Спал я в эту ночь, как убитый. Видно, сыграла свою роль дикая усталость. А может, погода так подействовала: еще с вечера зарядил противный мелкий дождичек, не унявшийся до самого утра.
Как бы то ни было, а проснулся я поздно, в десятом часу. Дождь ронял на землю последние свои капли, и в пелене облаков уже замаячили веселые голубые просветы. Я плотно позавтракал холодной глухарятиной, оставив еды еще на один присест, запил мясо прохладной водой из фляжки. Вылезать под дождь не хотелось, и, позавтракав, я занялся штопкой своего кителя, благо нитку с иголкой всегда имел при себе, в кармане рюкзака.
Признаться, портной я неважный. Хотя армейская служба и научила дружить с иголкой. В общем, прорехи в кителе я зашил кое-как, неровными грубыми стежками. Ну да Бог с ним, мне не на парад в нем идти.
Пока я старательно, но неумело латал одежду, дождь кончился. С каким-то тяжким сожалением я вышел из приютившей меня избы: возвращаться сюда в мои планы не входило. Обернувшись на пороге, громко сказал:
- Спасибо, что приютили. И простите, если что не так.
Подумать только, я, закоренелый материалист, за считанные дни утвердился в крамольной мысли, что в каждом доме есть свой домовой, которого нужно уважать и обращаться с ним вежливо. И самое странное – меня это все нисколько не удивляло. Так, мол, и должно быть. В доме – домовой. В лесу – всякая нечисть.
Я прошелся по поселку, представлявшему собой беспорядочную кучку дворов, между которыми когда-то были натоптанные тропинки. Сейчас же все здесь заросло высокой травой, тропинки затерялись в буйном разнотравье, и теперь они угадывались лишь с большим трудом.
Поселок привольно раскинулся на покатом бугре, выпуклым скалистым лбом упирающимся в реку. Река здесь изгибалась, обтекая твердую скалу и образуя широкую излучину. Выше по течению, к югу от поселка, скалы понижались, переходя в длинную, теряющуюся вдали полосу галечника. И как раз туда, к пологому берегу спускалась едва заметная колея. Возможно, там, у подножия бугра есть еще дома…Надо будет проверить. Но потом. Сейчас у меня дело поважнее: найти соль.
Охоткооператив я нашел довольно быстро: это была самая большая в поселке усадьба, с длинной конюшней, опасно покосившейся от ветхости, двумя большими амбарами, коптильней. Я не стал тратить время на исследования других строений, а прямиком направился к амбарам.
Изъеденные ржавчиной замки пали под ударами топора, даже не пытаясь сопротивляться. Широкие створки амбарных дверей с оглушительным скрипом распахнулись, и в темное нутро амбара хлынул дневной свет.
Елки-палки, чего здесь только не было! Мешки с мукой и с крупами, деревянные бочки, из которых мерзко пахло сгнившей напрочь солониной, копченые глухариные и гусиные тушки, истлевшие до костей…Амбре стояло непередаваемое. Что ж вы хотите? Это ж полностью забитый тухлятиной продовольственный склад. Зажав нос пальцами, я поспешно осмотрел все углы, но соли здесь так и не нашел.
В соседнем амбаре обстановка была поприятнее. Примерно половину амбара занимали попорченные молью шкуры, развешанные на туго натянутых пеньковых веревках: соболя, белки, лисицы – мягкое золото пропадало здесь почем зря. При виде этого былого великолепия во мне шевельнулся глубоко запрятанный светский лев. Ах, как здорово было бы заявиться в «Метрополь» в шикарном полушубке из соболя! Так вот он, бери, пользуйся! Все твое! Я уверен, что здесь найдутся и вполне сохранные шкурки.
Вот дурень! Ведь еще вчера вечером презирал всю столичную роскошь, а теперь уже губу раскатал – полушубок ему из соболя! Я обругал себя распоследними ругательствами и продолжил обшаривать бесхозный амбар.
