То было чудное лето, жаркое лето, карамельное лето, щедрое на ласковые лучи солнца и звонкий смех детворы, играющей на цветущих лужайках; последнее лето, оно словно знало, что не будет больше шанса ни у кого им насладиться, и великодушно одарило нас своими пышными плодами. День за днём стояла ясная погода, в городах кипела лихорадочная летняя жизнь, в лесах и на полянах резвились звери, а небо безраздельно принадлежало птицам, которые давно отвоевали своё право на него. Июнь, июль, наконец, август – и ничто не предвещало беды. Хваленые прорицатели и лживые пророки нежились в блажи неведения. Страны продолжали распри, кое-где оборачивающиеся кровопролитиями, но природа будто задремала: за сезон не выдалось ни одного крупного наводнения или землетрясения, а в космосе вблизи от третьей планеты не было каменных глыб, способных угрожать её благополучию.
Но то, что ознаменовало конец эры, явилось не извне. Ни при чём была даже знаменитая человеческая глупость (хотя такой конец больше подходил бы этому миру). Лето сгинуло под грохот извержения вулкана в Южной Америке. Огненная сопка доселе не показывала свой характер, это яростное пробуждение застало врасплох учёных мужей. Те, кто видел извержение, говорили, что его мощь невозможно описать словами: это было похоже на выход из спячки древнего джинна – самого злобного из всех джиннов, – который, едва разомкнув веки, задался единственной целью сокрушить всё вокруг. Мир облетели видеозаписи огненного столба, взметнувшегося к небесам из дымящейся горной вершины – огня, который полыхал глубоко под землёй многие тысячелетия, прежде чем получил свою долгожданную свободу. Земля у вулкана содрогнулась, как живая. Из окон в окрестных деревнях вылетели стёкла, люди в смятении хватались за стены и деревья, чтобы не потерять опору под ногами. Долгие часы рокотал джинн, окрашивая небо в невиданный радужный цвет, и пепельный дождь сыпался на головы зачарованных наблюдателей. Сезонные ветра подхватили и унесли вдаль мелкие частицы субстанции, которая вышла из недр. Наконец, вулкан утих, растратив все свои силы и великолепие, и снова погрузился в свой невечный сон.
Казалось, на этом история обрела свой конец: природа в очередной раз показала своим сынам, чего стоят их жалкие потуги на всемогущество пред теми поистине титаническими силами, которые исчисляют свой век миллионами лет. Но оказалось, что на сей раз урок был намного более жестоким... в итоге мир, кропотливо развивавшийся с древних времён, так и не смог пройти уготованное ему испытание и канул во тьме веков.
Через неделю после извержения у подножия вулкана, где всё ещё можно было случайно наступить на толстый слой холодного пепла, выросли диковинные грибы пугающих размеров. Их ножки порой не уступали стволам могучих дубов, а тяжёлые шляпы затмевали небо, если стоять прямо под ними. Грибы распространялись чрезвычайно быстро, усеяв весь лес, и подкрадывались к людским владениям. Обеспокоенные жители обратились к учёным, которые стали исследовать странных пришельцев. А тем временем сообщения о нашествии грибов появлялись со всех уголков земного шара – дожди, льющиеся над континентами, занесли вулканические выбросы куда только можно. Вскоре каждый житель Земли мог любоваться стремительно плодящимися мясистыми наростами. Грибы не боялись ни африканской сухости, ни арктического холода, ни тропической влаги: стоило им упасть на поверхность, они принимались жрать окружающее пространство подобно варварам, бесчинно уничтожавшим римские города.
