Увлекательное чтиво, ничего не скажешь.
Мне было как-то не по себе от того, что я нашел в этой красной тетрадке. Вопросов пока больше, чем ответов. И, похоже, придется мне ответы на эти вопросы искать самому.
- Да, Андрюха, попал ты в переплет, - сказал я самому себе, закрывая тетрадь до лучших времен, - Как бы не пришлось тикать отсюда на всех парах.
Васильев, чертов интриган! Наверняка он догадывался о том, что это за «место силы» такое. Но ведь ни словом не обмолвился о том, что меня здесь ждет, кроме дикой тайги и насущных вопросов выживания…
Кстати, о выживании. Пока я сидел за фельдшерским дневником, бездумно ополовинил запасы сухарей. Так что надо бы подсуетиться насчет добывания пищи.
Лук мой, к счастью, уже достаточно просох, и теперь дело оставалось за малым: остругать ножом плечи лука да натянуть тетиву. И я лихорадочно принялся за работу: меня подгонял замаячивший совсем близко костлявый призрак голода.
К двум часам дня лук мой был готов. Я полюбовался на детище трудов своих и брезгливо скривился: уж больно неказистым вышло мое оружие. Ну да ладно, мне его не на выставке показывать.
Опробовать лук я решил на своем заборе. Вышел во двор, положил на тетиву неоперенную стрелу и попытался натянуть лук. Он оказался таким тугим, что я не сразу смог согнуть его. Тетива из стального тросика жалобно звенела, словно гитарная струна, руки дрожали, едва удерживая лук натянутым. Я прицелился в доску забора метрах в десяти от того места, где стоял.
Ну, с Богом. Я тихо выдохнул, диафрагмой выжав из легких весь воздух, и отпустил тетиву.
Тросик с дикой силой ударил меня по руке, прямо по суставу большого пальца. Я выронил лук и взвыл, тряся рукой, по которой растекалась тугая ноющая боль. Мне, признаться, было уже все равно, куда полетела стрела – больше всего меня беспокоил мой палец.
- Только не перелом, - повторял я, словно мантру, - Только не перелом. Только не перелом.
Сустав стремительно опухал, и шевелить пальцем было больно, практически невозможно. В порыве бессильной ярости я схватил лук и уже было разбил его об угол избы, да вовремя одумался.
Сам виноват. Не подумал о том, как защитить руку. Хотя и знал, что из боевого лука нужно стрелять только в рукавице.
Единственное, что меня обрадовало в этой нелепой ситуации, то, что стрела моя вонзилась точнехонько в то место, куда я прицеливался. Причем вошла она в древесину так глубоко, что мне пришлось выковыривать наконечник ножом. Пожалуй, такой поражающей силы вполне достаточно, чтобы завалить крупного зверя. Лося, например. Ну, или кабана. Да хотя бы и волка – в моем положении и волчатина сойдет за мясо.
А с рукой нужно срочно что-то делать. Иначе с одной рукой я много не навоюю.
Я сунулся в «Атлас лекарственных растений». Единственное, что я там второпях отыскал – банальный подорожник. Подорожника у меня было предостаточно – он густо рос вдоль старой грунтовки. Я нарвал листьев подорожника, растер их в алюминиевой миске до состояния кашицы, добавил спирта и соорудил нехитрый компресс.
Через некоторое время боль немного утихла. Шевелить пальцем пока еще было больно, но уже терпимо. И первое, что я сделал, когда палец понемногу стал обретать подвижность – сшил толстую рукавицу. Вернее, не сшил. Взял старую, подбитую ватой, прожженную в нескольких местах голицу из кучи ветоши, найденной мною в других избах, и нашил на нее куски дерматина в несколько слоев. Дерматин я срезал с утепленной двери в соседнем доме.
Рукавица получилась несколько аляповатой, но зато толстой. Я попробовал выстрелить из лука, надев рукавицу на правую руку, а тетиву натягивая левой – удар получился чувствительный, но вполне терпимый. Вот только стрелять с правой было неудобно, и я отложил свои стрелковые эксперименты до тех пор, пока не заживет ушибленный палец.
За этими хлопотами я и не заметил, как прошел день. Опомнился только тогда, когда солнце опустилось за верхушки елей на западе.
Выполнение продовольственной программы идет пока скверно. Ничего не добыл, ничего не поймал, ничего не собрал. А провиант мой уже почти на исходе. И если завтра мой ушибленный тетивой палец будет неработоспособен, придется срочно заняться сбором грибов, орехов и ягод. Слишком уж велика ценность каждого дня, и я уже не имею права на простой променад по окрестностям. Время пикников кончилось.
