Бабушка Варвара
Нет лучше и вкуснее сухариков бабушки Варвары.
Делает она их из вчерашнего, немного зачерствевшего хлеба. Обычно остаётся полбуханки. Бабушка режет её острым ножом на ломтики не толще одного сантиметра, очень аккуратно, на деревянной доске так, чтобы крошек было как можно меньше. Потом каждый ломтик разрезает вдоль и поперёк, так чтобы вышли одинаковые кубики. Конечно, с краю, где верхняя корочка, они не такие ровные, но всё равно… Разложит бабушка Варвара их на железном противне, посолит крупной солью, и в духовку!
Сама сидит на кухне, не уходит. Нельзя уйти, вдруг подгорят? Откроет дверцу, помешает лопаточкой, проверит: не готовы ли? И снова сидит, ждёт, пока подрумянятся. А запах по всей квартире стоит - с ума сойти можно!
Варя в такое время любит прийти на кухню. С книжкой. Усаживается за стол и читает вслух.
Бабушка Варвара самая старшая в семье. И родилась в Санкт-Петербурге ещё до войны. Она называет себя ленинградкой и блокадницей. Это потому, что раньше их родной город назывался Ленинград, а когда фашисты окружили его со всех сторон, была блокада: никто не мог въехать в Ленинград или выехать из него.
Бабушка Варвара очень редко рассказывала о том, как девочкой жила в осаждённом городе. Но Варя училась в четвёртом классе и сама знала, что это было страшное время, когда фашисты хотели уничтожить Ленинград и его жителей. И люди погибали от бомб, от осколков снарядов, от холода. Но особенно много взрослых и детей умерло от голода…
- Ну, вот и готовы сухарики-квадратики! – объявила бабушка.
Она вынула противень из духовки и поставила его на плиту остывать. Варя тут же подскочила, ухватила один горячий сухарик и стала перекидывать его из руки в руку, чтобы остудить. Когда сухарик остыл, сунула его в рот и захрустела. Вкусно!
Бабушка Варвара тоже взяла себе сухарик, положила в рот, но не захрустела, как Варя, а ворочала во рту языком и, как будто прислушивалась к чему-то. И смотрела куда-то вдаль за окном, не замечая ничего вокруг…
Серёжа
В начале сентября 1941 года Ленинград был окружён гитлеровскими войсками, но не сдался. В классных комнатах Серёжиной школы лежали раненые бойцы, был развёрнут военный госпиталь. И всё же занятия начались, хотя и с большим опозданием. Занимались ребята в подвале. Сначала при электрическом свете, а когда он отключался, и позже - постоянно, при свете керосиновой лампы «летучая мышь».
Уроков математики и письма не было. Учительница и дети, по очереди, читали книги про войну. Рисовали тоже войну – танки, самолёты. И песни пели военные, не детские:
Вот эта улица, вот этот дом
В городе нашем, навеки родном.
Улицей этой врагу не пройти,
В дом этот светлый врагу не войти!
Серёже и другим ребятам очень нравилась песенка Дженни из кинофильма «Остров сокровищ»:
Ты в жаркое дело спокойно и смело
Иди, не боясь ничего.
Если ранили друга -
Сумеет подруга
Врагам отомстить за него!
Ещё не наступило время жестокого голода, когда все мысли были о еде, не пришло тупое безразличие к тому, что может случиться с тобой в любой момент. Но уже была надпись на Невском проспекте: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна».
И было страшно возвращаться домой после школы и ощущать себя таким маленьким на огромной пустынной улице, где ближайшие люди кажутся такими далёкими. И чувствовать всем своим существом, что, может быть, сейчас или в любую следующую минуту, рано или поздно, в спину тебе угодит снаряд.
Мальчишки собирали осколки снарядов, хвастались находками, обменивались друг с другом. Кто-то принёс с Большой Московской улицы зажигательную бомбу и предлагал всем послушать. Серёжа, приложив к ней ухо, услышал внутри шорохи, шипение и отпрянул.
- Это шипит фашистская змея, - сказали ему. - Не бойся, жало у неё вырвано.
Через неделю после начала школьных занятий в Серёжином классе появилась новая девочка. Домик в Поповке, где жила её семья, был разрушен снарядом. И она со своей мамой и бабушкой переехала жить к тёте в квартиру, расположенную как раз над квартирой Серёжи.
