Весь мир будто набрасывается на Мету. Тысячи запахов тяготят ее нос, тысячи звуков – ее слух, маленькие руки ощущают гладкое и шершавое, влажное и сухое, горячее и холодное; лоскуток бархата и занозистое полено, кожу и собачий мех; безукоризненно гладкий бокал и совсем по-иному гладкую гальку. Сюда же относится собственное тело, извивающееся от боли. Или маленькие пальцы на руках и ногах, желающие кричать от радости. Кожа на руках морщится, и Мета не знает, должна ли она от этого смеяться или плакать. Все очень ненадежно. Мета все учит и учит, и если этого ей становится слишком много, то в ее голове что-то защелкивается, и она погружается в сон. Когда же девочка снова открывает глаза, все по прежнему остается на своих местах; шум, запахи и вещи, которые сами стремятся к ней в руки. Мета очень занята. Мир - это сплошная неразбериха, которую она должна привести в порядок. Камушек за камушком выкладывает она один рядом с другим, но лишь изредка из этого выходит что-то круглое. Если бы она могла просто поглотить этот мир, то освободилась бы от множества неприятностей. Но она не может поглотить мир, поэтому она никогда не знает, что произойдет в следующий момент. Что встретится ей на пути позади двери, почувствует ли она сладкий аромат или впивающееся в ноздри зловоние; листок, к которому она прикасается, охладит ее руку или обожжет? Никаких гарантий не существует.
А это мама: она состоит из множества частей; из темной косы, которая днем заколота, а ночью болтается из стороны в сторону по белой ночной рубашке. Коса очень приятно пахнет. Мамины руки теплые и круглые. Иногда они делают приятное, а иногда причиняют боль. У мамы есть грудь, на которую Мета может положить голову, и колени, на которые она может сесть. Является ли синий фартук частью мамы, неизвестно, потому что он не всегда на ней. Мамин голос полон любви и терпения или напротив - сердитый и резкий. Мета никогда не знает, как он прозвучит в следующий момент. Но всё вместе – это мама, и она очень приятно пахнет. Мама показывает Мете книжки с картинками и читает сказки.
Есть собаки, которые бегают по дому, и собаки, которые живут на картинках. Еще в книжках есть люди, кошки, коровы и петухи, дом с красной крышей и ребенок, высовывающий из окна корзинку с клубникой.
Мета хочет знать, что происходит с фигурками, когда мама закрывает книжку. Она незаметно подкрадывается и снова ее открывает. Но все стоят, как и прежде - застывшие и неподвижные. Мета уверена, что фигурки просто смеются над ней. По ночам, когда все спят, они выпрыгивают из книжки и играют в комнате.
Однажды ребенок с клубникой забрался на Метину кровать, а маленький пёс с черно-белыми пятнами последовал его примеру. Ребенок вовсе не такой уж милый; Мета его почему-то немножко побаивается, а вот пса она бы с удовольствием повидала еще раз.
И он действительно приходит снова. Пес кладет свои лапы на край детской кроватки, и Мета даже ощущает его жаркое дыхание на своей щеке. И как раз в тот момент, когда она обрадованная, приподнимается с постели, раздается оглушительный удар грома, и пса как не бывало. Мета кричит от страха. Мама говорит: «Тебе приснилось. Пёс был только в твоей голове, не настоящий.» Мета не верит; как же может целая собака поместиться в ее голове.
Она решительно выбирается из кровати. Ей нужно во что бы то ни стало найти пса, он еще не мог далеко убежать. Он безусловно ждет ее в кухне. Но Мета не успевает ступить и пару шагов, как запутывается в своей длинной ночной рубашке, а мама вовремя успевает ее подхватить и относит обратно в кровать. Мета бурлит от возмущения. Она получает пару шлепков и с плачем засыпает.
