леса. Виновато посмотрела на Костю.
-Город такой большой и  скучный, - сказала она, положив голову на плечо Кости.
Трамвай застучал  по рельсам живее. И эхо отдавалось в вершинах сосен. Ветки кустарников мягко прокатывались по стеклам и крыше вагона, по  скользящей рядом тропинке двигались дачники в белых панамках и с корзинами. У некоторых из корзин торчали головки грибов.
Костя  услышал легкое посапывание. Катя уснула на его плече.
Костя смотрел на проносящийся мимо лес и никак не мог себя индентифицировать. Ему казалось, что это кто-то другой едет с девочкой - девушкой, уснувшей на его плече. Или, может быть, это сон…
Подъезжая к пятой линии,  Костя слегка поднял голову Кати, она сразу проснулась. Лицо ее порозовело, глаза влажно блистали.
-Наша остановка,  выходим.  Давай руку.
Он вышел первым, и Катя неожиданно прыгнула с верхней ступеньки на него, и  Костя едва успел подхватить ее.
Она обняла его.
-Идем на озеро, я хочу немедленно выкупаться, - сказала она ему в ухо.
Сейчас она вела себя точно, как его подружка – уверенно, повелевая. Косте стало интересно, как будут развиваться события. Он точно определил для себя границу, через которую не мог перейти, но ему важно было знать ее истинные чувства. И поэтому нужно было дать ей до времени свободу. О  чем она все-таки думает?
Озеро открылось  неожиданно. Они вышли к берегу через густой орешник с белыми сырыми орехами, которые Катя рвала   и даже пыталась есть.
--Дизентерией заболеешь, выбрось, - приказал Костя.
Катя вскрикнула и побежала по пляжу, только пятки засверкали. Бегала она нескладно, видно было сразу, что физкультура и спорт были ей чужды.
Костя размеренно шел, песок набился в сандалии. Костя снял их и запрокинул голову к солнцу. Какая благодать. Слышно было как чисто звенят небеса и им подыгрывают мелодичным проигрышем  кроны деревьев.
Стоять хотелось вечность, с него, как вода, стекала вся городская грязь с ее шумом, многолюдьем и суетой.
Костя почувствовал руки Кати, которые закрыли его глаза. Она подтягивалась на цыпочках и ее маленькие груди обласкивали его спину.
-Отгадай, кто это?
-Это озерная ведьма - русалка, - сказал Костя и резко обернулся.
Катя упала ему на грудь. Костя легонько отодвинул Катю, которая недоуменно посмотрела на него. Надула смешливо  губки  и отошла.
-Ты играть не умеешь, - сказала она, скидывая легкий сарафан, под которым оказался голубой с красной полоской у талии купальник.
-Смотря в какие игры,  давай сыграем в карты, у меня есть, или в шахматы, они также всегда со мной.
-А в любовь ты не хочешь сыграть, - чуть покраснев, сказала Катя. – Я буду твоей девушкой, а ты будешь моим возлюбленным. Мы весь день будем вместе и будем рассказывать друг о друге.
-А ты  уже влюблялась? – спросил Костя.
-Однажды в нашего географа, его уже давно выгнали, он к девочкам  приставал.
-Ты, наверное, в него и влюбилась потому, что приставал, хотела победить.
Костя разделся, они отнесли вещи под куст, возле которого была чистая  травяная поляна.
-Наверное, я так и  хотела, мы тогда все спорили, кто  первый с ним поцелуется.
-И что, поцеловалась?
Нет. Я решила проиграть, но влюбилась в него, потому что много думала о нем.
-Ого! Да мы имеем дело с профессионалкой.  Значит, достаточно долго думать девушке о мужчине, и она в него влюбится?
-Мне было достаточно. Пошли купаться.
Катя разбежалась и юркнула в воду, как под теплое домашнее одеяло. Ее долго не  было, а потом в центре озера вынырнула головка и по-собачьи отряхнулась от воды. Над дрожащей солнечной водой поднялась рука и приветственно помахала. 
-Поймай меня, - крикнула Катя и скрылась под водой. 
Костя  проследил движение воды от плывущего тела, но поверхность озера  была, словно огромная стиральная доска.
И вдруг Катя вынырнула рядом, вода стекала с ее гладкого девичьего лица, и глаза восторженно смотрели на Костю.
-Давай к берегу, я все-таки за тебя отвечаю. И хоть ты и плаваешь и ныряешь недурно, но на воде игры опасны.
-А вот  и нет, - крикнула Катя и снова ушла под воду.
Костя выбрался на берег. Только так можно было остановить девушку.
И действительно, вскоре Катя лежала рядом на полосатой подстилке.
-Между прочим, у меня первый юношеский разряд по плаванию, - сказала Катя. – Я лучше всех плаваю в школе, меня даже на соревнования брали. - Здесь хорошо, просто отлично, слышишь кто-то стучит?
-Это дятел.
-Так ты не хочешь играть во влюбленных, -  спросила Катя.
-Для того, чтобы сделать то, что ты просишь, нужна  моя любовь к тебе. Ты об этом подумала?
-Подумала. Разве я не достойна твоей любви? Ты любишь меня, а не маму. Я предлагаю тебе себя. Мама подпустит тебя только, если увидит, что у нас с тобой роман и приревнует.
Солнце залезло в самый зенит. Хороший отдых не получился. Эта девчушка себе на уме, она все придумала и продумала. Самое скверное, что он не может бросить больную Люду. Непонятная ответственность лежала на нем. Ощущение, что в детстве, во дворе, он дал какое-то чистое обязательство и теперь его должен выполнить.