Девочку звали Варвара. Варя.
Налёты немецкой авиации становились всё чаще, артобстрелы ожесточённей. В ноябре ударили морозы. Занятия в школе прекратились. Продовольствия в блокадный Ленинград почти не поступало, и начался голод.
Хлебные пайки Серёжи и его старшей сестры Оли были совсем крошечными. Их мама работала на заводе, и хлеба ей полагалось вдвое больше. Весь полученный по карточкам хлеб делили на троих поровну, но всё вместе – это было так мало!
Однажды мама перебирала в кладовой старые вещи и обнаружила припасённую для ремонта квартиры ещё до войны бутылку олифы. Этой жидкостью разбавляют масляную краску. И поспешила обрадовать детей:
- Ребята, нам повезло. Олифа - это же растительное масло, жир, его можно употреблять в пищу!
Они стали жарить на олифе хлеб, и запах был приятный, и вкусно было… Но олифа быстро закончилась.
За хлебом нужно было каждый день выстаивать длинную очередь. Как старшая, это делала Оля. Но в один из дней она сказала брату:
- Серёжа, если я пойду сегодня за хлебом, то не донесу, не выдержу, по дороге всё съем. Иди ты.
И Сережа стал ходить за хлебом.
По вечерам, когда не было воздушной тревоги и артобстрела, он поднимался на площадку лестничной клетки этажом выше, где жила Варя. Они садились на ступени, он в чёрном пальто, шапке, Варя, закутанная в платок по самые брови. Варя тихо, почти шёпотом пела в темноте:
- Я на подвиг тебя провожала.
Над страною гремела гроза…
- Серёжа, почему всё так сразу - и бомбят, и холод, и голод, вот всё сразу?
Он не знал, что ответить, горло перехватило. От жалости к Варе, к маме, к сестре, к себе… От щемящей тоски и чувства нежности к этой девочке, которое невозможно было выразить словами. Серёжа нашёл руку Вари и держал в своей - тонкую, невесомую…
Бабушка Варвара
Бабушка Варвара вела себя порой странно и непонятно. Так, когда бабушке казалось, что холодильник пустеет, она отправлялась в ближайший супермаркет, на свою пенсию покупала там разных продуктов и набивала ими холодильник до отказа.
Папа и мама каждый раз говорили, что не нужно таких запасов, уговаривали бабушку не делать этого, но ничего не помогало, «походы» бабушки Варвары продолжались.
Крошки хлеба, остававшиеся на столе или хлебной доске, она бережно собирала в баночку и после скармливала птицам.
Когда по телевизору показывали что-нибудь про войну и блокаду, бабушка просила его выключить, или уходила из комнаты.
Зато она любила ездить в трамвае, даже просто так, без надобности, и часто угощала там, как она говорила, «голодных студентов» яблоками и пирожками, которые всегда держала у себя в сумке «про запас».
Однажды бабушка Варвара разговорилась, стала вспоминать, как блокадной зимой возила на саночках в бачке воду из реки.
- Водопровод в то время уже не работал, а как без воды? Вот и отправлялись мы с соседским мальчиком Серёжей на Неву. Он жил с мамой и сестрой в нашем подъезде. Мы в одном классе учились… недолго, одну осень. Иногда на ступеньках между этажами вместе сидели, разговаривали. Хороший был мальчик и очень добрый… Он с саночками, и я с саночками, у него бачок с крышкой, и у меня тоже. Тогда уже голод начался, хлеба давали по 125 грамм, вот такой кусочек, - бабушка показала отрезанный ломоть.
- Какой маленький, - удивилась Варя, - и это весь обед?
- Не только обед, но и завтрак, и ужин. Делили на три части. Резали на квадратики, сушили на «буржуйке»…
- Я знаю, - сказала Варя, - «буржуйка» это печка такая, железная, её дровами топили.
- Да, печка, с длинной трубой, которую выводили в окошко. Труба, как и печка, горячая, от неё в комнате теплее, и хлеб, такие вот квадратики, на ней сушили, получались сухарики.
- Такие же вкусные сухарики-квадратики, как ты нам всем делаешь?
