Глава 17
Слова тренера о том, что в городе существует литературная студия, не выходили у Вадима из головы. Чем бы он ни занимался - сидел ли в школе на уроках или выполнял свои несложные домашние обязанности, готовил ли задание на завтра или допоздна засиживался в тесной мальчишеской компании с гитарой, дружескими подначками и, чего греха таить, попыхиванием сигаретками - он постоянно думал об этом.
Что это за студия такая? Какие люди там собираются и что бывает на этих занятиях? Где находится литстудия Вадим уже знал. А вот когда она работает, в какие дни и в котором часу?
В читальном зале библиотеки он пролистал подшивку городской газеты "Местное время" за три последних месяца и нашёл-таки то самое объявление.
"Если у Вас есть литературные способности... Если Вы пробуете сами писать стихи или рассказы... Если Вы ищете друзей и единомышленников, не боитесь критических замечаний, следуете добрым советам... - то приходите к нам! Литературная студия "Исток" приглашает на свои занятия всех желающих приобщиться к литературному творчеству. Занятия проводятся каждую пятницу, в 18 часов, в северном крыле Дворца Культуры и Техники. Спешите! Мы ждём Вас!"
Это было удачное расписание. Тренировки на стадионе проходили по чётным дням недели, а пятницы были совершенно свободны. И Вадим, дождавшись очередного дня занятий, отправился в "Исток". Во Дворце Культуры старушка-вахтёрша указала ему комнату, в которой собирались студийцы. Вадим подошёл к двери и, чувствуя, как от волнения стук сердца отдаётся в самом горле, постучался. Ему никто не ответил. Тогда он приоткрыл дверь и заглянул внутрь.
Просторное помещение в три широких окна; на небольшом возвышении располагался двухтумбовый стол, а в углу беспорядочной кучей были сложены барабаны, электрогитары, стояли стойки с микрофонами. Прямо перед столом в несколько рядов теснились стулья. В комнате сидело человек десять-двенадцать. Кое-кто безо всякого интереса поглядел на Вадима.
- Простите, здесь проходят занятия литстудии? - осведомился Вадим непонятно у кого.
- Здесь, здесь. Проходи парень, - сидевший ближе всех к двери мужчина похлопал ладонью по сиденью стула рядом с собой.
Вадим протиснулся в дверь, но сел не на предложенное ему место, а прошёл дальше и сел в предпоследнем ряду, возле окна. Устроившись поудобнее, он огляделся.
Собравшиеся - мужчины и женщины разного возраста - ожидали, очевидно, своего руководителя. Некоторые негромко переговаривались между собой. Разглядывая их, Вадим пытался представить себе, кто эти люди в обыденной жизни. Что привело их сюда - жажда самовыражения или желание прославиться? Кто из них был начинающим писателем, а кто уже давно отравлен сладким ядом словотворчества?
Скажем, вон тот смуглолицый парень, который доказывал что-то соседу справа, постукивая при этом по колену ребром ладони, как бы нарезая свои слова на тонкие ломтики – кто он? Или его сосед, размеренно кивающий в ответ головой и похожий при этом на петуха, склёвывающего зёрнышки? А тот длинноволосый бородач, крепко сцепивший "в замок" длинные гибкие пальцы музыканта? Потом внимание Вадима привлёк пожилой мужчина, почти старик, высокий и костистый, беспокойно разглаживающий большими натруженными руками тонкую ученическую тетрадь.
"Он-то что здесь делает? - удивлённо подумал Вадим. - Тоже, что ли, писатель? Небось, свои мемуары в тетрадочке принёс?"
Увлечённый своими наблюдениями, он не заметил, как резко распахнулась дверь и в помещение стремительно, несмотря на свою полноту, ворвался молодой мужчина в очках в массивной оправе и с портфелем в руке. По оживлённым возгласам присутствующих стало понятно, что это есть тот самый руководитель, которого все дожидались.
Подбежав к столу, опоздавший раскрыл портфель, такой же объёмный и солидный, как и он сам, и начал раскладывать по столу пухлые папки, книги, стопки исписанных листов бумаги; похлопав себя по груди, достал из внутреннего кармана пиджака авторучку, положил перед собой.
"Начальник студии... - подумалось Вадиму. - Или нет, секретарь правления? А, может, преподаватель? Ну не президент же клуба, в самом деле!"