В углу, в огромном деревянном ящике, как простой песок, лежала самая большая драгоценность во всем этом амбаре. Соль. Соль, мать ее за ногу!
За долгие годы соль слежалась, превратившись в огромную соляную глыбу в форме ящика. И мне пришлось рубить ее топором, откалывая небольшие куски, которые крошились уже достаточно легко.
Я набил солью рюкзак и с трудом взвалил его на спину. Что ж вы хотите, полцентнера, не меньше. Конечно, пока я еще не устал, ноша кажется вполне приемлемой, да и рюкзак не дураки придумывали: на спине сидит, как влитой. Но я прекрасно понимал: стоит пройти с таким грузом километров пять, и эти полцентнера превратятся в неприподъемный центнер.
Рюкзак я снял, чтобы не таскать его бесцельно. Вот соберусь в обратный путь, тогда и навьючусь. А пока пусть здесь, в амбаре полежит. Ничего с ним не случится.
Кстати, об обратном пути: как я по скалам-то полезу с таким грузом? Так ведь и придется обходить скалистый кряж по просекам. А это – лишние шесть километров. И что самое страшное, у самого Варяжского просека должна проходить совсем рядом с тем самым болотом, где я видел следы таинственного невидимки в сапогах сорок пятого размера. Правда, есть еще один вариант…
Сплавиться по реке. Мимо Сырого и дальше, до водопада, обозначенного на карте. А уж оттуда до Полбина – всего пять километров. И еще пять – до Варяжского. Не так уж и далеко. Да и большую часть пути груз тащить придется не мне, а реке.
Первой и вполне стандартной мыслью была идея сварганить плот. Но я ее сразу же отмел как несостоятельную. Река изобиловала перекатами и подводными камнями, и плот наверняка не выдержит такого плавания, развалится на первом же пороге. Вот если бы была лодка…
Я неторопливо обошел поселок, но во дворах лодок и даже их останков не нашел. Хотя гнилые рыболовные сети на заборе одного из домов я заметил. Значит, были здесь какие-то плавсредства. Без них ведь сетей не поставишь.
Весьма кстати я вспомнил про колею, уходящую от поселка на юг, к реке. Верно ведь: у самого поселка берег скалистый, к нему не причалишь. А там, куда уходит эта самая колея, очень удобное место. Берег ровный, пологий, да и река там поспокойнее. Наверняка весь местный плавсостав базировался именно там.
Я спустился с бугра, обогнул небольшой пучок густой чапыги – тонкого низкорослого березняка. Мои предположения оказались верными: за чапыгой прятались приземистые бревенчатые строения, вроде амбаров, с широкими воротами вместо дверей.
В одном из этих строений я и нашел как раз то, что искал: перевернутую вверх дном, покрытую куском тяжелого брезента металлическую лодку-казанку. Она покоилась на толстых катках – чурбаках, в окружении трухлявых дощатых «коллег», уже ни на что не годных.
Мне стоило немалых трудов перевернуть лодку и дотащить ее до воды. Но труды мои были не напрасны: лодка была вполне надежна, по крайней мере, вода в нее не просачивалась. Конечно, хорошо было бы найти еще и лодочный мотор, но об этом я не смел и мечтать. Мне было вполне достаточно того, что к деревянной решетке на дне лодки были принайтованы два дюралевых весла.
Значит, теперь план действий таков: максимально нагрузить лодку всевозможным хабаром, в первую очередь, солью. Потом перекурить – и вперед с песнями.
Почти целый день я таскал к лодке из поселка свои находки. С солью жадничать не стал: нагрузил ею два мешка, из тех, что покрепче. В амбаре охоткооператива выбрал несколько более или менее сохранных волчьих шкур. Сам не знаю, зачем, приволок найденный в одном из домов тускло отливающий медью самовар, покрытый зелеными пятнами окислов. Прикатил крепкую дубовую кадку из той самой избы, где ночевал – в ней я собирался засаливать мясо. Истинным же подарком для меня стал мешок кускового сахара, который я нашел в темном чулане, в избе, где размещался охоткооператив. В том же чулане обнаружилась и металлическая коробка с аккуратно уложенными в ней трубками-фальшфейерами. Что ж, пиротехника нам тоже не помешает.
