Самолёт Алексея Маресьева был подбит 4 апреля 1942 года в районе так называемого "Демянского котла", что в Новгородской области. Восемнадцать суток, раненый, пробирался Алексей к линии фронта. Затем госпиталь, ампутация ног. Он предпринял невероятные усилия, чтобы вернуться в авиацию. И новые воздушные бои. Звание Героя. Встреча с писателем Борисом Полевым. Книга "Повесть о настоящем человеке" и всесоюзная слава.
Его друга и однокашника по Батайской школе пилотов, Колю Бронского, собьют чуть раньше, 19 марта. Горящий истребитель упадёт под Смоленском, где-то в треугольнике Сычевка – Новодугино – Ржев. Раненого лётчика схватят немцы. Только после фашистских концлагерей, швейцарской тюрьмы, французского партизанского отряда окажется он на Родине, в проверочно-фильтрационном лагере НКВД. Коля убежит из лагеря домой, в Красноярск. Это будет его пятый, последний побег.
Жизнь Николая Васильевича Бронского – удивительный пример скромности, мужества, настоящего сибирского характера. Она перевита с другими в многожильную плеть судьбы русского народа, судьбы, по которой веками пунктиром шло: всё победить, всё пережить и остаться.
Николай Васильевич встретил войну двадцатилетним. Совершил более ста боевых вылетов; первый – 23 июня 41-го в небе над Ригой. Бронский сбивал и сам трижды был сбит. Падал в горящей машине; раненый, переходил линию фронта. Прошел через ад концентрационных лагерей Вязьмы, Смоленска, Лицманштадта, Мюнхена и четырежды бежал. В 1944-м Николай Бронский уже боец партизанского отряда "Руж", участник французского Сопротивления. Из Франции его путь в Россию причудливо пролёг через Марсель в Неаполь; затем были Палестина, Египет, Сирия, иранский порт Бендер-Шах. В Баку Родина встретила Николая арестантской теплушкой и определила без вины виноватым в ПФЛ НКВД № 240. В Красноярске Бронский окажется только весной 1946 года. Лётчик-герой, воин-победитель вернётся домой с дистрофией, в ботинке на одной ноге и в сапоге с обрезанным голенищем на другой, в чужой списанной шинели и с клочком бумаги в пол-листа вместо паспорта. Без допуска к лётной работе, с запретом на учебу, под многолетний негласный надзор МГБ и косые взгляды обывателей.
Той же весной 46-го специальный корреспондент газеты "Правда" подполковник Борис Полевой примет участие в работе Международного военного трибунала. Во время допроса Германа Геринга, когда главнокомандующий люфтваффе примется рассуждать о загадочном, не понятом Европой характере советского человека, победившего фашизм, Полевой вспомнит рассказ безногого лётчика, услышанный на полевом аэродроме во время Орловско-Курской дуги. Всю ночь тогда он записывал за Маресьевым его "необыкновенную и в то же время такую типичную для этих дней историю, историю, в которую трудно поверить, и тем не менее правдивую с начала и до конца". Полевой отыщет потрёпанную тетрадь с надписью "Календарь полётов 3-й эскадрильи". И здесь, в Нюрнберге, во время знаменитого процесса над бывшей элитой гитлеровской Германии, в течение девятнадцати дней будет написана книга, удивительно вторгшаяся в человеческие сердца и судьбы.
Рассказывает жена Николая Васильевича, Зинаида Павловна Бронская: "Это было в конце сороковых годов. Коля принёс домой какую-то книгу и сел читать. Рано утром вскрикнул: "Зина!" – и упал. Сердечный приступ. А ему тогда и тридцати не было. Болел потом долго… Это была книга Бориса Полевого".
Вымысел не есть обман, справедливо сказано Булатом Окуджавой. Домысел беллетристике простителен. Далеко не всё, наверное, устроило Маресьева в этой "правдивой от начала до конца" книге. Прошедшим войну часто невыносимы сочинения о ней. Но повесть о друге юности Бронский прочел как откровение, как пример и немой укор.
Возможно, тогда и возник у Николая Васильевича замысел написать о своей судьбе.