Запутавшись в определениях, он махнул на них рукой и весь обратился в слух.
Закончив свои приготовления и поправляя съезжающие очки, "президент – секретарь - преподаватель" начал с того, что спросил, все ли выполнили домашнее задание.
"Вот те на! - удивился Вадим. - Прямо, как в школе! Поди, ещё и оценки будет ставить?.."
Как выяснилось, домашнее задание - этюд на тему "Осень" - приготовили не все. Самыми дисциплинированными оказались старик, тискавший тетрадку, бородач-музыкант, женщина неопределённого возраста, скорее, по мнению Вадима, пожилая, и две девушки юных лет.
- Друзья мои! - руководитель укоризненно покачал головой. - Позвольте напомнить вам, что следующей темой будет зима. И произойдёт это уже довольно скоро. Поэтому не тяните с осенними зарисовками. А теперь давайте послушаем ваше творчество. Кто начнёт? Может, вы, Матвей Васильевич?
Высокий старик кивнул, поднялся со стула, распрямившись как складной метр, раскрыл тетрадку и, держа её на вытянутой руке, начал читать неожиданно густым и сочным басом. Рассказ, сочинённый им, был так себе, Вадим тоже мог написать не хуже, но исполнение было просто прелестным! Заслушаться можно!
Старик закончил чтение и сел, сложившись обратно. Все молчали.
- Кто следующий? Ну, смелее, смелее! - подбодрил их руководитель. - У нас никто не кусается.
Быть следующим отважился бородач. Откинув пятернёй руки гриву волос назад и подавшись вперёд левым плечом, он декламировал своё стихотворение, подвывая голосом, как некоторые настоящие поэты. Стихотворение было длинным, но Вадим ничего в нём не понял. Всё было очень красиво, очень заумно и очень сложно для понимания.
В конце его выступления тихонько скрипнула дверь и в образовавшуюся щель осторожно протиснулся щуплый мужичонка. Знавший лучшие времена пиджак мешковато висел на его плечах, в руках он мял серую кепку; лицо его подёргивалось в нервном тике, казалось, он непрестанно кому-то подмигивает, одновременно кривя рот в слабой усмешке.
Увидев его, руководитель недовольно воскликнул:
- Николай Иваныч! Ну я же просил вас не появляться на наших занятиях!
- Геннадий Петрович! - мужичок умоляюще прижал руки к груди. - Обещаю вам - я не буду скандалить! Я просто тихонечко посижу вот здесь, в сторонке, и послушаю. Можно?
Руководитель обречённо махнул рукой: дескать, что с тобой поделаешь, оставайся.
Занятие продолжилось. Теперь свой рассказ читала женщина. Бодро начав и дойдя почти до середины, она вдруг замолчала, потом сбивчиво пояснила, что этюд ей не удался и что она только сейчас это поняла, и, покраснев от неловкости, плюхнулась на место. На все уговоры закончить чтение она лишь отрицательно трясла головой. А зря! Вадиму, например, начало рассказа весьма понравилось.
Под занавес, смущаясь и хихикая, домашние работы представили девушки. Услышав их стихотворения, Вадим даже рот раскрыл от изумления. Ну надо же! С виду такие пигалицы, а как здорово пишут! Легко, свежо, прозрачно! Вадим даже малость позавидовал, что не он автор этих "бриллиантиков".
- Кто-нибудь ещё желает выступить? - Геннадий Петрович обвёл взглядом присутствующих. - О, я вижу среди нас новые лица! Нашего полку прибывает. Молодой человек, - обратился он к Вадиму, - познакомьте нас с собой.
Вадим поднялся, назвал своё имя.
- А что вы пишете, Вадим? Стихи, рассказы, может быть пьесы?
- Вообще-то, стихи.
- А рассказы писать не пробовали?
- Нет ещё, - ответил Вадим и подумал: "И самом деле, почему бы не попытаться?"
- Вы что-нибудь почитаете нам?
- Да я... в первый раз здесь... - Вадим сразу не мог решиться обнародовать вслух свои вирши. Ведь одно дело - читать свои стихи самому себе и совсем другое - вынести их на суд публики, хотя, вроде, и доброжелательно настроенной, но, тем не менее, кое-что понимающей в стихосложении.
- Ну и что с того? - Геннадий Петрович развёл руками. - Это не освобождает вас от штрафа за безбилетный проезд в нашем литературном автобусе! - трафаретным тоном отчеканил он и сам первый засмеялся собственной шутке.
