Старинные вещи обладают магией. Особенно это относится к антикварным книгам. Может быть потому, что они «начитаны», почти что «намолены»? А может просто читатель поздних эпох знает чуть больше автора? У меня на полке есть одна книжка, изданная в июле 1940 года. Ее написал М.Свешников, а проиллюстрировал Н. Лапшин. Книга называется «Тайны стекла». Это прекрасная познавательная литература для детей. Главной ценностью являются графические работы Лапшина, известного советского художника. На форзаце изображена картина, которую я считаю пророческой. На зеленоватом фоне звездное небо, перечеркнутое светом прожекторов. На скалистом черном берегу павильоны приморского парка с фуникулером, в сталинском стиле, — мечты о близком счастье для советского человека. В море маяк и стремительный силуэт пассажирского лайнера, сверкающего огнями. Казалось бы, вполне мирное время, если бы не перечеркнутые линии, кресты мощных прожекторов. Пророчество недоброе: через год-два автор этого рисунка окажется в осажденном городе, в котором будут сверкать звезды, указывая путь вражеским самолетам. Небо Ленинграда будет перечеркнуто вспышками зениток. Опустеют улицы и дворцы. Художник погибнет в блокадном городе. Получается, что Н. Лапшин написал как бы реквием. В этой же книжке рассказывается про другую вещь, судьба которой по-своему легендарна. Я имею в виду бусину царицы Хатшепсут, имеющую отношение к гениальному изобретению человечества – созданию стекла. Итак, Свешников пересказывает следующую историю, дошедшую до нас с античных времен.
...Много-много веков назад фараоном Египта была женщина, по имени Хатшепсут. Она умерла рано, на тридцать втором году жизни. По египетскому обычаю, ее тело превратили в мумию, положили в саркофаг и замуровали в мрачных скалах у подножья Ливийских гор. Роскошная гробница Хатшепсут укрылась глубоко в каменной толще; в нее вели запутанные туннели с тщательно замаскированным входом. Это была необходимая предосторожность: надо было предохранить гробницу от грабителей. Больше трех тысяч лет никто не нарушал тишины гробницы. А потом ход в нее открыл французский археолог Лоре. И вот что он увидел: два маленьких каменных уродца стерегли гробницу, охраняли ее величавый покой. На груди у них висели на цепочке священные жуки — скарабеи. Глаза уродцев были сделаны из горного хрусталя. Они так страшно сверкнули, когда на них упал луч света, что почти все рабочие-феллахи, охваченные ужасом, разбежались. Другие, решив, что в изваяниях сидит сам Дьявол, хотели их разбить. Археолог с револьвером в руках спас прекрасные статуи от гибели. Лицо мумии было скрыто под золотой маской с блестящими, точно живыми глазами. Мертвую голову венчала серебряная диадема, а лоб — знаки царского достоинства: золотой орел и золотая змея. За поясом торчал маленький кинжал; он, по верованию египтян, понадобится душе царицы в ее посмертных скитаниях. Но археолога больше всего заинтересовали не золотая маска, не драгоценная диадема, не кинжал, а бусы. Они были сделаны из стекла. Ожерелье из зеленовато-черных блестящих стекляшек обнимало сморщенную, сухую шею мумии. Бусы были крупные, неровные. На каждой из бусин можно было разобрать вырезанную иероглифами надпись — имя царицы...
Современные ученые все же считают, что этот красивый рассказ не имеет отношения к истории создания стекла. Возможно, легенда была придумана с целью возвеличивания царицы и самого Древнего Египта. Эта бусина из зеленого стекла диаметром около 9 мм была обнаружена египтологом Флиндерсом Питри около Фив (Египет), по некоторым представлениям ей пять с половиной тысяч лет. Хранится она в Берлинском Египетском музее. Подвергнута сомнению и легенда, записанная знаменитым античным естествоиспытателем и историком Плинием Старшим (I век). Он сообщает, что однажды финикийские купцы плыли по Средиземному морю и везли на своих кораблях естественную соду. Соду в те времена, как и сейчас, применяли при стирке белья. Кроме того, она нужна была суконщикам для смягчения шерсти, а египетским жрецам — для бальзамирования трупов. Она была добыта в Африке, где есть ее месторождения, напоминающие месторождения каменной соли и кварца. Приближался вечер, и корабельщики, заметив удобную бухту, решили пристать к берегу, чтобы не подвергать себя опасности ночного плаванья. На берегу они разложили костер, а чтобы защитить его от ветра и удобнее расположить над огнем сосуды с водой и пищей, принесли с корабля несколько кусков соды, потому что берег был песчаный и камней поблизости не было. Купцы и матросы поели и заснули. А утром кто-то из них, разгребая костер в поисках уголька, вдруг увидел среди золы странный сверкающий, искрящийся слиток — это было стекло. Ведь стекло — это сплав песка, соды и золы. Ученые, правда, говорят, что жар костра слишком мал для того, чтобы расплавить песок и каменную соду (Для получения стекла обычно нужна температура около 1500°). Как бы то ни было на самом деле, история стеклоделия указывает на Древний Египет. Известно, что египетские стеклоделы плавили стекло на открытых очагах в глиняных мисках. Спекшиеся куски бросали раскаленными в воду, где они растрескивались, и эти обломки, так называемые фритты, растирались в пыль жерновами и снова плавили. Фриттование удерживалось еще долго по истечении средневековья, почему на старых гравюрах и при археологических раскопках мы всегда находим две печи – одну для предварительной плавки и другую для плавки фритт. Кому принадлежала бусина и является ли она древнейшим образцом стеклодельческого искусства осталось тайной. Хочется верить, что именно царица Хатшепсут, знаменитая египетская правительница, женщина фараон, которая прославилась мудрым правлением, обладала первыми в истории человечества стеклянными украшениями.