Сложив свои находки в лодку, я накрыл их куском брезента и плотно обвязал пеньковой веревкой. И только потом позволил себе немного расслабиться.
По русскому обычаю, я присел «на дорожку». Уже вечерело, и отправляться в плавание на ночь глядя было, мягко говоря, неразумно. Но по моим расчетам, до водопада было чуть больше пятнадцати километров, а это всего-то шесть часов неторопливого махания веслами. Даже и веслами можно не махать: скорость течения даже на мой неопытный взгляд была никак не меньше трех километров в час. Значит, у водопада я буду часов в десять вечера, или около того.
В последний раз я окинул взглядом брошенный поселок. Возможно, я еще вернусь сюда. Но пока…Пока, спасибо тебе за соль и сахар, за спокойный ночлег, за день, прошедший без приключений. И за лодку, разумеется, спасибо.
Ничуть не смущаясь, я сказал все это вслух. Пусть здешние духи знают, что я не такая уж и неблагодарная скотина.
Оттолкнувшись веслом от каменистого дна, я начал свое эпическое плавание. Сейчас я был Одиссей и аргонавт, Колумб и Магеллан. Что меня ждет впереди? Только бурные речные перекаты и полная неизвестность. И я плыл в эту неизвестность очертя голову. Господи, если ты есть где-то там, если ты слышишь меня, помоги мне!
Течение подхватило лодку и плавно понесло по волнам. Я выгреб на стремнину и положил весла. Все, теперь река сама понесет меня. Мне остается только внимательно следить, нет ли на моем пути камней и перекатов.
Я благополучно миновал излучину, и поселок очень скоро исчез за крутым изгибом реки. Пока все шло вполне нормально: лодка шла ровно, и мне не приходилось орудовать веслами, огибая камни. Но я знал, что уже через километр-полтора, у Сырого, начнется форменная катавасия.
Пока же река вела себя спокойно. По обоим берегам громоздились невысокие скалы, ощетинившиеся частоколом темных елей, кое-где вытягивались серыми языками галечники, по которым разгуливали какие-то крупные птицы: может, даже глухари. В темной воде, как в тусклом зеркале, отражались неторопливо ползущие по небу облака. А когда из-за облаков показывалось солнце, речная гладь сверкала яркими бликами.
Все вокруг меня было большим, неподвластным, диким. И я – маленькое живое существо, вцепившееся в металлическую скорлупку, безрассудно бросившее вызов этому огромному миру.
Мне не хватало слов, чтобы описать суровую красоту этих мест. Если бы я умел рисовать, я бы обязательно положил эту красоту на холст. Но я не художник, к сожалению…
Залюбовавшись пейзажем, я едва не проморгал первые перекаты. Миновав очередной изгиб реки, лодка взбрыкнула, подброшенная вздымавшейся над подводным камнем водой, и я едва не свалился за борт. Матерясь вполголоса, я схватил весла и принялся лавировать между бурлящими буграми воды. Лодку раскачивало, швыряло из стороны в сторону, нос лодки то и дело проваливался, шумно врезаясь в воду и поднимая фонтаны холодных брызг. И мое судорожное махание веслами, кажется, мало помогало.
Неизвестно, каким образом я все-таки уцелел. То ли мне в очередной раз крупно повезло, то ли все-таки пригодился почти забытый опыт двух сплавов на байдарках в пору беззаботной юности. Пролетев под ветхим мостом у Сырого, словно на моторном катере, едва не протаранив сваю, я оказался на более или менее спокойном участке реки. Камней и здесь хватало, и лодка продолжала подпрыгивать и шлепать широким носом по воде, но все-таки это было сущим развлечением после того, что мне только что пришлось преодолеть.
Если верить карте, до водопада оставалось восемь – десять километров, не больше.
