Звезды. Какое красивое звездное небо. Облаков не было, и я взглядом утопал в сиянии множества звезд. Примкнув рукой сигарету ко рту, я впустил едкий дым себе в легкие и затем, немного подождав, выпустил через нос. Всё-таки это так успокаивает и снимает часть тяжелого груза с сердца. Две недели. И как долго будут длиться эти “две недели”? Дней двадцать назад доктор сообщил мне об этом. Сколько я здесь еще пробуду?.. Если долго всматриваться в эту красоту, то приходит чувство, что темно-синяя пелена полностью тебя окружает, но она настолько глубока, что не сковывает, не вызывает чувство дискомфорта, а наоборот, чувствуешь себя как дома – где всегда тепло и душевно; при этом даже забываешь, где сейчас находишься.
Какой-то шум (я даже не разобрался, что это были за звуки, находясь в задумчивости. И хотя работа не позволяла вот так душевно посидеть, несколько раз мы так только с Томом сидели, смотрели на звезды и рассуждали о «вечных вопросах») в комнате вернул меня к реальности. Я быстро докурил сигарету, выбросил через перекладину балкона и, поднявшись с пола, вошел в комнату. В неком загадочном полумраке от изысканной бра на моей кровати сидела огненно-рыжая девушка в открытом платье и, положив ногу на; ногу, курила тонкую сигарету. Такой образ проститутки не мог не возбуждать мужчину. И я догадывался (другого варианта и быть не могло), зачем она здесь…
Я быстрым движением потянулся за «Макаровым», но тут же мое плечо пронзил девяти миллиметровый кусок свинца, заставив меня выронить ствол. Чёрт! Старею. Раньше бы я такого не допустил. Но надо отдать ей должное, хотя… наверное, это резкая боль заставила меня восхититься этой девушкой.
Она элегантно выпустила дым из рта и сказала, указывая пистолетом:
– Иди в тот угол, – голос ее был немного грубоват из-за курения, но в тоже время он был нежен и звучен, хотя говорила она спокойно и уверенно, крепко сжав левой рукой пистолет и направив его на меня.
Я неохотно дошел до угла и уселся на пол. Почувствовав кровь во рту и тяжесть при вздохе, я начал задумываться: не прострела ли эта сучка мне легкое?
Она докурила свою тонкую сигарету и сняла парик (да, парик, хотя при плохом освещении он выглядел очень натурально). Расправила волосы одной рукой, уже не обращая на меня внимания, но дуло ее пистолета всё также уверенно на меня смотрело. К моему удивлению, под париком скрывались… длинные рыжие волосы, не такие яркие как на парике, но всё-таки рыжие. Я всё больше дивился этой девушке, не понимая ее. Хотя, я и всех женщин никогда не понимал. Достав из портсигара еще одну сигарету, она закурила и посмотрела на меня. Ее лицо было мне знакомо, точнее, напоминало кого-то…
– Ты помнишь Диму? Диму Томрова? ¬– спросила она настойчиво, очистив легкие от сигаретного дыма.
«Она знает его настоящее имя», – подумал я, немного отведя взгляд в сторону. Через мгновения я пристально взглянул на нее… Точно! Это его младшая сестра! Как же ее имя то? Катя… Вера…
– Я Надя. Его сестра.
Точно. Маленькая Надя. Я ее видел пару раз, но ее миленькое личико почему-то надолго осталось в моей памяти.
– Напоследок я хотела видеть выражение твоего лица, когда ты его вспомнишь…
Как будто я его забывал! Я всегда помнил Тома… я никогда не забывал лучшего друга…
– Знаешь, – довольно безразличным голосом начал я, – мне глубоко по барабану на всё сейчас происходящее. У меня рак головного мозга, и я должен был сдохнуть еще неделю назад.