Египтологов до сих пор интересует вопрос: действительно ли народ этого государства (не жрецы и не фараоны) был настолько одухотворен, что знал огромный сонм богов, поклонялся им, жил по священным правилам? Историки свидетельствуют, что народ был настолько организован, осознанно повиновался своим правителям, что смог построить уникальную цивилизацию. Современные египтяне – мусульмане и христиане не знают древних богов. Боги покинули Египет! Может быть, эта таинственная бусина, найденная в гробнице, хранит отпечаток длани Божества? Может, боги, жившие вместе с простыми и благородными смертными, научили людей технологиям, в том числе и стеклоделию? Эти вопросы наталкивают на другой: «Зачем человечеству было дано это знание?»
***
Я выиграла поездку в Африку! Невероятным казалось не мое участие в конкурсе, проводимом на немецком языке, которым я не владею вообще, не ответ, пришедший в конверте на фирменном бланке журнала DATZ, а то, что я все же оказалась в самолете, взявшем курс на город Лусака. Говорят, это где-то в Центральной Африке. О боже! Итак, по порядку. В нашем Бюро переводов я увидела журнал с красивыми картинками, изображающими подводный мир. Особенно привлекли меня экзотические рыбки. По старой привычке заполнять купоны и отправлять их бесплатной почтой, я написала свой адрес на отрывном листочке этого журнала. Честно говоря, я думала, что в лучшем случае получу образец крема или прокладку с воистину уникальным чипом в качестве приза. А в худшем – ничего не получу. Поездка в Африку, выигранная мною, оказалась вне всяких категорий – ни лучших, ни худших. Как выяснилось, я заполнила анкету о возможности размножения цихлид озера Танганьика в аквариумах с какой-то особенной средой обитания. Случайная комбинация букв и цифр оказалась пророческой, и мой ответ выиграл конкурс, в котором участвовали ведущие специалисты Германии и Скандинавии. Поскольку обратный адрес я указала финский и номер телефона также, мне стали звонить «аквариумисты» из Финляндии. Так я познакомилась с Илпо Кирьява, автором книги об африканских окунях, которых он адаптировал к условиям северных аквариумов. Клянусь, я даже не скрывала весь бред, в который оказалась так загадочно вовлечена! Я наслаждалась фортуной, неожиданным знакомством, а о поездке даже и не думала. Отправиться в Африку, в Центральную ее часть, даже бесплатно, вдруг так сразу, за какими-то окунями, мне было все равно что слетать в космос с Белкой и Стрелкой без живых людей. Да даже если бы сам Юрий Гагарин об этом попросил, я б ответила решительным отказом. Илпо Кирьява я отказать не смогла...
***
Илпо мечтал об Африке, вернее, об озере Таньганьика, лет тридцать. С тех пор, как в Скандинавию прибыли первые африканские окуньки. Тогда они стоили, по его словам, ведро клубники. Наверное, это значит – «бесплатно». Первооткрытые мной финские халявщики расплачивались за мои переводы клубникой, выросшей на их плантациях. Уже тогда я заметила, как много общего у финнов и представителей африканских племен. И те, и другие предпочитают натуральное хозяйство и свойственные ему «натуральные» отношения.
Илпо был щедр, он подарил финскому Союзу аквариумистов каких-то ценных особей, название которых запомнилось потому, что я жадно впитывала всю информацию, касающуюся Африки. Речь шла о Lamprologus leleupi. Это самые настоящие золотые рыбки! За них Илпо получил золотую медаль и поездку от Союза аквариумистов.