После смерти Сталина Бронский начинает искать фронтовых друзей и документы, подтверждающие его участие в боевых действиях и полученные ранения. Он пишет в архивы, получая издевательские ответы: "вашего личного дела и лётной книжки в кадрах ВВС нет и не было". Вот так, наотмашь: и не было! И Бронского, получается, не было. Друзья, с которыми он списывается, к тому времени вышли в большие генеральские чины, стали Героями и дважды Героями Советского Союза. Товарищи помогали, поддерживали. Бывший комполка Павел Антонец ходатайствовал о награждении Бронского орденом. Но на встречи однополчан Николай Васильевич только после 57-го сможет приехать с единственной медалью "За отвагу" на лацкане пиджака, что будет ему возвращена вместе со званием младшего лейтенанта авиации. С возрастом одолеют болезни, но справок, что это последствия ранений и контузий, нет. Унизительная переписка с органами соцзащиты продлится десятилетия. "Нам в плену фрицы справок не давали, но если ожил, вылез из наскоро вырытой могилы – докажи и предъяви справку". Только спустя сорок лет Николая Васильевича признают инвалидом Великой Отечественной войны.
Чувство незаслуженной вины и несправедливости заставило его взяться за перо. Он задумал рассказать о своей войне, хотел объяснить, что ни в чём не виноват. О своей незапятнанной совести хотел поведать. Чтобы знали об этом вы, читающие эти строки. Чтобы помнили дети и внуки Бронского, живущие ныне в Москве, небо которой он защищал. Но, к сожалению, задуманная книга из трёх частей (война, до войны и после) не дописана. В дошедшем до нас архиве сохранились только разрозненные наброски, копии документов и писем. Остались рабочие варианты титула: "Три жизни" и "Повесть воспоминаний".
"Дорого поплатился я за то, что попал в плен и остался жив", – делится с нами Бронский. "Пленение для меня было тяжелейшим потрясением. Часто и долго сожалел, что остался в живых. Лучше бы погиб, думал я десятки лет сряду". В немецких и сталинских лагерях бывало всякое. "Были люди с твёрдым духом и сильной волей. Были и малодушные. И как однажды мне горько было, когда человек много старше, поддерживал меня и выхаживал, а потом с моих же нар из подголовья украл мою пайку хлеба и съел". На войне и в плену, отмечает автор, "совесть не всегда дружила с человеком". Но только не с Николаем Бронским. Совестливость и характер – главное в этом сибиряке. Вот он рассказывает о замысле побега: "Больше всего подгонял страх перед собственной совестью, долг перед Родиной". Пройдя через испытания, каких хватило бы на несколько жизней, битый-перебитый, но не сломленный "чугунным камнем судьбы" Бронский уверен: "Чистая совесть осталась при каждом из нас, и ее ничем не вытравишь". И приводит слова Льва Толстого: "Пусть на лжи и обмане держатся молодые, а я нет, слишком по возрасту научен".
Повесть Бориса Полевого издана на пятидесяти двух языках общим тиражом тридцать шесть миллионов экземпляров. В одном из последних интервью Маресьева спросили, как он относится к книге о себе и к тому, что его называют человеком-легендой. Алексей Петрович ответил: "Когда повесть напечатали, мне подарили экземпляр. Но я ее так и не прочитал. Несколько раз пытался. Но все как-то… Я человек, а не легенда. В том, что я сделал, нет ничего необыкновенного. И то, что меня превратили в легенду, очень расстраивает".
Книга Николая Бронского, что выйдет в этом году, будет не в пример скромней. Но то, что и её автора можно назвать настоящим человеком – несомненно. Как и многих из его удивительного поколения, знаменитых и безвестных, чьи жизни могли лечь в основу увлекательных романов, героических телесериалов. Не став пока ими, они шов к шву легли в трагическую историю нашей страны, стали частицами коллективного подвига народа.
В рукописи Бронского есть дорогие ему стихотворные строки однополчанина Леонида Ивановича Малинина: "Я не боюсь в бою с крылом пробитым лететь навстречу гибели своей, боюсь исчезнуть, Родиной забытый, боюсь пропасть из памяти друзей…" Надеемся, с выходом книги этого точно не случится.