Звонок «Оттуда»
(Быль с элементами мистики)
Продолжение части 3 Главы 2.
Мы покинули наших героев в день выборов Главы государства. Они были очень взволнованны. Взволнованны итогом избирательной компании, судьбой государства. Но более всего они были взволнованны странным наваждением - телефонным предсказанием покойного отца.
После второго отцовского звонка уже не судьба государства волновала Георгия Ивановича. Государство само, как-нибудь, разберется, кому там быть лидером, а кому - нет. История сама расставит все по своим местам, воздав каждому по достоинству и заслугам его.
Тем воскресным вечером Георгий Иванович уединился, предавшись глубоким раздумьям и воспоминаниям. Он хотел разобраться, что же с ним происходит.
- Факт был неоспорим. Он действительно общался по телефону с отцом… Или – с призраком…. Нет, еще точнее сказать, с голосом отца Ну, да Бог с ним, с кем. Надо во всем разобраться…., - так размышлял Георгий Иванович, откинувшись на спинку кресла.
Что такое были советы отца? Многое ли они значили в прошлой жизни Георгия Ивановича? Как часто прежде он им следовал? Может, в этом скрыта тайна мистических звонков? Может быть, и вовсе дело не в телефонном звонке? А может быть, голос отца – это отголосок той сердечной боли, которую он испытал с потерей отца? Или в том, что уже через год не стало еще одного близкого человека - матери, и ее похоронили рядом с отцом. Разойдясь однажды в жизни, родители вновь соединились. Теперь уже навеки.
После этих звонков к Георгию Ивановичу боль вернулась. Эта, почти забытая, боль утраты. Утраты одного за другим, двух близких людей. Но не мама позвонила. Всю жизнь мама была рядом, но позвонил отец. Наверное, мама успела и сделать, и сказать то, что хотела. Очевидно, отец не все еще сказал, не все еще сделал, душа не упокоилась. Что же, все-таки, удерживает его здесь, рядом с близкими ему людьми?
Глава 3 Отец.
Часть 1. К истокам.
Георгий Иванович погрузился в воспоминания.
Прогнозы врачей, исходившие из полученных в войну ранений и контузии, а также ранения, полученного в зрелые годы, во время Карибского кризиса, были неутешительны. Но отец встретил шестидесятилетие. Потом были проблемы с сердцем. И опять неутешительные прогнозы. Но отец отметил семидесятилетие.
В итоге, вопреки всем диагнозам, Иван Григорьевич прожил полных восемьдесят лет. Скончался он через несколько месяцев после того, как отметил в полном здравии восьмидесятый год от рождения. Достойный возраст для человека, отмечавшего свое совершеннолетие в окопах на Курской дуге.
К последнему юбилею отца и сына связывала крепкая, мужская дружба. Дружба двух взрослых, солидных, состоявшихся в этой жизни, мужчин.
Но так было не всегда. Воспоминания из раннего детства Георгия не были радужными. Отец был вечно занят на службе, разъезжая по полигонам. Виделись они редко. Отец уходил рано, когда Жорка еще спал. Приходил поздно, когда Жорка уже спал. Было мирное время, но матери он говорил, что военных готовят к чему-то серьезному. Мать была беременна, когда отец, поднятый ночью по-тревоге, исчез почти на два года.
Родилась сестра. У матери появились новые заботы. Лишь через год, окольными путями, от отца пришла весточка. Отец сообщал, что на далекой Кубе он улаживает Карибский кризис.
Мать детей воспитывала сама, как умела. Когда отец и сын, чаще всего - по выходным и праздничным дням – виделись, то ничего хорошего Жорке это не сулило. Отец резко и, как то вдруг, брался за воспитание сына, пытаясь наверстать упущенное. Воспитание сводилось к суровым телесным наказаниям за все совершенные «грехи». К подрастающей дочери, отец, как правило, претензий не имел, полагая, что воспитание дочери – это женское дело. А вот сына он хотел «слепить» по своему образу и подобию.
Отец разгневался, когда узнал от сына, что тот не собирается следовать по стопам отца, а потому военная династия не состоится. После школы, отработав два года на вузовской кафедре лаборантом, Жорка поступил учиться в этот же ВУЗ, по специальности «химик-технолог». Отец был крайне возмущен, заявив сыну, что тот непутевый. Что никогда он не будет предметом гордости отца, поскольку не стал продолжателем военной династии.
Ситуация несколько изменилась, когда сын, после окончания ВУЗа, явился к отцу и сообщил, что убывает с молодой супругой к месту прохождения воинской службы. В чине лейтенанта войск химзащиты.
Но и тут нашелся повод для отцовского недовольства. Мать была в курсе планов сына, и против этого брака не возражала. А отец, узнавший по факту, союз этот брачный не одобрил. На свадьбе он не был, тем самым выразив свой протест. В последствии, какое-то время, доставал Георгия утверждениями, что Мария не ровня его сыну. Невестка, видите ли, не из офицерской семьи! Этим и объяснялось то, что отец долго не отвечал на письма сына.
Прошли четыре года кадровой службы в далеком гарнизоне. Платили хорошо. За секретность доплачивали. За вредность, за боевой характер службы, за дальность (поясные). Снабжение - на уровне. О дефиците знали понаслышке, удостоверяясь в его реальности во время отпусков. Быт в закрытом гарнизоне был прекрасно обустроен, но очень замкнут, напоминая будни экипажа подводной лодки. Это утомляло. Да и климат был не очень. Родилась дочь, и Кузьминым очень захотелось вернуться в родной город. Семидесятые годы добегали к концу.
Преодолев трудности выхода в запас, Георгий Иванович с семьей вернулся в отчий дом. Там его ждал сюрприз, о котором мать в своих письмах не писала – отец покинул семью.
Так случилось. Выйдя в отставку и оформив военную пенсию, Иван Григорьевич занял довольно высокий пост в исполкоме, воплотивший в реальность преференции ветерана войны. Мотивируя возможностью получить отдельную квартиру, он предложил супруге развестись.
Но получив отдельную квартиру, отец уже не вернулся к матери. Он зажил полноценной жизнью пожилого, обеспеченного, ловеласа. Женщины менялись быстро, долго не задерживаясь. Этот сорт зрелых женщин хорошо умел ориентироваться. Они быстро понимали, что этого кавалера «не окрутишь». Дефицитные подарки дарил, но по ресторанам не водил. Домой отправлял на метро, а не в такси.
Георгий, будучи мужчиной и сыном своего отца, понимал, что в отце проявился комплекс Казановы. Дремлющий в глубине души каждого мужчины, этот комплекс у отца был намертво «зажат» суровой тридцатилетней армейской службой.
Дети выросли, а армейская служба позади. Теперь, окруженный в горисполкоме морем красивых, сладких, моложавых женщин, отец не выдержал и – «сорвался». Очевидно, решил наверстать все утраченное в окопах и на далеких полигонах.
Георгий, в глубине души, отца понимал. Но не одобрял. Маму было жалко. Она держалась мужественно. Относилась к происходящему с легким юмором. Но ей было больно. Вполне понятно, что это обстоятельство никак не способствовало сближению возмужавшего сына со стареющим отцом.
Возвращение сына с семьей, в опустевший отчий дом, принесло матери огромное облегчение.
После возвращения к гражданской жизни перед Георгием встал вопрос трудоустройства. Следуя совету матери, он обратился к отцу.
Отец встречал сына в своей квартире. Холеный, тщательно к вечеру выбритый, подтянутый, пахнущий, теперь уже редким, но еще с детства знакомым, парфумом - «Красная Москва». Отец по-прежнему производил яркое впечатление. Слегка седеющий, еще не грузный, представительный мужчина с высокой шевелюрой. Гражданский костюм, как прежде - военная форма - подчеркивал его офицерскую выправку и гордую осанку. Это была внешность преуспевающего, уверенного в себе, советского функционера среднего звена.
- Да, - подумал Георгий, - экий «огурчик». О чем только думают мужики, когда женятся на сверстницах? Конечно, сейчас мама рядом с ним смотрелась бы, как старшая сестра.