В ее глазах сразу появились удивление и какое-то разочарование. Пистолет уже не так уверенно наблюдал за мной. Я мелено достал пачку сигарет, показал ей и закурил. Том…
Впервые с Томом я встретился в баре. Точнее не встретился, а нашел его. Я знал, что зовут его Томом (людей, знавших его настоящее имя, можно было пересчитать по пальцам правой руки – родни у него было мало, а при его работе особо распространяться не было смысла) и он является приближенным Манимэна. В то время я действительно верил, что мы делаем благие дела, и смерть Манимэна сделает жизнь людей лучше. Это тупое прозвище он сам себе взял (даже в паспорте сделал двойную фамилию), а его власть и деньги никому не позволяли смеяться над этим. Выбор на Тома пал потому, что сейчас он находился в душевном расстройстве. Его бросила баба, и, тяжело переживая, Том ушел в запой.
Когда я вошел в бар, то, несмотря на туманность, сразу нашел Тома. Вообще-то я не любил такие заведения, а этот бар славился ежедневными драками и разборками.
Я сел за соседний столик рядом с Томом и, заказав пива у единственной официантки этого заведения, ждал заказ, думая, как лучше завязать разговор. На его столе стояли три пустые пол-литровые стаканы (которые официантке, видимо, надоело обновлять), под столом валялась осушенная бутылка из-под водки, а в руке у него была какая-то неизвестная мне смесь. Раздумья мои были прерваны, когда Том затянул своим охрипшим голосом:
После двухнедельного динамо
Баба бросила меня.
И я выпил пол стакана,
Чтоб забыться навсегда!
Мое пиво принесли, и я выпил одним большим глотком треть стакана. Повернувшись к Тому, я спросил:
– Совсем хреново?
– Ты даже не представляешь, друг, – осушив рюмку, ответил Том. По его голосу казалось, что он пропустил через себя дюжину литров алкоголя.
– Давно так сидишь? – продолжил я, не спеша потягивая пиво.
– Ну-у-у… – замычал он, а потом фыркнул. – Понимаешь, у меня так болит сердце, – стуча кулаком по груди, он жестикулировал, выдавая и так свой открыто-пьяный вид, – что, сколько б я не пил… не пьянею! Понимаешь? Ни… капельки! Ничем не заглушить эту боль.
Том провел нетрезвым взглядом по головам остальных пьянчуг, вдруг икнул и, как будто что-то вспомнив, проговорил:
– Надо бы прогуляться…
Он достал из кармана деньги и положил на стол. Я посмотрел на свое недопитое пиво и, сделав большой глоток, тоже рассчитался. Том, шатаясь, начал подниматься, и я быстро подошел к нему, взвалил его руку себе на плечо, не давая ему упасть. Выйдя из бара, Том рявкнул:
– В парк!
Парк находился недалеко, в десяти минутах ходьбы. Войдя в парк, Том указывал дрожащим, ходячим ходуном пальцем дорогу. Мы взобрались на небольшой холмик, на котором величаво раскинулся дуб.
– Минутку… – пьяно сказал Том, и, убрав руку с плеча, шатаясь, поплелся к кустам.
Я уселся на траву, облокотившись на это могучее дерево, а Том начал отливать, поливая мочой и без того хорошо выросшие кусты, потом его начало блювать. Я достал из пачки сигарету и закурил; с холма открывался довольно красивый и живописный вид: огни ночного города, как маленькие светлячки, сияли, освещая непроглядную пелену городских скал своим игривым светом; на небе, не уступая «городским светлячкам», сверкали звезды, море звезд, таких ярких, которые окутывают взгляд, завораживая звездной поляной, а главный цветок – красивейшая, зачарованная луна – не дает оторвать от себя глаз. Даже затяжка показалась какой-то совершенно другой при виде такой красоты. Невольно мне в голову пришла мысль: что такое любовь, которая так мучает человека?
Минут через десять Том, усевшись рядом, присоединился ко мне. Я предложил ему сигарету, на что он резко отмахнулся, сказав, что не курит. А я достал очередную и спросил у Тома:
– Ты, наверное, сильно обижаешься на ту девушку? – я не знал, как помягче выразиться, чтобы не разозлить его, но мне было интересно знать, что он сейчас чувствует.
