Подвиг

               

   - Пора, да пора перестать быть романтиком. Пора престать верить в чудеса. Довольно миндальничать, шаркать ножкой. Да! И хватит носить розовые очки, восхищаясь всей этой красотой вокруг. Довольно нытья и пошлого восторга.  Довольно! Сыт по горло! Хлещет из ушей! Нужно, очень нужно, просто необходимо быть твёрже. Крепче. Я бы сказал пуленепробиваемие, - Костику понравилось это выражение, и он двинулся дальше в своих не простых рассуждениях, - надо быть как броня, как скала! Что бы всё тебе, нипочём. Холодное сердце и горячая голова, - тут Костик запнулся, - нет горячее сердце и холодная голова… - опять, что-то не то – горячее сердце – это опять романтика, вздохи, ахи, любовь всякая. Холодное сердце, холодная голова. Вот так правильно. Слюни убрать. Пульс, как у снайпера, нервы, как у хирурга. Твёрже нужно быть, да, пуленепробиваемие! –  и Костя для доказательства, что он уже броня, так тихонечко, осторожно хлопнул себя по щеке, как бы проверяя свою броню. Ничего, нормально. Пощёчину он держит. И тогда он  ударил себя сильнее по другой щеке. То же ничего! И наконец он, сделав страшное, по его мнению, лицо и сжав зубы, тыкнул кулачком себе в нос. Он же – панцирь, кольчуга. Он мужик в конце концов. Не развалиться. От удара, пусть и слабого, у Костика заслезились глаза и на пижаму в серых слонах, закапала кровь. Кап, кап. Кап, кап. Маленькие красненькие капельки на больших серых слонов, - Вот по мне идут раненые слоны, - подумалось Костику. Костик был фантазёр, романтик, благо его рождение в очень богатой семье, позволяло это, но нос был его слабым местом, хотя и не только нос. Слабых мест, он-то точно знал, было у него хоть отбавляй. Часто ему казалось, что он весь состоит из слабых мест. Этакое слабое звено в пищевой цепи людей-людоедов. Весь он такой воздушный прозрачный, питается бабочками и туманом, в туалет ходит росой да пыльцой. А остальные, земные, поедают не только себе подобных, но кирпичи и камни. Нос его часто подводил в неизбежных мелких стычках в детстве, при давлении и нагрузках в юности, толи ещё будет. И вот сейчас в такой важный момент, когда он из мягкого хлебного человечка начал превращаться в стойкого оловянного, нет стального солдатика, нос опять его подвёл. Костик зажал нос ладонью и, запрокинув голову, пошлёпал  босыми ногами в ванную комнату, натыкаясь на косяки многочисленных дверей в огромной квартире.  Из зеркала на него смотрел растрёпанный молодой человек с возбуждёнными глазами и размазанной по круглому лицу кровью. Костик себе понравился, - кровь придаёт мужественности. Точно, как шрамы. Вот бы заиметь на лице такой шрам. Не безобразный, не страшный, а мужественный такой шрам. И лучше, что бы вечером лёг спать, а утром проснулся и – раз, а у тебя на лице мужественный шрам. И сам ты, как из кевлара, как бронежилет – прочный и гибкий - рассуждал Костик, опять запрокинув голову, кровь он специально не смывал, как бы пропитывался её, становясь закалённее, - я могу быть сильнее. Мне на всё чихать. Мне всё нипочём. Я чувствую, да я чувствую, - говорил он в ладонь, - это должно произойти сегодня. Надо, что бы именно сегодня произошло моё превращение из слабого утёнка в железную птицу. Для этого просто необходимо, сегодня и именно сегодня совершить, что-то неординарное, героическое. Совершить серьёзный поступок! – вдруг осенило Костю – Да, да поступок и не просто поступок, а совершить подвиг!
   Костя наскоро умылся, подвиг лучше совершать с чистым лицом, а то снимки в газетах и журналах выдут непривлекательными. Он вернулся в спальню по пути, завернув к холодильнику. Полулёжа на неубранной постели и с аппетитом жуя приготовленный мамой бутерброд с ветчиной, будущий герой начал обдумывать свой подвиг.
