Пасквиль. Граф В.А. Соллогуб
и Васильчикова
И вновь связаны - именно с николаевским заговором против поэта: с получением поэтом, на этот раз, именно пасквиля от 4-го ноября 1836 года (Здесь царь-«сценарист» вновь связывает, появление графа Соллогуба перед поэтом, - видимо памятуя именно о пушкинском «графе» Сен-Жермене! – именно с реальной, 6-го ноября, датой смерти Екатерины II.).
Впрочем, вот как рассказывает нам, об этом, сам Соллогуб, - ничего не подозревающий, как, наверное, и Дантес! – о сценической стороне царского заговора против Пушкина. И, потому, пишущем, обо всем этом, почти откровенно. И, разумеется, почти открыто (Оставляя в тени, разумеется, свои тайные действия против Пушкина в николаевском заговоре против поэта.).
Выдержка дается, нами, в сокращении. И - по книги самого П. Щеголева, тоже, как и все пушкинисты прошлого, не придавшего никакого значения - именно появлению, графа Соллогуба, в дуэльной истории поэта:
«В первых числах ноября 1836 года, - читаем мы в воспоминаниях графа В.А. Соллогуба, - тетка моя Васильчикова, у которой я жил тогда на Большой Морской, велела однажды утром позвать меня к себе и сказала:
«Представьте себе, какая странность! Я получила сегодня пакет на мое имя, распечатала и нашла в нем другое, запечатанное письмо с надписью: Александру Сергеевичу Пушкину. Что мне с ним делать?» Говоря так, она вручила мне письмо, на котором было действительно написано кривым лакейским почерком: Александру Сергеевичу Пушкину. Мне тотчас же пришло в голову, что в этом письме что-нибудь написано о моей прежней истории с Пушкиным, что, следовательно, уничтожить его я не должен, а распечатывать не вправе. Затем я отправился к Пушкину и, не подозревая нисколько содержание приносимого мною гнусного пасквиля, передал его Пушкину. Пушкин сидел в своем кабинете, распечатал конверт и тотчас сказал мне: «Я уже знаю, что это такое; я такое письмо получил сегодня же от Елизаветы Михайловне Хитрово: это мерзость против моей жены».
Как видите уже и сами, здесь граф Соллогуб сам, может быть и с вполне определенной целью, - с целью именно повторного выхода на поэта (Здесь он выступает, вполне может быть, именно как лицо, связанное с заговорщиками.)! - вновь входит в контакт - именно с поэтом!
Я назвал этот сценический фрагмент николаевского заговора против Пушкина, разумеется, только для себя: «Явлением «графа» Сен-Жермена, - с пасквилем перед поэтом! - в канун реальной, 6-го ноября, даты смерти Екатерины второй». Назвал так потому, что выделяемый, здесь, граф именно дружил, - по пушкинской «Пиковой даме»! – с графиней-императрицей.
По пушкинской повести, кстати: «Бабушка до сих пор любит его без памяти и сердится, если говорят о нем с неуважением».
И потому, что в России, того времени, графов, по сравнению с князьями, было - значительно меньше. Фрагмент, как видите уже и сами, зловещий по своему смыслу, так как в нем, уже именно через графа В.А. Сологуба, «сердится», на Пушкина, царь Николай I, внук Екатерины второй!
Кстати, весьма примечательно, в рассказе графа Соллогуба, и следующее. Упоминание, им, о том, что пасквиль был прислан, заговорщиками, и Е.М. Хитрово.
А примечателен он тем, что он [Если нам вспомнить о лютой ненависти, Дантеса, именно к ней, уже два раза выделенной, нами, через его полную переписку с бароном Геккерном за 1835-36 годы (Смотрите, об этом, выше.)], то есть сам рассказ графа Сологуба о пасквиле, вновь выводит, нас, именно на Дантеса!
Другими словами, именно из круга Дантеса и был послан - целый «тираж» пасквилей поэту и его друзьям. Это подтверждается, кстати, и самой посылкой пасквиля Васильчиковой, у которой, оказывается, и жил, в то время, именно граф В.А. Соллогуб. И здесь мы видим - именно выделяемое, здесь же, подтверждение. Это – с одной стороны.
С другой стороны, и сам Пушкин, после объяснения с женой сразу же после получения, им, трех пасквилей 4-го ноября 1836 года, узнал не только о двух дантесовских письмах, к ней, но и узнал - обо всех подробностях поведения, обоих Геккернов, по отношению к своей жене.
Что и породило у него, естественно, предположение, или подозрение, о том, что пасквиль вышел - именно из круга Геккернов. В чем он был, безусловно, не только прав, но и – объективен.
А свидетельствует нам, об этом, именно не отправленное, им, ноябрьское, от 21-го ноября 1836 года, и отправленное январское, от 26-го января 1837 года, «ругательные письма», его, к барону Геккерну. Вот свидетельство тому:
- в ноябрьском «ругательном письме»: «…я получил анонимные письма. Я увидел, что время пришло…»;
- в январском «ругательном письме»: «я получил анонимные письма. Я увидел, что время пришло …».
Прочитайте только что названные «ругательные письма» поэта, к Геккерну, самостоятельно, и вы поймете, может быть, различие смыслового содержания их! Мы же приводим вам, здесь, выделение, поэтом, именно истока анонимных писем. А они исходят, по пушкинским «ругательным» письмам, именно из круга Геккернов!
Жаль только, что поэт оказался не прав - именно относительно автора (или авторов!) пасквиля, тоже посчитав именно Геккернов, - и, скорее всего, Геккерна-старшего! – авторами анонимных писем. А пушкинисты – и этого не замечают. Однако продолжим разговор - именно о графе Соллогубе.
А здесь, то есть именно при дальнейшем разговоре о нём, отчетливо выделяется и тот факт, что, согласно с его же рассказом, он сам предложил, Пушкину, себя в качестве секунданта поэта.
Вот как отражает, этот момент, сам П. Щеголев, тоже основываясь на воспоминаниях В.А. Соллогуба. Правда, он не придал, только что обозначенному нами, выше, факту, решающего значения:
«Мы уже знаем, что граф В.А. Соллогуб доставил Пушкину в конверте на его имя пасквиль. При встрече с поэтом, после несколько дней, Соллогуб спросил его, не добрался ли он до составителя подметных писем. Пушкин отвечал, что не знает, но подозревает одного человека. Граф В.А. Соллогуб предложил Пушкину свои услуги в качестве секунданта. Пушкин сказал: «Дуэли никакой не будет: но я, может быть, попрошу вас быть свидетелем одного объяснения, при котором присутствие светского человека мне желательно для надлежащего заявления, в случае необходимости» (Далее он, уже, и станет, в ноябре 1836 года, именно секундантом у поэта.).
А настораживает по простой, но очень веской тогда, то есть в то время, причине: сурово, с верхней планкой – смертная казнь, карались не только дуэлянты, но и их – секунданты.
Закон, еще принятый Екатериной II, - и совсем не измененный её потомками! – требовал, чтобы принимались не только энергичные меры по её предотвращению, но и чтобы немедленно следовал - сам доклад о назревании дуэли. А Соллогуб, бывший уже участником февральского, 1836 года, дуэльного инцидента с поэтом, вновь сам, то есть добровольно и - по своей собственной инициативе, что - еще более подозрительно! – предложил поэту свои услуги именно в качестве секунданта.
Вот это всё, вместе взятое, - при только что рассмотренных двух случаях явной «добровольности» графа (Первый из них: подметное письмо прислали Васильчиковой, а не Соллогубу.), похожих на его явное стремление поучаствовать - именно в «деле Пушкина»! – и настораживает.