Барон Брамбеус

Александр Герасимофф
Александр ГЕРАСИМОВ

БАРОН БРАМБЕУС
литературная шутка

   Брамбеус барон всего пуще любил греться на весеннем солнышке. Поедет в Канн, какой-нибудь, или в Ниццу в самом конце февраля, снимет там нумера подешевле (хотя в «мертвый сезон» и без того комнаты дешево отдавались), устроится в кафе на набережной Quai des Etats-Unis и щурится сквозь зеленые очки на светило.

   Как и всякий сын Полонии (а барон был именно, что поляком), Брамбеус недолюбливал русской публики и потому посещал курорт в неурочное время. Конечно, он и рад бы потомиться на жарком прованском солнце, но в сезон Ниццу наполняли эти противные русские с женами, выводком детей, бонами, лакеями, кучерами и другой прислугой. В сени дерев в такое время, прикрывшись от солнечных лучей кружевными парасолями, сидели потайно вывезенные из России любовницы всё тех же, обремененных семьями русских господ и делали своим патронам секретные знаки.

   Звали Брамбеуса Осип Сенковский и был он и в самом деле барон, не по рождению, хотя и происходил из старинной шляхетской фамилии, а в силу того, что в  январе 1829 года весьма выгодно женился на баронессе Аделаиде Александровне Раль, дочке барона Александра Александровича фон Раля, банкира и покровителя искусств. Так как фон Раль был из немцев, то брак с его базедовой дочкой не был противен убеждениям нашего поляка.

   Под именем Барона Брамбеуса г-н Сенковский довольно ловко ввернул в печать собственного сочинения «Письмо Тутунджи-оглы-Мустафа-аги, истинного турецкого философа, г-ну Фаддею Булгарину, редактору «Северной пчелы»; переведенное с русского и опубликованное с ученым комментарием Кутлук-Фулада, бывшего посла при дворах бухарском и хивинском, а ныне торговца сушеным урюком в Самарканде». Фокус состоял в том, что Брамбеус был довольно тесно знаком с Фаддеем Булгариным (тоже, кстати сказать, поляком и порядочным сукиным сыном) и, пользуясь таким знакомством, скользким ужом пролез в узкую щель, ведущую к известности и сомнительной славе.

   В общем, как мы видим, довольно изворотливый негодяй был этот, присевший на Quai des Etats-Unis господинчик. Он поехал в Ниццу отдохнуть, понимаете ли. Конечно, когда у тебя, к примеру сказать, жена с двойным подбородком и выпученными, как у синего озерного рака, глазами, потащишься за тридевять земель на вакации.

   Вот он сидит в кафе за столиком, зонтик над ним полотняный раскинут, как будто жара на дворе. Это он из вредности его приказал приволочь из кладовой комнаты. Гарсон ему — мы зимой зонтики не ставим, хозяин, дескать, не велел. А он — неси, кричит, парасоль, свинья такая! Как подаешь, пся крев, холера ясна?! У поляков и ругательства толкового не имеется. Как что не по них, сразу  «холеру»  свою заводят, либо «Матку Боску ченстоховску» поминают. Пустой народ. Хуже еще французов, хотя, казалось бы, куда уже хуже-то…

   Придя в кафе и наскандаливши таким образом, заказ сделает самый пустяковый. Поначалу меню велит принести, водит пальцем по строчкам с названиями блюд, лоб морщит, губами шевелит. Потом рожу скорчит недовольную, будто не понравилось ничего. Выбор у вас, скажет, так себе. Ничего такого мне сейчас не желательно. А принеси-ка мне, гарсон, стакан чистой воды. Посмотреть желаю, что за вода у вас в заведении. По воде можно судить и о кухне. Человек, известное дело — несет. А куда, скажем, деваться, когда самого Наполеона Буанопарте распоряжение — не отказывать никакому посетителю в стакане воды. Даже русскому. Хотя недавно еще во вражде были.

   Воды напьётся и волочется в нумера телевизор  смотреть. И так каждый день. Мерзавец... Хотя и ему отдадим должное — арабист был отменный.