НОЧНОЙ ДНЕВНИК «ИЮНЬ/скиеРУБЦЫ»[ДРУЗА ВАСИЛИСКА]ГОРОД ПОД МОРЕМ
БЕСПЕЧНЫЕ ВСПЛЕСКИ… РЫВКИ И ПРОВАЛЫ ПАМЯТИ ЗА НИЖНИЙ ЗАТВОР… ПОД ДЕЛЬТУ ПЕРЕСОХШИХ РУБЦОВ… СКВОЗЬ БУДНИ И СФИНКС… ПО КЕФИРУ МОЛОЧНОЙ РЕКИ И ЛАБИРИНТУ «БЕЛЫХ НОЧЕЙ»… С 23-ТРЁХ НОЛЬ-НОЛЬ И ДО «ПЕРВОГО ПЕТУХА»
…Бунтуя злобно вкруг него,
И львов, и площадь, и того,
Кто неподвижно возвышался
Во мраке медною главой,
Того, чьей волей роковой
Под морем город основался…
Ужасен он в окрестной мгле!
А.С. ПУШКИН
ИЮНЬ 07 – 09. Циркуль - «Трезубец», с осью - Ад / миралтейством… где, по черте… из Гор / оховой; просп. Вознесенский… и Невский излом, а далее… в прочие, Полозом (улицей) - прочь.
Бельмо ночей… Однообразно повторяясь, крадусь (к «Тебе»*) (по-первости, блуждал от скуки праздно… кровь плавится – грибы, таблетки, алкоголь) в пологой круговерти полусна столь робким, но решённым шагом, а может – в сумрак арки – ветерком, надежды смутной и давно… утраченной, я мотылём порхаю - одержим. И звуки гулкие в груди, как эхо зыбкое в предательстве надрывно, запутав сердца потаённый ритм, гуляет мыслеформой страстной и мутной и слепой, а ведь когда-то был чужим, для Города, который засосал, чтоб рисовать, писать, но всё куда-то не туда несёт меня «трезубца» ось – Адмиралтейская стрела. Отснять бы фильм – кадрирую дворцы: среди ориентиров, стрел и надписей пусть ложных, но знакомых - с тех первых папертей сбежав, когда закрыл глаза на умных сказок уговоры «по трём дорогам не бродить» - плутаю по «Его» низам. Их след - из книг и наваждений лишь зыбким детством оттиснён, константой скорбной меж бровей - мне колеёю стал... Все три – одной (На дно!), в зеркальный город нижний, мой верхний же - в мокр;те, он весь эмалью осыпаясь, детально отражён, но с разницей лишь той, что нет судеб, а только сны… и тени пантеона. К тому ж, внезапно-вертикальный (Во-о!) рубец - что бритвочка Нева, кошачьей желтизны бездонной, каналом-рвом отрезал путь назад (из сна)… Чума! - А вышел просто погулять (Не-ет: всё же это - сон?!). И вот… в попытке мир вернуть (отчаянно тогда), я оглянулся, как «Орфей-наоборот». И как же больно напоролся на взгляд потрёпанной, но царственной (средь Белой ночи) кошки - кошары с мостовой, вальяжно пересёкшей тропу мою – тот след, что без того растаял бы, испив минуту, две.… «На суеверия/х попа-ал… и суициде (Мда…)».
- Прощай разумная… Будь проклята. Прости.
Мой друг, возжаждав Город под себя наскоком, что мула срамного, подмять и, не спросясь, взломать его терма**, ты каллиграфом принуждён по белому листу ночи зарубки алые на кистях дельтами чертить. Когда ж, придавлен веками (и на краю, увязнув в низменный астрал), пытаешься невнятно рифмовать…
Прошу тебя: пожалуйста, не спи-и-и-и!
Я таю… таю… таю!!!
ИЮНЬ 10 – 12. Василисск / ий остров… Художества (Академия) и… мимо два Сфинкса – идёшь в Неву?.. 20 метром от берега – вверх… сорвался, где – вниз не сбежать.
