Иногда я напоминаю себе путника, идущего по бескрайней пустыне. Жизнь претерпевает некие конвульсивные перемены, и я, как сумасшедший с лопатой, пытаюсь удержать то восприятие мира, которое подарила мне судьба. Как и любой другой человек, я имею определённые представления о духовном наполнении своей души. Так, наверное, захотел Господь, чтобы наши поступки вызывали эмоции, а душевные переживания толкали нас к совершению определённого действия. И очень плохо, когда это не взаимосвязано.
Я не помню точно, когда во мне произошла перемена. Наверное, тогда, когда слушая вечно орущую бабку за стенкой, о том, что её убивают, я в первый раз подумал, чтоб тебя, правда, убили!
В Пансионате для ветеранов труда (ПВТ) много разного народу. Есть такие, которые до смертного часа сохраняют ясность мысли и сознания. Есть и другие, потерявшие ум от безысходности. Ведь чего греха таить, про эти «богоугодные заведения» ходят разные слухи. Но одно в этих слухах правда: старики приходят туда умирать. Одни умирают в первые полгода, брошенные своими детьми и утратившие смысл жить дальше. Другие же из года в год молят Бога подарить им успокоение, но, видимо, сильно нагрешили на этой земле, и Господь не желает их видеть у себя на небесах. Люди всегда люди. И там, в пансионате, они продолжают пить водку, пытаться выйти замуж или жениться, и просто сходят с ума.
Когда ты не можешь ходить с детства, то возникает защитная реакция мозга. Ты уже не обращаешь внимания на взгляды прохожих на улице, а определённые бытовые проблемы воспринимаешь как естественные сложности в твоей жизни. Возникает привычный уклад, который из-за дня в день повторяется как пластинка, которая заела на одном месте. Мало того, к этому укладу привыкают твои домашние, близкие тебе люди. И всем уже кажется, что так будет всегда…
Но, наступает день, когда ты делаешь отчаянную попытку изменить жизнь. Вот тут и наступает «момент истины». И те люди, которые тебе «желают добра», проявляют колоссальное непонимание тебя! Естественно, возникают ссоры, ругань. Попытка отстоять себя как личность, приводит к разочарованию в близких тебе людях. И тут, главное, не сломаться, не позволить себе обиду, или, ещё хуже, ненависть. Надо помнить, что родственники уже настолько к тебе привыкли, что и не представляют твою жизнь по-другому...
И даже если ты смог преодолеть все внутренние препоны, то на твою инвалидную голову рухнут масса проблем с благоустройством уже «твоей» жизни.
Я помню, когда всё-таки стал мужем Лены, то встал вопрос: где жить? На тот момент у каждой нашей семьи было по трёхкомнатной квартире. Но это ничего не меняло, ибо никто из наших родителей не хотел брать в дом вторую коляску. Конечно, их можно понять: сколько лишних забот рухнет на принявшую сторону. Мы тогда находились в реабилитационном центре «Царицыно», и я мучительно думал: что делать дальше? Попытаться поговорить с родными? Но сразу же после свадьбы наши родители чётко выразили свою позицию на этот счёт. Оставался единственный выход: собирать документы и подавать заявку на две путёвки в пансионат. Но как тяжело человеку, который двадцать пять лет прожил дома, решиться на этот шаг! И ладно бы одному, но ведь рядом та, которую ты почти боготворишь! Я не знаю, как смог начать тот разговор с женой. Сколько мне потребовалось душевных сил, чтобы сказать: надо уходить в ПВТ. Я видел, как Лена, переживая, всё же сказала: да, давай собирать документы. Благо дело, администрация «Царицыно» пошла нам навстречу, и все медицинские справки нам сделали там. Я отдал документы знакомой, и та отвезла их в Собес.
Странно, но в закрытом обществе типа реабилитационного центра, больницы, или интерната, любая новость разлетается очень быстро. Центр загудел, что мы решили уйти в пансионат, и ко мне пошли «ходоки» из ребят, которые жили в интернатах. Из желания сделать благо они рассказывали мне ужасные истории про беспредел, который творится в этих заведениях. Я слушал и прекрасно понимал, что другого выхода нет и найти его нельзя. Конечно, по истечении стольких лет, я благодарен тем людям за их попытку предостеречь меня от необдуманного шага.