– Знаешь, – довольно трезвым, искренним голосом заговорил он, немного подумав, – я на нее не обижаюсь. Обида подразумевает под собой ненависть и злобу, а я по-прежнему отношусь к ней как к чему-то возвышенному. Я чувствую жалость, – он как будто прочел мои мысли и ответил на незаданные вслух вопросы, – жалость к себе. Это такое низкое и отвратительное чувство… Но не обида. Конечно, обидно, что всё так получилось…
Мы смотрели на ночной город, даже не обмениваясь взглядами. Непродолжительное молчание прервал Том:
– Я ее сюда водил. Здесь место очень красивое.
– Согласен.
– Особенно вот в такие вечера, когда нет облаков и на небе полно сияющих звезд.
– А она очень красивая? – осмелился я.
– Да, красавица. Но мне в ней нравилось не внешняя красота, а то, что было у нее внутри.
Он говорил, что ему нравились ее грациозные движения, ее манера речи. Ему нравилось ее мышление – нестандартное и неординарное. Том сказал, что таких людей, как она, во всем мире единицы. Она добрая, милая, веселая. Ему ничего больше не нужно было. Он рассказывал, как водил ее по ресторанам, как они гуляли в парке. Рассказывал, как впервые они встретились на каком-то съезде.
Посмотрев на Тома, я увидел искренность в его глазах. Еще грусть и печаль. Мне стало жалко его. Действительно жалко. Я пытался понять его, представить, что он чувствует. И хотя мне тяжело было поставить себя на его место, совесть начала терзать меня – я чувствовал, что должен помочь ему. Но как – я не знал.
Когда Том говорил об этих воспоминаниях, он становился чуть- чуть счастливее: на лице появилась еле заметная довольная улыбка, загорались глаза. Но Том прервал рассказ, видимо, дойдя до трагической кульминации. Тогда он не сказал причину, об этом я узнал позже.
Наступило довольно долгое молчание. Каждый из нас думал о своем. Я докуривал сигарету, и, увидев, что пачка пуста, заговорил о деле:
– Мне нужна работа. Я слышал, что ты работаешь на Манимэна и подумал, что ты…
Он прервал меня тем, что вскочил и уставился на меня – смотрел в упор, прямо в глаза. Мне стало не по себе от такого пристального взгляда, казалось, что он сверлит меня, добравшись уже до затылочной доли. Всё это время, что он всматривался своими еще пьяными глазами, показалось мне вечностью. Но испытание закончилось, и Том, усевшись обратно, сказал мне:
– Ты хороший человек. Я такое сразу могу видеть. Кроме того, ты умеешь слушать. Если я к завтрому не забуду наш разговор, я попытаюсь что-нибудь сделать, – он улыбнулся, и я ответил тем же. Но в конце Том добавил: – Но лучше бы ты этого не делал, оно ведь тебе не нужно…
Он поднялся, и я последовал за ним. Мы вышли на улицу, и я поймал такси. Посадив его, я хотел дать денег, но Том отказался, сказав, что у него они есть. Так я впервые познакомился с Томом.
На следующий день Том, как и обещал, всё устроил. Меня приняли. Я прошел пару проверок на вшивость и должен был выполнять грязную работу. Но Том взял меня к себе в помощники, и я избежал этой участи.
Дела у нас были немалые: если надо было выбить из кого-нибудь деньги, так только из боссов (с шестерками мы даже не общались), если кого-нибудь убить, так только «шишек». Нужно сказать, что Том был очень добрым и гуманным. Он никогда не убивал безоружных и беспомощных, никогда не устраивал зверства, которые так любили остальные, никогда не пытал человека. Если приходила нужда в этом, за место него это делал я (я спокойно относился к насилию и жестокости, хотя удовольствия никакого не получал). Тогда меня все гложила мысль: почему Том выбрал эту работу?
Нас ждало очередное дело (правда, неважное), и я зашел за Томом. В деньгах никто из нас не нуждался, но Том жил в маленьком стареньком одноэтажном доме. Я хотел постучать, но дверь оказалась незапертой, и я вошел внутрь. По всему дому из комнаты разносилось «Разбитое сердце» Ленинграда. Войдя в комнату, я по-настоящему понял, как, напрягаясь из-за всех сил, орут динамики. Том валялся на полу с пустыми бутылками и держал одну, пока еще неосушенную, в руке. Заметив меня, он что-то прорычал и сделал звук потише.