Георгий вспомнил, как пялились на молодого отца мамины подруги на вечеринках в доме офицеров, выказывая ей свою зависть:
- Ах, Надя, какой же он у тебя красавчик! – шептала на ушко очередная завистница, - позволь, я с ним потанцую?
Мама не возражала. А зачем? В гарнизоне все на виду и все «на языке». Тогда, за отцом, грешки не водились. Видно, время не пришло.
- Вот и сглазили подруги, - решил сын, глядя на молодившегося отца.
Дома отец был один. Встреча была теплой и дружеской. Под запотевшую бутылочку «Столичной», под изысканную «горсоветовскую» закуску, с икоркой и балыками.
Прежде, Жорка всегда комплексовал рядом с отцом, чувствуя себя маленьким. В тот день, он, первые в своей жизни, пил водку вместе с отцом! И отец, при этом, сам наливал сыну! И даже угощал его ароматными сигаретами «Винстон»!
Георгий осмелел, расслабился, почувствовал себя взрослым, почти ровней отцу.
Отдав должное воспоминаниям, Георгий перевел разговор ближе к цели своего визита и обратился к отцу с просьбой оказать содействие в трудоустройстве. Ему и жене. Если возможно, то в каком-нибудь «хорошем» ведомстве.
Времена были застойные. Тогда немыслимы были объявления, типа «ищу работу». Кругом, даже на автобусных остановках, пестрили объявления – «требуются…».
Но для устройства на работу, в «хорошее» ведомство, человеку с ВУЗ-овским дипломом, протекция была крайне необходима. Многое решалось через, теперь забытые, «первые отделы». Отец, возглавлявший такое «пристанище» отставных офицеров, то есть, «первый отдел», прекрасно об этом знал.
Но мало что изменилось за прошедшие четыре года. Чуда не произошло, и отец, выслушав просьбу, молвил:
- Знаешь, сынок, вот ты, вопреки воле отца, отказался от военной карьеры, сам выбрал профессию. Сам выбрал жену, создал семью. Теперь сам о ней и заботься!
Он строго посмотрел на сына, и добавил:
- У меня в кармане партбилет, который меня ко многому обязывает. Партийная совесть не позволяет мне использовать свое служебное положение. Протекции не будет. Я не могу делать исключения. Даже для собственного сына!
- А с мамой так поступить - партийная совесть тебе позволила? – мстительно подумал Георгий, но промолчал. И без лишних слов было понятно : - разговор окончен.
Отец совсем не изменился. Жорка вновь почувствовал себя маленьким и, как бывало прежде, постоянно в чем перед отцом виноватым.
Прощались вежливо, но не так тепло, как встретились. Отец и сын, того неведая, расставались на долгие годы. Изредка общаясь, поздравляя, в рамках вежливости, друг друга с праздниками, они жили каждый своей отдельной жизнью, как бы обходясь друг без друга.
Что же такое необычное должно было в их жизни произойти, что бы опять соединить вместе этих двух людей?
Часть 2. Чернобыль
Прошли годы. Георгий Иванович работал на химическом комбинате. Зарплата была высокой, отпуска длинные. Привычно доплачивали «за вредность». «Вредность» - штука коварная. Каждый человек, избравший профессию химика, осознавал, на что идет. В технологии ртуть не используется? Ну и слава богу. Работать можно. Платят хорошо? Вот и прекрасно. Зато - дети регулярно в своем пионерлагере отдыхают. Взрослые – в свой санатории ездят каждый год. Что еще надо?
Государство, кроме высоких доплат, откупалось за «вредность» еще и бесплатным молоком. Настало время молоку потесниться. Молоко уступало свое место красному вину и водке!
Весенней ночью в жизнь огромной страны, набатом, постучался Чернобыль. От Забайкалья и Калининграда, от Кушки и Архангельска пролегли в заповедные, Полесские леса, маршруты тех, кого страна позвала в эпицентр Чернобыльской трагедии.
Химик по специальности, военный специалист по химзащите, Георгий Иванович совершенно не был удивлен, когда получил повестку из военкомата. Три дня на сборы. Вот и все, что ему полагалось. За семью он был спокоен. Супруга, школьная учительница, через несколько дней должна быть эвакуирована с детьми. Из столицы все школы организованно отправлялись на юг страны.
Мама? Мама вообще отказалась, куда либо, уезжать. Ну что же, она женщина взрослая, самостоятельная. Это ее выбор. За квартирой то же надо присматривать.
Георгий Иванович, со спокойным сердцем, убыл к месту службы. Колонны военной техники и автобусов, наполненных мобилизованными, шли навстречу колоннам с эвакуированными из Чернобыльской зоны жителями. В мирное время, все это было похоже на неразбериху первых дней войны, знакомую лишь по художественным фильмам. Разве что, вместо бомбардировщиков, в небе маячили эскадрильи вертолетов, гулким бубном сотрясая воздух.
Вскоре суета сменилась железным порядком. Кругом были выставлены посты и контрольные пункты. Ощущалось, что за дело взялись военные. Георгий Иванович быстро окунулся в знакомую обстановку, к которой (с надеждой, что может и не понадобится), он усиленно готовился еще с институтской скамьи, примеряя ОЗК и противогаз.
Мобилизованные через военкомат военнообязанные гордо именовали себя «партизанами». Но «партизанской» вольницы, свойственной военным сборам, здесь не наблюдалось. Мобилизованных вливали в воинские части, постепенно заменяя ими солдат срочной службы. Командовали «партизанами» кадровые офицеры.
Прибывшие в четыре сектора ОГГО (Особой группы гражданской обороны) «партизаны» распределялись строго по секторам, носившим имя военного округа, откуда их призывали. Были здесь представители Прибалтийского и Ленинградского, Забайкальского и Сибирского, Киевского и Одесского военных округов. В те жаркие летние дни карта огромной страны нашла свое отражение в дремучих Полесских лесах.
В буквальном смысле партизанские леса, окружавшие Чернобыль, вновь наполнились воинскими частями. Они прибывали, будучи укомплектованными техникой и личным составом, по нормативам военного времени. Под покровом леса, как грибы, росли палаточные городки и, даже, целые палаточные гарнизоны со своей инфраструктурой. Дымящиеся полевые кухни и уютные штабные вагончики. Узлы связи, ощетинившиеся антеннами. Стройные ряды полотняных казарм и техника под открытым небом. Все это размещалось на лесных полянах и опушках, в окружении вековых сосен.
Передвигаясь по накатанным лесным дорогам, можно было встретить указательные таблички. Стрелки, указывающие в глубину леса, информировали: - «Хозяйство майора Петрова», «Хозяйство подполковника Сидорова». Все это напоминало, знакомые по фильмам, прифронтовые леса.
Проследовав в указанном направлении, УАЗик выскакивал на лесную опушку, огороженную колючей проволокой. У ворот, под грибком, стоял часовой. На поляне, стройными рядами, теснились палатки. По другую сторону выстроились десятки БТРов, могучих «Уралов», приземистых танков. Но это были не декорации к кинофильму. Это была суровая реальность тех жарких, летних дней.
Между техникой и палатками сосредоточенно сновали военные. На них была диковинная, тогда еще непривычная, в цветастых разводах, полевая форма, увенчанная «афганской» кепочкой. Это и было «Хозяйство подполковника Сидорова» или «Хозяйство майора Петрова».
Георгий Иванович службу нес в отдельном специальном батальоне химзащиты. На своей мобильной, смонтированной на шасси ГАЗ-66 лаборатории, он круглыми сутками мотался почти по всей тридцатикилометровой зоне и знал ее, как свои пять пальцев.
Всюду, от маячившего в знойном мареве энергоблока, до крошечного окраинного села с дивным названием Бобры, требовался точный дозиметрический контроль. На местах надо было организовывать дезактивацию, налаживать поставки оборудования, химреагентов. Работы тем знойным летом хватало всем: - и химикам, и строителям, и шахтерам, и, особенно, летчикам и водителям.