Через четыре месяца мы получили путёвки в пансионат. Сложно описать, что я испытывал в последний вечер дома. Должен сказать, что после выписки из «Царицыно», каждый из нас жил у себя дома. Наверное, родственники до конца не верили в нашу затею и надеялись, что мы останемся. В тот вечер я вдруг явственно ощутил, что наступает перелом — перелом в жизни, в моих привычках и пристрастиях, во всём. Потом приехали мои друзья, которые должны были мне помочь с переездом, и мы… извините, напились! Три бутылки водки ушли как-то незаметно. Но, если быть честным, то, наверное, эта водка и помогла мне уснуть и сносно выспаться.
От моего дома, где я жил, до пансионата ехать на машине 10–15 минут. Пока ребята перетаскивали в пансионат мои скромные пожитки, я сидел в машине и курил. Вещи быстро «кончились», но друг терпеливо стоял и ждал, пока я не брошу «бычок». Он не решался нарушить ту связь с домом, которая у меня ещё оставалась…
Среди своих друзей я имею репутацию человека решительного, почти «безбашенного». Но в тот момент мне было страшно, и хотелось, чтобы кто-нибудь отобрал у меня эту чёртову сигарету. Собравшись с духом, я выкинул «бычок» и вылез из машины. Всё, прежней жизни был положен конец.
Я не буду описывать приёмку в пансионат, она предельно скучна и однообразна. Просто сестра провожает вас до вашей комнаты, и всё. По крайней мере, со мной было так. Потом приехала Лена. Современные писатели любят фразу: «Фейерверк чувств!». На мой взгляд, бессмысленная фраза, но в тот момент я испытал именно это. Там была и радость встречи, и печаль по дому, и страх перед нашем будущем…
Вот с этого дня, а верней с ночи, я стал слушать соседку за стеной с её вечным «Убивают!!!».
***
Привыкать всегда сложно. По натуре я человек, приверженный к отрицанию всякого режима. Мне неуютно, когда я должен вставать в 7 часов утра, чтобы запихнуть в себя кашу, и не знать, что делать дальше. Впрочем, должен признать, что девочки, работавшие у нас на этаже, особо и не настаивали на том, чтобы мы придерживались режима. Прижив месяц, я понял, что самый «весёлый» день в пансионате, это когда выдают пенсию. Пьянка вселенского масштаба, вот как можно назвать этот день. Кто-то с кем-то кучкуется, кто-то ругается за прошлый долг, и, чего греха таить, были и драки. Вот в такие моменты мне становилось жаль наших медсестёр. Да и что они могли сделать? Охрана из крепких мужиков появилась позже, когда по Москве прокатилась волна терактов. А тогда на вахте сидела вечно спящая старушка из числа проживающих в нашем пансионате. И уже тогда я понял, насколько работа в ПВТ ожесточает. Оказалось, что милая девушка, с которой приятно пообщаться, может запросто орать матом на старика. А ведь он прошёл войну, пережил сталинские репрессии, да и вообще много чего видел в своей жизни.
Нас поселили на «престижный» этаж, куда водили комиссии, дабы показать, как администрация заботиться о тех, кто здесь живёт. Ну, конечно, это была показуха чистой воды. И вскоре я в этом убедился. Дело было как раз перед новым годом, и мы решили выпить с одной санитарочкой. Надо сказать, что в то время у нас не на каждом этаже висели телефоны-автоматы, и, чтобы позвонить, приходилось либо спускаться на первый этаж, либо подниматься на третий. А для того чтобы это сделать, надо было «пригнать» лифт. Отношения с санитаркой у нас сложились нормальные, и просьба «пойти позвонить» воспринималась вполне естественно. Мы поднялись на третий этаж, и, пока жена разговаривала с матерью, мне предложили совершить экскурсию по этажу…
То, что я увидел, можно было сравнить только с кадрами про немецкие концлагеря. Не знаю, наверное, наши солдаты испытывали те же чувства, что и я тогда. Сотня людей, потерявших свой облик, калеки, голыми ползающие по комнате, и смрадный запах нечистот, бьющий в нос и пропитывающий тебя всего.