– Том, нам надо ехать, – начал я.
– Н-н-никуда не надо, – то, что он был пьян, не было никаких сомнений.
– Том… – хотел возразить я, но он взял телефон, послал кому-то сообщение и сказал, чтобы я не волновался.
Я понял, что разговор будет долгий и, спросив разрешения, закурил, усевшись на табурет.
Какое-то время мы сидели молча: я курил, а он пил. Когда Шнур закончил петь (если так можно выразиться), я сказал:
– Господи, Том, разве так можно?
– Не упоминай имя Божье просто так.
– Ха. Неужели ты думаешь, что что-то измениться, если я буду часто называть Его имя?
– Не надо, не богохульничай…
– Не спеши меня. Как ты можешь его еще защищать, когда Он так мучает тебя?! – после этих слов Том стал серьезнее:
– Бог дает испытание, и дает его сильным…
– Сильным?! – перебил я Тома. – Только слабые верят в бога. Изначально богами оправдывали природные явления. Затем, чтобы упорядочить общество, создали правила и свалили всё на бога. Всё в библии противоречит фактам. Вся нынешняя религия – только для наживы денег. А когда люди начинают молиться, когда они взывают к Нему? Тогда, когда им плохо. Если всё хорошо, то половина верующих даже не вспомнит о Нем. Их вера низка и давно прогнила. Надо верить себя, в свои силы, а не надеяться на какого-то бога. Сильным не нужна религия.
– А что ты понимаешь под силой? – поднявшись и усевшись поудобнее, начал Том. – Власть? Деньги? Оружие? Настоящая сила идет от души, от гармонии внутреннего мира. Бог помогает обрести эту гармонию – с собой, с окружающим миром. Духовно опустошенный человек слаб, даже если он имеет все материальные блага – он не имеет ничего. Когда он осознает это, он понимает, что глуп и слаб. Истинная сила веры ни с чем не может сравниться. Именно она помогает людям стать человечнее, добрее и счастливее. Обрести веру – значит обрести силу.
Мы еще долго так спорили с Томом (я выкурил еще не одну сигарету), каждый гнул свою линию. В чем-то мы соглашались друг с другом, в чем-то нет. Но после этого разговора каждый из нас сделал для себя выводы – по крайней мере, я.
Положение Тома очень волновало Манимэна (уже больше месяца Том не переставал пить). И мне было поручено убрать эту бабу, из-за которой Том сейчас в таком состоянии. Я не знал, что делать.
Я приехал к ней на квартиру, избил ее нового хахаля (причем не без удовольствия – ведь он виноват, что Том так мучается) и, приложив руку к ней, наставил на ее висок пистолет. Что же делать? Из-за этой шлюхи страдает мой друг, но… если ее не станет, что будет с Томом? Он никогда не хотел ей зла, он до сих пор считает ее богиней. Я посмотрел не нее: она и вправду была очень красивой, это даже было видно сквозь льющиеся слезы и мольбящие крики. Держа ее за волосы, я пытался понять, чем так привлекает она Тома? Я пытался найти еле заметные нотки, что-то возвышенное. Но ничего не нашел. Единственным верным решением было пристрелить эту шмару. Но Том мой друг, и я не мог так поступить.
У меня уже были связи, и я смог незаметно депортировать ее из страны. Об этом не знал никто, даже ее хахаль.
На следующий день Том зашел ко мне. Вид его был спокойный и немного грустный.
– Спасибо, что не убил ее, – сказал Том.
– Как ты узнал?
– Я просто чувствую это.
Наступило молчание.
– Куда ты ее отправил? – спросил он.
– В Монголию, – после этого ответа на лице у Тома появилось удивление. На некоторое время он задумался: наверное, представил, как она пашет землю, убирает зерно.
– Еще раз спасибо, – проговорил Том, оторвавшись от раздумий. – Если бы она была мертва, то не знаю, чтобы я с собой сделал.
– Я рад, что тебе так лучше. Мой долг был помочь тебе.
– Спасибо, друг, – тихо отрезал Том и ушел.