Мой спутник оказался скрытым расистом, в Африку он поехал только из-за рыб. Более того, он был еще и русофобом, этим и объясняется наша дружба. Он воспринял меня как яркую противоположность себе и намеревался вести ожесточенные диспуты на протяжении всей поездки. Тут он просчитался. В интернациональном окружении я всегда мимикрирую под суомалайнена, становлюсь тихой и упрямой, независимой и абсолютно неразговорчивой. Я больше слушаю, чем спрашиваю.
Илпо проконтролировал приготовления к поездке: остался удивлен, увидев два моих паспорта – российский и финляндский – у него самого один, но вполне самодостаточный, с ярко-бордовой Евросоюзной обложкой. Проверил наличие прививок. Их было много, я запомнила только самую страшную – от желтой лихорадки.
Нам предстояло лететь из Франкфурта в Лондон, а потом уже в Лусаку, столицу Замбии. Из нее мы должны были добираться на север, чтобы проделать путь на автобусе, более тысячи километров.
В самолете среди немецких туристов, членов международного клуба аквариумистов, был наш русский товарищ. Он жил в Африке постоянно, и, конечно, я накинулась на него с вопросами. Разговор получился забавный, потому что Илпо постоянно спрашивал меня по-фински, видимо, он так выражал свою тоску по родине. Сергей Иванович, ничего не понимая, продолжал говорить по-русски, а немецкие «подводники» хвастались друг перед другом ластами, масками, москитными сетками на своем звонком языке победителей. В Лондоне несколько очень темных, с синеватым отливом, африканцев стали опрыскивать салон инсектицидом. В Замбию нельзя привозить никаких европейских насекомых!
- Вы в Африке живете? – спрашиваю по-русски у седовласого крепкого мужчины.
- Йес. На фарме, - отвечает он, как-то загадочно улыбаясь.
- Подрабатываете? – задаю дурацкий вопрос, так как привыкла, что в Финляндии русские практикуют сезонную работу по сбору той же самой клубники.
- Да нет, я же ретайерд, пенсионер. Ты не волнуйся, доча. Я никакой не сезонник. У меня своя фарма.
- В Африке? – опешив, что собеседник угадывает мои мысли, делаюсь полной идиоткой.
- Ага. У нее даже названия нет, потому что вокруг ни села, ни города. Одна сплошная Африка!
В этот момент Илпо затосковал по своей Финляндии и стал приставать ко мне:
- А твой русский паспорт действующий? Когда заканчивается срок? У тебя есть свободные страницы? Имей в виду, тебе поставят печать при въезде и выезде. Ни в одной стране Евросоюза такой практики нет! Что говорит этот русский, он другого мнения?
- Он говорит, что живет в Африке.
- В каком месте?
Перевожу вопрос Илпо. Сергей Иванович отвечает: «Куккула»* (по-фински «холм»).
- На горке что ли?
- Йес. На фарме, - продолжает старик, которого я принимаю за ожившего Хоттабыча.
Хоттабыч давным-давно работал в Анголе, строил какой-то суперзавод. После перестройки советский специалист удрал в ЮАР, разбогател и купил себе эту самую «фарму» в Замбии. Все бы хорошо – особенно ходить босиком январским свежим утром по сочной, аппетитной и любимой множеством копытных траве – если бы не подлянка. Она заключалась в том, что в эти пустынные, забытые богом места поселили больных проказой людей. Несчастные стали строить хижины, обрабатывать землю. Сначала Сергей Иванович очень беспокоился, чтобы не заразиться, но потом плюнул на все фобии и стал председателем безногих, безруких, безносых. Организовал хозяйство. Приглашает в гости. Я перевела Илпо про приглашение, опустив про прокаженных. Зря что ли прививки делал? Со свойственной финнам дотошностью он помимо всех обязательных прививок прошел профилактический курс от малярии, но прожжужал мне все уши, что это не дает стопроцентной гарантии. Илпо запасся огромным количеством тюбиков с антисептиками, кремами, туалетной водой и даже женскими прокладками с особенным антибактериальным чипом. В дальнейшем, на протяжении всей поездки, Илпо спал только под сеткой, пил исключительно покупную воду, после заката солнца ходил в плотно укрывающей все части тела одежде, но в конце концов был госпитализирован из-за инфекции, попавшей на кожу через ссадину. Но о том, как Илпо покорял колючие берега озера Таньганьика и сражался с родными антибиотиками, расскажу в следующих главах.