Ни в каких психологических книжках, в огромном количестве которые он прочитал за свою жизнь, подобная ситуация не была описана: все хотели жертвовать собой.
Зачем жертвовать? Если Люда хочет умереть, а есть лекарство, которое ее может спасти, то надо принять это лекарство, закрыв глаза. Ведь лекарства сладкими не бывают. Но она не хочет жить, хотя у нее  есть дочь.
Он, Константин Думар, директор процветающего предприятия, вполне обеспеченный человек, должен бросить все и вести какую-то совершенно дикую игру с девочкой - девушкой, придумавшей свою технологию спасения матери, которую она очень любит. Слово «любовь» в этой игре стало разменной монетой и дошло до полного абсурда. Дочь предлагает себя, чтобы мать начала ревновать Костю. Дешевенький спектакль,  чушь собачья!
-Так, - встал Костя. – Ты прекращаешь свои дурацкие вымыслы, я иду к твоей матери и все откровенно рассказываю. Я согласен официально стать ее мужем, а ты станешь моей падчерицей. Точка.
-А если я хочу, чтобы ты и меня вылечил от…мужчин?
-Что ты имеешь в виду?
-Ты меня сделаешь женщиной, а потом я никогда ни за кого не выйду замуж, буду тебе верной опорой. Мама ведь все равно умрет. Я ее знаю, если она что-то решила, обязательно сделает.
-Да ты…
Костя сделал шаг назад и едва не грохнулся, зацепившись за ползучий  корень.
– Что ты такое говоришь, совсем обалдела?
-Обалдела. Я тоже жить хочу. И я тебя люблю, Я не могу любить этих недоделанных малолеток: у них вместо мозгов слюни.
Костя облокотился локтями на колени и опустил голову между ног. Так он сидел некоторое время, и вдруг начал хохотать.
-Я тебя не люблю. Понятно? Поехали домой, наотдыхались.
-Никуда я не поеду. Тут так хорошо.
Голос Кати был таким жалким и просящим, что Костя сжалился.
Они провели в Пуще прекрасный день.

                Х  Х  Х

Людмила Сергеевна Петренко родилась в семье  энкеведиста. Мать была портнихой и работала в военном ателье. Там она познакомилась с Сергеем Петренко, бравым энкэвэдистским подполковником.
Он сразу положил глаз на хорошенькую скромную девушку, которая сшила ему прекрасный костюм для гражданки. Как Клавдия, мать Люды,  ни упиралась (помня о судьбе отца, которого репрессировали именно энкэвэдисты), напор молодого подполковника сломал все преграды.
Через полгода молодые расписались. А потом подполковник уехал в  Станислав (Ивано-Франковск) добивать бандеровские банды. Однажды  Сергей Петренко попал в засаду и был тяжело ранен.  Пуля угодила ему в легкие, а взрывом гранаты оторвало три пальца на правой руке.
Вернулся домой Сергей другим человеком-ожесточившимся, нервным. Жизнь с ним стала тяжелой. Малейшее неповиновение вызывало в нем звериную злость, и  он давал своим искалеченным рукам волю, словно рассчитываясь с близкими за свои увечья.
Жену  он бил регулярно, часто   насиловал на глазах дочери.  Специально  затаскивал (Люда  ревела и упиралась) в спальню. Раздевал жену и сам раздевался и начинал вытворять такое, что Люда закрывала глаза. Заметив это,  полковник стал избивать и  дочь.
И не разрешал кричать, пригрозив, что убьет их обоих.  Мать и дочь молча выносили его издевательства. Люде строго-настрого было запрещено гулять во дворе, а Клавдия, мать Людмилы, выезжала за покупками только а шикарном «зиме», который полагался полковнику по его высокой должности.
В  школу Люду отпускали одну, но очень рано, чтобы никто не попался ей во дворе.
Люда приходила в школу за час-полтора,  сидела в классе и доучивала уроки.
Мальчика Костю она давно заметила, когда выходила на балкон, чтобы хоть немного погулять и подышать свежим воздухом. Однажды их взгляды всретились,  с тех пор Люда чувствовала, что Костя все делает для того, чтобы она смотрела только на него. Он лазил на деревья, на которых у мальчишек был свой штаб, а как он играл в футбол! 
Выйдя на балкон, Люда  искала глазами знакомую фигурку в черной бобочке и коротко закаченных штанах.
Семья Кости жила в полуподвале. Отец Люды ненавидел “полуподвальщиков”  и кричал, что всех надо ставить к стенке. Ранение в легкие спровоцировало туберкулез, отец Люды умер в страшных муках, в изоляторе, матерясь и тараща красные глаза.
Отца Люда ненавидела, а мать только вздыхала при упоминании его имени. Господь смилостивился над ней, заберя его. Иначе, наверное, она бы наложила на себя руки (так она много раз говорила).
А потом  Костя исчез.  И Люда поняла, что она любила этого мальчишку. 
Люда начала писать стихи, которые печатал журнал «Юность». Поступила в пединститут на филологический факультет, закончила аспирантуру, стала кандидатом. Выпустила первую книгу…Конечно, в ее жизни были мужчины. 
Отцом Кати стал  Мирон  Севастьянов, который   уехал в командировку во Владивосток и прислал оттуда письмо, что остается там жить, поскольку его профессия  моряка больше подходит к морю, чем к реке Днепр (в Киеве он работал в речном порту).