Как бы ни были скудны мои запасы, а немного сухарей я опять оставил для домового. Пусть ест, глядишь, и поможет чем-нибудь в благодарность.
На ночь я заколотил окно листом жести. Пусть лучше будет совсем темно, зато не будет заглядывать кто попало. Двери на ночь я для пущего спокойствия не только закрыл на засовы, но и забаррикадировал лавкой и столом. И, чувствуя себя вполне защищенным, лег спать.
В темноте, которую разбавляли лишь слабые красноватые отсветы от печки, я лежал и думал о том, в каком странном положении я оказался. Как Робинзон Крузо, я мысленно делил все обстоятельства своего существования на «хорошо» и «плохо».
Я один, совершенно один. Некому прийти мне на помощь, не с кем перемолвиться словом. Впору взвыть от тоски и одиночества. Это плохо.
Но, черт возьми, я оказался не в самом скучном месте на этой планете! Недостаток человеческого общения здесь с лихвой восполняется выкрутасами здешней нечисти, которая словно задалась целью устроить мне нескучную жизнь. Это хорошо.
И эта самая нечисть, возможно, представляет для меня серьезную угрозу. Пока что особых проблем, кроме острых ощущений, она не создает. Но нет никакой гарантии, что уже сегодня ночью местному йети или волку-оборотню не захочется отведать моей кровушки. И это плохо.
Но я вооружен, я умею постоять за себя. Моего арсенала и крепости бревенчатых стен избы должно хватить, чтобы дать достойный отпор любому врагу. Только сунься, и получишь австрийский штык в пузо! Могу и стрелой в лоб закатать – даже пальца своего не пожалею ради такого случая. Это хорошо.
У меня на исходе еда. Я не умею толком добывать себе пропитание. До этого времени мне было вполне достаточно знать, что мясо продается в магазине, а грибы, если уж появилось желание ими полакомиться, можно купить на рынке. Теперь же все это мне придется добывать самому. Придется ловить рыбу, бить птицу, выслеживать зверя – и никто не придет и не научит меня, как это правильно делать. Это плохо.
Но места здесь богаты и зверьем, и птицей, и прочими съедобными вещами. Рано или поздно я научусь брать у природы ее богатства и разумно пользоваться ими. Ведь для того, чтобы собирать грибы и орехи, не нужно заканчивать университетов – уж с этим даже я справлюсь. А значит, пока еще у меня неплохие шансы выжить в этих местах. Охота? Что ж, я неплохо стреляю из лука. Значит, освою и эту науку. Это хорошо.
На этой вполне оптимистической ноте меня одолел сон. И, уже проваливаясь в глубины сна, я странным образом понял, что я на самом деле не засыпаю. Мое сознание – уж не знаю, как сказать проще и понятнее – заскользило по невидимой струне куда-то в прошлое. Не в сон, даже не в воспоминания – а именно в прошлое.
Я вдруг обнаружил себя в офисе, на своем рабочем месте. И удивился: как это я сюда попал? Вроде бы только что был в тайге – и вот он я: в костюме-двойке, при галстуке, за столом. И палец на левой руке не болит – даже не распух. Лицо гладко выбрито, аккуратная прическа – мистер Офисная Безупречность. Да, таким я был еще совсем недавно. Всего лишь месяц назад.
Передо мной на экране компьютера – заявление об увольнении по собственному желанию. Я уже в который раз пробегаю глазами по строчкам, но так и не решаюсь отправить заявление на печать. И в этот момент меня как бы двое. Один я, тот, который только что вернулся в прошлое из таежного настоящего, готов удалить эти строчки. А другой я, мистер Офисная Безупречность, ответственный работник, которому надоело быть ответственным работником, уже тянется указателем мышки к иконке с изображением принтера.
И «таежный я» ничегошеньки не может сделать. Хочу остановить свою руку, но не могу – чего-то не хватает. Воли, наверное. События движутся по проложенным рельсам, и свернуть невозможно. Ох, ну я и дурак был! Не подумав, сжег все мосты, бросил все – ради сомнительного удовольствия прожить год неизвестно где, постигая неизвестно что.
Принтер негромко зажужжал, выдавая на-гора две копии моего заявления. Я положил обе копии перед собой и снова стал сверлить их взглядом.