А пока про "наших"... Хоттабыч презирал туризм. Еще бы, ведь у него своя Африка! Он чувствовал себя Робинзоном, когда осваивал те самые «необозримые просторы африканской лесосаванны», о которых стали трещать на весь свет туроператоры. Сергей Иванович немного понимал финский, поэтому в самолете он сразу раскусил меня.
В конце 50-х годов в южной Африке построили несколько больниц для прокаженных. Когда медицина научилась бороться с этим заболеванием, несчастных стали выпускать из лепрозориев. Увы, пришла новая беда в лице ВИЧ-инфекции. Нищие и голодные обреченные люди разбрелись по саванне. Красный Крест направлял волонтеров из европейских стран, в том числе из Финляндии. В 87 году здесь появился Яри Вайнио. Он работал врачом в долине Луангвы, проживал вдали от островков цивилизации. До ближайшего торгового центра было добрых три сотни километров, поэтому практичный финн попытался организовать свое хозяйство. Стал разводить коз, овец, кур, уток, коров и свиней. Разбил огород, но куры и козы проделали дыры в заграждении и съели первый урожай. Это обстоятельство заставило склонного к депрессиям уроженца Севера основать помидорную грядку прямо во дворе медпункта, в котором он властвовал единолично. Сергей Иванович познакомил мрачноватого Яри с африканским начальником по имени Мбурума, страдавшего онкологическим заболеванием. Несмотря на болезнь Мбурума был деятельным и в меру воинственным местным князьком. Он предложил финну основать ферму, огородив ее таким же крепким металлическим забором, который как раз в то время строили для национальных парков Луангвы. Нетребовательный лютеранин Яри мечтал о небольшом огородике, как говорят в Финляндии, «перунамаа» - «картофельном наделе». Африканский вождь пообещал вынести этот вопрос на рассмотрение Совета старейшин. В последующие дни никаких существенных изменений в судьбе Вайнио не произошло. Сезон дождей сменился сухим временем года, Яри мечтал о рыбалке в Суоми. В Африке нещадно палило солнце, а в Финляндии шли дожди, рыба клевала. Замбези засохла, Яри тихо ронял тяжелую влагу слез ностальгии. Тем временем Хоттабыч сочинял хвалебную песнь в честь вождя Мбурума, назвав его не без умысла «Быстрой водой». Яри Вайнио бродил в одиночестве по своему сухому двору, переживая очередной приступ меланхолии. Безнадежность и тоска были во всем – в увядающей траве, сморщенных листьях помидоров. В этот момент явился вождь и объявил, что Совет старейшин решил выделить белому врачу участок сроком на девяносто девять лет при условии, что на территории будут проживать все те сбежавшие прокаженные и ВИЧ-инфицированные, которые все равно болтаются без дела во дворе доктора. К законодательному органу в лице Совета старейшин присоединилось и Управление национальных парков Луангвы, офис которого находится в Мпике. Хоттабыч подсуетился и выбил от Миссионерской организации «Белые братья» субсидии на строительство жилья для Яри и коровника для своих образцовых коров. Белые братья выдали деньги с условием, что ферма будет называться не очень понятно, но прилично – «Dende Maria». Древние считают, что название – это уже судьба. Так и произошло в саванах Африки. Свято место пусто не бывает – на ферму имени Марии прибыла женщина Маша. Это была протеже Хоттабыча, он называл ее Маней Нерусской.
Нерусская родилась в городе нефтяников Баку еще тогда, когда каждая кошка в городе мурлыкала песни Полада Бюль-бюль Оглы. Воспитанная в интернациональном духе, Маня рвалась в Интурист и попала на работу в Ленинградский отдел по сотрудничеству с иностранцами. Выучила самый доступный по географическим меркам язык ближайших соседей, то есть финский, и стала служить на благо укрепления дружбы народов. В Интуристе у Мани было все: финские сапоги, муж, дочка и машина марки «Запорожец». Но потом Нерусская сделала большую ошибку, за которую она расплачивается всей своей жизнью. Маня повелась на двойную мораль в лице Пекки, гражданина Финляндии. После того, как перебежчица Нерусская обосновалась в Суоми, Пекку переклинило. Из образованного и улыбчивого, на все согласного, он превратился в мрачного и дикого, как сама северная природа. Мария Нерусская недолго горевала. Она написала бестселлер на финском языке и полностью сублимировалась, назвав роман словами, полными едкого сарказма – «Рюсся в Финляндии: незваный гость хуже татарина».
Тем временем Сергей Иванович вспомнил, что Маша была его первой и единственной женой. Как истинно русский человек, Сергей простил заблудшую и вызвал в Замбию, в свой лепрозорий. Так началась жизнь, полная приключений.
Продолжение:
http://proza.ru/2010/03/23/704
http://proza.ru/2010/04/11/954