В тот день мы никуда не спешили. В Ладожское озеро вышли поздним вечером, и, пройдя Кошкинский фарватер и приёмный буй, легли на привычный курс.
– Выпить хочешь? – ошарашили меня вопросом, когда я часов в двенадцать ночи поднялся в ходовую рубку.
Свет в рубке, как ни странно, был включён, а вахтенная служба уютно расположилась на диванчике за столиком и вела оживлённую беседу.
Это была моя вторая навигация на судах «волчьей стаи». Кто и почему так назвал эти суда? Ну, во-первых – за их серый цвет, в отличие от судов, выходящих в море (корпуса которых были выкрашены в чёрный цвет). Во-вторых – за их наглую привычку обставлять на коротком переходе по Ладожскому озеру всех подряд, выжимая из своих машин всё до последней худой лошадиной силы. После разводки, когда караван из полутора или двух десятков судов почти одновременно выходит в Ладожское озеро, в Свирицу необходимо прийти как можно скорее. Иначе в ожидании шлюзования в Нижнесвирском шлюзе можно простоять больше суток. В «волчьей стае» судоводители были экстра-класса, однако и из них выделялись умельцы, способные тягаться в скорости даже с пассажирскими судами. Выходя в озеро последними в караване, в Свирицу зачастую они приходили первыми. Вот к такому капитану я и попал, проработав уже почти две навигации на маршруте Подпорожье – Ленинград.
– Если здесь наливают, не откажусь, – ответил я, удивлённый не столько вопросом, сколько обстановкой.
– А у нас самообслуживание. Жаждущие могут насытиться за штурманским столом, только аккуратненько, карту мне не залей, – разъяснил третий штурман.
Судя по пустым бутылкам, составленным у штурманского стола, мероприятие продолжалось уже давно, да и тема разговора соответствовала уже второй стадии (как говорится – вначале о жизни, потом о работе, а на десерт – о бабах). Поговорить за жизнь – святое дело.
– Вот ты мне объясни, Палыч, – в который раз допытывался матрос. – В прошлом месяце мы план перевыполнили, и премию нам начислили хорошую, да только скостили на пятьдесят процентов якобы за перерасход топлива. А нынче мы получили квартальную премию за экономию того же самого топлива. Как же так получается? У них что, правая рука не знает, что делает левая, или как?
– Р-разъясняю, – отвечал Палыч. – Премию за выполнение плана нам платят из фонда заработной платы, а этот самый фонд нужно экономить, иначе бухгалтерия не получит своей премии.
– Это что же получается, эти, – матрос грубо выругался, – экономят на моей, или как правильней, на мной заработанной плате? Так, что ли?
– Вот именно, в самую точку. Ну а как же, им ведь тоже хочется премию получать. А платят им, как ты сам догадываешься, не за скорость счёта, а за экономию этих самых тобой заработанных денег, – разъяснил третий штурман, заведующий на судне финансами.
– А вот ты и не прав. Нам же всё равно их выплатили, правда, только под другим соусом, – не унимался матрос.
– Вот именно, под другим. И из другой статьи расходов, не относящихся к заработной плате, а это уже их не касается. Так что и волки сыты, и овцы целы, а две премии полностью получать – значит нарушать принципы социалистического равенства, – перешёл штурман от экономики к политике.
Разговор мог затянуться ещё надолго, если бы я, после того как «дёрнул» сотку граммов, не подошёл к окну. Впереди, прямо по курсу, светилось множество ярких огней, которых в этом месте никак не должно быть. Ближайшие населённые пункты – Шумское, Дубно или Новая Ладога – по правилу, должны находиться на траверсе. Подойдя к компасу, я посмотрел курс, потом вернулся к штурманскому столу и, найдя последнюю отмеченную точку (и как это они за пьянкой не забыли её поставить?), убедился, что мы действительно находимся напротив Новой Ладоги, и курс действительно верный. Если только у нас что-либо не сломалось, – к примеру, компас или авторулевой; а это уже моя промашка и проблема. Взяв бинокль, я вышел на крыло мостика, но огни от этого никуда не пропали, а стали только ещё ярче, и их стало ещё больше.
– Мужики, а куда это мы идём, уж не в Новую ли Ладогу?
– А какого хрена мы там позабыли? – ответил штурман.
– Судя по количеству огней, прямо по курсу какая-то деревня.
Капитан привстал с дивана, посмотрел в окно и, оценив ситуацию, произнёс всего два слова:
– Штурман, курс?
Штурман подскочил со стула, метнулся к компасу.
– Курс пятьдесят пять и пять, – лихо доложил он.
– Прр-аа-вильно! – подтвердил капитан и вновь уселся на диван, а штурман, даже не взглянув в окно, вернулся к столу.
В этот момент я понял, что являюсь для них гораздо большей помехой, чем окружающая обстановка, так как не дошёл до их кондиции. И действительно, чего это я загоношился? В рубке вся вахтенная служба во главе с капитаном, а я как, ну в общем, озабоченный, мечусь тут. Чтобы скорее дойти до их безмятежного состояния, я накатил ещё сотку, хотя, признаться, пошла она хуже, чем первая. Первая всё же была в охотку, а вторая как бы по необходимости.
– Палыч, а расскажи лучше, за что тебя лишили визы?
Видимо, слышавший от кого-то эту историю штурман решился выяснить подробности из первоисточника.
– За доброту сердечную, сын мой.
– Как это так, за доброту? – не унимался штурман.
– А вот так. По доброте душевной сделал доброе дело, за что, можно сказать, и пострадал. А если быть точнее, то из-за баб.
