Посёлок Алексеевка, районный центр Целиноградской области, в 1962 году как будто ещё знал, что в недалёкой Семипалатинской области на атомном полигоне ведутся испытания смертоносного оружия века. Погода резко континентального климата изобиловала аномалиями. В один из жарких летних дней после отгремевшей, отсверкавшей молниями и шквалом пролетевшей грозы выбежал я из дома и по лужам пузырившимся, предвещая новый небесный гром, направился к приятелю на улицу Советскую. Шурка Ремаренко жил тогда со слепым и немым отцом вдвоём в небольшом домике со двором, в котором бегали куры и цветастый петух. Другой живности больше во дворе не водилось. Шурка не успевал бы за хозяйством в те ещё свои шестнадцать лет, так как инвалид отец конечно же не мог быть хозяином. О матери ничего не помню, потому как её не было, а спрашивать о ней было страшно, учитывая ещё что такой родитель Шурки вызывал во мне ужас невозможностью нормального общения. Отец умел пьянствовать. Как это у него получалось, трудно было представить.
Шурка учился со мной в одной школе одним классом старше. Как он успевал в школе, я не знаю, но парень был дисциплинированный и дружить с ним было интересно. В тот летний день мы с ним решили попробовать жареной на углях голубятины. Скажу сразу же, что воспоминания об этом не из приятных. С тех пор у меня отвращение к дичи.
Весь был бы рассказ, если бы не одно дополнение. Шурка покорил меня соперничеством в школьном хоре. Мы оба пели неважно, но в украинской песне «Казачок» надо было в припеве подсвистеть и тут-то Шуркино мастерство было бесподобно. Когда пробовали на свистуна меня и его, то выбрали его, потому что свистел он не закладывая пальцев в рот и пронзительно, складывая язык и губы для этого в характерную гримасу. Эх! Казачок, казачок, казачочек!