Отец погиб в атомобильной катастрофе.
А дочь росла.  И вдруг Людмила обнаружила ее особый интерес к мужчинам. Она покупала мужские журналы, пыталась выведать у матери, как она вела себя в определенных ситуациях…
Это началось еще в пятом классе.
Людмила никогда особенно не задумывалась о женском воспитании дочери, это не было принято в их среде. Сама все узнает – от подружек, из книг.
Но, оказалось, Катя хотела быть ее подружкой  и все свои девичьи тайны делить с матерью.
Людмила решила быть с дочерью откровенной.
Но, оказывается, она совершенно не умела на эти темы разговаривать. Просто не могла произнести некоторые слова вслух. В этих словах не было ничего постыдного, сейчас они потоком лились с экранов телевизоров, по радио.
Но Людмила начинала краснеть, как девушка, стоило ей какое-нибудь слово  произнести из  этого лексикона.
Однажды в городской газете она увидела снимок, кторый ей кого-то очень напомиал. Она долго рассматривала лицо мужчины, и вдруг сердце ее радостно забилось.
Это был Костик-футболист, мальчишка с их детского двора, в которого она влюбилась по уши со своего балкона. Это было единственное светлое воспоминание о детстве.
Она поцеловала фотографию и тут же испуганно обернулась, не видела ли Катя.
Внимательно прочитала интервью с кандидатом  психологических наук и поняла, что ее тянет к этому человеку, что нужно немедленно узнать, где он и найти повод с ним встретиться.
Она позвонила в газету, представилась психологом, который заинтересовался методикой Константина Думара и хочет вместе с ним организовать научно-практический семинар.
Ей дали адрес фирмы.
Она приходила туда ежедневно в   половине пятого и ждала, когда выйдет из дверей обыкновенного жилого дома ее детская любовь.
Все повторилось с  точностью наоборот: теперь она шла  за ним, соблюдая все методы предосторожности… Так и вычислила его домашний адрес.
И как-то предложила Кате поменять район, мол, на Печерске лучше. Конечно, они проиграют в квадратах, но ведь там  настоящий центр.
Сколько она потратила нервов и сил на этот обмен! Хотела бросить эту затею. Но в последний момент ей повезло: разъезжалась семья, которая вместе жить не могла, обмен был срочным.
И вот она жила рядом с Костей. Но на работу ей приходилось теперь ездить по неудобному маршруту.
Так она стала появляться в точно вычисленное время на площади у дома с Химерами.
Катя выследила мать и потребовала, чтобы они ходили встречать Костю вместе. Людмиле пришлось  рассказать Кате о Косте, об отце, о том концлагере, в котором жила. Она и сама удивлялась своим чувствам, которые с каждым днем обновлялись и возвращали ее в те времена.
Ей было уже 37 лет, она прожила большую часть активной женской жизни.
Но ее тянуло неотвратимо к мальчишке в бедняцкой бобочке  и заскорузлых штанах.
Мальчишке, вбивающего мячи в нарисованные битумом ворота специально для девочки на балконе.
Теперь этот мальчишка был достаточно известным психологом и  красивым мужчиной.
Кате оценила мужские качества Кости.
-У тебя губа не дура, - как-то сказала она матери.
Людмила ошарашенно уставилась на нее.
-О чем ты говоришь? Какая губа! Если бы он был инвалидом, может быть, я его любила бы еще больше. Мне некого было тогда любить, чуть не вырвалось у нее.
Эта история сблизила мать и дочь.
Людмила жадно искала сходство между мальчишкой и взрослым мужчиной. Это был другой и совершенно чужой человек, и только какая-то искорка в глазах осталась той же.
От первой встречи  у Людмилы осталось ощущение недоговоренности. Она даже точно не помнила, о чем он говорил. Что-то о том, как они жили во дворе, и что он все хорошо помнит. Но, отдавая дань таким воспоминаниям наедине с собой, она ждала от него совершенно других слов.
Она ждала необычного, но получила обычное. С другой стороны, чего же она еще хотела от чужого человека, который провел какой-то совершенно незначительный  отрезок времени в детстве в одном с ней дворе.
Чего она хотела?
Это в какой-то степени раскрыла ей Катя, которая пошла провожать Костю и долго не возвращалась.
Тогда впервые нехорошее чувство к дочери шевельнулось в душе Людмилы.
Она впервые задумалась, а зачем она вообще стала преследовать этого человека, ведь в теперешнем своем состоянии Катя расскажет, что ее мать специально поменяла квартиру, чтобы быть поближе к нему, что она специально уходила раньше с работы, чтобы пойти встретить его и попасть ему на глаза?
Дура ты дура, шептала себе Людмила, если тебе нужен мужик, трудно, что ли, было найти? Их миллион кружит у твоих ног, бери  любого.
Миллион не миллион, но достаточно много желали бы с ней разделить ложе и даже жизнь. Но она держалась, интегрируя  ненависть ко всему мужскому в  истинный смысл жизни женщины Людмилы Петренко.
Катя вернулась вечером радостно - утомленная.
-Мамочка, он прекрасен. Если бы не ты, я бы сама заарканила такого мужика.
-Как ты сказала, заарканила?
-А что? – удивилась Катя. – Сегодня все арканят.
-Мужик, как ты говоришь, должен ухаживать за женщиной, а женщина делать вид, что она еще очень и очень подумает, прежде чем даст себя взять под руку. А ты – арканишь, может, еще гарпунишь?
