Странные бывают воспоминания.
Они как-то самовольно поселяются в голове и напоминают о себе тогда, когда им самим этого захочется…
Трамвайное…
Вот, например, то и дело вспоминается мне, как я однажды, в детстве, ходила с моим крёстным к его другу, художнику, в гости.
В то время я уже хорошо представляла себе, кто такие художники. И – более того! – точно знала, что из меня никогда художника не получится. Потому что я рисовала плохо.
Главной темой всех моих рисунков был хоровод. Мне очень нравилось рисовать людей, взявшихся за руки и кружащихся в танце. Мне это казалось самым прекрасным на свете… Даже лучше, чем цветы или бабочки.
- Соня, ну-ка, покажи своё творение! – говорила мама… И – начинала весело хохотать. - Что это, а?
- Хоровод, - отвечала я, не понимая ещё, почему мама заходится от смеха, вместо того, чтобы терять дар речи от восторга…
- Что? Хоровод? А что же они у тебя все лежат?
- Почему лежат? Они танцуют…
- Лёжа?! Они у тебя танцуют, лёжа на земле, разве ты этого не видишь? – не унималась мама. – Смотрите, она их всех в сарафанах нарисовала! И на лугу разложила… Какая прелесть!
Я понимала, что мама, наверное, права. Что она смеётся по-доброму, что она, конечно, лучше меня понимает, как нужно рисовать… Но мне было до глубины души обидно. И даже больше, чем до глубины души.
И однажды я решила больше уже не рисовать.
И на долгое время рассталась с карандашами и красками.
Так вот… о походе к художнику.
Я думала, что мы идём к нему домой или в его мастерскую, готовилась рассматривать картины, боялась, что мне что-то вдруг не понравится или я не найду слов, чтобы сказать о том, как же красиво то, что нарисовано…
Но оказалось, что мы идём не домой, а к нему на работу… В трамвайный парк! Вот так-то.
Художник работал в этом парке и занимался тем, что красил вагоны трамваев.
Он был… не помню, кстати, как он выглядел. А уж имени его не помню и подавно. Но краской пахло от него так пронзительно – просто до умопомрачения. Меня он начисто проигнорировал, если мне не изменяет память. Но зато очень оживлённо говорил о чём-то с моим крёстным… И всё время при этом вытирал свои руки тряпкой. Потом, спустя несколько лет, я узнала, что у такого рода тряпок есть своё собственное, на мой взгляд, очень красивое и немного грустное название – ветошь…
Пока взрослые разговаривали, я гуляла вдоль бесконечных трамвайных составов – туда и обратно, туда и обратно. Старалась слишком далеко не уходить, прекрасно при этом понимая, что заблудиться или потеряться ни за что не смогу… И всё-таки мне было как-то не по себе. Никогда в жизни я не видела столько трамваев сразу… Столько свежевыкрашенных трамваев…
Я больше нигде не встречалась с этим художником и так никогда и не увидела ни одной из его картин. Зато, вполне вероятно, что я прокатилась, хотя бы один раз, на каждом из тех трамваев, которые были преображены его рукой.
Став чуть-чуть постарше, однажды я придумала довольно необычный способ развлечения. Мы с подружками садились на первый подошедший к нашей остановке трамвай и ехали так долго, пока нам не надоедало… А потом – мы выходили из него и отправлялись домой пешком, периодически спрашивая прохожих о том, где, по их мнению, находится Суворовский проспект или улица, примыкающая к нашему родному переулку. Потому что о том, где расположен сам этот переулок, как правило, ровным счётом никто не знал!
Несколько недель подряд мы играли в эту игру. И всегда возвращались домой. Иной раз – попадая на знакомые улицы, иной раз – шагая по совершенно новым дорогам… Это было очень интересно. Но потом – как-то внезапно всем надоело. Или мы просто повзрослели…
Зачем ко мне приходит именно это воспоминание? И почему так часто оно возвращает меня в тот вечер, окутанный запахом свежей красной краски? Что я забыла там? Не знаю. И никогда уже не узнаю, наверное…
***
А однажды, тоже в детстве, ещё в начальной школе, я чуть было не попала под трамвай. И так этого испугалась, что, поскорее перебежав через дорогу, спряталась в первом попавшемся подъезде. И через стекло во входной двери видела, как водитель трамвая вышел из кабины и растерянно смотрел по сторонам, пытаясь найти меня. Я была уверена, что, если он меня найдёт, то мне не жить… Потому что я прекрасно понимала, как сильно он взволнован и разозлён! Но мне повезло. Он меня не нашёл…
***
Став старше, я вдруг, неожиданно для самой себя, загорелась такой мечтой: хочу водить трамвай! Хочу сидеть высоко, в просторной сверкающей кабине, сверху вниз смотреть на всех людей, проезжающих и идущих… Хочу и всё.
Но потом оказалось, что трамвай не поедет сам. Что заставлять его ехать должна буду я. И что этому нужно обязательно где-то учиться… Тогда я затосковала и навсегда отказалась от своей мечты.
С тех пор я с огромной завистью глядела на всех водителей всех трамваев. Потому что я понимала, что они по праву заняли своё место в самом романтичном и самом удивительном виде транспорта и что они заслужили это счастье – смотреть на всех, в том числе и на меня, свысока. А, если им этого вдруг не захочется, - так и вовсе не смотреть!
Грандиозное…
Мне было лет пять или семь. Не больше. На занятиях по художественной гимнастике я участвовала в одних из первых в моей жизни серьёзных соревнованиях.
Я, как и несколько других девочек, не смогла занять призовое место. Было довольно обидно. Хотелось плакать… И вдруг – наша тренер говорит:
- Дети, тех из вас, кто не получил сегодня медали, ждут утешительные призы.
Мы ожили и оживились!
- Лера Васильева, - обратилась к одной из нас тренер, - вот тебе зайчик. Это – твоя награда за выносливость.
- Марина Свешникова, тебе достаётся мишка. Потому что ты такая гибкая.
- Соня, - сказала она мне, - а тебе – вот эта собачка… За грациозность.
Придя домой, я, вне себя от гордости и счастья, закричала, чуть ли не с порога:
- Мама, я получила собачку. Дина Поликарповна сказала, что она дала мне её за… за это… ну, за эту… за грандиозность!
Мама смеялась до слёз…
Мою утешительную резиновую собачку я хранила очень долго. И никогда с ней не играла. Берегла потому что. И ещё потому, наверное, что она была первым и чуть ли не единственным призом в моей спортивной жизни. Я не завоевала ни одной медали. И, если и получала что-либо за четвёртые или пятые места, то не радовалась этому больше никогда.
Куда исчезла моя собачка, я не помню.
Я даже не помню, как она выглядела. Знаю только, что она была. И она была моей. Только моей.