Зайдя за поворот, упёрся в Сфинкса; сфинкс красив – (Само!) собой: фонарь… чуть вздрогнув гаснет фитилёк, а ночь – бела, стою – курю, сквозь морось надо мой и… по прямой – на остров главный (Басилевсов),* вдоль стылых многомерных врат (их виден силуэт) промозглым сквозняком, затянут в переулок твой – «Тобой». Бездомная старуха - тут как тут (Мой - фоном – ангел, не пущает друг, в обочину видать рядясь…), закаменелая недвижно Горгоной нищеты (сквозь тень, отчаяньем, слеза блестит) в рефлексе что-то съесть уж позабыла всю родню, и тихо… тихо шамкая беззубо, надломленно (Беда) сипит: сынок, постой, не покидай… сейчас. Но нет, не в силах тормознуть столь гадкий экзистенц: вот уж не знал, как горько любопытство, что в детстве не испил; оно способно гнать и с берегов Оазиса живых… и бросить в толще сна – вотще. Старуха же, молит - пусть вылитая ма/ть… Сама!.. мне ть/ма тропиночку мостит. А плотная брусчатка - она разверзлась вмиг (вот, шлюха-то); вся скользкая (Ито!) от чешуи Хвоста, лизнувшего её. Иль (То!) язык раздвоенный, сомнамбулически рисуя эфирный пируэт петли, течёт, воронкой вход открыв. И вдруг – самфакт - хлопок!.. Был вырван окриком я в перестрел холодный (где сфинксов* равнодушных развязка взглядов пространства натяженье рассекла губительным рубцом)… из тёплой ваты сна. (В граните там река: ни капли – ни зонта!) От положенья Града, на первом ярусе – Низокъ,** подсуетился гад, всучив (паскуда) в скляночке абсент. «Прошу!.. шти с молочком… канабисом приправлен». Два неба сладость кайфа пьют, делясь со мной (Ростовщики!) - мой воровски схороненный конец, попутав, выдал, сунув в некий ход, как празвакно~*… в тисках, а там уж кто-то (разборки после: кто – кого), куда-то поволок и - мордой в сель, и вниз несёт со свистом из щелей… Глаза продрав кричу, вернуть пытаясь сон во сне. Не - То!.. Засим, надменно сжалившись, чтоб мне наверх лишь пузырями, проклятья обещалась (Да!) сама Неволя воем слать.
Мой друг (Пристроенный барчук: чем дальше - тем глупей!..) - В полночный глаз «Его» (Как шар хрустальный, вуалью севера сохранный – «Он»… невидимый влечёт) гляжусь.
- Любезный… Да-а?! Ах, мозг, лишённый разума рубцов! Торжественно, на пункцию души эфира (да поминай, как звали) - сгинул… без концов. Что ж ты, что оттеснён, как Измаил* с рожденья (Что ли друг?..) и в зеркале, следишь (без устали, завидуя) за мной? Прошу: замри! Ты не иди, пожалуйста [Сюда-а-а-а-а-а-а!]
Я канул… канул… канул!!!
ИЮНЬ 13 – 15. Смольная площадь…
В тиши, мне снова шепчет кто-то посулы, в давящий мотив: «Эй, молодой! А ну постой (зеркалит): Ты-ы… копеечку – слезу возьми свою обратно… и навечно. Я, воз-вра-ща-ю, н-на!». (Ужель и здесь цыганка* на пути… беспутная) Мои гонимые надежды - распотрошит, и то, что снова упустил или потеряно (давно – опять)… О-отметены (они)! Но их не помню и не слышу, а только с дрожью ощущаю (смиренно) колких окриков мораль своих врагов, обыденных – надменно; некрополей жестоки стражи надо мной, а здесь, по-местному, они всегда мокры. Так зябко быть, к тому же и она, любившая** (рубцом рубцуя на сердце рубец), рисует бронзовой трухой на мраморе портрет – меня. Но я, позвольте, жив?! (Себе - вопрос!?..) Однако там, за поворотом, за меркнущим углом забытой тайны уговора, всё дальше – вниз, под город (Поверил, глупый, в то, что «Он» лишь снизу есть!), ищу… в пустотах мрачных и провальных (шхер), среди скользящей чешуи подземных вод и сталактитов местных острота (внутри кембрийского метро***), в клепсидры мёртвые растут они, застывшие в едином положеньи поз, уж так давно, что тяжкие дворцы не помнят наверху (за их отсутствием в те времена), когда так вольно, и так самозабвенно длинно, сама в себе кипела жизнь, и замерзала в потусторонний лёд безвременных кварцитов (Ещё слюда, хрусталь и лазурит, и изумруды битого стекла - их больше всех, укатанных ручьями стоков) - тех слёз, что обронённы Богом, их выплакал Он Сам. И - Им!.. Не для потомков, но - для Вечности?.. Пустое! А Зеркало?.. Оно всё отражает, рисуясь, в кислоте текучих шлейфов («Не прикасаемого существа»), кристаллами: остры! – разрезали кручёным (поганые) - небесное стекло; не надвое - тебе и мне, а - всем, на многие сегменты и осколки, и от того лишь ставшие кровавой, острой пылью... Ни - ко - му! А только мне… глазам моим распахнутым (предельно) в непроницаемой, но общей тишине (некрополь повторён доподлинно) в сукровице блестят.