Людмила села в постели. Она совершенно не знала свою дочь. Только сейчас до нее дошло, что Катя разговаривала с ней впервые на  внешнеквартирном и внешнесемейном слэнге, на котором разговаривают эти несмышленныши, именуемые детьми.
Никто не сможет сказать, что ее воспитание было пущено на самотек: мама - писательница поучает других, а у нее под боком растет беспутная дочь!
Катя – великий актер. Это у нее с детства. Едва научившись говорить, всех передразнивала. Попугая, отца, мать, бабушку, диктора телевидения и своих нянечек и воспитательниц.
Это было забавно, и Людмила радовалась откровенному актерскому таланту дочери и думала, что та обязательно свернет на дорожку, ведущую к храму искусств.
Иногда Людмиле казалось, что  человечество свихнулось, а иногда, что все эти действия по оживотению человека, делают по глубоко продуманным планам. Те, кто хотел заработать огромные деньги, покупали все и всех.  В своей последней книжке Людмила  об этом буквально кричала. Но что значит одна небольшая книга, да к тому же, малотиражная, против мощной индустрии свободной любви и свободных отношений.
Болезнь у нее была странной. Она как-то пришла домой после работы и почувствовала, что совершенно обессилена. Едва добралась до дивана, с трудом скинув туфли, улеглась. Тело обмерло от облегчения.
Крепко заснула и проспала одетой несколько часов, а когда проснулась, почувствовала себя еще более усталой. Не было сил пальцем пошевелить.  Она испугалась и хотела позвать Катю, но и голоса у нее не было. Испуг превратился в страх, Людмила заплакала. Хорошо что есть слезы: они привели организм хоть в какой-то порядок.
Во всяком случае, она смогла пойти в туалет, постелить  и раздеться.  Перед тем как лечь, она подошла к большому овальному зеркалу.
Перед ней стояла изящная средних лет женщина с увядшим лицом, но очень привлекательным телом. Груди еще не висят, попка соблазнительно отставлена назад, ноги стройные, волосы густые и красивые. Вот только лицо. Но разве сейчас мужикам нужно лицо, вот что им нужно. И Людмила подняла ночную рубашку.  Она рассматривала черный мохнатый треугольник, на который  никогда не обращала особенного  внимания. Сейчас он привлекает мужиков, как говорит Катя, гораздо сильней, чем вот это пусть и увядшее, но все еще красивое лицо, с которым можно поговорить на весьма интересные темы.
Людмила разделась и присела на корточки. Вот в такой позе она еще более сексуальная. Она начала принимать разные позы и силы стали приходить к ней. Оказывается, она себя совершенно не знала с этой стороны. Каждая поза вызывала в ней приятные ощущения, будто ее кто-то гладил и ласкал. Она потрогала  пушистый треугольник рукой и проникла вглубь. Тоже приятно. Так почему бы ей не иметь мужчину? Почему она отгородилась от этой жизни? Может быть, Катя права? Сейчас такое смутное время, время врунов и  разбойников в шикарных костюмах, что путь спасения от жизни только этот?  Но разве от жизни надо спасаться?
Людмила легла  голая в постель и ощутила приятное прикосновение прохладной свежей простыни. Тело ее не умерло, и это главное.
Но это оживление, вызванное игрой вображения, длилось недолго. Снова  тело сковала страшная лень, и силы стали покидать ее.
Она с трудом натянула на себя одеяло. Что это могло быть?  Скорее всего, депрессия, причем тяжелая форма. Она читала про такие случаи. Ей и впрямь сейчас жить не хотелось. Не было никакой мотивации. О писании  книги, рукопись которой была  в компьютере, даже помыслить было противно. Кого она собирается учить, если сама с собой справиться не может, а свою дочь не хочет видеть?
Она вспомнила  Костю и   поняла, как это было глупо с ее стороны.  Что ею руководило, когда она моталась после работы по чиновничьим кабинетам  и меняла квартиру? Сколько она просидела в очередях, а сколько ходила к обменщикам, даже ругалась с ними? Наконец переехали с уменьшением площади и высоты квартиры.  И чего на добилась? Того, что теперь с большими трудностями добиралась до работы, что магазины на новом месте были неудобными, да и Катя в школу поблизости? мучилась со школой, из которой не захотела переводиться
А потом она устроила эти встречи, ради которых стали портиться отношения на работе. Зачем она все это делала? Какая-то блажь  влезла в ее светлую голову. Она вела себя совершенно по-дурацки. А Катя это все видела. Каким же примером для нее она, мать, могла стать?
Нет, оправдывалась Людмила, ты говоришь не всю правду.  Вовсе это была не блажь, а самая настоящая любовь. Любовь к любви маленькой девочки, стоящей на балконе и  ловящей взгляды мальчишки по имени Костик...
А потом пришел взрослый Костик. И она поняла, что это совершенно другой человек, что она никаких чувств к нему не испытывает, что он ей просто не нужен. Ни голос, ни фигура, ни запах, только глаза. Глаза остались те же. Оказывается, от детского человечка остаются одни глаза. Даже если бы у взрослого Кости была борода, и он был толст, она все равно узнала бы его по глазам.
Ей становилось все хуже. Ее совершенно не интересовала еда, она вызывала у нее чувство протеста, почему она должна что-то жевать и  тратить на это столько сил, когда можно не жевать?  С питьем еще куда ни шло. А потом эти походы в туалет, помыв тела в ванне…
Все мучило ее, желание она испытывала только одно: заснуть и не проснуться. И она пыталась заснуть и спать долго, но просыпалась и с сожалением видела, что лежит в той же комнате и что свет все такой же серый, а стены комнаты все такие же блеклые. И все словно в тумане.