Сами по себе первые грибы не несли большой угрозы, несмотря на справедливую тревогу, испытываемую при их виде. Внушало страх другое: учёные выяснили, что споры, вышедшие с расплавленной магмой, обладают потрясающей живучестью и изменчивостью. На глазах у всего мира они превращались из безобидных громад в нечто постоянно мельчающее, бесформенное, вонючее и брызгающее во все стороны мутным соком при малейшем прикосновении. Каждое новое поколение грибов было более приспособлено к условиям существования под открытым небом; и каждое поколение производило больше потомства за меньшее время. Мириады спор облепили поверхность Земли, распухая и отъедая место. К концу месяца у грибов прорезались явно хищнические повадки: они паразитировали на растениях, намертво врастая в листья и стволы. Вскоре зелень хирела и разламывалась на иссохшие куски. Животные тоже познали на себе ужас новой напасти – в лесах водились волки с пульсирующими белыми бельмами на мордах, а птицы мучительно пикировали, пытаясь сбросить с крыльев пенистую дрянь – напрасно! Даже насекомые, эти неистребимые и неуловимые легионы – и те массово дохли под воздействием дьявольских грибов.
Шли недели, тучи обрушивали новые дожди на материки, и уже в каждой капле небесных вод извивались споры, готовые вцепиться во всё, что им встречалось. Люди пытались остановить неизбежное, что-то сделать – но было слишком поздно: как избавиться от отравы, что уже проникла в пылинки воздуха, пропитала почву, да ещё продолжала неуклонно увеличивать свою численность? Стало ясно, что катастрофа уже даже не грозит, а стала жестокой явью: самое немногочисленное и недооцененное из проявлений жизни на планете – царство грибов – решило взять реванш за века неприметного молчания и схлестнулось в смертельной битве с царствами животных и растений. И грибы безоговорочно выигрывали, не зная жалости и передышки, не признавая капитуляции и белого флага. Они решили идти до победного конца.
И планета уже смердела от вони трупов, усеявших её. Леса стали голыми остовами стволов, умоляюще протягивающих скелеты веток к небу; потом и стволы пропали под мягким белесым наростом. Океаны покрылись пузырчатой грибной пеленой. Ставшие необитаемыми города рушились под разрушительной заразой грибов. Тёмными осенними ночами в них стоял беспрерывный сводящий с ума скрежет – это господствующий ныне вид вгрызался губчатыми зубами в металл и стекло, расшатывая многотонные конструкции. А дожди всё шли и шли, лишая остатки прежнего мира малейшего шанса на спасение. После поражения лесов кислорода становилось меньше. Последние оставшиеся в живых люди в бункерах и укрытиях задыхались, с ужасом обнаруживая на ногтях и ладонях характерную склизкую массу. С ними не разговаривали, а сразу выталкивали взашей из убежищ во внешний мир. Там люди быстро погибали, но перед тем успевали увидеть затягивающимися хрусткой плёнкой глазами новый мир – мир гигантских столпов, кривых, пупырчатых, с оттопыренными отростками, которые тянутся на многие мили; мир лабиринтов и пещер из трясущейся, как желе, студенисто-жёлтой массы; мир тяжёлых туч с ядовито-зелёным блеском, которые роняли липкие крупные капли. Всё было не так в новой грибной эре – ничто из прежней эпохи не пережило Великий переход. Лишь багровое солнце сияло на небосклоне – оно было надёжно защищено от грибов вечным вакуумом. Впрочем, сквозь марлю наполненного спорами воздуха даже оно выглядело не так, как раньше...
И несчастные кричали, отказываясь принять ужасающее откровение. Их неистовый крик продолжался, пока споры не произрастали у них в горле, заполняя мясистым тельцем все полости, и не вылезали жирными блестящими культями изо рта, носа и глазниц. Грибной мир обволакивал скрючившиеся тела, сжимая их в крепком приветственном объятии. Конечности слипались с конечностями, голова переходила в туловище – и, наконец, в завершающее мгновение человек становился частью нового мира. У многих страдальцев последней мыслью было то, что это не так уж и плохо – что теперь они могут быть вечно, едины по всей планете, вволю наслаждаясь собственным совершенным миром.
Грибы торжествовали. И лишь высокие горные хребты скептически смотрели на их радость. Что ни говори, их возраст был несоизмерим с годами новейшей эры. Скалы знали и помнили многое, но предпочитали хранить молчание – только изредка нервно подрагивали, когда там, внизу, в пылающем пекле, злобный джинн сонно переворачивался на своей огненной постели и смотрел вверх, мечтая вновь совершить затяжной прыжок на небо.