…За мной, пытаясь проследить, фатальный вектора не исчислив расклад, ты в полынью осколков отражений (проплаканную солью - мной) глазами угодил… и так кричишь, теряя свет, сквозь пудру стекловаты, что Басилевсов сон, грозит приблизить несвоевременность всеобщего конца. Друг… друг, ты не смотри, пожалуйста – сюда!
Я слепну… слепну… слепну!!!
ИЮНЬ 16 – 18. Дом Мурузи… Литейный… Преображенцев пушки «на по-пах»… проспект… доподлинно прорыт!
Я так хотел попасть в чертоги (если это – То), а окружён, подле помойки, где пятизвёздная сирень, стеной колодца, изнутри. И Мурузи*… близ окна не горят, зияя чернотой (так сталось – вещий сон, как прочие забыт). Хотя, здесь побывали все, о ком на мраморе - рубец. Но это тени… Тени! И рыская средь россыпей зеркал, подсвеченных неведомостью звёзд чужого неба (где ж эта малость – правда?!. Всё пропало…), пытаюсь вспомнить (заплутал?) прописки Имя-Город, потерянный в изнанке демиурга полусна. И как всегда: Не догулял - на кол! Я ж местный здесь, «с…ногтей», по пантеону, сам за полночь, брожу! Не сплю - блудлив. Мне – всех свистать!.. Шалишь? А «Он» зовёт… за поворот и обещает - за чертой - всё новые ключи, названья… и людей: ужель затосковал? – Ох, спёкся, я!.. А кто об одиночестве мечтал?!. Но тени отдаляются… бегут, лишь их пытаюсь звать (как в юности дыша, вблизи долины По, ребёфингом подводным (жуть!), но и в гондоле той… средь обезлюденной Венеции пустой, каналом Дожей – прозрачен гондольер. Харон ли? Покатал (меня тогда) он, впрочем, и того, кого однажды (как «…перевозчик беззаботный / Его за гривенник охотно / Чрез волны страшные – Евгения* – везёт»), готовя к погруженью… в завтра (навсегда) - Подставил. Да, опять - «Он самый» - медный змий, что «всадником» пророс! Скользя округ (вне ритма) дышит – я ж не вижу, и по звериному пытаюсь ускользнуть, но ускользает, ясно, «Он» (Играючись) - Не я! Всё оттого, что эта власть, «дохнувшего» в живот, на боковой периферии глаз и на границе слуха (Не знал, как жутко убивает шорох, иль быстрых вздохов ветерок – от летаргически холодного рубца на зеркале кварцита, как всегда – дыханием «Его») - так перспективой запотела. А дальше, вновь: Какая ти-ши-на! «Он» - предлагает «без начала… и концов» мне зеркало (Не Бог – Кольцо!), чтобы в пустое снова затолкнуть. Туда, откуда убегал дитём от пьяного отца приказа: «хоть запоздало жизнь узнать», где ходишь до сих пор (чрез уши - обожжённый мозг, что ядовитые медузы – звёзды… о, гнев мой, стынет в тьме воды… и няше дна) по трупу озера, глаза зажмурив, погибая (не глубоко, но и не видно ничего); обязан слушать: слушай, вот - то Волос,* прикасается к ступням (но не весло, что выронил, а жаль). Уже тогда, в умершем водоёме, «Им» пойман был мой страх в заложники, и от того, на глубине рапана-уха ослабив перепончатый варган, засох (тельцом кровавым) сгусток в голове, сковавший до смерти в кристалл мой детский ум, растущий в самом центре (плексус) друзой.
А ты… в благополучной пудре снов, имперским флёром жизнь распять желая (…) (уж снизу, с потрохами – вверх… давно, по щиколотку, подражая), застенчиво, но заснобил, в песках величия зыбучей - W/ау! - слепоты. Что ж, «Он» продавши оптом, по дешёвке, возможность скромно умереть, торчит из постамента арматурой (отделали свои ж, железной, круглой дурой) и, тенью жидкой свет пролить пытаясь на гнусности судьбы - горланит? Нет, шипит! Ужель?! - Дыра в груди: Он что, больной!? Забытый?! Нет же – «Новый», в сквозняк воронки, чревом, живые воды засосал. Да, в зеркале лишь голова свистит, что от меня осталась, катаясь вдоль гранитного рубца, пробившего немой секирой грядущих перемен сей город на двоих - «Ему» и нам. (Получен укорот… допреж пророческих катрен) Вопрос тебе: О, голова!.. (моё - хвоста конец**) - совсем офонарел?! Но чтоб остаток скудных мыслей, пусть как-то лоскутками, да сохранить: Прошу, пожалуйста, ты не вникай… не вслушивайся в тьму!
Я глохну… глохну… глохну!!!