Одним солнечным днем Георгий был откомандирован на Центральные склады за новым оборудованием. Склады располагались на окраине райцентра и занимали огромную территорию, на которой правильными рядами расположились десятки ангаров и штабные домики. От проходной, что бы не заблудились, вновь прибывших направили в канцелярию материального склада.
Здесь все были людьми военными, с погонами на плечах. Поэтому, зайдя в комнату, старший лейтенант Кузьмин щелкнул каблуками, и, взяв по козырек, обратился к человеку, склонившемуся над письменным столом:
- Разрешите обратиться, товарищ…., - Георгий напряженно всматривался в сидящего за столом офицера, силясь на зеленых погонах рассмотреть зеленые звездочки. После яркого солнечного света глаза с трудом привыкали к полумраку помещения.
Человек поднял голову, присмотрелся к вошедшему, и встал. Из-за стола выходил поседевший, но по-прежнему подтянутый, облаченный в полевую военную форму, отец. Погоны были без звездочек, но выправка выдавала бывалого воина.
- Ну, здравствуй, лейтенант, – отец, радушно улыбаясь, вышел на встречу сыну с распростертыми руками, - какими судьбами к нам?
Вот так. Понадобилась беда вселенского масштаба, чтобы вновь соединить этих двух мужчин. Все-таки, была она, у его отца, партийная совесть. Не позволил ему партбилет, лежащий в нагрудном кармане, спрятаться в столичном высоком кабинете, когда в страну пришла беда. Очень кстати, тем памятным летом, пришлись навыки старого, опытного, военного интенданта. Особенно в первые месяцы трагедии, когда, буквально с нуля, все налаживалось по законам военного времени.
- Сколь бы не крепка была партийная совесть, но супротив женских чар устоять она не может, - подумал тогда Георгий, прощаясь с отцом. И улыбнулся.
Еще не раз, в те дни, сводила их служба. Они много общались. Тогда же Георгий узнал, как начальник отдела исполкома, несущего ответственность за мобилизационную готовность, оказался среди первых добровольцев, откомандированных по линии гражданской обороны в Чернобыльскую зону.
Через несколько месяцев отец вернулся к месту своей работы. Пробыв в Чернобыльской зоне положенных «партизану» шесть месяцев, вернулся на свой завод и Георгий Иванович. Его, опытного химика и дозиметриста, «Чернобыльский синдром» обошел стороной. Обошли стороной и болячки, бог миловал.
Через пару лет отцу в исполкоме выделили машину – «Лада-2109». Большая редкость по тем временам. Скинувшись с отцом, сообща, они ее купили. Ездил на ней только Георгий. Права у отца были, но он уже не рисковал садиться за руль. Теперь отец не отказывался по выходным ездить в деревню, в гости к тестю сына. Это во многом способствовало их сближению. Он стал чаще видеться со всей семьей, с внуками. Свояки, два фронтовика, быстро нашли общий язык, пропадая с утра до ночи на рыбалке. К ним быстро присоединился внук Сергей. Так впервые за многие годы, установилась полная идиллия между отцом, сыном и его семьей.
Часть 3. Прощание с отцом.
Разменявшему седьмой десяток лет Ивану Григорьевичу, Чернобыль не прошел даром. Сказались и прежние раны. Стало ему не до женщин. Каждые пол года он ложился в госпиталь. Начались проблемы с сердцем. В госпиталь зачастили и Георгий, и супруга, и сестра, и внуки. Скучать «старику» не давали. Но если тесть, крепкий стопроцентный сибиряк, уже шагнувший за девятый десяток, держался молодцем, то Иван Григорьевич окончательно расклеился.
А тут еще грянула перестройка, и его попросили со службы в исполкоме. Знать бы тогда, что эта «девятка», выделенная исполкомом, была своеобразным отступным, дабы, с чистой совестью, Ивана Григорьевича окончательно спровадить со службы. Менялась структура власти, менялись порядки. Огромная страна разваливалась на части. В услугах Ивана Григорьевича она более не нуждалась. Его партийная совесть была по-прежнему чиста, но более не востребована. Теперь в чести иные были нравы.
Это был тот период, когда Иван Григорьевич стал остро нуждаться в семье, в общении с близкими ему людьми. На задний план отступала разница в мировоззрении, разница во взглядах на события. Мелкими и нелепыми кажутся ему теперь прошлые обиды на сына.
Вырастая сиротой, не зная отцовской ласки, воспитанный в детдоме и в ФЗУ, Иван Георгиевич, вполне для него естественно, отдал тридцать лет своей жизни армии, заменившей ему семью. А на закате жизни семья заменила ему армию.
Отец стал появляться на днях рождения у мамы. Стал посещать и другие семейные праздники, которые без него стали немыслимы. Каждую Новогоднюю ночь, они, вместе с тестем, встречали в кругу семьи, собираясь то у Георгия, то у матери. Но жил отец в своей холостяцкой квартире, по-прежнему, один. Там, у него, все и собирались в дни его рождения.
Накануне своего восьмидесятилетия Иван Григорьевич позвонил дочери, и попросил ее, вместе с братом, организовать ему юбилей. Сестра потом Георгию передала, что отец сказал:
- Знаешь, дочка, я чувствую, что это последний мой юбилей. Хочу как следует отметить со всеми вместе.
- Да что ты, папа, мы еще твои девяносто вместе отметим – отшутилась сестра.
Пару месяцев, после юбилея, отец держался «бодрячком», периодически названивая, то дочери, то сыну. В деревню они не ездили по причине глубокой осени. Выпал первый снег. Осенними вечерами отец с Георгием подолгу обсуждали новости политики. По телефону спорили они до хрипоты, но дружелюбно и с охотой, пытаясь найти золотую середину. Не так давно отшумела «оранжевая» революция, и предметов для споров представителей двух разных электоральных симпатий, было хоть отбавляй.
Непримиримый атеист, отец вдруг зачастил в церковь. Дома, на журнальном столике, у него появилась Библия. В его речи стали появляться цитаты из этой книги. В раннем детстве он был крещенным, но последующая жизнь его от церкви отлучила. Теперь он возвращался в ее лоно.
Однажды позвонила сестра, и сообщила Георгию Ивановичу, что отец, со вчерашнего дня, опять в госпитале.
В реанимационной палате, виновато улыбаясь, Иван Григорьевич сообщил детям:
- Представляете, ехал в метро, и вдруг стало совсем плохо. Люди добрые вызвали скорую помощь, и вот я здесь. Наверное, опять камушек из почек пошел. Вот переживу эту оказию. Перезимуем, и поедем на рыбалку.
Его бледное лицо не сильно отличалось цветом от госпитальной подушки. Георгий подумал с грустью, что рыбалка, конечно, была бы лучшим лекарством для отца. Но до весны далековато, а к телу отца был присоединен какой-то мудреный аппарат и капельница.
- А у нас тут кино снимают, - сказал отец, улыбаясь, - с известными актерами.
- Какое еще кино, - переспросил Георгий, глядя на ряд коек с приставленными капельницами. На них безмолвно и неподвижно лежали люди. Только мерно капающие капли позволяли предположить, что в этих телах еще теплится жизнь.
- Наверное, отец ты шутишь?
- Настоящее. Сериал какой-то про врачей. Вчера в палату заглядывали актеры. Я даже узнал некоторых, - сказал отец, серьезно глядя на детей.
- С трудом верится. Это же реанимационное отделение, да еще военного госпиталя, – сказал сын. А про себя подумал, что отцу совсем плохо, если ему мерещатся киноактеры.
Георгий вспомнил, с каким трудом они с сестрой получили разрешение врача, чтобы зайти в палату к отцу. Еще на входе в коридор отделения пришлось обуть специальные бахилы и укутаться в белые халаты. Вокруг было стерильно чисто и тихо.
В палату заглянул врач, и попросил не утомлять отца визитом. Перед этим он объяснял, что, к великому сожалению, дело не в камушке, который «пошел». В этот раз все оказалось гораздо серьезнее. У него отказывают почки.
На часах, висящих в палате, стрелки показывали девятый час вечера. Действительно, пора было уходить.
