Так любила говаривать бабка Мария — моя бабушка-нянюшка по отцу, несмотря на то что на её недолгий век выпало немало — революция, коллективизация, когда с база свели последнюю коровёнку, работа в колхозе, война, послевоенная разруха… Да, жизнь человеческая похожа на море — много в ней солёного и непостоянного. Детей бабушка поднимала в одиночку, муж — мой дед Аким — был убит в смутные времена Гражданской войны, когда брат пошёл на брата.
Второй раз замуж Мария Ивановна не пошла — потому как однолюбка. Всё перетерпела, выдюжила — кремень женщина была, недаром кубанская казачка. Нанялась батрачкой к зажиточным станичникам. Жили впроголодь, и свекровь, моя прабабка Аграфена, умерла от истощения. Но сыновей Мария вытянула: перетаскивая на горбу с телеги в хозяйский амбар мешки с зерном, проковыривала дырочку, прятала зёрна за щеку, а дома варила похлёбку, добавляя какие-то травы. Тем и сыты были…
Часто тягучими зимними вечерами мы с братьями, забираясь с ногами на диван, располагались вокруг отца и затаив дыхание слушали его рассказы о сказочной Кубани, о бабушке с дедушкой. Потом отец раскрывал тяжёлый семейный альбом. На пожелтевшей фотографии бабушка Мария ещё молодая, красивая, и хоть фотография чёрно-белая, а понятно, что глаза у неё голубые, как небушко. Рядом с ней — мальчик лет пяти и девочка того же возраста.
Мальчик — мой папка, девочка — приёмная дочь Женя. Отец рассказывал, что когда в начале войны их станицу Михайловскую сорвали с места и, разрывая семейные узы, отправляли кого в Сибирь, кого в Казахстан, бабушку с сыновьями Колей и Серёжей отправили на юг. По дороге эшелон с женщинами и детьми подвергся бомбёжке немецкой авиации. Многих тогда поубивало — поезд катил по степи, где спрятаться было негде, разве что распластаться на земле и молиться Богу, чтобы уберёг.
Когда последний самолёт скрылся за горизонтом, бабушка приподнялась и увидела маленькую девочку, жавшуюся к убитой матери. Недолго думая, бабушка подхватила её на руки. По прибытии на место — в аул Узун-Агач под Алма-Атой — она сказала, что метрика девочки потеряна во время бомбёжки, и записала сиротку как дочь.
Много лет спустя, когда умерла наша мама и отец остался с нами один, тётя Женя взяла старшего брата Володю в свою семью на воспитание. Как говорится, долг платежом красен.
Но это будет потом. А пока, прибыв в Казахстан, бабушка, обустроившись в выделенной ей половине саманного дома, пошла работать. И хотя батрачила от зари до зари, жили бедно. Лишь в конце 50-х, когда отец, закончив мелиорационный институт, работал инженером по строительству оросительных каналов, удалось по дешёвке купить у чеченской семьи собственный дом в Алма-Ате. И то потому, что вышел указ, разрешающий чеченцам возвращаться на родину. Вскоре отец женился, пошли внуки. Особенно бабушка радовалась моему рождению. Отец, весело щурясь, рассказывал, что когда приехали за мамой и мной в роддом, мой трёхлетний брат Вовка вставал на цыпочки, тянулся к окошечку, где сидела дежурная, и требовал: «Тётя, отдай нашу дитку!» Бабушка поддерживала его нетерпение: «Правильно, правильно, нехай уже несут, что они её прячут?»
Вскоре бабушка умерла, а виной тому невольно была я. Папа рассказал, что однажды в субботу он, мама и Вовка пошли в баню, а бабушка осталась дома со мной. Укачав, положила меня в колыбель, которую пододвинула ближе к печи — на дворе лютовали крещенские морозы. Чтобы скоротать время, бабушка взялась за спицы. А я, разомлев от жары, вывернулась из пелёнок и одной ножкой попала на печку. Кожа моментально прилипла к раскалённой чугунной плите и стала гореть. Бабушка была глуховата и плача не слышала.
Когда родители вернулись домой, нога сгорела до кости. Решив, что я на всю жизнь останусь калекой, бабушка всё плакала, молилась и истаяла в считанные дни. Отец до последней минуты сидел у её изголовья, всё просил: «Не умирай, мамочка. Только по-человечески жить начали. Так мечтал хоть в старости холить тебя и жалеть». Бабушка устало отвечала: «Что ты, Коля, как малой, — без поры душа не выйдет, а придёт время, Кто вложил душу, Тот её и вынет, отсрочки не даст». Отошла мирно, как уснула. Отец, невзирая на недовольство начальства, давшего ему рекомендацию для вступления в партию, нашёл священника и хоть дома, но отпел свою маму как полагается. В партию он не вступил…
Я ласково глажу бабушкино лицо на фотографии. Я восхищаюсь, какая она была стойкая, мужественная, верная. Её большого, любвеобильного сердца хватало на всех — детей, внуков, близких и дальних родичей, людей совершенно чужих. Наш дом постоянно был полон людей — приходили к ней за советом, просто поплакаться, детей на время оставить, в долг чего испросить. Бабушка наказывала своей невестке — моей маме, что данного в долг нельзя принимать обратно, особенно хлеб, — потому как грех.
Ну почему так случилось — столько горя она пережила, а когда настало мирное сытое время, когда неоткуда было ждать беды, произошло это несчастье со мной?.. «Что такое человек? — Ничто. Что такое человек? — Пепел. Что такое человек? — Сонное видение. Что такое человек? — Тень. Вот отжил свой век, вот не стало его, вот он неподвижен, бездыханен, безмолвен, вот скончался», — писал св.Ефрем Сирин. Но остаётся светлая память о добрых делах человека, остаётся благодарная память детей и внуков.
Пока я жила в Казахстане, в родительские дни и дни поминовения усопших через весь город ехала к бабушке на могилку. Удивительно, но мне на кладбище не хотелось плакать, о бабушке всегда вспоминалось светло и радостно. Прибрав могилку, полив заросший безсмертниками холмик, я непременно ставила в банку с водой васильки — голубые, как бабушкины глаза, и белые, как её чистая душа, ромашки, с золотой, как её сердце, сердцевиной.
Варвара АКИМОВА