Я подъехал к жене и сказал: «Пошли домой!!! В комнату!». В тот момент я воспринимал нашу комнату как дом. Наш дом, который мог отгородить меня от того ужаса, что я испытал. Лена посмотрела на меня и молча, выполнила мою просьбу. Придя к себе, я сел на кровать, и понял, меня бьёт нервная дрожь. Такого психоза я ещё никогда не испытывал! Лишь на секунду я представил, что ЭТО будет и с нами! Что и я, по прошествии десятка лет, буду ползать в своих нечистотах и смотреть на мир бессмысленными глазами. Видя моё состояние, жена налила мне стакан водки и заставила выпить. Потом меня положили в постель, и Лена долго сидела и гладила меня по спине, обещая, что всё будет хорошо…
Чёрт его знает, может, тот стакан водки и помог мне не свихнуться тогда. И, конечно, моя жена, которая своей любовью вытащила меня из того стресса.
Впрочем, как всегда бывает в жизни, страшное соседствует с курьёзным. Сколько забавных историй было за время нашего пребывания в пансионате, можно, наверное, сборник рассказов написать. Но, одну историю я всё же опишу. Правда, должен извиниться за характерный «пансионатовский» юмор. Итак…
***
Как и везде в таких заведениях, у нас в пансионате была своя стенгазета с ярким названием «Ясные Зори». Уже смешно, если учесть, что выгладила она как доска с четырьмя ячейками под лист формата А4. Ну да ладно, хоть такая! Писали туда обычно проживающие, достав секретаршу, чтобы она отпечатала на пишущей машинке чьи-нибудь вирши. Верховодил всем этим дедок лет 60-ти, который выпустил в своей жизни одну брошюру и корчил из себя именитого писателя. Как-то, когда мы с другом гуляли в сквере, он подошёл к нам и спросил у моего друга, не мог бы тот что-нибудь написать для «местного издания». Меня он не удостоил своим вниманием, ибо, о, боги, что может сотворить этот несчастный на коляске? Я уже тогда баловался эпистолярным жанром, и благодаря своей подруге, которая перепечатала мой бред из тетрадей на бумагу, а потом сделала переплёт, имел первый сборник рассказов. Друг сказал, что он не обременён литературным талантом, а вот я пишу неплохие рассказы. «Великий и непонятый» посмотрел на меня как Ленин на буржуазию, и сказал, что ровно в 20:00 он почтит меня своим визитом, дабы ознакомится с тем, чему он готовит вечность. Прости меня, Господи!!! Я попытался вякнуть, что хорошо бы на часок сдвинуть визит, но тут же получил в лоб фразу, что у Великих Писателей великий режим, и отходить от него, это, значит не попасть в Пантеон Избранных.
Когда он удалился, я сделал вывод, в этот Пантеон мне никогда не попасть, потому что я всегда что-нибудь нарушаю. В 20:00 открылась дверь и с видом Командора из бессмертного творенья Пушкина, вошло Оно — Ум, Честь, и Совесть нашей эпохи. Причём в одном лице. Посмотрев мне в глаза взглядом специалиста по глубокому бурению, Вершитель Душ Человеческих спросил, готов ли я дать ему «записки о нестройном ходе моих мыслей»? Я молча протянул ему папку. Взяв её с видом благодетеля, Писатель удалился, бросив через плечо, что о результатах он сообщит. Не знаю, может, мне надо было кинуться на пол, целовать следы, зайтись в экстазе от счастья, что увидел этого Гения? Но я просто уставился в телевизор. Через некоторое время, проезжая по коридору, я был атакован нервным вопросом Писателя: «Это всё ты написал?». При этом он как-то неловко подпрыгивал в кресле, то ли делая попытку встать, то ли пытаясь усидеть на Пьедестале. Этого его манёвра я так и не понял. Я ответил, что, да, это всё написал я. Чем и поверг Гения в депрессивную задумчивость. В комнате я не мог удержаться от смеха. И опять я не придал всему этому значения. Должен признать, что в те годы я пытался писать рассказы с мистическим уклоном. Ну и как-то так получилось, что мой мозг смог выдать рассказ, которому я дал название «Три Розы Смерти». Как я сейчас понимаю, вещица получилась наивная, с трудом тянувшая на рассказ.