Попрощавшись с отцом, они с сестрой вышли в коридор реанимационного отделения, и не поверили своим глазам. Тихое, перед этим сияющее белизной и стерильной чистотой, пространство коридора, было заполнено людьми. Оживленно переговариваясь, они таскали по коридору ящики и трансформаторы. Расставлялись юпитеры и протягивались кабели. Монтировался режиссерский пульт, устанавливались кинокамеры.
Со смехом, перешучиваясь, актеры в белых халатах и шапочках укладывали на каталку своего коллегу в больничной одежде, изображавшего тяжелого больного. Режиссер инструктировал, как лучше изобразить боль и страдания. И это были люди, чьи лица знакомы миллионам телезрителей.
Вся эта картина была настолько нереальной, что позволяла думать о гримасах человеческой судьбы. Происходящее здесь и сейчас, в девятом часу вечера, на глазах у детей умирающего отца, никак не вязалась с представлением нормального человека о месте, где, буквально за дверями, реально страдают люди, впадая в забытье.
Неужели у солидной, столичной телестудии, не нашлось подходящего павильона и реквизита?
Сколь же низко надо было пасть в стремлении приблизить к реальности свое лицедейство? Чтобы здесь, поздним вечером, посягнуть на заслуженный покой тяжело страдающих, больных людей?
- Тут, в пору, священника приглашать для исповеди, - сказал Георгий расстроенной сестре, - а они кино снимают о подвигах врачей!
- С «киношниками» все понятно, они клятву Гиппократа не давали, - ответила сестра, - а вот врачам я удивляюсь.
- Нас должно радовать то, - заметил Георгий, - что отец не бредил. И весь этот кошмар, про съемки фильма, ему не померещился. Значит он еще при доброй памяти и при здравом уме.
- Чего не скажешь о врачах. Никогда больше не буду смотреть телесериалов о больнице!
Они вышли на улицу, с удовольствием вдохнув холодный воздух. Медленно кружась, падали редкие снежинки, предвещая скорую зиму.
Покидая тем вечером госпиталь, сын и дочь еще не знали, что через несколько часов раздастся звонок, и дежурный врач сообщит дочери, что отца ее уже нет среди живых.
На фоне белого снега ярким, алым пятном, выделялась атласная подушечка. На атласной ткани теснились ордена и медали. По деловому скупо, очень лаконично, звучали прощальные слова. Скороговоркой, произнося молитвенные слова, творил заупокойное таинство священник Госпитальной церкви. Как щелчки бича, резким эхом в морозном воздухе отдались выстрелы прощального салюта, заставив вздрогнуть присутствующих. Гулко, по дереву, застучали комья мерзлой земли, знаменуя собой завершение земного пути. Пути, по которому восемьдесят лет тому назад, в большую жизнь, отправился Иван Григорьевич Кузьмин. Отправился с берегов реки с удивительным названием - Красивая Меча. Реки, воспетой великим Тургеневым.
Глава 4. Ценные бумаги.
Часть 1. Третий звонок.
Комок подкатывал к горлу. Георгий Иванович очнулся от воспоминаний, нахлынувших на него, взял себя в руки.
- Пути земного…., задумчиво произнес он, - любопытно, а есть другой путь?
Отшумели выборы, после выборные баталии. Настала весна. Потекли будни. У Марии Николаевны в школе шли занятия по уплотненному графику. Близился конец четверти, и надо было наверстывать пропущенное во время карантина.
Георгий Иванович с головой ушел в работу. В химической отрасли намечался подъем, отражающий подъем экономики в целом. Спрос начал опережать предложение, объем заказов увеличивался.
Коллеги Георгия Ивановича довольно потирали руки, предвкушая увеличение зарплаты. Георгий Иванович, смирившись с результатами выборов, и сам начал верить, что в экономику пришла долгожданная стабильность.
Телевизионные каналы словно подменили. Они стали казаться какими-то скучными, хотя и были пресыщены эстрадой. Тихо, незаметно, исчез с экранов «Вечерний квартал». Конечно, он был востребован по-прежнему, на телеканалы «Квартал» к себе не пускали. Проблем не хотели. Политическая сатира и пародии на политиков выходили из моды.
Регулярно, претендуя на тонкий юмор, на телеэкране светились «Кривое зеркало» и «Наша Раша». С ними конкурировал «Прожектор перисхилтон». Постепенно исчезали из эфира политические ток-шоу, ранее столь востребованные. Новостные программы все больше стали напоминать эпоху программы «Время». Успехи и показатели, темпы и километры, тонны и килограммы. Довольные и успешные труженики вновь вернулись в телеэфир, делясь секретами своего успешного бизнеса.
- Оно и к лучшему, - размышлял Георгий Иванович, - по крайней мере, появляется, уже позабытая, уверенность в завтрашнем дне.
Он снова взялся за толстые газеты, изучая биржевые котировки. Стоимость его акций росла на глазах, отражая оживление на фондовом рынке и возрастающий объем продаж.
Время шло. История с отцовскими звонками стала забываться, перестав быть предметом вечерних разговоров за ужином. Прошел почти год с тех памятных звонков.
И вот, однажды, в среду вечером раздалась трель телефонного звонка.
- Ты ждешь звонка? – привычно спросил Георгий Иванович супругу, не отрываясь от газеты. Ему, как правило, звонили только на мобильный телефон.
- Сегодня – нет, – ответила она.
- Может быть, Сергею? – предположила Мария Николаевна.
Звонок раздался второй раз, и Георгий Иванович, с тенью сомнения на лице, взял трубку.
- Слушаю, - произнес он, приложив трубку к уху.
Супруга с любопытством всматривалась в его помрачневшее лицо.
- Сынок, я знаю, что у тебя есть акции химических предприятий, - донесся из трубки голос отца.
- Отец, во-первых здравствуй, - собираясь с мыслями, Георгий Иванович пытался выиграть время, - во-вторых, попробуй мне объяснить, что все это значит?
- Не задавай мне ненужных, и тем более, лишних вопросов, на которые я все равно тебе не отвечу. Ты внимательно слушай, запоминай. И в этот раз сделай то, что я тебе советую. Договорились?
- Да, конечно, - ответил Георгий Иванович, почему-то сам себе не удивляясь. Где-то, в глубине души, тайно от себя самого, он давно ожидал этого звонка. Спорить с голосом отца не рискнул, как бы боясь «спугнуть» ситуацию. Понимая разумом всю абсурдность происходящего, он, тем не менее, жаждал слушать этот голос еще и еще.
- В четверг, или, в крайнем случае, в пятницу, - продолжал настаивать голос отца, - постарайся продать все свои акции. У тебя есть в резерве понедельник. Но на него ты сильно не полагайся!
Отец, как правило, в своем деловом разговоре, всегда четко, голосом, не терпящим возражений, лаконично строил фразы. Этот стиль разговора Георгию был до боли знаком.
- С какой такой радости я должен именно теперь продавать акции? – рискнул возразить Георгий Иванович, - да и вообще, откуда ты про мои акции знаешь?
- Оттуда…. – грустно ответил голос отца, - и в трубке раздались короткие гудки.
Минуту Георгий Иванович молчал, глядя на супругу. Она терпеливо ждала, но муж несколько минут молчал, задумавшись.
Георгий Иванович покупал акции еще при жизни отца. Не все, и не сразу. Принимая решения о покупках, с отцом он не советовался. Отцу, вполне естественно, было не ведомо, что такое фондовый рынок. Он, как и многие его сверстники, безвозвратно загубил свой приватизационный сертификат, отдав его в руки ловких мошенников от приватизации.
Поколение тех, кто защищал и своими руками поднимал из руин эту страну, тихо и безропотно покидало этот мир, так и не осознав, что их бессовестно обворовали бывшие соратники по партии и комсомолу, быстро ставшие «олигархами».
Так вышло, что отец при жизни не знал, и не мог знать о покупке сыном акций.
- «Он» что, посоветовал тебе продать акции? – у Марии Николаевны язык не повернулся вымолвить слово «отец», и она заменила его местоимением «он».