- Не такие. Те, что я вам сушу, они из хорошего хлеба, а нам тогда хлеб давали наполовину несъедобный, тёмный, сырой, на глину похожий. Высохнет, становится как деревяшка, не разгрызёшь, но можно долго сосать. Другого-то не было, и нам те сухарики казались лакомством… Ну, так вот, набрали мы с Серёжей в проруби воды и, с горем пополам, по очереди вытолкали и мои, и его саночки наверх. Ветер колючий, идём медленно, сил нет.
Словно защищаясь от ветра, бабушка Варвара прикрыла рукой лицо, перевела дыхание.
- Да… Вышли на мост, ветер там ещё сильнее, но дует уже в спину. Вдруг, откуда ни возьмись – горошина! Самая настоящая, зелёная, будто из стручка выскочила. Гонит её ветер перед нами. Мы за ней, пытаемся схватить, а она будто дразнит: «Ну-ка, поймай меня!». А навстречу по тому же мосту человек. Старый, молодой ли, не понять. Идёт тяжело, ещё медленней, чем мы, ветер ему в лицо. Заметил горошину, нагнулся, она ему прямо в руки… Мы только вслед поглядели, когда он мимо прошёл.
- А что стало потом с тем мальчиком, Серёжей?
Бабушка ответила не сразу, и Варя даже подумала, что она не расслышала вопрос.
- Однажды зимой он пошёл за хлебом и пропал, домой не вернулся. Когда зима кончилась, стали раскапывать сугробы. В одном из дворов недалеко от нашего дома нашли замёрзшего Серёжу. Он прижимал к груди сумку с хлебом. Хлеб был целым, даже не заплесневел. Сверху лежал маленький кусочек, довесок. Серёжа его не тронул…
Серёжа
У сестры развивалась дистрофия, началась цинга, шатались зубы, кровоточили дёсны.
- Не могу дышать, - сказала Оля, - боль ужасная… Вот сейчас лягу и не встану, пока не прибавят хлеба.
И легла.
И произошло чудо: каким-то образом в Ленинград сумели доставить продовольствие. По радио объявили, что с завтрашнего дня хлебный паёк увеличивается, и дети получат целых сто семьдесят пять граммов хлеба вместо ста двадцати пяти…
Снова встреча на тёмной лестнице.
- Это ты, Варя?
- Я.
- Вот, - Серёжа протянул ей руку, а в ней сухарик-квадратик, - это тебе…
Серый зимний ленинградский день. Страшно спускаться по лестнице, больно ступать, больно дышать. Страшно выходить через дворы на улицу… Доберёшься ли до места?
Добрался…
Теперь надо выстоять в медленно двигающейся хлебной очереди, отдавая последние силы… Может, ты и не Серёжа вовсе, а кто-то совсем другой?
Выстоял, получил…
Ещё страшней возвращаться домой, не зная, донесёшь ли хлеб, оставшиеся продуктовые карточки, дойдешь ли, сумеешь ли преодолеть лестницу, а если доберёшься до своей двери, хватит ли сил, чтобы позвонить, постучать и дождаться, когда тебе откроют.
В холщовой сумке полбуханки и ещё кусочек, пусть совсем небольшой. Это заметно больше, чем вчера. Съесть довесок по дороге, может, и сил прибавится… Но нет, никогда Серёжа не ест без мамы, без сестры, у них всё поровну.
Уже совсем стемнело, когда он благополучно добрался до соседнего двора, собирался пересечь его и войти через арку в свой двор. С этого места не больше пятидесяти шагов. Но сил не осталось. Надо передохнуть. Он откинулся на сугроб, прижав к груди драгоценную ношу, и с ужасом понял, что встать сам не сможет.
Какая-то сгорбленная фигура медленно приближался к нему по дорожке между сугробами.
- Пожалуйста, дайте руку, - попросил Серёжа и не узнал своего голоса, - только руку!
Фигура остановилась, но руки не подала.
- Мне больше ничего не надо, - торопливо объяснял Серёжа, - я поднимусь и пойду дальше сам.
- Прости, - раздался тусклый женский голос, - но если я дам тебе руку, упаду сама. А дома меня ждёт дочь.
- Я лёгкий, - теряя надежду, шелестел Серёжа, - мне десять лет, помогите…
Но фигура уже удалялась от мальчика.