   - Подвиг дело серьёзное, - рассуждал  вслух Костик, дома никого не было – отец и мать на работе, а домработница  взяла выходной, о котором так давно просила - здесь торопиться не  стоит, хотя и времени в обрез.  Нужно всё взвесить, продумать, проверить, -  как говорил его отец, и Костя с кривой улыбкой представил себе отца в окружении таких же, как он бизнесменов, где-нибудь на заседании совета директоров – семь раз отмерь и один зарежь. У меня не будет  второго шанса. Второй попытки. И главное, что-то быстрое, на скорую руку. Такой быстренький подвиг в духе времени. Как китайская лапша – залил кипятком и готово. Скоренько, до прихода домой родителей. Да, в космос я уже не полечу, - продолжал рассуждать Костя, стряхивая крошки с пижамы, - если только туристом, но это не в счёт. Кругосветное путешествие – уже, как на  пять веков опоздал. Вот на войне всегда есть место подвигу. Да вот только войны у нас нет, - сначала с сожалением, но, а потом с радостью, - войны-то нет, - констатировал Константин, - нет, и, слава Богу. Подвиг на войне всегда пахнет смертью, или останешься калекой, и что подвиг заменит руку или ногу…
   Костик резко вскочил с постели и замотал головой, как лошадь, отгоняющая слепней - нет, нет, нет, ни какой войны! Что ни будь изящное, с шампанским и женщинами в ажурных чулках, - однако ни чего путного в голову не лезло. Сделать научное открытие – нет усидчивости, сочинить симфонию – нет слуха, написать роман – нет таланта, да это всё, собственно говоря, и не подвиги вовсе. Хотя свою учёбу в лучшем ВУЗе страны, куда был принят  «по блату» Костя считал, чем-то героическим. Учёба юриспруденции давалась ему с превеликим трудом, хотя нельзя сказать, что Константин Анатольевич Маслов, был совсем не пригоден для того, что бы в  будущем стать законником, но было всё это без особо блеска, он всегда балансировал между слабой и твёрдой четвёркой. И вот, окончив первый курс, тускло, и фактически по принуждению родителей, молодой человек с водяными глазами и белым пушком над верхней губой пытался, что-то сделать со своей благополучной, но как ему казалось никчемной, жалкой  жизнью.
 - Сейчас бы запрыгнуть в машину, и махнуть, куда глаза глядят из этой  Москвы, да всё отец, - сокрушался Костя, - человек слова, - передразнивал  Маслова старшего, Маслов младший, - я человек слова!
   Дело в том, что отец обещал подарить сыну машину, если тот окончит первый курс на отлично. Но Костик думал, что папочка и так раскошелится, однако папа действительно был человеком слова, и не бросал этих самых слов на ветер. Он вообще старался не баловать парня, давая возможность ему саму понять, почувствовать жизнь, но у мамочки на этот счёт было своё видение процесса воспитания. А именно ни какого воспитания, а одно баловство.  Вот к восемнадцати годам и получился рыхлый, не приспособленный к жизни, но думающий и честный человек. Этакая пульсирующая, но сомневающаяся масса в шёлковой пижаме в слонах.
- Да, какая к чёрту природа! Опять я за старое, - сокрушался Костик. Он бросился к сочку для ловли бабочек, стоящему в углу спальни, и одним махом переломил его деревянную ручку об колено, - Вот так-то лучше! Никаких мотыльков, ни каких бабочек, - раздельно, по слогам прошипел он, - подвиг надо совершать здесь в Москве. А то никто и ни заметит. Глубинку подвигом не удивишь. Там вся жизнь – подвиг.
   Но вот с выбором подвига ни как не клеилось. Это не йогурт в магазине выбрать. Что бы думалось лучше, Константин принял душ, побрился, надел смокинг, с чёрной бабочкой, и устроился в кожаном кресле в кабинете отца, пологая, что атмосфера серьёзности, царившая там, поможет ему. Сам собой открылся коньяк и ароматно мерцал в массивном стакане, сама собой задымилась сигара из деревянной коробки и томик сонетов Шекспира в кожаном переплёте, сам выбрался из книжного шкафа, и открылся на странице с сонетом номер 147:

                Любовь – недуг. Моя душа больна
                Томительной, неутолимой жаждой.