- Бред какой-то, - отвечая супруге, сказал Георгий, - и опять звонок этот странный, и предложение от акций избавится какое-то несвоевременное.
- Но ты же трубку не положил? Разговор не прервал?
- Трудно объяснить. Я, как бы, ждал этого звонка. Мне хотелось слышать его голос.
Георгий Иванович оживился, раздраженно бросил на стол газету:
- Почему он опять распоряжается? Он и при жизни не понимал, что такое акции.
- Жора, прошу тебя, - Мария Николаевна внимательно и убедительно посмотрела на мужа, - продай ты эти акции! Послушайся этого совета.
Часть 2. Провидица.
Мария Николаевна за время, прошедшее от предыдущего звонка, время даром не теряла и для себя кое-что прояснила. Пообщавшись с коллегами и подругами, она, в тайне от мужа, посетила нескольких экстрасенсов, вещуний и медиумов. Общение с ними, в полутемных комнатах, в окружении всевозможной атрибутики, в антураже символики и амулетов, ничего ей не дало. Но заметно облегчило кошелек.
Она, своим женским сердцем, образованным умом, легко угадывала фальшь и надуманность их пояснений и толкований. Следуя советам и рекомендациям подруг, она подсознательно сопротивлялась этим визитам, но поиск истины вел ее вперед, от адреса к адресу.
Некоторые настоящие экстрасенсы, будучи людьми одаренными, ощущали ее негативную установку, но преодолеть ее не могли. Они толковали, она не верила. Они убеждали, она же, кивая головой в знак согласия, внутри не соглашалась.
Негативная установка была написана на ее лице. Медиумы, оставаясь довольными полученным от нее, честно заработанным гонораром, как-то грустно смотрели ей в след.
Решив пройти этот путь до конца, Мария Николаевна, все-таки, нашла то, что искала.
Она и раньше, от знакомых слышала, – «Бабушка», «Надо бы сходить к «Бабушке». «Бабушка» жила и принимала нуждающихся в ее услугах, в далеком пригороде. Мария Николаевна, собравшись с духом, села на электричку и поехала к этой самой «Бабушке».
Простая на вид, простая в своих речах, с натруженными руками, седая женщина в белом платке произвела на Марию Николаевну благоприятное впечатление. Манерой говорить, манерой держаться и своей гордой осанкой, провидица напомнила ей покойную маму, сразу расположив к себе. Никакой напыщенности, никакой таинственности, никакого антуража, если не считать икону с горящей лампадой.
Со стороны выглядело так, как будто две женщины, несколько утомленные жизнью, беседовали о вещах, сколь обыденных, столь и загадочных. Разговор у них был долгим. Провидица внимательно слушала, задавала вопросы, подолгу обдумывала ответы. Особенно ее заинтересовал рассказ о событиях в реанимационном отделении госпиталя в последнюю ночь жизни тестя.
Выслушав взволнованную историю звонков, задав немало вопросов, Бабушка настояла на том, что бы супруги ценили каждый звонок, и неукоснительно, следовали советам, которые давал голос отца.
Пояснить Марии Николаевне причину и сущность звонков Бабушка уклончиво отказалась, мотивируя тем, что время еще не пришло. Сердце подскажет Марии Николаевне, когда вновь обратится к ней за помощью и советом.
Дав совет, провидица от денег отказалась, мотивируя тем, что ее вмешательство пока что не требуется. А необычная история, рассказанная Марией Николаевной, является достаточной для нее наградой.
Мария Николаевна возвращалась домой с твердым убеждением последовать советам этой мудрой женщины. Мужу решила, пока что, ничего о провидице не говорить.
Подруге, направившей ее в этот столичный пригород, Мария Николаевна рассказала о своих впечатлениях, о доверии, возникшем у нее в сердце. При этом заметила, что лицо «Бабушки» показалось ей знакомым.
Подруга улыбнулась и напомнила ей давнюю и нашумевшую историю. Успешная ученая, специалист в области психологии и психиатрии, одна из самых молодых женщин – докторов наук, не достигших еще и пятидесяти. Вся страна знала ее в лицо, поскольку на центральном телевидении, в течении нескольких лет, она вела раздел в популярной телевизионной программе на медицинские темы. Иногда появлялась в не менее популярной телепрограмме «Очевидное и невероятное», как авторитетный эксперт.
Вспомнив эпиграф к этой передаче: - « И опыт, сын ошибок трудных! И гений - парадоксов друг…!», - Мария Николаевна улыбнулась, - да, парадоксов в этой жизни хватает, а вот с гениями - напряженка...!
Подруга, жившая в те далекие годы в Москве, продолжала свой рассказ.
Неожиданно эта женщина исчезла с экранов телевизоров. Обычное дело в те далекие времена. Говорили тогда разное, но вскоре о ней забыли. И лишь немногие посвященные москвичи знали, что популярная телеведущая посмела, не таясь, внука своего первого окрестить в церкви.
Тут же нашлись «доброжелатели», и «персональное дело» дошло до партийного комитета Института, в котором доктор наук возглавляла большой отдел. Не будь она известной телеведущей, не имела бы она столько завистников. И «персональное дело» сошло бы на тормозах.
Отстаивая свою мировоззренческую позицию, доктор наук пошла на крайность, и добровольно, вполне сознательно, под протокол, «положила» партбилет на красную скатерть. Партийный Комитет не одобрил добровольный выход из стройных рядов. Исключили за нарушение Устава, по пятой статье, за действия, несовместимые с, ну и так далее. Это немедленно поставило крест на ее дальнейшей карьере, когда, казалось бы, до Академии Наук оставался один шаг.
Только мужественные, убежденные в своей правоте люди, могли позволить себе отстаивать свое мировоззрение, отличное от «генеральной линии». Сами того не ведая, они приближали перестройку. Нет, не ту перестройку экономики. Перестройку сознания!
Покинув Москву, доктор наук перебралась на родину, в родительский дом. Тут она обрела душевный покой, окончательно обратившись к церкви. С годами она стала известна, как «Бабушка».
И лишь немногие в округе знали, кто эта скромная, мудрая, в белом платочке, женщина. Что свое гордое имя – «Бабушка» - она заслужила в немыслимом, для того времени, противостоянии, отстаивая право своего внука быть православным. Не тайком, а открыто и осознанно.
Теперь она помогает сотням страждущих мирян. Помагает обрести, либо душевный покой, либо уверенность в своей правоте. Возвращает гармонию и душевный покой алчущим достичь недостижимого. Одних она направляет, с молитвой, к Богу - за помощью. Других разочаровывает, поясняя, что в делах приземленных - Бог не помощник.
Выслушав эту историю, Мария Николаевна почувствовала к «Бабушке» не только огромное доверие, но и глубокое уважение. В этой женщине чувствовалось удивительное сочетание фундаментальных научных познаний с глубокой и искренней верой.
Часть 3. «Черный» вторник.
Итак, вечером в среду, Мария Николаевна, памятуя наставления Бабушки, настоятельно предложила мужу последовать отцову совету, и незамедлительно продать акции. Георгий Иванович, побурчав для порядка, в четверг с утра связался со знакомыми брокерами на бирже.
Высказав некоторое недоумение, но в предвкушении хороших комиссионных, брокеры охотно приняли заказ. В тот же четверг, к вечеру, пакеты акций ушли за огромную сумму.
В пятницу утром, не теряя времени, Георгий Иванович обратился к своей сестре, работавшей в одном из Банков. Она, немного удивившись, охотно согласилась помочь брату. Огромная, безналичная, сумма в национальной валюте, вполне законно и легально, к вечеру в пятницу, превратилась в, заметно, меньшую. Но в наличной, иностранной, а потому – очень твердой, валюте.
В пятницу, вечером за ужином, Георгий Иванович обсуждал с женой события прошедшей недели. Акции «ушли» по максимально возможной цене. Они прикинули, что вырученной от продажи акций, суммы, вполне хватит, что бы в центре столицы приобрести две огромных квартиры. И еще останется на хороший автомобиль. Квартиры им не нужны, машина есть. Единогласно решили деньги оставить «на черный день». Только провидению было известно, что черный день не за горами. Но только не для семейства Кузьминых.