ИЮНЬ 19 – 21. Инженерный, Павла I – го, замок… по шахте-колодцу, вниз (глубина - метров 120)… по гротам и - вбок, на днище Крестов.
И шепчет, потеряв, потерянный Орфей, припев (предатель оборотист) мне самых ценных предложений, елейно прозвучавших сзади куплетов жар, в груди сдавивших крик: Ты ж оглянись и поверни скорей! Или вперёд беги… (Орфею всё равно!) Ведь это мне расплата за мечты забытые, которыми набрякла в жилах кровь в угрозе разметать плотину всю – собой, закрывшую ветрам простор в твоём уме, коварно разрубив рубцом залив (бетонным). И «Он» – кингстоны разума логистикой открыв, твой город слил в «Свои» пустоты (по масштабу 1: один) - бесшумно, без потопа, но с помощью твоей. А слюдяное небо – там, (То ж – завтра!) наверху, что треснуло… Оно (уже не ваше) – оплавленный болид, упавший в океан когда-то. И почему сейчас наоборот не быть?! - Пусть океан вернётся на вершины снежных гор, как было прежде и всегда, а бусы красные тибетского коралла на новом дне рассыплются посевом… Пусть! - для новых диадем и песен тех (красивых и собой пугавших), что в воду родились. А здесь… Пусть песни сталактитов, и отражённый в друзе капель робкий всхлип достанется тебе - забытый, ценитель тонкий и последний, кто пришёл. И Ти-ши-на (Настанет пусть!)... Покой… и сон. И всё, как есть – Колизей отражений, где никакому льву уже, как жертва ты не нужен в восторге, чтобы плоть на клочья рвать. Не нужен самому, бишь, Базилевсу – «Оный», Он так же (львёнок) сыт. А лишь в себе самом ищи горящую ту трепетную птицу... и убей! (пока горит) а пепел съешь. И после (волен) - уходи с мечом или «А - КА 16» (двадцать два*). Не то, ты навсегда увязнешь (Блин!) в той перекличке замерших, в калейдоскопе друзы и ровного её мерцанья, так часто видимое пойманными Им... В бреду, во снах… и умирая. Их - много! Ну а там… «Под небом голубым», ты знай: не лучше - Нет (Но – «Над»)! Где каждый теплится за тонкой кожицей (в молекулу) воды: один неверный вздох (тебя), и нить разорвана серебряной струной, что Облако твоё, с рожденья, держит трепетно в узле.
Но ни за что не может удержать она, когда позвали отраженья друзы того, кто искренне по дну разрезанной огнём реки, отчаянно из Города и от людей, сбегая - так заплутал. Не проговоренный пастух (на дне), взлетевших в небо рыб: ты не крадись, пожалуйста, сюда!
Я стыну… стыну… стыну!!!
ИЮНЬ 22 – 24. Сенатская площадь - под Медный Лох-Несс… через «Громовый Морг»… вдоль Зимнего… по тоннелю, до Петропавловской черепахи (А-У...)
Я, странник и забыт, среди проспектов шхер, полупрозрачный. И Городу - не нужен, ну а наверху, в проёме коридора люка, всё та же северная ночь – бела. Смотри ж: я тень… я высохший канал, что обнажён рубцом обводным, среди осиротелых и пустых мостов и зданий (О, не про тех, скупивших всё с каналами и даже дном: халявы в мире нет!), ютящихся меж высосанных трещин - турбулентом убежавших рек. Куда ушла вода?! И где Потоп???!!! Со временем, я сам проплыл щепой по руслу (ну и что?) несомый шквально вниз. Потопом перетёк в Зеркальный город… Город Явный – он опустел, словно Страдающий Стакан* на стенах внутренних (оптически) засохнув и сберегая, философски, грядущим следопытам вечный яд. Так сталось, разгадав конца империи – Пальмиры тайну, взываю к сонму призраков сквозь лёгочный захлёб - От груза тяжкого плебеев (сгустков) и героев (Там - всё равно!), превысивших сверх меры всю эту «Золотую сечь» - услышьте: прорван дроссель ватерлинии подмирной. Изнанки ёмкость демиурга шхер - нарушен равновесья стон: Пальмира - Я тебя люблю! Вода ж, глядите: как отвесно (от вас) она упала вниз и, разметав теней дворцы с домами хрупкими прошла навылет друзу Басилевса, внезапно прекратив рост сталактитов древних и, мерно отражаясь, наполнила «Его» - мой новый сон… тюрьму. Но всё же, теплит жизнь остатком грёз крупицы - нас, среди пустот кембрийского стекла такого крепкого, что тысячи веков - оно удерживало давящее зло, которое, однако, от местной сырости позеленело медно (вновь)… Состарившись?! Отнюдь! То я, окалины отход копя, в попытке модой навязать уму («Его») заржавленную нежить, стал камнем лишним на весах судьбы – вас всех. И так, сквозь нагнетённый зной, лавина родилась. Сей камень, треснут навсегда (и обезвожен) пополам в парилке Белой ночи: Друг – замри, не душегубь! Ей (Ночи) - всё равно: что есть смягченье сырости в каналах или нет. И то! – Мне выскоблил нутро. Хотя булыжник прост, но в чреве друза разрослась - мала, однако, но дивна сверкая - вся (Как, не было плода?). О, Город! Ты, отныне, пуст - стакан хрустальный, манящий полой красотой. На ободке - древнейший яд, стремительно ожил. Без вод и треснувших от зноя губ, он всех гурманов задурил, связующим и терпким смрадом… Тех, претендующих испить до дна бессмеертия нектар, но в новой жажде убежавших вниз, по следу скользкому - туда, где вечно будут пить сухую воду сна, попавши в точку (Прети**) меж зеркал, в столь изощрённой друзе Басилевса. Отчаянно зажав в руке Страдающий Стакан, брусчатый, как гранит, я вырвался наверх в надежде силы зачерпнуть, и долго воздух пить, не помня - сквозь эфир прозрачный – да и не видя (изнутри), сверканья ослепительного друзы, приправленного стылой Белизной ночи.