Костя привел доктора. Она не любила врачей, но этот был забавным. Он все время как бы улыбался, не улыбаясь на самом деле. Он смотрел на нее кошачьими веселыми глазами, словно пришел на день рождения, а не к больной.
-Такое с женщинами бывает, - успокаивал он, поглаживая ее по руке. –Это пройдет, жить надо пока живется.
Похоже он угадал ее состояние, но в лицо так и не сказал, что же у нее, а увел Костю из комнаты. За ними же чуть погодя пошла и Катя. Наверняка подслушивать.
Людмила думала, что после ухода врача ей все-таки скажут, чем она больна. Но явившийся и севший в  кресло, которое теперь стояло рядом с диваном, Костя лишь как-то по-новому смотрел на нее, а Катя ходила с загадочным видом, будто знала нечто такое, чего никто не знал и  никогда не узнает.
Диагноз был явно нехорошим. иначе бы и Костя, и дочь рассказали  о нем и о том, чем лечить болезнь.
А Людмила ничего не спрашивала, не хотят говорить, пусть будет так. Ей все равно. Она даже решила попросить Костю больше не тратить на нее время и ходить пореже. Она с самого начала хотела это сказать, страшно не любила, когда оказыали ей услуги. Оказанные услуги – это как бы взятые тобой в долг деньги, вещи…А Людмила никогда в жизни долгов не брала и не понимала тех людей, которые это делали.
Если взял в долг, то ты тем самым себя как бы заковал, сделал несвободным, а в подсознании заложил бомбу замедленного действия, тикаиье часиков которой будет слышно ежесекундно.
Людмила понимала, что все это не так, или не совсем так, но ничего не могла с собой поделать, такой уж, видно, уродилась – никогда не брала ничего  в долг. Потому и долг участия считала для себя неприемлемым. Дочь еще куда ни шло, но этот чужой мужчина, ему-то зачем втягивать ее в долговую яму?
Он это почувствовал  и стал как-то странно  ухаживать, по всей видимости, стараясь подчеркнуть свое доброе к ней отношение. Начал приносить цветы. Она сопротивлялась, однажды даже нагрубила (после чего каялась), но он продолжал ухаживать, как мужчина за женщиной.
Наверное, эти ухаживания имели какое-то отношение к посещению врача. Людмила проверила – по срокам совпало. Она начала наблюдать за дочерью, та наверняка тоже знала о диагнозе. Но Катя округляла глаза  и изображала полную идиотку.
Началась какая-то игра. Волей-неволей в нее включилась и она. 
Катя явно показывала свое неравнодушие к Косте.
В одно из воскресений они поехали в Пущу-Водицу. Катя захотела покататься на лодке. И там, видно, что-то между ними произошло, потому что Катя вернулась просто-таки невестой, все время показывая, что Костя ей не безразличен. Она пристала к матери с просьбой рассказать,  каким был Костя мальчишкой.
-Зачем это тебе? – спросила Людмила.
-Он же твой жених и мой отчим в будущем, я должна знать о своем  папочке, каким он был и каким стал.
-Кто тебе сказал, что он мой жених?
-Так это и так ясно. Иначе, чего ему у нас делать? Да ты ведь и сама этого хотела.
-Я этого не хотела.
-Тогда зачем мы переехали сюда, а потом ходили его встречать?
-Я хотела просто узнать о его жизни, все-таки в одном дворе воспитывались.
-Так можно было просто подойти и поговорить, не меняя квартиры.
Что она могла ответить.  Катя прижала ее к стене.
Через некоторое время Катя снова вернулась к этой теме.
-А он не против жениться на тебе, я спрашивала - сказала она. - Ты бы согласилась?
-Я устала, ох, как я устала, - сказала Людмила, закрыла глаза и перестала отвечать на вопросы дочери.
Та немного посидела и ушла. С тех пор, когда Людмила слегла, Катя перебралсь в ее спальню, там было просторней,  спальня находилась через стену, так что Людмила многое слышала, что там происходило.
Мать не сомневалась, что дочь ее не просто так перебралась в спальню, вполне могла жить и в своей девичьей. Там все было устроено под ее вкусы: маленький японский телевизор, компьютер, книжный шкаф с любимыми книжками, телефон и скрипка, на которой иногда в минуты особого расположения звезд Катя играла, и Людмила благодарила Бога за данный им ее дочери музыкальный талант.
Она много раз  убеждала дочь серьезно заняться  музыкой, но упрямство побеждало.
Это от мужа: тот, если ему втемяшивалось что-то в голову, всегда доводил свою идею до абсурда.  Когда было ясно, что он пришел к полному краху,  все равно утверждал, что прав. Не получалось из Кати музыканта.  Не хватало какого-то глотка воздуха  из другой атмосферы. Людмилу поражало равнодушие дочери.
Она приходила с показным сочувствием, понимая, что это  видит мать. Но потому и педалировала это ложное сочувствие, чтобы мать видела; равнодушие удваивало силу.
Людмила задумывалась, отчего это происходит? Обычно так поступают дети, если у них не получается что-то серьезное вне дома; они компенсируют полученные раны на своих близких. Вступают в силу отработанные еще в детстве приемчики.
Нет, у Кати было другое. Она мстила. Это было абсолютно ясно для Людмилы. Может быть, даже за то, что вот у нее был свой Костик, когда она стояла на балконе, а у нее такого Костика нет, потому что мать…передала ей свою ненависть к мужчинам,  и она не может из-за нее нормально развиваться.