В понедельник утром, пронырливые коллеги потребовали от Георгия Ивановича «выставиться». В этом бизнесовом мире все тесно взаимосвязано, и кто-то из коллег уже пронюхал про удачную биржевую операцию с акциями. Зная, у кого из них, сколько акций, и каких предприятий, путем несложных умозаключений, они быстро «вышли» на Георгия Ивановича.
Темнить было бесполезно. Будучи человеком компанейским, Георгий Иванович, в обед, охотно «накрыл поляну» для узкого круга. За рюмкой дорогого коньяка, под хорошую закуску, одни одобряли, другие сетовали – а не поспешил ли Георгий с продажей акций? Требовали пояснений. Георгий Иванович уклончиво пояснял, что срочно понадобились деньги, что надо оплачивать учебу сына в институте.
Рассказать правду о советах отца, он, по вполне понятным причинам, не мог. Не то, что бы не поверят. У виска пальцем покрутят. Так и реноме человека, вполне разумного, недолго потерять.
Тем же вечером, в понедельник, жена с пониманием встречала мужа, пришедшего с работы поздно, несколько взбудораженным и навеселе. Не так часто себе он это позволял, а повод был вполне очевидным.
Наступил вторник. Обычное утро рабочего дня. Встав, несколько позже обычного, Георгий Иванович наскоро позавтракал, не включая телевизора, и быстренько убыл на работу. Жены не было, уроки в школе начинаются рано.
На работе царило какое-то нездоровое оживление. Коллеги бегали, суетились. Хлопали двери. Шеф назначил общий сбор на одиннадцать. Время до совещания еще оставалось. То один, то другой подбегал к Георгию Ивановичу, хватал за руки, приговаривая:
- Ну, ты и жук, Жора, почему молчал? Не мог раньше сказать? Откуда узнал?
Недоумение Георгия Ивановича длилось недолго. Вскоре все объяснилось. В этот вторник, рано утром, на Токийской фондовой бирже началась паника. Вместе со стрелками часов, неумолимо, паника покатилась на запад, обваливая цены на акции грандов мировой экономики. Вторая волна мирового кризиса, о котором начали было уже забывать, накрывала экономику ведущих и малых стран.
Вслед за фондовыми биржами покачнулись биржи товарно-сырьевые и валютные. Зашатались ведущие банки. К девяти утра, по московскому времени, в страну входил новый «черный вторник», неся богатым разорение, бедных оставляя равнодушными. Сводя на нет усилия нового правительства.
Так в мире повелось, что люди богатые, именуемые «олигархами», свое богатство держат в ценных бумагах, в акциях. Количество акций предприятия определяют степень влияния на управление предприятием, определяют величину дохода. Чем выше акции котируются на бирже, тем человек считается богаче. Но если фондовый рынок падает, владельцы акций, за одну ночь, становятся беднее. Потом падают, разоряются банки. С ними разоряются вкладчики. Но только не те, у кого, по воле случая, или - по воле рока - деньги, да еще в твердой валюте, своевременно оказываются на руках, или, как в шутку говорят, «в чулке».
На совещании у шефа Георгий Иванович тихо улыбался. Шеф не только был директором, но и владельцем контрольного пакета акций. Директор и хозяин предприятия в одном лице. Этим утром шеф, неожиданно для себя, проснулся «нищим» директором бедного предприятия. Воистину, богатые тоже плачут.
В начале совещания Георгию Ивановичу долго пришлось объяснять, что нет у него никаких «своих источников» ни в высоких сферах, ни за границей. Что, лишь по чистой случайности, он в четверг продал свои пакеты акций. Ему, естественно, не верили.
Из этой компании Георгию Ивановичу пришлось уволиться. Не могли ему простить, что он скрыл от коллег информацию, но сам акции «сбросил». Сбросил на самом пике их стоимости. Такое подчиненным не прощается.
Георгий Иванович в этот вторник спокойно смотрел в завтрашний день. Он был спокоен за свою семью.
Любопытно, а если бы он откровенно рассказал, кто и при каких обстоятельствах ему, так своевременно, посоветовал продать эти акции? Поверили бы? Смог бы он, после своего рассказа, там работать дальше?
- Родителей надо слушаться всегда, - с улыбкой любил повторять Георгий Иванович слова, заученные с детства. В детстве, конечно, на этот счет, у Георгия было свое мнение. Но не в этот раз.
Глава 4. Отцы и деды.
Часть 1. Последний звонок.
Прошел еще год, или больше. Георгий Иванович нашел себе прекрасную, спокойную работу. Пусть не столь высоко оплачиваемую, но стабильную. Небольшое, частное предприятие, с малым количеством рабочих, выпускало упаковочные пленки. Термоусадочные пленки, пользовались огромным спросом в супермаркетах. Спрос превышал предложение, поскольку низкая себестоимость и качество пленки позволяли легко конкурировать с импортом. Георгий Иванович был доволен.
Постепенно сглаживались последствия «черного вторника». Экономика уверенно стабилизировалась. Георгий Иванович перестал по вечерам читать толстые газеты, ограничиваясь новостными телепрограммами. Ему не было нужды следить за котировками акций. На одно развлечение стало меньше.
Они, с супругой, озаботились другими проблемами. Младший Кузьмин, Сергей, крепко влюбился. Родители, особенно отец, относился к увлечению сына терпимо. Он хорошо помнил свою собственную клятву: - не быть родителем, похожим на своего отца.
Благодаря непомерным усилиям отца, да, и благодаря жесткому контролю со стороны матери, Георгий не мог себе позволить роскошь встречаться с девушками до самого призыва в армию. Ему было хорошо за двадцать, когда Георгий первый раз в жизни, неумело, поцеловался с Машей, вследствие чего, немедля повел ее в ЗАГС. Повел вопреки воле отца, но с молчаливого согласия матери. Тогда Георгию не хотелось уезжать в далекий гарнизон одному, не изведавши радостей взаимной любви.
Георгий Иванович, видевший несколько раз сына в компании длинноногой, стройной брюнетки, мысленно одобрил выбор сына. Узнав первым о намерении сына жениться, он совершенно не поинтересовался социальным происхождением и успеваемостью потенциальной невестки. Вместо этого Георгий Иванович стал прикидывать, как бы где-то поближе купить сыну квартиру.
Но, однажды, выдав их мужской секрет, Георгий Иванович, несколько забегая вперед, неосторожно поделился с женой. По мужски, неуклюже, даже несколько растерявшись, он не смог ответить ни на один из наводящих вопросов жены. А вопросы сыпались, как из рога изобилия. Мария Николаевна наивно полагала, что сын с отцом более откровенен. Но Георгий Иванович, имея печальный жизненный опыт вмешательства отца в его личную жизнь, старался наблюдать за сыном, не вмешиваясь в ход событий. Да и откуда отцу было знать, что у матери сына, к потенциальной невестке, может найтись такое огромное количество вопросов?
Когда их старшая дочь выходила замуж, то Марии Николаевне было достаточно взглянуть на стройного красавца – зятя, и все вопросы как-то сразу отпали. Выбор дочери был немедленно одобрен.
Диплом есть в кармане? Отлично. Выпивает? По праздникам и в хорошей компании. Работа есть? Есть, и хорошая. Квартира есть? Есть. Немедленно «таможня» дала добро, и знакомство с родителями жениха свелось к чистой формальности.
Иное дело для Марии Николаевны – невестка. Ее внешние данные ровным счетом для нее ничего не значили.
- Ревнует, что ли, к сыну? – размышлял Георгий Иванович. Проживший с ней столько лет, он такой реакции от жены он не ожидал.
Ничего не говоря сыну, Георгий Иванович с интересом стал наблюдать, чем закончатся изыскания супруги в этом направлении.
По-женски дотошно, с элементами некоторой материнской ревнивости, она начала, из разных источников, включая «сарафанное радио», скрупулезно собирать информацию о семье девушки. Прошло еще несколько недель.