Все засмеялись тоже. Улыбнулся и Вадим.
- Ну так как? Будем слушать?
- Н-нет. Я, пожалуй, в другой раз...
- Ладно, будете нашим должником, - подытожил руководитель студии. - Ну что ж, мои драгоценные, приступаем теперь к "разбору полетов". У кого накипело на душе?
Как подброшенный пружиной, вскочил смуглолицый парень, словно испугавшись, что его опередят другие.
- Можно, я начну? - он совсем по-школьному поднял вверх руку.
Геннадий Петрович благосклонно кивнул.
- Матвей Васильевич! - парень сделал полупоклон в сторону старика. - Вы меня извините, не в обиду вам будет сказано, но ваш рассказ - это не рассказ. Ведь в нём напрочь отсутствует сюжетная линия, нету ни завязки, ни кульминации. Где, скажите мне на милость, основная мысль произведения? Это, простите, не дом, а всего лишь набор строительных компонентов. Отдельно - кирпичи, отдельно - цемент, куча песка или щебня, отдельно - рамы и двери. Даже фундамента - и того нет. То, что у вас такой образный, живописный стиль письма, это, безусловно, большой плюс. Однако же, прошу прощения, одними полуфабрикатами гостей не будешь угощать. Вы же не удосужились приготовить из них оригинальное вкусное блюдо. Я так считаю, что с поставленной задачей вы не справились.
- Ну, Борис, ты не прав! - попытался притормозить разгорячившегося критика Геннадий Петрович, но слово попросил сам критикуемый.
- Позвольте ответить мне? - старик опять выпрямился во весь свой рост, спокойный и невозмутимый, как гранитная скала. - Да, Борис, вы правы. Это не есть рассказ. Просто я выполнял домашнее задание, целью которого, если вы помните, является написание литературного этюда на осеннюю тему. Я подчеркиваю, этюда! Сиречь - наброска, эскиза, заготовки. Где вы видели художника, который сразу берётся за написание большого полотна? Который не делает набросков, поисковых эскизов? Который не пробует и не ошибается в своих пробах? И у меня это всего лишь рабочий эскиз, который, возможно, будет использован в работе над большим произведением. Я удовлетворил ваши претензии?
Парень нехотя пожал плечами (дескать, я всё равно остаюсь при своём мнении) и продолжил критиковать.
- Ну, о работе уважаемой Александры Павловны я говорить не буду, так как отсутствует сам предмет для разговора - рассказа-то мы не слышали. Стихотворение Виталия мне очень понравилось. Очень! - (Виталий зарделся, как барышня. Румянец был виден даже сквозь густую бороду.) - Какая гамма красок! Какая экспрессия! Каждая строчка так и пульсирует энергией! А какие неожиданные рифмы он находит! Просто молодец! А вот девочки меня разочаровали. Ну что такое, милые мои? Где ваш полёт фантазии? Где яркость, образность? Мы ведь все знаем, какие прекрасные вещи вы можете создавать. А тут вы явно недоработали.
Он сел на своё место, положил ногу на ногу и горделиво задрал подбородок. После недолгого молчания слово взял его сосед, которому он что-то доказывал перед началом занятия. Говорил тот тихим голосом, делая паузы после каждой фразы.
- Я не во всём согласен с Борисом. Нельзя же, в самом деле, требовать от начинающих авторов, чтобы они в каждом случае обязательно создавали шедевр. Такое не под силу даже профессиональным литераторам. Уважаемый Матвей Васильевич уже справедливо отметил, что из-под его пера вышел рабочий эскиз к будущему рассказу, но даже в этой ипостаси его произведение заслуживает похвальных слов. И форма здесь совершенно не определяет содержание. Что касается Виталия, то здесь я постараюсь быть объективным. Бесспорно, способности у него есть, и немалые. Сильный, упругий ритм стиха, нестандартные образы и рифмы сделали бы честь любому поэту. - (Бородач снова покраснел, то ли от смущения, то ли от удовольствия.) - Однако, как мне кажется, его слишком заносит в метафоричность и аллегоризм. Все эти "архитектурные излишества" чересчур утяжеляют конструкцию стиха, повисают пудовыми веригами на его ритмичности. А ведь недаром сказано, что гармония - это чувство меры. Теперь о наших милых девушках. Я, право, редко встречал даже в большой литературе такой родниковой прозрачности. Если стихи Виталия можно сравнить с океанским прибоем, то стихи девушек - это тихий лесной ручеёк. А ведь есть ещё и озёра, и горные льды, и болота, и ливень из туч... И в этом разнообразии и заключается красота мира. У меня всё.