Ну, ты уж загнула, голубушка, сказала себе Людмила.  Катя до такого додуматься не могла. Она почти не знала деда, который двумя пальцами полосовал, как плеткой, по лицу Катиной бабушки, а потом на виду у своей дочери занимался такими половыми извращениями с ее матерью, которые, наверное, только в специальных учебниках описывают, или в уголовных делах о маньяках. Неужели это передается? Неужели Людмила так и не смогла свою дочь оторвать от своего прошлого и передала  свое равнодушие  к мужчинам?
Нет, не передала.  Катя очень даже интересовалась сильным полом. Причем однолетки ее не интересовали. Она еще, конечно, девственница, но уже на грани, это Люда чувствовала?
Эти мысли поднимали  дух Людмилы. В такие моменты она чувствовала себя на вершине волны и начинала думать об окончании своей книги, чтобы туда втиснуть пришедшие к ней сейчас мысли. Но мгновения длились недолго, силы покидали ее, занавес закрывался, и она снова блуждала в полумраке, сонно бормоча что-то себе под нос. В разрывах облаков иногда мелькали лица Кати и Костика, но теперь и они мало интересовали Людмилу.
Но однажды до ее слуха долетели слова Кати, громко разговаривающей с кем-то по телефону.
-Ты представляешь, он меня целовал, как свою любовницу. Мы валялись на пляже, а потом купались, а потом…ну ты же понимаешь что может быть потом между молодой девушкой и взрослым опытным мужчиной? Все было прекрасно, я много узнала нового и в отношениях между мужчиной и женщиной. Да, да Сонечка, обязательно расскажу подробней при встрече.
Катя положила трубку и  начала напевать модный шлягер. Людмила лежала ни жива ни мертва.
Было ясно что по телефону ее дочь рассказывала о Косте. Ведь это они были с ним на пляже,   что…они…Об этом даже страшно было подумать.
-Катя, - позвала Людмила дочь.
Катя тут же явилась.
-Ты проснулась? – спросила участливым фальшивым голосом. – А я сижу дома и жду, чтобы ты, наконец, поела хоть что-нибудь.  Костик принес из ресторана прекрасный обед, как раз то, что ты любишь.
-А где Костик? – спросила Людмила.
-Костик уже  ушел, обещал  вечером зайти. Мы решили сходить в кино, идет классный фильм “Модуль-1”.
-Подойди ближе, сядь, - попросила Людмила.
Катя села в Костикино кресло и закинула ногу на ногу.
-Я тебя слушаю, мама.
Людмила молчала. Только что решившаяся на прямой разговор, она вдруг спасовала. Такого еще с ней не было, чтобы она тушилась перед дочерью.   
-Так что ты хотела меня спросить мама? – напомнила о себе Катя.
Она знает, о чем я хочу ее спросить, и наверное, так громко разговаривала по телефону, чтобы я все слышала.
-Ты можешь мне принести телефон?
Катя неохотно встала и взяла с тумбочки  радиотелефон,  специально установленный Костиком, чтобы Людмила могла звонить из любой точки квартиры.
Телефон был с определителем. Людмила посмотрела на адресат последнего звонка. Там красовался номер Костика.
Но Катя ведь разговаривала не с Костей, а с подружкой.
Скорее всего, просто имитировала разговор. Но для чего?
-Я слышала, ты сейчас рассказывала своей подружке, как провела воскресенье, а на определителе нет телефона твоей подружки, а есть  телефон Кости.  Как это понимать?
-Ты что шпионишь за мной? И какая тебе разница, с кем я разговаривала.
-С кем ты разговаривала мне все равно, но зачем ты Костю выставляешь в таком свете. Ведь это ты для меня говорила по телефону, ведь подружки все-таки не было, а Косте такую чушь ты не могла говорить.
-Почему? Он меня с большим удовольствием слушает, когда я несу чушь. Он ведь влюблен в меня, а я в него.
-И с вами случилось то, что ты только что излагала для меня по телефону?
-Ну…- замялась Катя…- не совсем так.
-Или совсем не так. Ты просто хочешь, чтобы я тебя начала ревновать к Косте? Глупая, мне не к кому ревновать. Тот Костя остался во дворе, а девочка все еще стоит на балконе, поняла?
-Причем здесь твой дурацкий балкон, если мы любим друг друга!
-Ну, любите. И что дальше?
-А что дальше бывает? Тебе лучше знать.
-Ты ведь у нас новое поколение, которое знает такое…так что тебе и карты в руки. А вообще меня все это не интересует. Даже если вы уже успели и переспать, но, знаешь, я ведь не первый год живу на земле и кое в чем разбираюсь. В людях, например.
Костя просто не мог сделать то, о чем ты с таким восторгом говоришь. Вот он придет, и я его обо всем спрошу, ведь я, как никак, твоя мать.
-Мама, ты этого не сделаешь. Я тебе ничего не говорила о том, что мы с ним…Ну, поцеловались, это было. Он разрешил  мне.
-Значит, ты так лезла к нему целоваться, вот он и разрешил тебе. И как после этого тебя назвать?
-Называй как хочешь, мне все равно! Я  совершеннолетняя и имею право делать все, что мне захочется.
-Ты совершеннолетняя по паспорту, а по мозгам ты обыкновенная дура, и мысли у тебя шлюшные. Все. Я устала, иди. Есть я не буду.
