Обычная пятница. Как известно, пятница – повод отметить конец недели и грядущую субботу. Отметить – и проснуться к воскресенью. Так обычно и бывало в этой квартире, где жили два брата. Вся квартира их сохранила в себе следы женских рук, когда-то бережно все здесь расставлявших. Конечно, традиция вытирать пыль исчезла вместе с женскими руками, но квартира была совсем не так плоха для двух холостяков, один из которых всего на четыре года старше другого. А на двоих им было за семьдесят.
Пятница была не просто днем, когда стаканы не пустовали – но в пятницу к ним обычно приходила гостья, давняя подруга. Они любили вспоминать историю их знакомства, однако эта история каждый раз снабжалась какими-то новыми подробностями, поэтому истины в чистом виде никто уже и вспомнить не мог. Одно было известно наверняка: они давно знакомы. Знакомая всегда приходила с коробкой «птичьего молока» и бутылкой чего-нибудь среднекачественного и высокоградусного.
В эту пятницу она опять пришла к шести вечера и принесла с собой кипу бумаг.
-Ребята, что ж вы почту-то не проверяете? Вам тут столько всего напихали в ящик – еле вытащила.
На самом деле причины забарахления ящика просты: во-первых, ключ был всегда у нее, и приносить ежепятнично почту было ее старой привычкой, прерогативой и обязанностью, а во-вторых, никакой корреспонденции братья не ждали.
-Положи вот туда.
-Тут уже стопка такая, ты сам глянь. И квитанций куча. Если я еще и это, - она продемонстрировала кипу, - сюда положу, то упадет.
-Тогда на сервант положи. На самый верх.
Гостья потянулась, встала на цыпочки и ощупала поверхность «крыши» серванта.
-Ой. Ребята. Я думала, тут пыль одна, а тут письмо.
-Что еще за письмо? - спросил старший брат, не повернувшись. Он был занят разлитием по стаканам принесенного напитка и откупориванием банки паштета.
-Да вроде от мамы вашей…
Братья встрепенулись. Старший отвлекся от паштета, вытер руки о штаны и взял конверт.
-А. Это мы видели. Оно там давно лежит. Мы уж и забыли, куда его сунули.
-А что в нем?
Тишина.
-Вы не читали?.. – удивилась гостья.
Тишина.
-Садись, я налил. Хлеб мажь, - подал голос старший.
Гостья села, порядочно съела бутерброд, выпила свою порцию. Братья переглядывались и выглядели хмуро. Первым заговорил младший и сказал, что письмо они не читали, потому что были злы на мать. После смерти она не оставила им ни гроша. Куда делись все ее деньги – они не знали, а она будто бы что-то копила. В завещании было сказано что-то смутное про счет некой организации, куда вложены все деньги. Они даже переехали в этот город, только узнав, что мать умирает, поселились с ней. Конечно же, не имея никаких – почти – корыстных побуждений. Ухаживали за ней, в аптеку ходили, а она их так обделила. Простить этой подлости братья своей матери не смогли. И вот теперь они вынуждены были вести такой неприятный образ жизни, а были бы у них деньги…
-То что?
-Что, будто не знаешь, что. По-другому бы жили.
Гостья пожала плечами и сказала, что уж времени прошло достаточно, что письмо бы прочитать нужно, нельзя же долго зло держать, тем более на мать родную.
-А зачем?
-Ну, а можно я тогда прочитаю? Сама?
Братья задумались. Старший неопределенно махнул рукой, гостья вскочила и вынула письмо из конверта. Глаза ее забегали по строчкам, лицо становилось то грустным, то веселым, а потом она и вовсе зашлась гомерическим хохотом, который перешел в истерические всхлипы.
Братья тоже немедленно уткнулись носами в письмо, толкая друг друга плечами и локтями. Лица их помрачнели.
Дорогие мои, милые сыночки!
Если читаете – значит, нет уже меня. Хотела высказать, как я вас люблю. Но слезы наворачиваются, рука писать не хочет. Поэтому перейду к главному. Просила я вас прочитать это письмо, как только умру.
Сыночки мои! Я верю, что вы не обозлились на свою старую мать и письмо это не закинули подальше. Потому что душа материнская исстрадается, если вы о ней даже не помолитесь.
Могли ли вы поверить, сыночки, что я вам не оставила ничего?
Знайте же: мой нотариус будет вас ждать. Если вы в первую неделю после похорон моих придете и скажете ему секретное слово (оно с обратной стороны), то узнаете тогда, что все деньги мои – теперь ваши, потому что лишь через две недели все сбережения мои перейдут на счет одного санатория, где мне помогли когда-то. Если прочитаете вовремя и успеете, то будете жить, как достойные люди, дом в тепле и достатке содержать. Жен себе хороших найдете, деток нарожаете, довольно вам холостякам ходить.
Но если же вы поверили, что я вам ни копеечки не оставила, письмом побрезговали – так и поделом вам, голубчики. Не для того я вас растила, чтобы вы в матери родной усомнились, чтобы предали.
Помолитесь обо мне, сыночки, чтобы мне там спокойнее было.
Ваша любящая мама.
-Может быть, еще не поздно?..
-Два года прошло, какое там! – заорал вдруг старший. – А ты выметайся отсюда сейчас же!
Он схватил за руку гостью и вытолкнул ее за дверь.
-Ну ты чего? – спросил младший.
-Чего?! Чего?! Могли бы жить по-королевски!
-Разошелся! Я тебе говорил, надо было прочитать. А ты…
-Ты меня еще упрекать смеешь?! Старуха над нами зло подшутила, а ты меня еще упрекаешь?!
-Она мудрая женщина была. Поделом нам. Дураки мы с тобой.
Старший брызгал искрами, ноздри его раздувались, кулаки сжимались. Взял он тут письмо и изорвал его. Младший посмотрел на него с укором, не сказал ничего и вышел вон. Брат побежал за ним, высунулся на лестничную клетку и закричал:
-Эй, ты куда?! К нотариусу этому? Да поздно. Если что, пароль «Вера».
-Я, брат, пойду о матери помолюсь.
Старые напольные часы застрекотали и гулко пробили новый час.