Ты жадно спросишь (меж зеркал – живой кусок меня – попавший на крючок): ах, призрак, что же на верху?! О, пусть сквозь ненасытность утоленья, бессилен распознать периферии фокус, но всё же, чую, цепенея: Поверь, вокруг – Пустыня... и ни зги. И там - как здесь, мой друг - ужели Тишина?..
Я жажду… жажду… жажду!!!
ИЮНЬ 25 – 27. Московский вокзал; на Невский (Излом - Старо-Невский); сквозь Рыло Клодта, то что в паху (Конь – справа, 2-й по стрелке на Москву)… и, далее, к Павлу, где Пыжик (Да-Ну?!).
Та жажда… жадно гонит, вновь, меня, по волнам нанесённой пыли - Юг! Его рубцов – барханов, за спиной, ковром восточным стелится горячий, как бы, ад – Стопа стеклянная верблюда,* оттиск плоский: вся Византия под песком, лишь Третий Рим… себе… пока, но всё же сфинксы навсегда, погрузятся в бархан. О, кофе - ароматный рай! - далёко в прошлом, наверху, сквозь плёнку серебра зеркальных снов, ловлю твой запах на снегу и кучеру, болвану: стой! За ней гони, быстрей, за красной муфточкой… тупой?! - Люблю, хочу, всегда хотел… в тебе уснуть не выходя, чтоб не рожденным быть - не рассечён (и не найдён) рубцом бархана от пупка. Константинополь и Париж (меж ними нет - во мне - рубца) похожи на мурло одно - моя свобода, как бы, м-да. Ах, милая: Ты где-е-е??? Я ж всё бегу по городу пустому… быстрей, быстрей и слайдовая скорость силуэтов - дворцов, домов доходных, монументов, столь мимолётно кадром проплывая банально такова, что все они сливаются в единое ничто... из меди, камня и из слёз. То - монолит! Видеофильмом в рулик ускоряясь, на сером постаменте и, как знать: быть может - это morg?!** А он, пред омрачённым взором, не близится и не бежит, мираж зловещий. Лишь вижу смутное, увёртливое диво – моё, что осмелев (по воле) отдыхает, как, впрочем, и Объект. Нет смысла прятаться в периферии восприятий: теперь достаточно, что донор жив и в упаковке, так скромно конвульсивен Он! Но - нет! Оно - не было. Прилетело?.. То ли Сиренева Гало,*** крылатой головой, поющая, гнездится, а то - простой вороной местной села… и глядит уверенно, как рок свершённый: на - тебе, заклятье на пробег. К тому ж, и он (Тот – в зеркале) за мной […Знакомой улицей бежит / В места знакомые. Глядит, / Узнать не может. Вид ужасный! / ] [/ Ни то ни сё, ни житель света, / Ни призрак мёртвый…]~* Он давно замену вычислил себе.~** Ах, кабы помереть! Но скорость не даёт… и не упасть н - и - к а к. А если это фильм? – Мы тут кино снимаем… или как?.. А может быть, какой животный, птичий, не самосущий (иль ползущий) ангел – демон, подставит тело под пяту, и выдавит вовне. (Сей круг – сооруженье совершенно… Его задача: каждого поймать, закольцевав концы - в кольцо, и время от пространства отслоить) По кругу столько их рябит: там шидзы – львы… так много – тьма, знать, мать твою, чтоб ночь позолотить. Орлы, сирены, кони, сфинксы... и все молчат. Лишь Чижик Пыжик**** просвистал: «Не Гелла, вышний брат (Его) перед тобою распаляясь - сверкает Феникс - прах. Да вот: он всё кричит, что, мол, «Смотри - в упор! Лишь так прорубишь ты отчаянья гранитное кольцо». А что?! - Вороне наглой под перо... смотрю; она ж крылами вздрогнув, вся завелась и, каркая, взлетела, не выдержав безжалостно-убийственного зрака, и стала панику кругами рисовать: как чёрный мел, по небу, чёртит. Вдруг, от того ли, множество ворон – Откуда?.. (В липах мы, дубах… к тому ж, подстрижка всюду - красота) Над парком столько поднялось, что чёрный мел – бельмо; и криком изведясь, не в силах улететь от места рокового прочь, поочерёдно стали падать, издыхая, пока всё небо не снеслось. Внизу ж… под площадью (Зеркально - глубоко) поспешно расползались гады, взрываясь в конденсате яда - призрака восставшего из сна; иные ж в камни обреклись (и поделом). А он наверх ползёт, на отражённый проблеск люка - того, что дальше от другого дна, всё ж долетевшего из дальнего конца, потерянного им - самим, когда-то: Стой - Эхо! Дрянь - я лучик потерял!!! Но «Он» округ шипел, мол, упокойся здесь и навсегда (тебе - акбар!) - вовек в рабы определён.~** О, как же ночь б е л а! И горько спотыкаясь, я снова побежал: то мстивость тайная моя на круги адовы вернуть смогла, принудив и не дав последнюю ворону пощадить. Ах, птица Феникс! Как же, прибежав пред очи божества – обделался опять. Дай шанс-попытку… не сгорай, вновь Пыжик: помоги!