Что уж там не понравилось Марии Николаевне в родословной невесты сына, но однажды вечером она свои сомнения высказала мужу.
То ли отец девушки родом был с Кавказа, то ли отец отца девушки был кавказцем. Или, наоборот - мать девушки была родом с Кавказа? Одним словом, Георгию Ивановичу были непонятны тревоги жены.
Для себя же, как мужчина, он, наконец, нашел объяснение почти небесной, с легким восточным налетом, красоты девушки. Межэтнические браки всегда давали изумительный результат. Дети рождались и вырастали просто красавцами.
Этим он был вполне удовлетворен. Выбор сына, по-прежнему, одобрял. И, мысленно, подбирал весомые аргументы, собираясь высказать их перед матерью в защиту сына. Разговор с женой был трудным. В разговоре образовалась небольшая пауза.
Телефон зазвонил в тишине резко и неожиданно, заставив их вздрогнуть.
- Ты ждешь звонка? – привычно спросил Георгий Иванович супругу.
- Сегодня – нет – ответила она.
- Может быть, Сергею? – предположила Мария Николаевна, - хотя нет, он же на свидании со своей подружкой. Она неприязненно улыбнулась.
Звонок раздался второй раз, и Георгий Иванович, с неожиданным для себя смущением, взял трубку. Его пронзила смутная догадка.
- Слушаю, - произнес он, приложив трубку к уху.
Супруга напряженно всматривалась в его помрачневшее лицо.
- Сынок, я знаю, что мой внук встречается с девушкой. Они хотят пожениться?
- Да отец, - на сей раз, ответ был краток, потому что Георгий Иванович, где-то в глубине души, был готов к этому разговору. Он насторожился, вспомнив, что первые годы творил отец, когда они с Мариной поженились.
- Вот и прекрасно. Передашь мои поздравления Сергею. Чудесная девушка!
- Спасибо, отец, - Георгий Иванович радостно смутился, - обязательно передам.
- А Машенька против их союза?
- Ну, понимаешь …, - потянул паузу Георгий Иванович, и перевел взгляд на жену.
По ее изменившемуся, краснеющему от негодования, лицу он понял, что она догадывается, с кем и о чем разговор.
- Ты передай Марине, что бы не мешала ребятам. Поверьте мне, что это будет очень счастливый брак, - и в трубке раздались короткие гудки.
Георгий Иванович медленно положил трубку, и посмотрел на жену. Он заметил, что она мучительно что-то обдумывает, прежде, чем сказать. По реакции мужа она прекрасно поняла содержание состоявшегося по телефону разговора.
В голове Марии Николаевны вихрем проносились мысли. Она вспоминала советы «Бабушки». Мужу о визите к «Бабушке» она так и не рассказала. И использовать, в качестве аргумента, ссылку на «Бабушку» - не могла. Более того, этот аргумент был бы не в ее пользу.
Выборы, акции… - то были их мужские дела. Но в этот раз голос отца посмел вмешаться непосредственно в сферу ее личного, ее женского, ее материнского влияния. Это было слишком! Это подталкивало высказать негодование, поскольку противоречило ее убеждениям.
- Что сказал голос отца? – с невинным видом спросила Мария Николаевна.
- Советовал не мешать ребятам. Сказал, что их брак будет счастливым.
- Ну, знаете ли, - возмутилась Мария Николаевна, - с вами, мужиками, тут точно «крыша скоро поедет»! – она поднялась и резко вышла из комнаты.
План в ее голове уже созрел.
Часть 2. Душа.
На следующий день, взяв отгул, Мария Николаевна мчалась в электричке в пригород. Боясь давать какую либо оценку вмешательству голоса отца в ее планы, она решила посоветоваться с Бабушкой. И, заодно, переложить ответственность за выбор своего сына на хрупкие «Бабушкины» плечи, уповая на ее мудрость и дар предвидения.
Наверное, каждому из нас, хотя бы раз в жизни, приходилось оказываться в ситуации, когда мы не в силах принять важное, и то, единственно верное, решение?
Мы, мысленно озираясь вокруг, ищем того, кто принял бы на себя груз ответственности за это роковое решение. Не потому, что мы слабы, и не потому, что мы не в состоянии его принять. Очевидно, мы боимся не последствий неверного решения. Более всего мы боимся последующих сожалений и самобичевания. Последствия неверного решения – временны и преодолимы. А сожаления – мучительны и навсегда остаются с нами.
Хорошо детям – за них решают родители. Хорошо солдатам – за них решают командиры. Хорошо подчиненным – за них решают начальники. И пусть сами же потом каются, если решение неверное.
Мария Николаевна, сама для себя, была последней инстанцией. Сколь бы она не уважала мужа, но в таких вопросах, как брак ее единокровного сына, муж не был для нее авторитетом. Вот, если бы была жива ее мама, она бы поняла, подсказала. Мамы не было. И Мария Николаевна мчалась к Бабушке, как к носительнице истины в последней инстанции.
В эту встречу Мария Николаевна решила изменить тактику. Зная, что перед ней не простая деревенская бабушка, наделенная божьей искрой, а очень образованная, волевая женщина, Мария Николаевна сразу же потребовала…. Нет, все-таки - мягко попросила объяснить ей природу телефонных звонков.
Бабушка сразу же припомнила эту встревоженную женщину и ее незаурядную проблему.
- Видишь ли, дочка, - мягко начала свой рассказ пожилая женщина, - начинала я, как успешный нейрохирург. Большую часть своей жизни я посвятила изучению строения человеческого организма и нервной системы. И пришла к выводу, что тело мертвое и тело живое отличаются не только тем, что в теле живом бьется сердце, а в теле неживом обмен веществ уже прекратился.
В теле живом есть душа. Душа, которая, при определенных обстоятельствах, тело это покидает. Иногда – не надолго. Это клиническая смерть. Чаще всего – покидает навсегда.
Мне очень хотелось найти эту зыбкую грань, когда душа устает бороться за свое бренное вместилище. Грань между жизнью и смертью, за мгновение до того, как стрелка кардиографа, в последний раз вздрогнув, начинает писать прямую линию, но душа еще не покинула тело.
Я много трудилась, что бы дать этому явлению строго научное объяснение. Даже переквалифицировалась в невропатологи. Окружающие меня не понимали и не одобряли.
А я, научившись исцелять больные тела, продолжала искать вместилище души. Что бы научится исцелять больные души в здоровом теле.
Не смогла я, в организме человека, найти этот орган, это вместилище души. Но практика – вещь упрямая. Весь мой практический опыт говорил, что душа есть.
К стыду своему, я так и не нашла научного толкования тому, что же такое душа, и куда она переселяется. В стремлении своем исцелять души человеческие я зашла очень далеко. Я даже пыталась найти способ общения с душами, уже покинувшими больное тело. Нет, я не пыталась стать медиумом. Я обратилась к религии за ответом.
Я стала изучать многовековой опыт церкви разных конфессий. Не вдаваясь в социальные аспекты, я, все таки, пришла к выводу, что не зависимо от Бога, которому эта церковь служит, независимо от ритуала, которого она придерживается, целью любой церкви является борьба за обладание человеческими душами – от рождения и до самой смерти. Чем больше у церкви последователей, тем она могущественнее. Литургии божественные, а цели – мирские.
Но иногда мне казалось, что шаманы языческие более успешны и в исцелении душ, и в общении с ними. Я начала изучать и их опыт. Опыт, отвергаемый и церковью, и наукой. Это был сложный период в моей жизни.
Я вновь обратилась к церкви православной, ища ответ на свои вопросы. Церковь на мои вопросы ответов так и не дала. Но она, в отличие от науки, меня не оттолкнула, поскольку признает, что душа в живом теле есть. И охотно берется эти души исцелять. Не лекарствами, не химиотерапией, а словом Божьим. Я же не бралась выступать от имени Бога, я скромно выступала от имени своего.
Когда же коллеги меня окончательно отторгли, отвернулись, я оказалась здесь.
- Теперь я исцеляю души, еще не покинувшие тело. Я не берусь общаться с душами, уже покинувшими тело, - завершив свою исповедь, Бабушка строго посмотрела на посетительницу.