После него говорил сам Геннадий Петрович. В отличие от эмоциональности Бориса и лаконичной сдержанности его соседа речь руководителя была профессионально-конкретной, бесстрастной и безапелляционной. Он сперва отметил сильные стороны каждого автора, их удачные находки; потом указал на ошибки и неточности, подсказал, как можно их исправить; приводил примеры о похожих ситуациях в творчестве других литераторов, как местных, так и московских.
"Чего я сюда припёрся? - тоскливо спрашивал себя Вадим. - Вон они какие все, деловые да талантливые. И стихи у них хорошие, и рассказы тоже. И раздраконят любого так, что мало не покажется! Я против них - что первоклашка против профессора."
Он вспомнил, как нелегко даются ему стихи, как мучителен, до головной боли, поиск рифмы, точного слова, которое ложилось бы в строку, словно кирпич в кладку стены - прочно и на века. Если бы он только мог писать так же, как эти люди – не засушенные в книгах классики, а живые творцы. Писать легко, свободно, окрылённо... А тут на каждом слове - ухаб да кочка! "И вообще, - думал он, - стоит ли продолжать писанину, если ничего путного не выходит? Ведь если у человека есть талант, что называется, от Бога, так его, талант этот, и видно сразу. А если нету? Если всё это только самообман? Пока продерёшься сквозь кусты да колючки к свету - без рубахи останешься! Да и пробьёшься ли? Может, так и сгинешь в буреломе собственной бездарности, никем не узнанный и никому не нужный?"
- И на десерт, золотые мои, - донёсся до его слуха голос Геннадия Петровича, - я оставил одну, очень радостную для нас, новость. С редакцией городской газеты достигнута договорённость о выпуске литературной страницы нашего объединения. Пора, пора нам выходить на читателя! Примерно через месяц редакция ждёт от нас материал.
Все обрадовано загудели.
- Вот тут у меня, - Геннадий Петрович похлопал рукой по одной из папок, - есть кое-какие ваши наработки. Но этого мало. Мало, любезные мои! Надо бы постараться и выдать на-гора что-нибудь ещё. Я вас очень попрошу об этом. Нам ведь нельзя в первой своей публикации ударить в грязь лицом.
Вадим тихонько поднялся и, стараясь остаться незамеченным, вышел из помещения.
Он не спеша шёл вечерним городом.
Багровый шар закатного солнца медленно прятался за заводские корпуса на той стороне железной дороги. Небольшой дождик, проморосивший пока шло занятие литературной студии, уже прекратился и воздух теперь посвежел и вкусно пахнул опавшей листвой. Бирюза небес была испятнана серыми кляксами расползающихся туч.
Похожая пестрота была в мыслях и чувствах Вадима. То ему казалось, что все его литературные потуги - полная ерунда и никому они не интересны. А коли так, то надо прекращать переводить бумагу и начать заниматься каким-нибудь более посильным делом. То вдруг он укреплялся в мысли, что ещё не всё потеряно, что есть ведь такие разделы литературы, как проза и драматургия, и почему бы не попытать счастья в этих областях. Но потом сомнения опять овладевали им и он уже видел перед собой разбитое корыто своих надежд.
- Молодой человек! - услышал он голос за спиной. - Молодой человек, не могли бы вы немного подождать меня?
Вадим оглянулся. К нему подходил мужчина, тот самый Николай Иванович, которого столь неприветливо встретил руководитель студии.
- Вы не будете возражать против моего общества, м-м... Вадим, если не ошибаюсь?
Вадим слегка нахмурился: "Что ему от меня надо?! Не удалось поскандалить на занятии, так теперь решил на мне отыграться?"
Ничего не ответив, он пошёл дальше. Николай Иванович засеменил рядом. Вадим вовсе не собирался начинать беседу и потому первым заговорил его попутчик.
- Насколько я понял, вы впервые присутствовали на занятии студии?
- Угу, - Вадим был немногословен.
- Ну, и каковы ваши впечатления, позвольте полюбопытствовать? Что называется, свежим взглядом? Понравилось или не очень?