Солнце уже заметно клонилось к закату, озаряя окрестности розоватым светом. Небо постепенно очищалось от облаков, наливаясь на востоке густой синевой приближающейся ночи. На моих часах было шесть часов вечера.
Километрах в трех от Сырого бешеная скачка закончилась. Река здесь становилась уже и глубже, стиснутая высокими скалистыми берегами, и течение здесь было быстрее, но зато не было ни порогов, ни перекатов. Положив весла, я немного расслабился и торопливо поужинал. Неизвестно, что еще приготовила мне эта река, которую я про себя окрестил Гремящей. И поэтому стоит пользоваться минутами неверного, словно украденного у природы покоя.
Уже заметно стемнело, когда вдали я услышал шум водопада. Течение все ускорялось и ускорялось, снова начались пороги, и мне опять пришлось орудовать веслами, направляя лодку в более или менее спокойные потоки воды. Эти пороги я прошел уже гораздо лучше – не иначе, сказывался опыт. Но после целого часа бешеной гребли я вымотался донельзя. И когда, наконец, пороги кончились, и река широко разлилась по плоской равнине, я повалился на дно лодки и долго лежал, тяжело дыша и глядя на первые искорки звезд на темно-синем небе.
Хорошо еще, что мне не пришло в голову вздремнуть, хотя глаза и слипались. Проспать водопад было бы очень оригинальным способом самоубийства. Шум падающей со скал воды становился все громче и громче, и я на всякий случай стал держаться ближе к берегу.
Неожиданно в монотонный рокот водопада вторгся новый звук. Громкий, резкий, густой дробный звук пулеметной очереди! Пули взметнули фонтанчики воды прямо возле лодки, и одна пуля звонко ударила в металлический борт.
Я упал на дно лодки и сжался в комочек. Вот это ни фига себе сюрприз! Откуда здесь пулемет взялся?!
С правого берега донесся хлопок пиропатрона: невидимый стрелок перезаряжал пулемет, судя по всему, крупнокалиберный. Что, черт возьми, происходит?
На вопросы времени у меня не было. Водопад приближался, и если я сейчас же не пристану к берегу, мне хана.
Пулемет ударил снова. Теперь уже борт прошили три пули, лишь каким-то чудом не задев меня. Согнувшись в три погибели, втянув голову в плечи, я налег на весла и направил лодку к правому берегу: он был ближе, да и пулеметчик был, судя по звукам, именно там.
Пулемет продолжал стегать очередями воду в опасной близости от лодки. С каким-то трусливым облегчением я понял, что стреляют не на поражение – просто пугают, предупреждают. Под аккомпанемент грохота выстрелов лодка уткнулась носом в галечную отмель и замерла. Я перевалился через борт, шлепнулся в холодную речную воду и пополз на берег, волоча лодку за собой на ржавой цепи.
Оказавшись на берегу, я первым делом схватил «ремингтон» и распластался на гальке, напряженно вглядываясь в темноту.
Пулемет затих. И в кромешной темноте, выше по течению, у самого водопада затеплился слабый желтый огонек. Ага, вот ты и попался, сволочь!
Стараясь не шуметь, я пополз к огоньку. Заполз под деревья, прополз чахлым кустарником, не упуская желтый огонек из вида. Через каждые десять-пятнадцать метров замирал и прислушивался. И вскоре услышал слабое жужжание, хорошо знакомое мне с тех времен, когда я тянул лямку солдата-срочника на блокпосту под Гудермесом. Серводвигатель башни бронетранспортера.
Пулемет снова ожил, срезав ветки осины над моей головой. Сволочной стрелок патронов не жалел, стрелял почти наугад. Ну ладно же, паскуда, держись.
Я прицелился прямо в огонек. В темноте мушки не было видно, и она лишь угадывалась, закрывая своей тенью желтое пятнышко света. Ну уж извините, ночного прицела у меня нет.