Разговор явно переходил в третью стадию.
– Вот это точно, все беды от баб.
– Ну, может, и не совсем из-за баб, хотя без них не обошлось. Пришли мы как-то с моря и встали на набережной Шмидта, надо было снабжение получить. Ну, и задержались на выходные…
Очередная байка плавно потекла из уст рассказчика, а я всё никак не мог понять, почему их абсолютно не волнует, что происходит вокруг судна. Даже радар они не собираются включать. Ну, с радаром понятно: он на судне один, и его берегут пуще собственного глаза. Но что они знают такого, чего ещё не знаю я, и это знание позволяет им хрен завалить на всё вокруг? Не задавая больше глупых вопросов, я снова взял бинокль и принялся искать отгадку самостоятельно. Вскоре в бинокль стали отчётливо видны не только уличные фонари деревни, но и светящиеся квадратики окон домов, и даже как будто послышался лай собак.
Блин, да что это за Китеж-град? Если мы идём правильно, то он стоит на воде прямо у нас на пути. А если мы всё же сбились с курса, то почему это никого не беспокоит?
– Ну, короче, – продолжал рассказчик, – пришли штурманец с поварихой ко мне среди ночи и слёзно просят, чтобы я расписал их. Жениться им, видите ли, невтерпёж, и я ну просто обязан помочь их горю. А вдруг завтра с утра опять в море, так они и до ЗАГСа не дойдут. В общем, уговорили они и я, вроде как в шутку, зарегистрировал их брак в вахтенном журнале. Утром эта матрёшка, пока на судне ещё все спали, взяла вахтенный журнал, сняла и заверила у нотариуса копию страницы и мигом в ЗАГС: выдавайте, мол, мне свидетельство. Всё бы ничего, да у штурманца, женишка нашего молодого, оказывается, ещё одна зазноба была, уже на сносях, и они, как назло, вместе с мамашей заявились на судно. В общем, шумиха докатилась до пароходства. Вызвали меня, соответственно раздолбали, а потом и с визы сняли.
Дослушал я конец этой забавной истории и как бы между прочим говорю:
– А в деревне-то уже слышно, как собаки лают.
Капитан привстал с дивана и вновь, но уже более требовательным голосом, произнёс:
– Шт-т-т-урман, курс?!
– Курс пятьдесят пять и пять, – отрапортовал штурманец.
– Правильно, – подтвердил капитан, но на место уже не сел, а, посмотрев в окно, приказал включить радар.
Всё-таки мне удалось расшевелить их. Они как-то засуетились, стали поглядывать вперёд, по сторонам, заглядывать в экран локатора, определяться по карте.
– Ах, черти полосатые, – услышали мы голос капитана, заглядывавшего в тубус локатора, – на рекомендованном курсе ночлежку устроили! Ну, я вас сейчас, рыбьи потроха. Штурман, покричи по рации этих рыбаков.
Впереди уже и без бинокля были отчётливо видны якорные огни десятка-двух рыболовецких судов, стоящих на якорях. Домой, в Новую Ладогу, идти далековато, – вот они, поставив сети, и устроили якорную стоянку, чтобы сразу с рассветом приняться за работу.
– Пожалуй, сейчас рыбкой разживёмся.
– Да у них наверняка ничего ещё нет, они только утром будут сети снимать.
– Как это у рыбаков да нет рыбы? Освети-ка, штурман, их прожектором.
На связь, как и предполагали, никто не вышел и не отреагировал ни на яркий луч прожектора, которым высветили всю флотилию, ни на заманчивые предложения штурмана, по громкой связи предлагавшего поменять рыбу на водку.
– Спите, черти полосатые? Ну, так я вас сейчас разбужу. Сейчас я вас, рыбьи потроха, повыловлю, вы у меня в Свирице проснётесь! Штурман, приготовить кормовой якорь к отдаче, – приказал капитан.
– Палыч, как так на полном ходу якорь отдавать? – не поверил штурман.
– Делай что тебе велено, и не спорь, а не то это будет твой последний рейс.
Штурман недоумённо пожал плечами и пошёл на ют готовить якорь. И через пару минут доложил:
– Кормовой якорь к отдаче готов.
– Отдать якорь, – распорядился капитан. – Смычку в воду.
С кормы донесся лязг якорной цепи и голос штурмана:
– Смычка в воде.
– Как цепь?
– Горизонтально, якорь плывёт.
– Как так плывёт?
– А хрен его знает. Плывет и всё, будто деревянный.
– Ну-ка сходи, посмотри, чего это у них якоря плавают, – обратился капитан ко мне.
– Так точно, Палыч, якорь лапки поднял кверху и плывёт, будто на лыжах, – подтвердил я вскоре с кормы.
– Ну, так мы его сейчас притопим, – услышали мы в ответ, и двигатели сбавили обороты.
– Как сейчас?
– Уже лучше, градусов сорок пять в воду.
Стояночные огни рыболовецких судёнышек оставались за кормой.
– Палыч, что-то не клюёт сегодня, – не то с радостью, не то с огорчением доложил штурман с кормы.
– Ну и хрен с ними, выбирайте якорь, в другой раз порыбачим.
– Да уж конечно, в другой раз, и лучше на водку.
А я опять ни черта не понял. Ловить рыбаков на якорь мне ещё ни разу не доводилось. И слава Богу, что мы никого не зацепили, а то была бы нам «рыбалка». Моя жизнь на флоте только начиналась. Многое предстояло ещё узнать и со многим познакомиться, но это будут уже другие истории…
«Волго-Балт-136» 1977год.