-Мамочка! – вдруг разрыдалась Катя. – Ты права, я дура, и я хотела, чтобы ты хоть как-то ожила, чтобы ты не умирала. Я все сделаю, чтобы ты жила.
Слезы ручьями катились по щекам Кати.
-Я все врала, - мямлила она сквозь слезы. - А ты все спишь и спишь, так ведь от голода и умереть можно. Тебе надо срочно переспать с Костей, - твердо сказала Катя,  встав. – Так доктор сказал.
-Что? Что ты сказала?
Людмила собрала последние силы и села на постели. Одеяло с нее слетело на пол, но она не ощущала холода.
-Ты посмотри, какое у тебя прекрасное тело, ты еще молодая и если ты выйдешь замуж за Костю, то будешь с ним жить счастливо, а я буду при вас, ведь это так замечательно!  Доктор сказал, что у тебя сгущение крови и что это происходит от того, что ты не живешь половой жизнью.  Давно не живешь.  Если ты хочешь, чтобы твоя кровь стала нормально функционировать, то нужен толчок. Мужской толчок. А лучше мужчины, чем Костик, на данный момент нет. К тому же ты его любишь.
-Любила.
-Ну пусть – любила.  Если ты начнешь с ним жить, то любовь придет. Новая зацепится за старую, легче…
-Да ты у нас философ,  мне советы даешь.
Людмила слабо улыбнулась. Улыбнулась впервые за долгие месяцы. Но даже это движение лицевых мышц далось ей нелегко. Она опустила голову на подушку.
Катя подняла одеяло с пола и накрыла мать.
-Спасибо, а теперь дай мне отдохнуть. И, если тебе не трудно, свари куриный бульон. Костя там принес курицу.
Костя  появлялся едва ли не каждый день. И сколько Людмила ни просила оставить ее в покое, он не слушал: приносил продукты, много фруктов. Кухня вся была завалена ими. Что с ним можно поделать!
То, что сказала Катя,  резануло ее слух, она хотела возмутиться, но потом сразу угасла, и ей все стало безразлично.
Но как только Катя ушла варить бульон, Людмила с радостью ощутила приближение мыслей о Косте. Теперь она могла о нем думать конкретно. Оказывается, она все время о нем думала. Он, как только она его увидела впервые на улице, сразу занял все ее душевное пространство. Просто он растворился в ней, наверное, поэтому ей и хотелось угаснуть.
А теперь, когда она узнала о диагнозе доктора и о методе лечения ее болезни, вспомнила, что уже описывала подобный случай в одной из своих книг. Только там был случай с девушкой, которую муж в первую брачную ночь, лишая девственности, сильно напугал и сделал ей больно.  Этот испуг превратился в страх отторжения мужчины, а затем и мужчин.
Девушка попала в психоневрологический диспансер, но там  смогли подлечить только ее нервную систему, а главную причину болезни, как сказала опытнейший врач-гинеколог, могла устранить только близость с мужчиной. Клин клином вышибают. Следовало боль превратить в радость.
Неужели с ней случилось подобное? Смешно. Когда она описывала тот случай со слов психиатра, не верила  ни единому его слову. Она поняла это тогда, как намек  на, как он выражался,  оздоровительный секс с ним. А  байка была придумана, чтобы быть более убедительным.
Оказывается, такие случаи действительно бывают в жизни женщины. И, словно в назидание, ей теперь  самой в этом приходится убеждаться.
Людмила устроилась пудобней  и начала думать о Косте. Что она знает о нем? Ровным счетом ничего, только внешние приметы: как зовут, рост, глаза, образование…Человек он мягкий, сочувствующий, уступчивый, деликатный – интеллигентный.
Какое-то слово мелькнуло перед взором Людмилы, оно  остановило дыхание: уступчивый, сочувствующий. Значит дело было так: доктор осмотрел Людмилу (да и осматривать особенно нечего было, достаточно взглянуть на лицо). И сказал Косте (а Катя, естественно, подслушивала):
-Депрессию можно вылечить только активным образом жизни, а половой орган как раз и отвечает за кровообращение, он регулирует приливы и отливы, распределяя таким образом энергию по всему организму.  Депрессия требует отвлечения. И тут все сходится.
Костя отвлечет ее от дурных мыслей, от безнадежности и стремлении закончить все тихо-смирно. Как только эти два условия будут выполнены, организм потребует  для восстановленя сил  усиленного  питания, возврату к труду и нормальной сексуальной жизни.
Все правильно. Она стала себя убивать как раз тем, что в ее жизни не было просвета. Дочь отдалялась с каждым  днем все дальше и дальше, мужчин она ненавидела и не подпускала к себе.
Работа, приносившая столько радости, опротивела; она уже не могла заставить себя сесть за стол  и написать первую фразу. Она вообще вдруг поняла, что увлечение работой резко сокращает срок жизни человека. Работающий ускоряет движение времени и крадет его таким образом у самого себя.
Сев за компьютер в девять часов утра, она спохватывалась и начинала ощущать себя где-то в час. За это время было написано всего лишь несколько страниц. Четыре часа ухнули в небытие, дав взамен лишь несколько примитивных мыслей и несколько листков испорченной бумаги.
Конечно, потом читатель прочтет ее измышлизмы, может быть, даже порадуется  какому-то открытию в себе и поблагодарит старушку за то, что в ее голове нашлись мысли, способные заинтересовать его ленивый мозг. Вот и все.