- Что ж, хочешь, беглый, от него! Ведь даже мне «Всё - всё равно»!
Ах, тяжко прищуром глядеть на то, как пламя, что омелу, съедает Птицу изнутри; в спирали перья, закрутив и испаряя Форму сна (Мне ж только пятки обожгло… Затылок тожъ!), растаял позади в закат. И что?.. Опять на круг - бегу в погоне убегая, за тенью – миражём. Бегу… бегу…. посторонись глупец на марафон запавший, как, впрочем, глупые мы все. Да то Евгений?! - Ищет что ли до сих пор он дом Параши, впопыхах? ~*** – Ах, Друг, оставь! Я, подражаючи, догнал твой ужас - Сон!.. И взглядом виноватым не бойся очернить (Всё – ложь!) чрезмерность белизны моей.
Я в пепле… пепле… пепле!!!
ИЮНЬ 28 – 30. Остров Кету – Дракон (Котлин… Саари-Кронштадт). Дамба… Суоми Залив. Нил… Ния (Нева) – Что напротив коллектора, под Приморский – в «Окно», до Пушкинской смерти, где Чернь (Ой… засрано дно!).
Мне - пас?.. [ «Добро, строитель чудотворный! - /… / Ужо тебе!..» И вдруг стремглав / пустился. /] ~* В сотый раз… по кругу - голос медный, ~** надрывно и надменно, в безумной голове звенит.* Но друг, о главном: чёрный сток (Подспудно-зелено-зеркально!) - вот та дыра, что ощущалась (всплеск), как ожидаемый Конец. Она открыта ныне – навсегда, для слива помыслов всех тех, решивших быть в «Болоте», которое (как есть - Оно) прорисовалось вдруг в умах, спиною спящего Апопа,* внезапно всплывшего над водами всемирной тишины (Зачем?!)… А дальше - «Он»… ослеп, глазами ветхими увидев финальный Феникса коллапс. Столь древний змий, в безбрежности несомый метафизической рекой, тот «Город-Пара/зит» (Вот глупость-то!) спонтанно обезводил, из любопытства, вставши на дыбы. Зач-е-м? И вы, безумные, зачем?! - вбивали сваи на века, в торф мягкий и такой податливый (Он - не свободных ласточек слюна), связующий собой Промежь-Чешуйчатый-Пробел (по-нашему) неприкасаемого гада - существа?.. Торф, раскалясь, конечно же, сгорел… от близости летающей окрест свободы. (Что есть зеркальная изнанка образа «Его»?) Став гулом, спрятавшись в кристаллы (и в плотности воды) - исчезло Эхо [«…чем?!»]. Видать затем, чтоб ядовитой пустоты (открывши ум)… хватить; и с детской тайной (дюбелем в мозгу), усердно обывая - быть. Вот времени Рубец – текуче недвижимый Змий!.. А говорили: Смерти нет, но почему я пуст до дна? И знай: я не готов, без присвоения зародышевых жабер - воцарить… и за-хлеб-нусь. Мой друг, мой ангел… ладно - Бог! Ты - что всегда, так грустно…отрешённо, за мною наблюдал, и (в стрессе) весь, позеленев, безумно поглощал умом мятежным не уловляемого существа отходы – они же, суть кристаллы (такие драгоценные продукты окисленья), столь скользкого, как северная морось змия Басилевса, что, так же, под конём скользит стремительно, по шхерам отражённо… И здесь, за стремена таская, вверх ногами, наездника (Похоже на Лохнесс?), а режущая ржавь - его одутлое, средь вод кипения величье… в безвременьи моём – Он закупорил всем проток судьбы растущим камнем смерти**, что в печени Пальмиры, где скульптор ошалелый, вытёсывал рубец - зелёный (билирубинов) изумруд. Белок ночи! - тебя храню в яйце найдённом, на «зимнем» пепелище обретясь - не знаю, правда (снизу или сверх… оно на нас упало – навсегда: О!) - Где?… рокайлей плавленых среди дворцовой желтизны… А перья золотые (не поймал…) по сфере Песней разнесло, от невесомости природной птицы той, что померев недавно (Возродясь – Поёт!) и (Для меня?!) на ФЭ была.