Трудно будет объяснить начальнику, почему я увольняюсь. Недоволен зарплатой? Нет уж, при моих теперешних доходах жаловаться не приходится. У меня есть все, что нужно, и даже больше. На свою вполне честную зарплату я купил квартиру в престижном районе – семьдесят квадратов жилой площади, как-никак. Год назад приобрел неплохую машину – «рейнджровер» это вам не хвост собачий. Рестораны, клубы, тусовки – все это мне доступно в любом количестве. Так чего же мне не хватает? Женщины? Уже успели надоесть. На мои доходы, словно мухи на кусок фекалий, слетаются разномастные стервозные особы, готовые удовлетворить любую мою прихоть.
Можно сказать, что мне надоела моя сволочная работа. Надоело писать панегирические статейки о сильных мира сего. Надоело неприкрытое вранье, выходящее из-под моего пера. Будь это вранье кому-нибудь неприятно, я бы, пожалуй, был счастлив. Так нет же! Скандал в моей статье вполне регламентирован, согласован и одобрен теми, о ком я пишу. Это называется «пи-ар»: чем грязнее скандал, тем выше рейтинги. Но чаще и этого скандала нет – только безудержная хвала очередному олигарху или министру. А что мне остается делать, если все, что я умею в этой жизни – красиво и правдоподобно врать?
Нет, и этого мой начальник не поймет. Ему-то кажется, что так оно и должно быть. Так, мол, устроена жизнь.
Ну и черт с ним! Все надоело! Начальник надоел, вранье надоело – и больше всего надоело зарабатывать на жизнь этим враньем. Таежный-я понял, что был тогда прав. На все сто прав. И уже не тот, прошлый я, а я настоящий подписал заявления и с чувством выполненного долга откинулся на спинку стула.
На моем столе ожил телефон. Начальник, хотя его кабинет и находится в паре метров от моего рабочего места, предпочитает общаться со мной исключительно по телефону.
- Андрей, здравствуй, - сказала телефонная трубка тяжелым басом.
- Здравствуйте, Виктор Петрович, - ответил я.
Я-таежный уже знал, о чем он спросит. Офисный-я тоже догадывался.
- Звонил господин Михайлов. Интересовался, как там поживает статья о его бракоразводном процессе. Что ему ответить?
Таежный-я решил сгустить краски. Решил уходить – уходи с шумом и треском, чтобы дольше помнили.
- Пошлите его в задницу, Виктор Петрович, - ответил я.
Трубка недоуменно хрюкнула.
- Не понял, - кое-как справившись с удивлением, сказал начальник, - Андрей, ты, часом, не болен?
- Здоров, как космонавт, - весело ответил я, - Пусть этот жирный козел честно отстегивает жене и дочке капиталы. А с меня хватит.
- Опять не понял.
- Увольняюсь я, Виктор Петрович. Вот, даже заявление «по собственному желанию» напечатал.
- Ты в курсе, сколько Михайлов уже заплатил за статью? Учти, Андрей, здесь не благотворительный фонд – неустойку с тебя взыщу.
Я пошуршал клавишами компьютера, совершил несколько нехитрых операций со своим банковским счетом.
- Все, Виктор Петрович. Проверьте счет – я все перечислил. Двадцать тысяч баксов, копеечка в копеечку. А с Михайловым разбирайтесь сами.
- Что, все так серьезно? Андрей, подумай хорошенько. Я тебе что, мало плачу? Так это можно обсудить.
Но я уже не слушал его.
Мне уже было совершенно не интересно, чем он будет меня завлекать или запугивать. Я устал врать, устал быть лжецом по предоплате – и этого никакими деньгами не исправить.
Я положил трубку и с решительным видом направился в кабинет начальника, держа в руке две копии своего заявления.
И вдруг неведомая сила рванула меня из моего тела, потащила куда-то, и я снова ощутил, как стремительно скольжу по туго натянутой звенящей струне.
Я открыл глаза. Темная изба, плотные лучи солнечного света, пробивающиеся сквозь щели между окном и листом жести, плавная круговерть пылинок, танцующих в солнечных лучах.
Сон? Да нет, это был не сон. Готов поклясться, я и в самом деле был в своем собственном прошлом. И готов поспорить, это путешествие во времени было отнюдь не случайным: видимо, Разлом хотел показать мне что-то очень важное. Но что?
Встал с лавки, чувствуя себя совершенно разбитым, словно всю ночь мешки с цементом таскал. Но с удивлением обнаружил, что ушибленный накануне палец совершенно не болит. Что, подарок от Разлома? Хотелось бы верить…
Глянул на часы. Семь утра. Еще только семь утра. Впереди – огромная масса дел, и ни капли свободного времени. Нужно много успеть, многому научиться, многое понять. Сейчас – завтрак, потом – выход в тайгу, на первую пробную охоту.
Что ж, добро пожаловать в новый трудный день, Романов Андрей Михайлович!