- Я не прошу Вас установить контакт, - испуганно ответила Мария Николаевна, - я прошу Вас пояснить, что же это за странные звонки, и как к ним относиться?
- Я прекрасно помню историю, рассказанную тобой, дочка,- продолжила Бабушка, - о последних часах жизни твоего тестя, о киносъемках в реанимации. Я не нахожу слов оправдания своим бывшим коллегам, поправшим клятву Гиппократа.
С твоих слов, в конце жизни, тесть искренне к церкви обратился. Но священником, в канун смерти, исповедан не был. Похоронили его, хотя и по христианскому обычаю, с отпеванием, а душа мается. При жизни он или что-то не успел, или не так сделал, а потому остался должен и сыну и тебе.
Судя по рассказу, человеком он был сильным. У слабых людей и души слабые, потому уходят легко. У сильных людей и души сильные, мятущиеся. Если такой сильный человек, уходя, оставил на земле дела незавершенные, или грешил, не прощенный, то и душа такого человека не сразу обретет покой.
История и молва человеческая знает много тому подтверждений. Тут и легенды о привидениях, о призраках. Тут и полтергейст. Душа бестелесная, не успокоенная, находит физические способы себя проявить. Знаки разные подает, пытаясь достучаться до живущих, ей не безразличных. Не всем дано те знаки распознать. Тесть твой, покойный, видимо, находчивым человеком был. Вот, видишь, и достижение техники – телефон - душе не успокоенной пригодился. Я думаю, звонки телефонные - это был знак.
- Не жди, дочка, от меня рационального объяснения, - сказала женщина, завершая свой рассказ, - я и сама не нашла ответов на многие из своих вопросов. А вот совет свой, прежний, – слушаться тех знаков, душою беспокойной поданных, - подтвердить могу!
Спокойное, неторопливое, повествование Бабушки успокоило Марию Николаевну.
Но, не забывая о главной цели своего визита, она рассказала историю с последним звонком. И спросила, как ей поступить в ситуации с сыном, пояснив, что она недовольна его выбором.
И дала тогда Бабушка Марии Николаевне два совета.
Первый совет – не препятствовать союзу сына с девушкой, ибо выбор его не случайный. Суждено им прожить долго и счастливо. И совет тот, данный голосом отца по телефону, лишнее тому подтверждение. Не стала бы душа мятущаяся напрасно беспокоить живущих.
Второй совет – после венчания и свадьбы, вместе с молодыми, посетить церковь. Да не эту, из новых, недавно отстроенных. А храм старинный, давними предками возведенный, который, во все времена смутные, не пустовал.
- Пусть муж твой отца своего поблагодарит искренне, простив ему все обиды юношеские, - продолжала Бабушка неспешно строить свою речь, так странно звучавшую из уст этой образованной женщины.
- И вы, все, его поблагодарите, за советы добрые, - продолжала она, - да службу закажите, за упокой души его грешной, мятущейся.
- И, уж поверьте мне, не будет он вас больше беспокоить, ибо обретет душа его заслуженный покой, - сказала Бабушка на прощание.
На обратном пути, в электричке, Мария Николаевна обдумывала все услышанное. Домой она пришла в хорошем настроении, слегка взбудораженная, но с четким планом действий.
- Сергей не рассказывал, когда собирается нас познакомить с родителями невесты? - спросила она, прямо с порога, удивленного Георгия Ивановича.
- А вот мы, сейчас, его позовем и спросим, оживившись, ответил супруг, отрываясь от телевизора. Шли вечерние новости.
- Неужели он дома? – взглянув на часы, удивленно спросила Мария Николаевна.
- Ты же сама ему вчера «лекцию» прочитала, - отпарировал Георгий Иванович, - вот и сидит теперь за книжками, весь мрачный!
- Кстати, сама то где задержалась?- полюбопытствовал супруг, в свою очередь многозначительно посмотрев на часы.
- Да так, педсовет был внеплановый. Очень интересные вопросы обсуждали, - уклончиво отмахнулась Мария Николаевна, и продолжила:
- А давай-ка сегодня, мы вместе с Сергеем, и обсудим, когда они свадьбу планируют?
Часть 3. Эпилог
Родители невесты оказались прекрасными, гостеприимными людьми. Между родителями молодых установились теплые, дружеские отношения, ничем не омрачаемые. Было венчание, была прекрасная свадьба, запомнившаяся и родным, и гостям. Молодые, с огромным удовольствием, перебрались в свою отдельную квартиру, подаренную родителями Сергея. Там они с увлечением обустроили свое гнездышко, с надеждой глядя в будущее.
Некоторое время спустя, Мария Николаевна, к великой радости Георгия Ивановича, пригласила молодых в гости. Угостив всех завтраком, ненавязчиво, но твердо, предложила посетить старинную церковь, что находилась в исторической части города. Не зная далеко идущих планов супруги, связанных с походом в церковь, Георгий Иванович охотно согласился.
Это была церковь, где, тайно от отца, мама и бабушка его окрестили. В детстве его туда не раз водила покойная бабушка, соблюдавшая все церковные праздники. В памяти остались роскошное убранство, отблески свечей на позолоте, запах ладана. И удивительные иконы, с которых внимательные и строгие глаза следили за мальчишкой, куда бы он не перемещался. Мальчишке казалось, что спрятаться от этих строгих глаз невозможно. После смерти бабушки он там не разу не был, а потому даже обрадовался неожиданному предложению супруги.
Молодым ничего другого не оставалось, как последовать за родителями. Женщины запаслись белыми платками, мужчины –строгими пиджаками. Георгий Иванович подогнал к подъезду машину, и они дружно поехали в церковь.
В церкви было немноголюдно, служба не правилась. Супруга долго общалась о чем-то со священником, тот кивал головой, что-то отвечал. Потом Мария Николаевна попросила Георгия Ивановича сосредоточиться, встав у иконы, и помолиться тихонько и искренне за упокой души его отца. Поблагодарить его за все, попросить прощения.
Молодые, совсем недавно прошедшие обряд венчания, с интересом за происходящим наблюдали, и тоже выполнили просьбу Марии Николаевны. Георгию Ивановичу, человеку крещеному, было неловко за неумение крестится, за незнание молитв и тонкостей православных обрядов.
Он, глядя на икону, неожиданно для себя, расчувствовался, даже немного прослезился, и был искренен, крестясь неумелою рукой. На минуту ему показалось, что он действительно общается с отцом, прося у него прощения. В эту секунду он верил – просить прощения было за что.
Из церкви выходили молчаливо, но с чувством просветления. Отойдя на несколько шагов, Мария Николаевна повернулась ко входу лицом, и, что-то шепча, перекрестилась. Все последовали ее примеру.
Родители, по пути домой, завезли молодых. Когда супруги остались одни в машине, Георгий Иванович, понимая, что все это было не спроста, поинтересовался у супруги:
- Маша, я конечно, благодарен тебе за встречу с моим далеким детством, но все-таки, что это было?
- Не стоит благодарности, - коротко ответила Мария Николаевна, с улыбкой глядя на дорогу.
Дальше ехали молча, думая каждый о своем.
Георгий Иванович молчал, с благодарностью вспоминая отца.
Мария Николаевна молчала, с благодарностью вспоминая тихую, скромную, женщину в белом платке, живущую в далеком пригороде.
Прошло время. Перед важными встречами, накануне принятия серьезных решений, Георгий Иванович с надеждой посматривал на телефон. Напрасно. Решения приходилось принимать самому.
Иногда доходило до смешного. Он возобновил привычку: рядом с собой ставить телефонный аппарат перед началом трансляций больших футбольных матчей или боксерских поединков. В прежние годы, с отцом, они умудрялись, по несколько раз за матч, обменятся по телефону впечатлениями, или сверить прогнозы на результат поединка. Отрываясь от экрана, он с надеждой посматривал на телефонный аппарат. Телефон молчал.
Мария Николаевна, заметив манипуляции мужа с телефоном, улыбалась. Она точно знала, что звонков «оттуда» больше не будет.