Стой! Стой! Бежать позволь, мой Пара***(ллельный) искуситель, из мутной ткани сна (абсурд)… За грань, до родового дна, он засосал меня, сжимая в нежить… в пепел… в дым прозрачно-белый. А всё моё в миру («не кантовать») - фуфло, скользящим ластиком химер, слизала Сель (зеркальных отражений друзы) – навыворот Мечта, умершая во мне (Черта – и Я… а вышел за пивком, к тому же - погулять!). Но под поблекшим перламутром седой эмали детских лет, как Город, изменяя ум - ранимый жалит нерв. И ты, мой равнодушный страж – Поющий миф, что за каким то из плечей, на память (беспристрастно) и, как всегда, без нот: спой песню мне… и - Тайной поскорей, пронзи же сердце, что черно!
Я проклят… проклят… проклят!!!
* 07-09 Терма…
На высоком Тибете Терма / Матер (Gter ma) – есть «Тайное сокровище» предков… и ими могут быть священные предметы… и тексты тайные, что предназначены грядущему, а захоронены в пещерах, склепах и, собственно, в глубинах застывшего ума у потомков; последнее время, (в межмыслии заледенев) «Тайное сокровище» уже в прищупе, но вряд ли обретается обладающим… однако редкостно - усилием непереносимым.
;
10-12 * Низок…
Низокъ – Так житель питерский, кличет трактирщика и полового из нижнего, подвального ''низа'', будь то этаж, иль прочая - снизу - бардель. ''От положенья города'', к тому ж, и по течению приморской реки, определяют свойства его; и то… что Северный тот Парадиз находится именно там, где Невская дельта дробит ''гранитный накат'' ; ну и считают низким иль ''низ'овым'' - сей рай, а посему - сырым и грязным де… неизбежно. Как плод причин таковых – в нём болезни всевозможные тела, сознания всех обитателей, уклада их искажение… обывания и мечты (''чахоточный, к примеру, харчёк'', половой… для родственников… и здоровых - обычное дело в сырых городах, к тому ж, на болотине – предназначен злосчастным); что ж, в прошлом люди подобное называли ''низовая пут'ина'', ''путинова же земля'' прокличется завтра, где город (допрежъ) лежит… на низах, хотя подрядился выцарапывать ''верх'' - разрастаясь.
;
13-15 * Кембрийское метро…
Кембрийское метро - Саблино
;
16-18 *
Волос – В др. славянской мифологии бог подземного мира. Текст подразумевает вынужденное прикосновение к миру потустороннему; к предкам и к отражению ''собственного запрета''. Так же, подразумевается озёрный житель – тончайший червь, который легко проникает в любую царапину и живёт, преимущественно, в пятке; выводить его чрезвычайно сложно. Предпочтительно действенны методы хирургии, а так же, хитрость, кровь и огонь - особенно дым. Если кто смог освободиться от Волоса, то он заново возродился, и ему дана фора, потому что - вновь оживлён ''малый дух Ка'', что обретается именно в пятке, частичкой жизненной воли, не позволяющей человеку провалиться ''на низ''… в вынужденных и непреднамеренных формах. Как известно, ноги до коленной чаши ходят по ''дну''. Здесь важна дружба Соловы, Соловый же помогает изгнать Волоса, так как живёт в левой пятке, но, тем не менее, имеет влияние и на правую пятку Таящего пути.