Варя
Зимний сумрак в Санкт-Петербурге обычное дело. Летом - белые ночи, а зимой день, как вечер, вечер – как ночь. Электричество целый день не выключают. Уроки Варя делает при свете, играет – при свете…
Мама с папой пришли с работы поздно, усталые. Мама разделась и тут же спохватилась:
- Ой, забыла я в булочную зайти! Варюша, сбегай, пожалуйста.
- Ладно, мам, - легко согласилась Варя.
Надела куртку, вязаную шапочку, прихватила горсть сухариков со стола, захрустела мышкой и вышла из дома. Булочная близко: выйти из своего двора, пройти под аркой в соседний, пересечь его, и вот она булочная – направо за углом.
Вот и арка. Но почему в соседнем дворе так темно? И ветер, вдруг, жёсткий, колючий, задул со всех сторон, холод ужасный. Пожалела, что не оделась потеплее, натянула на голову капюшон.
«Странно, почему в этом дворе такие сугробы? - подумала Варя, выйдя из-под арки на узкую дорожку. - Почему снег никто не убирает?». Кто-то впереди завернул за угол и исчез. Слева в сугробе что-то темнело. Подойдя ближе, она увидела лежащего на спине в снегу мальчика. Примерно её роста, одет в странное чёрное пальто, на голове шапка ушанка. Лица не разглядеть. Одной рукой мальчик прижимал к груди допотопную матерчатую сумку.
- Что с тобой? - наклонилась к нему Варя. – Я могу тебе помочь?
- Пожалуйста, дай руку, - не произнёс, прошелестел мальчик, - мне надо подняться.
Варя подала руку. Мальчик неожиданно оказался очень лёгким. Он встал на ноги и сделал шаг в сторону от Вари, потом обернулся и, всматриваясь в её лицо, неуверенно спросил:
- Варя, ты?
- Да, - удивилась Варя.
Не одноклассник. Кто-то из школы? Нащупала в кармане куртки последний сухарик-квадратик, протянула мальчику:
- Хочешь?
Задерживаться не стала, пошла вон из тёмного подозрительного двора. Выйдя на освещённую улицу, где сразу стало тепло, с облегчением свернула к булочной.
Бабушка Варвара
Двадцать седьмого января бабушка Варвара отправилась на встречу с одноклассниками. Они встречаются всегда в один и тот же день. Не выпускной, а в день, когда была снята блокада Ленинграда. Бабушка рассказывала, что приезжают даже те, кто теперь живёт в других городах. Но с каждой встречей их становится всё меньше.
Варя закончила делать уроки и включила телевизор. Показывали старый-престарый чёрно-белый фильм «Остров сокровищ».
Раздался звонок, Варя открыла дверь. Вошла бабушка Варвара, на волосах снежинки, раскраснелась от мороза, весёлая.
- Представляешь, Варюша, сегодня были ВСЕ! – объявила она с порога. – И даже на одного больше, чем обычно… Помнишь, я тебе рассказывала про мальчика Серёжу?
- Конечно, помню, ты говорила он погиб, замёрз в сугробе…
- А вот и нет! Оказывается, он остался жив, добрался до дому. Потом его семью эвакуировали в маленький сибирский городок. Он почему-то считает, что это я спасла его. Говорил, что вытянула из сугроба, дала сухарик. А я в тот день и потом ещё долго из дома даже не выходила. Наверно, он что-то перепутал…
– Бабушка, – вдруг вспомнила Варя, – я тебе не говорила, позавчера вечером, когда я ходила за хлебом, со мной случилось что-то непонятное.
И Варя рассказала о странно одетом мальчике, который не мог подняться из сугроба, об ужасном холоде в соседнем дворе.
– Он откуда-то знал моё имя. Я ему просто так, на автомате, твой сухарик дала…
– Да, да, сухарик… – Бабушку вдруг покинули силы, и она опустилась на диван.
Работал телевизор. Дженни пела песню:
Ты в жаркое дело спокойно и смело
Иди, не боясь ничего.
Если ранили друга –
Сумеет подруга
Врагам отомстить за него!
Если ранили друга –
Перевяжет подруга
Горячие раны его…
– В ту блокадную зиму, Варя, я получила самый дорогой в своей жизни подарок…
– А что за подарок, бабушка?
– Ты не поверишь, Варюша, – сухарик-квадратик. Его подарил мне Серёжа...