Лев Николаевич Толстой написал 90 томов слов.  Многие ли его читают сегодня, хотя он и считается классиком мировой литературы? Наверное, неспроста он в глубокой старости сбежал из дома, как мальчишка, и на этом закончил свой жизненный путь. По всей видимости, Толстой понял, что великий писатель отобрал жизнь у великого человека. Иными словами, один паразитировал на другом.
Естественным образом и  привели такие мысли Людмилу к тому положению, в котором она находилась сейчас. Откровение дочери подняли в ней столб протестующей энергии, как поднимает столб мелкой жаркой пыли промчавшийся на сумасшедшей скорости гоночный автомобиль.
Людмила встала, надела халат, пошла на кухню. Она не чувствовала привычного головокружения. Она была бодра. Катя обернулась и, увидя мать в халате и с боевым  выражением на лице, в восторженном ужасе опрянула, едва не сбив с плиты большую сковородку, на которой поджаривала лук.
-Что ты делаешь?
-Бульон, ты просила.
-А причем здесь лук?
-Это по рецепту бабушки. Помнишь, она во все супы клала жареный лук, как  было вкусно.
-Клади, - разрешила Людмила.
Она села на табуретку у окна и  посмотрела во двор. По мокрой дорожке (недавно, видно, прошел дождь), выложенной кривыми плитами, шла старуха, а рядом с ней едва передвигал ногами толстый прелестно-омерзительный  японский бульдог.
По плитам передвигалась старость. О чем она думала, эта старость.
Людмила ощущала необыковенный прилив энергии. Она с интересом наблюдала, пока старушка с собакой не свернули за огромный гараж, выстроенный вопреки всяким законам полковником милиции, который жил ниже этажом.
Она увидела въезжающую во двор мусорную машину – огромный мерседес с двумя стоящими на задних площадках  работниками  в чистых  фирменных  желтых жилетках. Прошел быстрым шагом молодой человек в растрепанных волосах и потертых джинсах. Голова его была наклонена, а шаг явно неуверенный. 
Людмиле казалось, что  она может сейчас о каждом из увиденных персонажей написать по роману, так прочитывалась их жизнь. Катя продолжала жарить лук и нелюбимый ранее запах вдруг стал таким приятным и уютным, что Людмиле захотелось и самой принять участие в готовке. Но она осталась сидеть на табуретке. Ей хорошо было наблюдать одновременно за дочерью и за тем, что происходило во дворе. Впервые, пожалуй, она подумала, что истинная жизнь – это то, что вокруг, а не то, что в тебе. Вот от этих бравых и вполне благополучных мусоорщиков и старушки, и даже от молодого человека,  явно потерпевшего какое - то фиаско на личном фронте, идет истинная информация совершающейся сейчас жизни.
А то, о чем она думает, это иллюзия (Майя по Агни Йоге), это то, что привнесено в нее генами, какой-то искусственной силой.
Человек, оказывается, совершенно неправильно живет. Ему нужно наблюдать жизнь, участвовать в ней и ни в коем случае не замыкаться в себе, делая из себя гения всемогущего.
Людмила вдруг ошутила такой прилив счастья, что испугалась, не ремиссия ли это. 
Подумала, если бы она была кошкой, она не знала бы значения этого слова «ремиссия» и не боялась бы, а просто чувствовала себя счастливой.
Давно с ней ничего подобного не случалось. Это замкнутое пространство (кухня и двор) и дочь, которая старалась  сварить  для нее, матери, самый вкусный бульон – разве ради этого не стоит жить?
И тут же она подумала, что мысль «ради этого» пошла и гонит ее снова в постель.
Господи! Что с ней сейчас происходило. Она сидела, преисполненная сил и желания жить и рассказать, как можно жить так, чтобы так как ей, было  хорошо другим.
Катя вынула курицу из бульона и положила на большое блюдо для холодца. Потом нарезала тоненькими пластинками ржаной белорусский хлеб, который мать  любила (его купил Костя по наводке Кати, догадалась Людмила), достала из холодильника салат оливье.
-Мама, а, может быть, выпьешь рюмочку коньяка? Доктор советовал, коньяк разгоняет кровь.
-Можно и коньяк. Но обедать будем вместе.
Катя сервировала стол, и Людмила видела, что она это делает с удовольствием и что ей хочется угодить матери. Этого тоже давно не было. Картина была совершенно незнакомая - с другой выставки.  Не хватало еще Кости, и вся семья в сборе.
Вот оно в чем дело, огорчилась Людмила. Только сейчас она подумала, с чего это она вдруг превратилась в царевну-лебедь?
Конечно, после рассказа Кати о желании Кости жениться на ней и такими образом спасти ее. Как это глупо: если бы она стала такой как есть,  то счастье ее было бы чистым. А так получается, что она стала такой благодаря обещанию Кости.
Настроение сразу обнулилось. Людмилу снова потянуло в постель, и запахи, будоражащие ее аппетит, сразу превратились в обыкновенные кухонные ароматы, от  которых  тошнило.
Людмила уже хотела встать и уйти, но увидела, как  старательно дочь протирает суповые тарелки и  сказала себе, что должна все сделать, чтобы не обидеть Катюшу. Она  ее так про себя называла только в детстве.
И тут зажужжал дверной звонок.
-Это Костя, - встрепенулась  Катя и посмотрела на мать.
Господи, да она уже взрослая, совсем взрослая.
-Иди, открой, - кивнула Людмила в сторону прихожей.
А сама села у  окна, осмотрев себя быстро в висящее над полкой зеркало.