Через неделю Манимэн устроил какое-то совещание – собрал только приближенных. Я тоже должен был прийти туда с Томом (точнее Том со мной). Охраны во время собрания быть не должно и это отличный шанс наконец-то убить его. Манимэн просто обожал огнестрельное оружие и держал небольшую коллекцию у себя в офисе – план был готов.
Мы встретились с Томом и поехали к боссу. Выйдя из такси, Том мне сказал:
– Не делай этого, – меня передернуло от этих слов: как он догадался об «этом»? Или он имеет в виду что-то еще? Но Том продолжил: – Я с самого начала понял, зачем ты ко мне подошел. Но… не губи жизнь, ты замечательный человек, – он говорил так искренне, а я лишь удивлялся.
Ничего не сказав в ответ (я не знал, что сказать!), я направился в офис Манимэна. Том, тяжело вздохнув, поплелся за мной.
Мы немного опоздали, и все уже, собравшись, сидели за столом. Увидев нас, Манимэн взбесился и начал что-то орать; я присел, якобы завязать шнурок, пропустив Тома вперед, который пошел его успокаивать. Как я и ожидал, Манимэна взбесило то, что я так нагло завязываю шнурки, и он, оттолкнув Тома, направился ко мне, что-то крича и брызгая слюной. Я быстрым движением схватил со стены дробовик и моментально, вздернул затвор, спустил курок. К глубокому несчастью, Том заметил мои движения и, загородив собой Манимэна, успел поймать телом половину дроби. Незамедлительно последовал второй поток дроби, который размозжил череп Манимэна, забрызгав пол его мозгами. Всё происходило так быстро, что никто не успел ничего понять – один за одним все схватывали свою порцию дроби. Разобравшись с ними, я подбежал к Тому – он умирал. Я ничего тогда не смог сделать – он умирал. Перед смертью он смог выдавить из себя лишь два слова: «Сохрани ее…»
Мой лучший друг умер на моих руках, от моих же рук. Я так себе этого и не простил. В тот день погиб единственный мне близкий человек, которого я мог назвать братом, – погиб от моих же рук. В тот день что-то изменилось во мне. Что-то…
Но сейчас меня волновала немного другая проблема: сестра Тома хотела меня прикончить.
Я незаметно оторвал ножку тумбы, стоявшей сзади меня, и всё это время поддерживал ее спиной. Моя свободная рука потянулась за очередной сигаретой. Достав ее, я сымитировал, что у меня не работает зажигалка и попросил у девушки спички. Надя кинула мне коробок, сказав, что это моя последняя сигарета. Я потянулся немного дальше, чем надо бы – тумба с грохотом упала на пол; она отвлеклась, и в это мгновение я кинул в нее оторванную ножку. Следующих долей секунд мне хватило, чтобы подбежать к ней и выхватить пистолет. Направив на нее оружие (она тут же успокоилась, хотя дыхание было сбито), я очень откровенно и искренне сказал:
– Я никогда не хотел убивать Тома! Это вышло… случайно. Том… он был мне самым близким и дорогим человеком. Лучше его я никого не встретил в своей жизни. Если бы мне был дан второй шанс всё исправить, я бы обязательно это сделал бы, даже пожертвовав собой. Он… был хорошим человеком…
На ее глазах появились слезы – они говорили, что верят в мое раскаяние. Посмотрев сейчас на эту девушку, я, наконец, понял, о ком говорил Том перед смертью.
Я приказал ей повернуться спиной.
– Не повторяй моих ошибок – займись нормальным делом, – сказав это, я ударил ее рукоятью по темечку. Она провалилась в глубокий сон.
За дверью в коридоре послышались крики и топот ног. Я не мог вот так ее оставить. Положив Надю на кровать и выключив свет, я вышел из номера и закрыл дверь. Незаметно добравшись до лифта (он был в пару шагов от моего номера), я достал пистолет и выстрелил в потолок раза два, чтобы привлечь их внимание. Они меня заметили и ринулись ко мне, чего-то крича. Я зашел в лифт и, нажав на кнопку первого этажа, не спеша поехал вниз. Я знал, что меня там ждут, но сейчас меня это не волновало. Главное, что успокоилась ее душа, душа Тома… И скоро успокоится и моя душа. Наконец-то покой…