;
19-21 * 22 (двадцать два) Код ''двадцать два'' трактуется в смысле этического амнизатора: для солдата (так же убийцы) важно в момент сосредоточения на цели не вспомнить о том, что это человек, либо прочее живое существо; потому необходимо, спуская курок, произнести в уме формулу - заговор ''двадцать два''. Технически это обеспечит возможность выпустить вместо очереди только две пули (11). Формула 22 – это Вулкан, тотальная смерть, либо преобразование в нечто принципиально новое; 11(два патрона) – это Прозерпина, врата в мир потусторонний и возврат из него, либо вход извне, представителей иных измерений. В сумме имеем планету Харон 33 (смерть в разных формах), посредника и перевозчика в иной мир.
;
22-24 * Страдающий стакан / (О)Гранёный ;
’’Тающий дар Сатана’’… ’’Тид щнайт’сса акюара’’ (XVIII в. - Тебе ‘снятся акюары?..
XIX в. - ‘Акюары снятся тебе!.. XX в. Тебе акюары – ‘снятся…)
Очевидно, что предопределение, выраженное в трёх акюарах является, безусловно, корнем из девяти граней Страдающего Стакана, и отражает три отмеренных сотни лет; каждое со своим препинающим знаком; + (плюс) 30 добавочных лет из пророчств (XV в.) Василия Немчина. Итого: 330(6), что метафизически проявляет образ Харона – направление Запад /Дуат ’’Царство мёртвых’’ (в стране пирамид – 30-я параллель…)
Стакан… (канат, такса, накат, ткань, сан, танк, стан, наска, скат, Каа, Сатан, каста, асан, кант, Кант/(са)страдающий, танка, акт, наст..) Итак, в данном термине заложены все коды, присущие имеено Северному Парадизу
Чёрный пёс (Питербург) серый понч; Питер – вытертый бок;
;
** Прети – Голодные духи; так как в коде ПРЕТ пребывает имя ПЁТР, то очевидны свойства личности и наклонности великого архитектора – плотника Северного Парадиза.
I. ПИТЕР(1)…ИТЕРП(2)…ТЕРПИ(3)…ЕРПИТ(4)…РПИТЕ(5)…ПИТЕР(6)
солнце… меркурий… венера… марс… фаэтон… ю/питер…
II. РЕТИП(7)…ЕТИПР(8)…ТИПРЕ(9)…ИПРЕТ(10)..ПРЕТИ(11)..РЕТИП(12)
Сатурн… уран… нептун… плутон… прозерпина… вулкан…
Ряд № I Отражает цикл (кольцо) на поверхности от ''линии мира'', с направлением в будущее (условно – вверх); код № 3 ''ТЕРПИ'' (XX в.) является испытанием идеи и жизненной силы города, и проявляется кодом ''АД – КОЛБА'' / блокада (предел выживания), который несёт максимальные формы юдоли, стирания, уничтожения.
Ряд № II есть зеркальное отражение города (условно – вниз / прошлое) и его можно трактовать лишь в мифологическом ключе и метафизической плоскости, потому как официальные парадигмы не имеют пока тех хоботков (инструментов), чтобы сканировать и адекватно трактовать многомерную инфраструктуру Speculum tripleks~* (Тройное зеркало) уникального города.
Код № 11 ’’ПРЕТИ’’ (preta) в др. индийской мифологии - ''ушедший''; духи умерших людей, которые от недели до года остаются среди живущих, чтобы нейтрализовать отрицательные влияния. Необходимы продолжительные ритуалы, во избежание их превращения в БХУТАМИ – демонов из свиты Шивы. В целом, Преты являются существами враждебными людям. В буддизме Преты – голодные духи не способные удовлетворить свои неиссякаемые желания (''желудок большой, а рот маленький'').
В др. греческой мифологии ПРЕТ – это царь Тиринфа, возведший вокруг города киклопические стены (в случае с Питербургом – это ДАМБА / стена с вертикальными башнями - столбами). Со своим братом близнецом Акрисием (кариэс / акрис) Прет враждовал ещё в чреве, а в то время, когда они боролись за власть – был изобретён щит (круг). Прет – отец претид, которые прошли через безумие и, по убеждению Аполлодора, были всё же избавлены от него. Прет является автором письма ’’Подателя (сего) убить’’.
По Овидию, Персей, в конечном итоге, превратил царя Прета в камень. Камень же на греческом - Пётр, что выводит нас к истокам исследуемого архетипа - в № 1 ’’ПИТЕР’’. В архетипе изначально пребывает противоречие, конфликт, так как в ПЕРСЕЕ заключён код СПЕР, а в аббревиатуре ’’С. Питербург’’ заложена идея конфликта в формулах ’’губит Сперр’’, ’’Перс грубит...