                Того же яда требует она,
                Который отравил её однажды… - в духе Демосфена, как бы перекрикивая множество книг на полках, продекламировал  Костя. Конечно, любовь, вот, где всегда есть место подвигу. А какие возможности она открывает! Какое это минное поля для буйной деятельности, созидания и самоуничтожения! Костик, как любой молодой человек жил богатой любовной жизнью, но только в мечтах, фантазиях и снах. А вот в реальной, земной плоскости с любовью и романтическими отношениями между ним и прекрасным полом не особенно клеилось. Нельзя сказать, что девушки избегали его, совсем нет. Но Костик ни как не мог подобрать подходящий ключик к этим заветным дверям, за которыми происходит тайное и желанное священнодействие под названием любовь. То он очень торопился и ни как не мог попасть в скважину уже подходящим ключом, то перебирал множество, будто бы верных, но не подходящих ключей, то ломился в открытую дверь, то постукиванием указательного пальца, пытался открыть бронированную. Девушка у него была, по крайней мере, он так считал. Но дальше, чем ужин в ресторане или поход в кино дело не доходило. Её звали Саша, была она своенравна, глупа и красива. Да, так чаще всего и бывает – красоте не нужен ум, а уму красота лишь помеха. Но это ещё полбеды. Вот когда нет ни того ни другого… Отношения их, уже целых четыре месяца, складывались сложно и хаотично. Костя знал, что Сашечка встречается и с другими парнями, но непременным условием для их дружбы была свобода Саши. Свобода во всех проявлениях, такая извращённая демократия, или попросту вседозволенность. А если не нравится – то ни кто, ни кого не держит. Костя ещё раз глотнул из стакана, предварительно устроив там бурю, и набрал знакомый номер.
- Говорите, - раздался заспанный женский голос после долгих гудков.
- Александра, - со всей возможной серьёзностью начал Константин, - Александра слушай меня внимательно и не перебивай…
- Кто это ещё там нахрен, - реагировала девушка, - какая Александра, ты чё обалдел козёл!
- Да, это я Костик! Костя Маслов, - выпалил он, уже привычный к такой реакции. Дело в том, что Александра поздно, вернее рано ложилось, и если её, не дай Бог разбудить, то можно было услышать и не такое.
- А, это ты Маслов. Ну, ты же знаешь, что я сплю, - зевая, подобрела она, - ты прости, а то знаешь, звонят всякие. И не называй меня Александрой, я же не мальчик,  - сумбурно продолжала она, глотая зевок, за зевком - ну давай, выкладывай, чего тебе, только быстро, а то  у меня дела.
- Александра, Саша, - Костя представлял, как она голая, сбросив одеяло и облокачиваясь спиной на подушку, с доброй улыбкой слушает его, - Сашенька, я люблю тебя, ты это знаешь, мы оба любим друг друга, и поэтому я хочу тебя украсть, - тут он запнулся, - не в том смысле украсть для получения выкупа, а украсть, как раньше, в рыцарские времена это делали с  принцессами и королевами. Я хочу сделать подвиг во имя любви. И о моём подвиге узнает вся Москва. Кстати, фотографии, - Костик всё-таки был не лишён коммерческой жилки, - можно будет продать в глянцевый журнал…
- Я не поняла, повтори, какие фотографии, - Саша не слышала этого вдохновенного предложения о краже, оставив телефон и закуривая сигарету, - так я не поняла какие фотографии? Ты выложил наши фотографии в интернет? Да, ты что! Обалдел что ли…
- Нет, нет, я ни чего не выкладывал, - опешил Костя, - ты, что ни чего не поняла? Я говорю, я тебя украду. Совершу подвиг во имя любви. Мы уедем, сбежим от всех. Поженимся. А фотографии, ну, как в Америке, звёзды фото своих детей новорожденных продают, мы продадим наши, и будем на это жить.
- Слушай, Женя, он совсем там офанарел, - сказала Саша кому-то и бросила трубку.