К сожалению, взрослые очень навязчивы. Все встают у Меты на пути и мешают ее исследованиям. И только потому, что они большие, их нужно слушаться. Но однажды она от них обязательно ускользнет, и убежит. О, как навязчивы эти взрослые! Мета должна одевать шерстяную куртку, когда жарко, а ее пальцы на ногах, которые с удовольствием зарылись бы во влажную землю, втискивают в жесткие ботинки. И ей никогда нельзя делать то, что для нее действительно важно – дойти до сути вещей. А поскольку ей нельзя этого делать, она готова взорваться на месте; еще чуть-чуть и дело зайдет слишком далеко.
Отец не такой навязчивый, как мама или Берти (служанка). Они обе целый день ходят за ней по пятам. Отец возвращается домой вечером, и если он поел, то берет Мету на колени и рассказывает истории. В его историях все как во сне. Никогда не знаешь, что произойдет; маленькие девочки превращаются в деревья, и если они не знают ответа на вопрос, то превращаются в соек и летят далеко через лес и никто их больше никогда не видит. Все собаки в отцовских историях умеют разговаривать, и они рассказывают невероятнейшие вещи. Мама утверждает, что маленькие девочки не могут превращаться в соек, а собаки не умеют разговаривать, но Мета не хочет в это верить. Разумеется, Шланкл (охотничий пес) не разговаривает, но и то только потому, что он просто не хочет. Он понимает каждое слово, но из упрямства отвечает только «вуф». Очень умно с его стороны. Если бы он хотел отвечать, ему бы пришлось быть послушным, как Мета, и постоянно приносить то то, то это. А так он может беззаботно и счастливо развалиться в отверстии печки. Мета решает тоже молчать, но это ей не удается. Как только слова вырываются из ее рта, тут же раздается: «Одень куртку, закрой дверь, будь примерным ребенком.»
Мета не любит быть примерным ребенком; тихая, глубокая неприязнь ко всему «примерному» вырастает в ней с каждым днем, и становится все более неискоренимой.
А вот когда отец говорит «примерный», это звучит совсем по-другому. Это звучит мол поиграем разок в примерного ребенка; только так, ради удовольствия. При этом он подмигивает одним глазом, и все становится веселым, даже само слово «примерный».
К сожалению, мама сердится на это, и невидимая тень пролегает через всю игру. Мета понимает, отец не должен играть, он должен быть серьезным; он не должен подмигивать глазом и рассказывать истории, в которых все происходит, как во сне. Мета не любит, когда из-за нее мама и отец сердятся друг на друга. Тогда в ее голове все становится мрачно, и ей вовсе не хочется жить на свете. Поэтому она старается быть примерной, когда отец возвращается домой. Она лишь приглушенно смеется над его историями и не отвечает дерзко на мамины вопросы.
«Дерзко отвечать маме» означает, что Мета говорит то, что думает. Это очень тяжело не говорить то, что думаешь. Иногда Мете это удается, но тогда становится вовсе не весело; всё вдруг разом не стыкуется друг с другом. «Отвечать дерзко» - напротив – замечательно (но только на короткое время). Сразу после того, как мама становится сердитой, ничего замечательного уже больше нет. Даже если Мета побеждает и упрямится; остается тяжелый неприятный осадок.
Все это очень непонятно. Откуда берется этот осадок? Где ему еще быть, как не в Метином животе? И как можно его избежать? Никак, он просто появляется вдруг ниоткуда и его уже невозможно прогнать.
Мама сердита и Мета сердита, но она – слабейшая. Под покровом ее сердитости плачет потребность в прохладной маминой щеке, ее темной косе и исходящем от нее аромате. Очень медленно между матерью и дочкой вырастает стена. Стена, которую Мета может преодолеть только диким натиском; через голову – прямо в синий фартук, в объятия, от которых маме почти полностью сдавливается горло, а волосы вырываются из корней. «Неужели надо быть такой дикаркой? Или ты грубиянка, или скоро убьешь меня своей безумной дикостью. Можешь ты быть примерным, нежным ребенком?»
Мета не может быть примерным, нежным ребенком. Ее охватывает уныние, и маленькие руки обессилено опускаются вниз. Прекрасный аромат удаляется. Стена еще на чуточку подросла.