- Да как вам сказать? - Вадим пожал плечами. - Стихи и рассказы хорошие, мне понравились, но вот обсуждение...
- А что обсуждение? - Николай Иванович быстро, по-птичьи, взглянул на Вадима.
- Ну-у, я просто представил себя на месте обсуждаемых и мне, честно говоря, было не по себе.
- Вот-вот, - оживился мужчина, - и я тоже об этом говорю. Вы ещё не знаете, какие там могут кипеть страсти! Сегодня было на удивление вяло и беззубо, а бывают дни, когда только перья летят в разные стороны. Они, - он махнул рукой за спину, - почему-то думают, что критика может помочь творческому росту автора. Какая чушь! Ведь автор пишет не для критика, но для читателя. И только читатель вправе решать, читать ли ему и почитать литератора или же забыть о нём через пятнадцать минут. Да и критика в их устах выглядит скорее критиканством. Эдакая вкусовщина!
- Так что же, по-вашему, и откровенных графоманов надо публиковать?
- А вы считаете, что быть графоманом - это очень плохо? Вот вы вдумайтесь в само слово. "Графоман" в переводе означает - человек пишущий. Только и всего! Это уже в наше время произошло искажение смысла и графоманами стали называть бездарей, лезущих на литературный Олимп. Что же касается ваших опасений относительно качества публикаций, так для этого и существует институт литературных редакторов. Только им доверено высокое право отсеивать заведомо слабые вещи и способствовать публикации тех, где есть Божья искра. А все эти слушания, обсуждения и пересуды - только пустая трата времени. Вы не согласны со мной? - спросил Николай Иванович, заметив скептическую усмешку Вадима.
- Не во всём, - Вадим упрямо мотнул головой.
- Интересно, интересно... И в чём же мы расходимся?
- По-моему, все ваши рассуждения справедливы для опытных писателей, которые прошли уже не через одного редактора. А как же быть начинающим? Ведь их и близко не подпустят к издательству! А на таких вот занятиях они могут проверить, надо ли им заниматься писательским трудом. Хотя бы для самовыражения.
- Возможно в чём-то вы и правы, но лишь отчасти. Для этого нужны чуткие и мудрые слушатели, а не лихие кавалеристы-рубаки. Ведь даже самого способного и талантливого новичка можно так подкосить на взлёте, что он долго ещё будет барахтаться в пыли. Если вообще найдёт в себе силы вновь подняться. Как говаривал товарищ Сухов, "восток - дело тонкое". Где та невидимая грань, что отделяет доброжелательность от скрытой зависти к более талантливому, чем ты сам? Многие графоманы, да-да, я употребляю это слово в его нынешнем смысле, порой неосознанно пытаются принизить соседа, чтобы самим стать заметнее. Вы правильно сделали, что не стали сегодня читать свои стихи. Я уверен, они у вас хорошие и именно поэтому вас могли заклевать.
- Почему вы решили, что мои стихи хорошие? - Вадиму были неприятны льстецы, набивающиеся в приятели. - Ведь вы не слышали их и меня совсем не знаете.
- Ах, Вадим, Вадим, - Николай Иванович грустно улыбнулся. - Я вижу это по вашим глазам. Они у вас добрые и искренние, они не могут лгать. Поверьте мне, я знаю, что говорю. Я прожил достаточно долгую жизнь, чтобы утверждать это, и весь мой профессиональный опыт служит тому подтверждением.
- А кем вы работали?
- О-о, милый мой, кем я только ни работал! И заведующим литературной частью краевого драмтеатра, и редактором в отделе прозы в одном из альманахов, и даже пытался работать кем-то вроде литературного агента... Так что послушайте доброго совета стреляного воробья. Продолжайте писать свои стихи, рассказы, может быть, эссе или даже романы. И попробуйте стать самому себе самым придирчивым редактором и самым взыскательным читателем. Попытайтесь посмотреть на свои произведения как бы со стороны, глазами других людей. И вот когда с этой точки зрения вам будет нравиться то, что вы пишете, можете обращаться в редакции и предлагать свои вещи к опубликованию. Но будьте тверды в своей уверенности и не раскрывайте душу перед собратьями по перу. Помните, вы работаете для читателя и только для него.
Он попрощался с Вадимом, учтиво и несколько старомодно раскланявшись с ним, и автобус третьего маршрута увёз его навсегда из Вадимовой жизни.