«Ремингтон» звучно рявкнул, сильно толкнув в плечо прикладом. Пуля ударилась во что-то металлическое. Я порывисто передернул затвор, откатился в сторону и замер, прижавшись к земле. Пулемет ответил длинной очередью, взметнувшей прелую листву как раз в том месте, где я только что лежал.
Очередь оборвалась – кончилась лента. Я воспользовался небольшой передышкой и подполз ближе. В ночном мраке неясно обозначился силуэт чего-то куполообразного, высотой метра два. И на этом куполе дрожал тот самый огонек.
Я снова прицелился и выстрелил. Расстояние было уже совсем небольшим, меньше сотни метров, и промахнуться было бы позором, даже если делать скидку на время суток. Я и не промахнулся.
Огонек погас, словно лопнул, издав оглушительный треск. Пулемет тут же хлопнул пиропатроном и начал палить во все стороны, сшибая ветки, ломая тонкие деревца, и вскоре затих.
Кажется, я попал в самую гляделку. Пулемет ослеп.
Тут уж я не стал церемониться. Низко пригнувшись, я пробежал по низкому кустарнику и, наконец, уткнулся в холодный металл загадочного купола. Пулеметный ствол торчал прямо над моей головой, уже не опасный для меня.
Я обошел купол, шаря ладонями по гладкому, тщательно отшлифованному металлу. Елки-палки, хоть бы одна щель, хоть бы один стык! Ни двери, ни оконца, ни вентиляционных отверстий – ничего! Словно яичная скорлупа…
- Где же у него кнопка? – пробормотал я, цитируя фильм про Электроника.
И только теперь заметил слабое свечение, словно выходящее из земли метрах в десяти от купола.
Ага, вот и кнопка. Вернее, вход, утопленный в землю. Балбес, сидящий внутри купола, безалаберно не запер металлическую дверь, и свет пробивался через щель между дверью и врытым в землю броневым листом.
Ну, сейчас я вам устрою армагеддец!
Уже не опасаясь пулемета, я сбегал к лодке, набрал фальшфейеров и вернулся к двери. И с криком «Банзай!» бросил в светлое нутро бункера сразу три ярко горящих, испускающих густой дым, трубки. Потом и сам ворвался, размахивая «ремингтоном».
Мне было некогда осматриваться. Внезапность и натиск – вот мои козыри. Под покровом дыма я пробежал по низенькому коридору и, словно демон, окутанный дымом и пламенем фальшфейеров, влетел в помещение под куполом.
- Всем стоять, суки! – заорал я, - Замочу всех!
Но мочить было некого.
В куполообразном помещении не было ни души. Только слабо дымящийся пулемет, тусклые лампочки на металлических стенах и странный хрустальный шар на столбике-подставке. Шар этот светился изнутри тревожным оранжевым светом, и в нем, кажется, что-то шевелилось.
Я обшарил все это сооружение. Ничего в нем не было. Дверь, коридор, купол, пулемет и странный шар – все! Спрятаться негде. Убежать некуда. А кто тогда по мне стрелял? Мистика…
Ну нет, я могу представить себе нечисть, имеющую вид призрачной женщины. Невидимый Кузьмич тоже вполне вписывается в мои представления о потустороннем. Теперь я могу вообразить даже невидимку в огромных резиновых сапогах. Но нечисть с пулеметом…Это, извините, уже ни в какие ворота…
Пулемет оказался самым обыкновенным КПВТ, точно таким же, как на бронетранспортерах. Знакомая вещица. Только вот ни номера, ни заводского клейма на нем не было. И что самое странное, на донцах пулеметных патронов не было и следа от маркировки. И стреляных гильз нигде не было видно.
От вопросов распухала голова. Кому и зачем понадобилось строить мощный дот у таежной реки, в несусветной глуши, куда ворон костей не заносил? Что и от кого понадобилось защищать подобным образом? Почему патроны и пулемет без маркировки? Где стреляные гильзы? Что это за странный хрустальный шар? И, черт возьми, кто все-таки по мне стрелял?