Служба закончилась, но народ к выходу не торопится. В этой маленькой церкви, что на Ленинских горах всегда тесно, но уютно. Стоит она напротив клубного здания МГУ, святой Татианой оберегается, и названа в ее честь.
Рядом - смотровая площадка. С нее все московские холмы и высотки видно. Сюда и туристы, и молодожены заходят. Люд разный, зачастую праздный.
В эту церковь по выходным и праздникам приезжали Зиновий Герд и я. Садились на 28 троллейбус, я - на ул.Крупской, он - у метро Университет, и доезжали до Ленинских гор. А дальше от пр. Вернадского пешком по липовой аллее. Иногда нам везло - подходил автобус №1, и тогда уже поближе подвозил. Хорошо, ежели погода хорошая – любо дорого, а в ненастье уж больно тяжко хромому, да нездоровому Зяме. Это потом уже он купил машину, а тогда - сам-сам.
И вот, мы входим в церковь. Я прохожу вперёд ближе к батюшке, а он садится на лавочку подальше от него, почти у входа и вытягивает вперёд больную ногу,ставит перед собой тросточку, укладывает на неё обе ладони. И болтает всю службу. И редкий случай, когда об эту ногу кто-нибудь не споткнётся. Падающий завсегда был обласкан владельцем ноги. И завязывалось знакомство. Мне же казалось, что делалось это нарочно, и что старый хулиган использует свою ногу, как удочку, или наживку. А может, мне так казалось? Только Герд всегда называл свою инвалидность – особенностью личности. К нему подсаживались разные люди, и он, как дитя, был рад каждому.
Порой в меня закрадывалась крамольная мысль. Уж, не травит ли он здесь свои анекдоты? Но вид у людей был серьёзный, и я понимала - он «о вечном». Иногда Герд крестился и слушал, но недолго. И глаза у него были такие, что замечаний ему не делали. Была в них редкая еврейская магия, манящая грешников. Но я-то видела, что нет-нет, да и блеснёт в его глазах плутовская чертинка. Старый балагур оставался им даже здесь, в божьем храме. Как же я тогда понимала, отчего артистов хоронили за оградой.
Но, что же делать - лицедеи вне церкви. Остаётся молиться.
И что интересно. Жил Герд неподалёку от кинотеатра «Прогресс», ныне театра Джигарханяна, а Вячеслав Тихонов – рядом, ближе к кафе «Луна», что на Ленинском. Когда всенародный «Штирлиц» открывал дверцу своей Волги, ему непременно кто-то кричал «Привет, Слав!», и он в ответ, утомленный славой, серьёзно кивал никомУ и в никудА. И из образа не выходил.
Герда же, напротив, никто не узнавал. Может потому, что был он маленьким, неприметным и ходил пешком , в обществе двух дам, которых держал под руки. Можно сказать под охраной. Зимой на нём неизменно было кожаное пальто и ондатровая шапка, а на его дамах собольи и норковые шубы. И было ясно, что эта породистая «тройка» с легендарным коренным налётчиков не боится. Встречала я его часто, когда шла от метро пешком. Не было случая, чтобы остряк Герд смешно не поздоровался. И вообще, он здоровался часто и со всеми, и создавалась впечатление, что его все знают.
Давно уже нет Зямы, и никто не спросит меня: «Мадам! Как дела на Ближнем Востоке?». И я буду жалеть, что вовремя не воспользовалась мудрым его советом. А ведь маэстро советовал: «Послать к чёрту всех артистов и научиться играть в куклы. Потому, что кукла любого артиста переиграет». Но чтобы понять это нужна была целая жизнь. И теперь, работая с лучшими кукольными театрами столицы, я понимаю, что наконец-то занимаюсь своим делом. И благодарна этому мудрому человеку, который прослужил театру Образцова 40 лет. Ушёл в вечность театр двух титанов, но до сих пор живы анекдоты и байки неугомонного Зямы.
И ещё все страшно боялись попасть к нему на язык. Потому что это было так, как если бы по тебе проехал каток. И так он остроумствовал, что не жалел ни своих ни чужих. Может, поэтому я много лет таскала в сумочке, любимую Гердом армянскую бастурму, да так и не решилась его угостить. Ни разу. Вот только запах от этой бастурмы шёл такой, что безобразник всегда примечал мне: «Мадам, от вас, как и всегда, пахнет Востоком». «Дальним?» – спрашивала я. И он невозмутимо отвечал: «Ближним, май дарлинг. Очень Ближним...»