И вот мы с женой решили выйти в сквер погулять. А для того чтобы это сделать, надо было проехать мимо столовой, где перед входом висела стенгазета. Уже не знаю, кой чёрт дёрнул меня посмотреть в сторону столовой, но когда я осознал, что увидел, со мной случилась смеховая истерика! Итак, представьте себе: доска, на которой на оргстекле синими буквами радостно написано «Ясные Зори», а внизу четыре машинописных листа бумаги, где на первом красивым подчерком написан заголовок, «Три Розы Смерти»! И это в пансионате, где каждый день старики умирают десятками! И самое циничное, это на последнем листе было написано: «Продолжение следует…». Но, увы, продолжения не последовало. Видимо наш директор тоже понял, что такие произведения с продолжением лучше не публиковать, рукопись мне было возвращена, и об этом моём дебюте уже никто не вспоминал.
***
Надо признать, что наша жизнь в ПВТ имела и положительные стороны. От нечего делать я прочитал массу нужных, и ещё больше ненужных книг. Как не странно, но там у нас завязались новые знакомства, некоторые из них переросли в дружбу. 13 лет — большой срок, за который можно понять, кто ты, и что хочешь от этой жизни…
Как-то в приватной беседе с одной моей знакомой из Центра я высказался: «Я согласен здесь жить, но не хочу тут умирать!!!». Женщина была старше меня почти на десять лет, и она имела право на правду. Она спросила меня: почему такие мрачные мысли? Я ответил, что когда умирает старик или бабулька, это ещё можно воспринять как нечто естественное, а по отношению к себе я бы не хотел такого.
То, что мне довелось увидеть однажды, навсегда избавило меня от иллюзий о почтительном отношении к умершем в пансионатах. На дворе стояло лето, и мы с женой решили выехать на территорию, дабы немного погреться на солнышке. Я стоял около лифта, ожидая Лену, и мимо три медсестры провезли покойника. Обычное дело, кто-то умер, но вот что меня поразило: сестры были в изрядном подпитье и весело пёрли усопшего, перекидываюсь шутками и чуть ли не исполняя какую-то залихватскую песню. Уважения к тому, кто лежал на каталке, было равно нулю. Когда мы вышли на улицу, я рассказал жене увиденное, и она мне ответила: а что ты хочешь, они и на живых смотрят как на покойников. Но там жили ребята с ДЦП, многих из них я знал по многочисленным больницам, куда меня заносила судьба и родители. Так вот, в смерти ДЦПшника есть что-то несправедливое, пожалуй, даже обидное. Через три года после нашего прихода в пансионат, из всех наличествующих ДЦПшников (их было человек пятнадцать) осталось только трое: мы с женой и еще одна девушка.
У меня много знакомых, которые жили или живут в разных пансионатах. И, разговаривая с ними, я сделал примечательный вывод: директора пансионатов (если это не ПНИ) весьма не охотно берут нашего брата к себе «на постой». Говорят, что уж больно мы хлопотные клиенты…
***
Сейчас, когда мы уже третий год живём в своей квартире, я прекрасно понимаю, что за эти годы получил опыт общения, силы жить дальше, и друзей, которые меня понимают, и, главное, хотят понять. Я специально не называю номер пансионата, ибо там ещё живут и работают люди, о которых я написал. Было бы неправильно, если бы я обидел их этими строками. Поэтому, пусть будет неясно, где я жил, и в каком из московских пансионатов происходили эти события.
7 февраля 2010 г.