   Костя долго в недоумении слушал короткие гудки. Почему она его не поняла, это же так просто и красиво, и главное, кто такой Женя? Может быть это подруга? Нет, это друг. Его лучший друг Женя. Евгений Колокольцев. Как ни странно, Костик совсем не расстроился, чётко поняв, что делал Женечка у Сашеньки. Новый вариант подвига, вот что главное, созрел сам собой. Подвига сочного, с тонкой кожурой. Надо вызвать Колокольцева на дуэль. И, что бы всё, как раньше – секунданты, шпаги, пистолеты, белые рубашки.  Где-нибудь в Нескучном саду, под обмороки дам, и ободряющие крики мужчин сойдутся на шпагах, именно на шпагах, сойдутся герой Маслов и негодяй Колокольцев. Набирая номер Саши, он явно видел поверженного уколом в грудь Колокольцева, правда, почему то на снегу, хотя сейчас было лето, и себя с лёгкой царапиной на руке, в окружении восхищённой толпы. Костик знал наверняка, что трубку возьмёт Женя.
- Аллё, масло, - Колокольцев в жизни особенно не церемонился со своим другом Масловым, называя его масло или маргарин, - ты чего весь кайф обламываешь! Трезвонишь в такую рань, и пургу несёшь, - Евгений был из тех людей, что предпочитают сразу сбить человека с ног своим напором в любой правой и не правой ситуации, а потом уж разбираться, - ты пока, давай, завязывай звонить на этот номер! Девушку не травмируй. И если я узнаю, что ты выложил её фотки в интернет – ты попал маргарин, по полной программе!
- Колокольцев, ты подлец, - Костик был настроен решительно, - да, ты подлец, и я вызываю тебя на дуэль! Мои секунданты сообщат тебе о месте дуэли и виде оружия дополнительно…
- Какая дуэль, - заорал в трубку Колокольцев, - я тебе устрою дуэль! Я вот сейчас позвоню своим браткам, они и тебе и твоим секундантам оружие в одно место засунут! Ты понял!
- Только мы с тобой, - слегка заплетающимся языком пролепетал, опешивший Костик, коньяк ударил ему в голову, - какие ещё братки, так не честно…
- А, так ты пьяный, - смягчился Женечка, - а мы-то думаем, чего тебе крышу сорвало. Иди, проспись, дуэльщик фигов, я завтра сам перезвоню.
Костя со злостью бросил трубку телефона на кожаный диван. Толи от коньяка, толи от волнения у него закружилась голова. Ему захотелось с прохладного кондиционированного воздуха, на воздух настоящий, свежий. И он буквально побежал на террасу, по пути срывая с шеи чёрную бабочку. Резко распахнул балконную дверь, и, облокотившись на перила, выбросил бархатные крылышки за окно. Бабочка улетела.
   Был мягкий, ослепительный июньский день. Таких прозрачных, не жарких, райских дней бывает всего несколько за короткое Московское лето. Ну, вы знаете – то жара адская, то дождь без перерыва. Косте на балконе сразу же стало лучше. В такой день и умереть не страшно, почему-то промелькнуло у него в голове. Небо было безоблачным, и синим, как детство. Солнце уже почти зашло за дом. Костя, чуть щурясь, смотрел в бесконечную синь. И вдруг, он так отчётливо, и так ясно понял всю никчемность и бесполезность своего существования среди этого ясного и безмятежного дня. Он физически ощутил всю глупость и бесполезность своих исканий, терзаний и размышлений. Он начисто забыл об утренних мыслях, о пуленепробиваемости и подвиге. Забыл о фальшивых друзьях и подругах. Ему захотелось раствориться  в этой яркой сини, стать её частью. Частью пусть невидимой, но неотделимой. Он сбросил пиджак, оставшись в белой рубашке, подставил стул к краю балкона, и одной ногой став на него, другой наступил на перила. Вниз он не смотрел, а пристально вглядывался в  вышину, как бы стараясь узреть там ангела, или какой-то знак.  Внизу с улицы, Костика сразу же заметили – человек стоит на перилах балкона, держась за раздвинутые рамы окон. Его сразу же стали снимать на камеры мобильных телефонов. Кто-то стал ему кричать, что бы он шёл домой, что люди не летают, кто-то звонил, наверное, в милицию. Но Костю уже не интересовала вся эта суета. Постояв так с минуту, он глубоко вздохнул, словно собирался нырнуть в голубую воду неба и сделал шаг вперёд. Его последней мыслью было, что завтра газеты с его фотографией будут хорошо продаваться.